Ну-ка, дай мне взглянуть!
Акушерка перерезала пуповину, и в этот момент младенец громко завопил. Сидя у окна, Молли тихо заплакала. «Значит, он жив, этот младенец. Живой».
Бриони подхватила ребенка и передала его Керри. По щекам Бернадетт текли слезы. Сестры все вместе склонились над крошечным существом и восхищались им.
– Бриони, она почти белая! – словно не веря себе, произнесла Керри. – Посмотри на нее, она выглядит белой!
Молли услышала эти слова и отвернулась от окна.
– Мам, мам, посмотри на нее. Какая она красивая. О, какая она красивая!
В голосе Керри звучала материнская гордость. Акушерка мыла ребенка, притворяясь глухой, хотя ее насторожили восклицания насчет белизны младенца. «Значит, вот из-за чего вся эта таинственность. Вот почему мне столько платят. Керри Каванаг сбилась с пути истинного, отец ее ребенка – негр. Что ж, ребенок достаточно смуглый, чтобы вызвать разговоры. Хотя, конечно, в лицо им никто об этом не скажет».
Молли подошла к кровати и, едва взглянув на ребенка, испустила долгий вздох облегчения. Он был смуглый, но не черный. Это мог быть еврейский или итальянский ребенок. Она криво усмехнулась: ирландская католичка радуется тому, что ребенок ее дочери выглядит как еврей. «До какой же пропасти я докатилась!»
– Она миленькая, Керри. Правда, очень красивый ребенок. – Голос Молли прозвучал почти радостно – она ощущала облегчение из-за цвета кожи младенца. К тому же малышка оказалась и впрямь удивительно хорошенькой. Когда Керри протянула ребенка бабушке, Молли инстинктивно взяла его.
Но тут младенец зевнул, и этот розовый ротик на смуглом личике вызвал у Молли приступ отвращения. Ей понадобилась вся сила воли, чтобы не отшвырнуть малышку. Вместо этого она передала младенца Бриони, которая нежно приняла маленький сверток, положила девочку на кровать возле ее матери, развернула одеяльце и поцеловала крошечные ручки и ножки.
– О, Керри, я уже так люблю ее! Она прелестная, чудная. Я могла бы зацеловать ее, съесть!
Бернадетт и Керри засмеялись.
– Ты сумасшедшая!
– О, Керри, какая она миленькая. Посмотри на эти огромные глаза! Она разобьет немало сердец, когда вырастет!
Черные глаза малютки напомнили всем, кто ее отец, и в комнате на миг воцарилось молчание. Керри приложила младенца к своей обнаженной груди и тихо сказала:
– Я никогда бы не поверила, что смогу кого-то так сильно любить! Но я люблю. О Боже, помоги мне, я люблю.
Бриони улыбнулась сестре и положила руку поверх ее руки, лежавшей на головке ребенка.
– Я тебе уже говорила и скажу еще: материнское чувство никогда не проходит. Я это знаю по себе. Разве не так, мам?
Вся враждебность Бриони к матери улетучилась, а Молли, ощущая комок в горле, ответила:
– Да, Бри. Детей любишь всегда, что бы они ни натворили. Молли говорила неискренне. Теперь Керри для нее ничего не значила, а внучка тем более. Молли отдавала себе отчет в этом.
– Я знаю, как я ее назову, – неожиданно заявила Керри. Бриони и Берни выжидательно уставились на нее.
– Лизель. Так звали мать Эвандера. Это все, что я могу передать ей от ее отца.
Бриони кивнула.
– Красивое имя для красивой девочки. Посмотрите на эти волосы! – Бриони прижалась щекой к личику ребенка. – Лис-си, Лисси Каванаг, ты нас слышишь, а? Мы все говорим о тебе. Ты единственная малышка и в Англии, и в целом свете, у которой сразу три мамы!
Все снова засмеялись. Берни погладила малютку по голове и сказала:
– Лисси – это красиво, ей идет. Очень нежное имя. Думаю, для меня она будет Лисси.
Керри улыбнулась:
– Ладно! Пусть будет Лисси.
Бернадетт вышла из комнаты, чтобы принести всем подарки из-под елки, и вернулась, держа в охапке кучу пакетов.
Бриони повертела в руках маленький пакет из золотистой бумаги, на котором значилось ее имя. Она осторожно развернула его – усвоенная сызмальства бережливость удержала ее от соблазна разорвать бумагу. Внутри оказалась бархатная коробочка. Бриони открыла крышку и задохнулась от восторга. На мягком красном бархате лежал кулон, выполненный в виде усыпанной бриллиантами буквы «Б» на плотной черной ленте.
Керри и Бернадетт ахнули от восхищения.
– Вот черт, Бри, от кого это? – спросила Керри.
Бриони покачала головой:
– Не знаю…
Тогда Бернадетт улыбнулась и вынула из кармана юбки маленький конверт.
– Маркуса попросили передать тебе это.
Бриони разорвала конверт, вытащила открытку и прочитала:
«Счастливого Рождества, Бриони. Я увидел эту вещицу и не мог не купить ее для тебя, потому что ты Большая Бриони, единственная в мире. Будь счастлива! Томми».
Глаза девушки наполнились слезами. «Он не забыл меня! Даже когда мы не вместе, он все равно заботится обо мне. И если он готов дарить мне такое, значит, у нас еще есть надежда на будущее».
Бриони восторженно вертела в руках чудесное колье. С рождением Лисси и с подарком от Томми это было лучшее Рождество в ее жизни.
Глава 31
– Ну, что ты об этом думаешь? – спросила Мария. – Сейчас март, и через десять дней мы можем устроить ночь открытия «Мэнора». Если это будет вечер пятницы, то мы заманим клиентов на весь уик-энд. Тех, кто захочет остаться, разумеется.
– Хорошо, если ты хочешь открыть дом сейчас, меня это устраивает. Но плавательный бассейн все равно надо достроить.
Мария сидела возле бассейна. Он строился в оранжерее дома и уже обошелся в целое состояние. Бриони настояла на том, чтобы приобрести самые лучшие мозаичные плитки. Она надеялась, что это дорогостоящее украшение окупится с лихвой.
– Послушай меня, Мария, – вновь заговорила Бриони. – Я знаю одно: всегда нужно вкладывать деньги, чтобы потом получать прибыль. Мужчины готовы будут потратить в этом доме кучу денег, и ты вернешь все, что вложила в него. Бассейн – это хороший повод для того, чтобы девушки раздевались. Я думаю, женщины, шатающиеся просто так полуголыми по дому, не произведут должного впечатления. Большинство усадеб имеет бассейны и теннисные корты. Это признак богатства, а также дань времени. За шесть месяцев вложения окупятся.
Мария зажгла еще одну сигарету и глубоко затянулась.
– А ты понимаешь, что везде сейчас депрессия? – Она показала на окно.
– Депрессии поражают только маленьких людей, большие от них никогда не страдают. А мы с тобой большие люди, не забывай об этом.
Мария покачала головой.
– А как насчет всех этих разговоров о забастовках?..
– Меня это не интересует, – перебила ее Бриони. – Пусть себе бастуют хоть до второго пришествия. Это не затрагивает ни нас, ни тех людей, с которыми мы имеем дело. У меня постоянно на связи пять министров правительства, которые истекают слюной, предвкушая ночь в «Мэноре». Я уже сделала так, чтобы о новом заведении заговорили. Богатые всегда будут с нами, и если я могу отнять у них часть богатства и положить себе в карман, я сделаю это. Я не понимаю, что с тобой творится с недавних пор, Мария. Тебе везде мерещатся какие-то ужасы.
– Не знаю, Бри. В этой стране назревают неприятности… Бриони нетерпеливо оборвала ее:
– Пускай назревают. Если они затронут мой бизнес, тогда я над этим подумаю. Мои ребята-крупье никогда еще так здорово не работали, так что деньги в стране есть. У людей всегда найдутся деньги, чтобы делать ставки, даже если им нечем кормить детей. Посмотри на рабочий класс, Мария. Пинта пива, угри в желе или пирог с каким-нибудь пойлом и карты или рулетка в субботний вечер. Старуха в своем лучшем платье притащится сюда со старикашкой, и они оставят здесь несколько гиней. Что касается меня, я отдаю кое-что на благотворительность и забочусь о том, чтобы никто не приезжал в мои заведения слишком голодным. Вот так-то. Я не старина Иисус Христос и, честно говоря, не хочу им быть. Кончай свои дурацкие душеспасительные разговоры и давай запустим «Мэнор», чтобы он начал работать.
Мария кивнула:
– Ну ладно, это я просто так сказала! А как Керри и Лисси? В голосе Марии прозвучал неподдельный интерес. Лисси завоевывала сердце каждого, кто хотя бы раз видел ее.
– О, она прекрасна, наша Лисси. Хочешь ее увидеть? Она растет с каждым днем. Глаза у нее, как темные озера. Честно, Мария, она просто изысканна. Уже поднимает головку, чтобы рассмотреть все вокруг. Ты не поверишь, ведь ей еще нет и четырех месяцев!
– Она сильная. Как она ухватилась за мою руку, когда я ее увидела в первый раз! Она непременно будет красавицей. Эти длинные черные волосы… Я никогда не видела таких волос у ребенка. А как Эйлин?
Бриони помрачнела.
– С ней плохо, Мария. И с каждым днем все хуже. Сегодня приезжает эта монахиня, сестра Мария Магдалина. Я надеюсь, она поможет. Эйлин очень высоко ее ценит, хорошо с ней ладит. Но Эйлин так ослабла! Что ей ни предлагают из еды, она от всего отказывается. У нее большой живот, а руки и ноги тощие, как палки. Она странно выглядит.
Мария чуть не сказала: «Она и сама странная!» – но вовремя спохватилась.
– А что говорит доктор? Бриони пожала плечами:
– Ничего особенного. Только то, что у Эйлин нервы не в порядке. Каждый день она пьет портвейн, чтобы улучшить кровь, ест печень, опять же для крови, много отдыхает. Но за последние три недели она почти не вставала с постели. Я думаю, ее следовало бы заставить прогуляться, проветриться. В ее комнате душно и такой неприятный запах… Я думаю, это от ее пота.
Мария поморщилась.
– Я слышала, как она разговаривает сама с собой, – продолжала Бриони. – У нее явно не все дома. Я не знаю, что будет, когда появится ребенок. Я присмотрю за ним, а ей скорее всего придется вернуться в «Си Вью». Иногда хочется встряхнуть ее, сказать ей, чтобы она собралась, взяла себя в руки, но, разумеется, я этого не делаю.
Мария тихо вздохнула:
– Наверное, тебе очень тяжело, Бриони.
– Так оно и есть. Наблюдать, как тот, кого ты любишь, катится в пропасть! Порой мне кажется, что она просто хочет умереть.
– Ты ошибаешься, Бри. Никто не хочет умереть.
Бриони мрачно улыбнулась.
– Я знаю Эйлин. Она не такая, как мы, Мария. Она другая. «Слишком натянутая струна», как говорит мать. «Чувствительная», как говорит доктор. Последняя надежда у меня на монахиню – может быть, она как-то расшевелит ее, хотя бы на время.
Сестра Мария Магдалина сидела в комнате у Эйлин. Больная выглядела просто ужасно. Монахиня знала, что доктор приезжает каждый день, ему платят огромные деньги, и все же Эйлин выглядела как мертвец. Кожа на ее лице истончилась и натянулась, под ней резко выступали кости черепа. Живот у Эйлин раздулся, по сравнению с ним руки и ноги выглядели болезненно тощими. Ее волосы казались неживыми, они утратили блеск, а глаза выцвели. Эйлин очень медленно переводила взгляд с предмета на предмет, словно даже такое действие причиняло ей боль. Монахиня принялась молиться, едва вошла в спальню Эйлин.
Позже Мария Магдалина села поесть вместе с Керри, Бернадетт и Бриони. Она воскликнула:
– Какой прекрасный кусок говядины! Я люблю хорошую еду. Хотя, наверное, не должна любить, раз я сестра милосердия!
Бриони улыбнулась ей. У монахини оказался чудесный грудной голос, в нем звучал ирландский задор.
– Как вы нашли Эйлин, сестра Мария Магдалина?
Молодая монахиня махнула рукой:
– «Сестра Мария» – будет достаточно, или просто «Мария». Мне еще повезло, а вот у нас в «Си Вью» есть монахиня, которую зовут сестра Иоанн Креститель! Это так забавно, а она настаивает, что это прекрасно.
Бернадетт и Керри засмеялись. Бриони мягко напомнила:
– Вы не ответили на мой вопрос, Мария.
– Сказать вам правду? Я думаю, она умирает.
Эти простые откровенные слова потрясли Бриони. Она уронила вилку, и та с громким стуком упала на паркет.
– Ну вы же сами спросили. Я за всю свою жизнь не видела человека, который бы так болезненно выглядел. Господь ее любит, но ее тело не может справиться с грузом жизни.
Бриони сдержала естественное желание возразить, поскольку понимала: девушка просто констатирует факт. Бриони и сама чувствовала, что это правда.
– Скажите мне, Мария, как нам быть? Что мы можем сделать, чтобы ей стало лучше?
Маленькая монахиня дожевала кусок говядины и честно ответила:
– Все, что мы можем, – это молиться. Молиться, чтобы ребенок родился здоровым. Мы ведь не хотим потерять их обоих, правильно? Если она переживет роды, тогда, я думаю, она поправится. Но на ней нет ни унции мяса, а хуже всего то, что она утратила волю к жизни. Стоит только поговорить с ней, чтобы понять это. Кто прибирал ее комнату?
Керри озадачил этот вопрос, и она ответила:
– Я… Мы все, а что?
– Она специально делает так, чтобы ее вытошнило, я и раньше такое видела. Она освобождает свой желудок после каждой еды. Вот почему она ничего не весит. Я надеюсь, что хоть ребенок питается нормально.
Бриони облизнула пересохшие губы. Уже давно она догадывалась о чем-то подобном. Сдавленным голосом Бриони произнесла:
– Я добиваюсь того, чтобы она пила молоко и портвейн. Я сама даю ей питье. Доктор также прописал тонизирующее средство, и она регулярно принимает его. Она пьет теплое молоко с медом перед сном. А кто-то из нас должен спать в ее комнате, чтобы все выпитое оставалось в ней.
Бернадетт заплакала.
– Не надо сейчас плакать, – сказала Мария. – Мы все общими усилиями доведем ее до родов. Днем и ночью я буду рядом с ней, и мы проследим, чтобы она больше не избавлялась от пищи. А потом, когда она благополучно родит, мы постараемся поставить ее на ноги. И тогда она сама сможет смотреть за своим ребенком.
– Может, ребенок пробудит в ней волю к жизни? – вслух подумала Бриони.
Монахиня кивнула и отрезала себе еще ломтик говядины:
– Я страшно хочу есть! Посмотрите на меня, я ем, как батальон солдат!
За едой она могла не высказывать вслух свои настоящие мысли: «Как раз ребенок-то и убивает Эйлин Каванаг».
Джонатан ля Билльер и Руперт Чарльз развлекались на полную катушку. Керри на сцене исполняла залихватскую песенку, клуб гудел. Повсюду люди болтали, танцевали или ели. Воздух был сизым от сигаретного дыма, атмосфера царила непринужденная. Джонатан и юная леди по имени Элен держали друг друга за руки. Слева от Джонатана сидел Руперт со своей пассией – Питером Хокли, и они тоже держались за руки. Многие обращали внимание на эту парочку. На лицо Питера был нанесен макияж: глаза подведены жидкими тенями, губы накрашены ярко-красной помадой. Он надел мужской костюм и сандалии с открытыми носками. Ногти на ногах были накрашены лаком того же цвета, что и губная помада. Эффект получался ошеломляющий.
Джонатан был пьян и совершенно не обращал внимания на взгляды, которые притягивали к себе его друзья. Его фильм «Ченджелинг» имел большой успех. Теперь он стал известен, и многие внимательно присматривались к нему. Его пригласили в Голливуд, и Руперт давал прощальный обед своему старому другу. Он предоставил ему все, включая молоденькую и привлекательную Элен. Теперь Джонатан вылетел у него из головы благодаря смеси кокаина, бренди и шампанского, и он не замечал взглядов и перешептываний вокруг их компании.
Питер вскочил, сигарета в золотом мундштуке выпала из его ослабевших пальцев.
– О, пойдемте танцевать! – Он был эксгибиционистом и любил шокировать окружающих. Ему нравилось, когда на него все смотрят, хотя бы из-за его наряда. С большим трудом он почти доплелся до танцевальной площадки, но вдруг, пошатнувшись, врезался в стол, за которым сидело человек десять. Посуда с грохотом повалилась на пол, женщину ведерко со льдом из-под шампанского ударило по колену, она закричала, и в ответ на ее вопль из-за стола поднялся высокий мужчина. Он схватил Питера за шиворот и швырнул его обратно к Руперту:
– Забери это мерзкое подобие мужчины домой! Неужели тебе не стыдно приводить сюда эту тварь! Мне очень хочется позвать полицию.
Словно по волшебству появились двое вышибал. Они поправили стол, заменили посуду, а мужчину успокоили обещанием, что ночь в клубе обойдется ему бесплатно. Питер громко расхохотался, однако выражение его лица изменилось, когда появилась Бриони. Она была бледна как полотно, на скулах от ярости выступили два пунцовых пятна.
– Ну вот что. Тебе здесь больше не место, Руперт. Я хочу, чтобы ты немедленно убрался! Ты выйдешь сам или мне приказать, чтобы тебя вышвырнули вон?
Джонатан поднял голову и затуманенным взором посмотрел на нее. Казалось, он не видел разыгравшейся только что сцены.
– Привет, Бриони. Как поживаешь?
Она тяжело вздохнула и, сделав знак вышибалам, приказала:
– Избавьтесь от них, и немедленно.
Руперт встал и громко заявил:
– Мадам, со мной никто так не разговаривает!
Бриони смерила его взглядом и язвительно спросила:
– Может, все-таки уберешься, пока я и в самом деле не вышла из себя? – Голос ее звучал тихо и угрожающе.
Посетители с интересом наблюдали за происходящим. На сцене Керри начала следующую песню, пытаясь голосом перекрыть шум в зале. Бриони, видя, что вечер испорчен, с каждой секундой раздражалась все больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Акушерка перерезала пуповину, и в этот момент младенец громко завопил. Сидя у окна, Молли тихо заплакала. «Значит, он жив, этот младенец. Живой».
Бриони подхватила ребенка и передала его Керри. По щекам Бернадетт текли слезы. Сестры все вместе склонились над крошечным существом и восхищались им.
– Бриони, она почти белая! – словно не веря себе, произнесла Керри. – Посмотри на нее, она выглядит белой!
Молли услышала эти слова и отвернулась от окна.
– Мам, мам, посмотри на нее. Какая она красивая. О, какая она красивая!
В голосе Керри звучала материнская гордость. Акушерка мыла ребенка, притворяясь глухой, хотя ее насторожили восклицания насчет белизны младенца. «Значит, вот из-за чего вся эта таинственность. Вот почему мне столько платят. Керри Каванаг сбилась с пути истинного, отец ее ребенка – негр. Что ж, ребенок достаточно смуглый, чтобы вызвать разговоры. Хотя, конечно, в лицо им никто об этом не скажет».
Молли подошла к кровати и, едва взглянув на ребенка, испустила долгий вздох облегчения. Он был смуглый, но не черный. Это мог быть еврейский или итальянский ребенок. Она криво усмехнулась: ирландская католичка радуется тому, что ребенок ее дочери выглядит как еврей. «До какой же пропасти я докатилась!»
– Она миленькая, Керри. Правда, очень красивый ребенок. – Голос Молли прозвучал почти радостно – она ощущала облегчение из-за цвета кожи младенца. К тому же малышка оказалась и впрямь удивительно хорошенькой. Когда Керри протянула ребенка бабушке, Молли инстинктивно взяла его.
Но тут младенец зевнул, и этот розовый ротик на смуглом личике вызвал у Молли приступ отвращения. Ей понадобилась вся сила воли, чтобы не отшвырнуть малышку. Вместо этого она передала младенца Бриони, которая нежно приняла маленький сверток, положила девочку на кровать возле ее матери, развернула одеяльце и поцеловала крошечные ручки и ножки.
– О, Керри, я уже так люблю ее! Она прелестная, чудная. Я могла бы зацеловать ее, съесть!
Бернадетт и Керри засмеялись.
– Ты сумасшедшая!
– О, Керри, какая она миленькая. Посмотри на эти огромные глаза! Она разобьет немало сердец, когда вырастет!
Черные глаза малютки напомнили всем, кто ее отец, и в комнате на миг воцарилось молчание. Керри приложила младенца к своей обнаженной груди и тихо сказала:
– Я никогда бы не поверила, что смогу кого-то так сильно любить! Но я люблю. О Боже, помоги мне, я люблю.
Бриони улыбнулась сестре и положила руку поверх ее руки, лежавшей на головке ребенка.
– Я тебе уже говорила и скажу еще: материнское чувство никогда не проходит. Я это знаю по себе. Разве не так, мам?
Вся враждебность Бриони к матери улетучилась, а Молли, ощущая комок в горле, ответила:
– Да, Бри. Детей любишь всегда, что бы они ни натворили. Молли говорила неискренне. Теперь Керри для нее ничего не значила, а внучка тем более. Молли отдавала себе отчет в этом.
– Я знаю, как я ее назову, – неожиданно заявила Керри. Бриони и Берни выжидательно уставились на нее.
– Лизель. Так звали мать Эвандера. Это все, что я могу передать ей от ее отца.
Бриони кивнула.
– Красивое имя для красивой девочки. Посмотрите на эти волосы! – Бриони прижалась щекой к личику ребенка. – Лис-си, Лисси Каванаг, ты нас слышишь, а? Мы все говорим о тебе. Ты единственная малышка и в Англии, и в целом свете, у которой сразу три мамы!
Все снова засмеялись. Берни погладила малютку по голове и сказала:
– Лисси – это красиво, ей идет. Очень нежное имя. Думаю, для меня она будет Лисси.
Керри улыбнулась:
– Ладно! Пусть будет Лисси.
Бернадетт вышла из комнаты, чтобы принести всем подарки из-под елки, и вернулась, держа в охапке кучу пакетов.
Бриони повертела в руках маленький пакет из золотистой бумаги, на котором значилось ее имя. Она осторожно развернула его – усвоенная сызмальства бережливость удержала ее от соблазна разорвать бумагу. Внутри оказалась бархатная коробочка. Бриони открыла крышку и задохнулась от восторга. На мягком красном бархате лежал кулон, выполненный в виде усыпанной бриллиантами буквы «Б» на плотной черной ленте.
Керри и Бернадетт ахнули от восхищения.
– Вот черт, Бри, от кого это? – спросила Керри.
Бриони покачала головой:
– Не знаю…
Тогда Бернадетт улыбнулась и вынула из кармана юбки маленький конверт.
– Маркуса попросили передать тебе это.
Бриони разорвала конверт, вытащила открытку и прочитала:
«Счастливого Рождества, Бриони. Я увидел эту вещицу и не мог не купить ее для тебя, потому что ты Большая Бриони, единственная в мире. Будь счастлива! Томми».
Глаза девушки наполнились слезами. «Он не забыл меня! Даже когда мы не вместе, он все равно заботится обо мне. И если он готов дарить мне такое, значит, у нас еще есть надежда на будущее».
Бриони восторженно вертела в руках чудесное колье. С рождением Лисси и с подарком от Томми это было лучшее Рождество в ее жизни.
Глава 31
– Ну, что ты об этом думаешь? – спросила Мария. – Сейчас март, и через десять дней мы можем устроить ночь открытия «Мэнора». Если это будет вечер пятницы, то мы заманим клиентов на весь уик-энд. Тех, кто захочет остаться, разумеется.
– Хорошо, если ты хочешь открыть дом сейчас, меня это устраивает. Но плавательный бассейн все равно надо достроить.
Мария сидела возле бассейна. Он строился в оранжерее дома и уже обошелся в целое состояние. Бриони настояла на том, чтобы приобрести самые лучшие мозаичные плитки. Она надеялась, что это дорогостоящее украшение окупится с лихвой.
– Послушай меня, Мария, – вновь заговорила Бриони. – Я знаю одно: всегда нужно вкладывать деньги, чтобы потом получать прибыль. Мужчины готовы будут потратить в этом доме кучу денег, и ты вернешь все, что вложила в него. Бассейн – это хороший повод для того, чтобы девушки раздевались. Я думаю, женщины, шатающиеся просто так полуголыми по дому, не произведут должного впечатления. Большинство усадеб имеет бассейны и теннисные корты. Это признак богатства, а также дань времени. За шесть месяцев вложения окупятся.
Мария зажгла еще одну сигарету и глубоко затянулась.
– А ты понимаешь, что везде сейчас депрессия? – Она показала на окно.
– Депрессии поражают только маленьких людей, большие от них никогда не страдают. А мы с тобой большие люди, не забывай об этом.
Мария покачала головой.
– А как насчет всех этих разговоров о забастовках?..
– Меня это не интересует, – перебила ее Бриони. – Пусть себе бастуют хоть до второго пришествия. Это не затрагивает ни нас, ни тех людей, с которыми мы имеем дело. У меня постоянно на связи пять министров правительства, которые истекают слюной, предвкушая ночь в «Мэноре». Я уже сделала так, чтобы о новом заведении заговорили. Богатые всегда будут с нами, и если я могу отнять у них часть богатства и положить себе в карман, я сделаю это. Я не понимаю, что с тобой творится с недавних пор, Мария. Тебе везде мерещатся какие-то ужасы.
– Не знаю, Бри. В этой стране назревают неприятности… Бриони нетерпеливо оборвала ее:
– Пускай назревают. Если они затронут мой бизнес, тогда я над этим подумаю. Мои ребята-крупье никогда еще так здорово не работали, так что деньги в стране есть. У людей всегда найдутся деньги, чтобы делать ставки, даже если им нечем кормить детей. Посмотри на рабочий класс, Мария. Пинта пива, угри в желе или пирог с каким-нибудь пойлом и карты или рулетка в субботний вечер. Старуха в своем лучшем платье притащится сюда со старикашкой, и они оставят здесь несколько гиней. Что касается меня, я отдаю кое-что на благотворительность и забочусь о том, чтобы никто не приезжал в мои заведения слишком голодным. Вот так-то. Я не старина Иисус Христос и, честно говоря, не хочу им быть. Кончай свои дурацкие душеспасительные разговоры и давай запустим «Мэнор», чтобы он начал работать.
Мария кивнула:
– Ну ладно, это я просто так сказала! А как Керри и Лисси? В голосе Марии прозвучал неподдельный интерес. Лисси завоевывала сердце каждого, кто хотя бы раз видел ее.
– О, она прекрасна, наша Лисси. Хочешь ее увидеть? Она растет с каждым днем. Глаза у нее, как темные озера. Честно, Мария, она просто изысканна. Уже поднимает головку, чтобы рассмотреть все вокруг. Ты не поверишь, ведь ей еще нет и четырех месяцев!
– Она сильная. Как она ухватилась за мою руку, когда я ее увидела в первый раз! Она непременно будет красавицей. Эти длинные черные волосы… Я никогда не видела таких волос у ребенка. А как Эйлин?
Бриони помрачнела.
– С ней плохо, Мария. И с каждым днем все хуже. Сегодня приезжает эта монахиня, сестра Мария Магдалина. Я надеюсь, она поможет. Эйлин очень высоко ее ценит, хорошо с ней ладит. Но Эйлин так ослабла! Что ей ни предлагают из еды, она от всего отказывается. У нее большой живот, а руки и ноги тощие, как палки. Она странно выглядит.
Мария чуть не сказала: «Она и сама странная!» – но вовремя спохватилась.
– А что говорит доктор? Бриони пожала плечами:
– Ничего особенного. Только то, что у Эйлин нервы не в порядке. Каждый день она пьет портвейн, чтобы улучшить кровь, ест печень, опять же для крови, много отдыхает. Но за последние три недели она почти не вставала с постели. Я думаю, ее следовало бы заставить прогуляться, проветриться. В ее комнате душно и такой неприятный запах… Я думаю, это от ее пота.
Мария поморщилась.
– Я слышала, как она разговаривает сама с собой, – продолжала Бриони. – У нее явно не все дома. Я не знаю, что будет, когда появится ребенок. Я присмотрю за ним, а ей скорее всего придется вернуться в «Си Вью». Иногда хочется встряхнуть ее, сказать ей, чтобы она собралась, взяла себя в руки, но, разумеется, я этого не делаю.
Мария тихо вздохнула:
– Наверное, тебе очень тяжело, Бриони.
– Так оно и есть. Наблюдать, как тот, кого ты любишь, катится в пропасть! Порой мне кажется, что она просто хочет умереть.
– Ты ошибаешься, Бри. Никто не хочет умереть.
Бриони мрачно улыбнулась.
– Я знаю Эйлин. Она не такая, как мы, Мария. Она другая. «Слишком натянутая струна», как говорит мать. «Чувствительная», как говорит доктор. Последняя надежда у меня на монахиню – может быть, она как-то расшевелит ее, хотя бы на время.
Сестра Мария Магдалина сидела в комнате у Эйлин. Больная выглядела просто ужасно. Монахиня знала, что доктор приезжает каждый день, ему платят огромные деньги, и все же Эйлин выглядела как мертвец. Кожа на ее лице истончилась и натянулась, под ней резко выступали кости черепа. Живот у Эйлин раздулся, по сравнению с ним руки и ноги выглядели болезненно тощими. Ее волосы казались неживыми, они утратили блеск, а глаза выцвели. Эйлин очень медленно переводила взгляд с предмета на предмет, словно даже такое действие причиняло ей боль. Монахиня принялась молиться, едва вошла в спальню Эйлин.
Позже Мария Магдалина села поесть вместе с Керри, Бернадетт и Бриони. Она воскликнула:
– Какой прекрасный кусок говядины! Я люблю хорошую еду. Хотя, наверное, не должна любить, раз я сестра милосердия!
Бриони улыбнулась ей. У монахини оказался чудесный грудной голос, в нем звучал ирландский задор.
– Как вы нашли Эйлин, сестра Мария Магдалина?
Молодая монахиня махнула рукой:
– «Сестра Мария» – будет достаточно, или просто «Мария». Мне еще повезло, а вот у нас в «Си Вью» есть монахиня, которую зовут сестра Иоанн Креститель! Это так забавно, а она настаивает, что это прекрасно.
Бернадетт и Керри засмеялись. Бриони мягко напомнила:
– Вы не ответили на мой вопрос, Мария.
– Сказать вам правду? Я думаю, она умирает.
Эти простые откровенные слова потрясли Бриони. Она уронила вилку, и та с громким стуком упала на паркет.
– Ну вы же сами спросили. Я за всю свою жизнь не видела человека, который бы так болезненно выглядел. Господь ее любит, но ее тело не может справиться с грузом жизни.
Бриони сдержала естественное желание возразить, поскольку понимала: девушка просто констатирует факт. Бриони и сама чувствовала, что это правда.
– Скажите мне, Мария, как нам быть? Что мы можем сделать, чтобы ей стало лучше?
Маленькая монахиня дожевала кусок говядины и честно ответила:
– Все, что мы можем, – это молиться. Молиться, чтобы ребенок родился здоровым. Мы ведь не хотим потерять их обоих, правильно? Если она переживет роды, тогда, я думаю, она поправится. Но на ней нет ни унции мяса, а хуже всего то, что она утратила волю к жизни. Стоит только поговорить с ней, чтобы понять это. Кто прибирал ее комнату?
Керри озадачил этот вопрос, и она ответила:
– Я… Мы все, а что?
– Она специально делает так, чтобы ее вытошнило, я и раньше такое видела. Она освобождает свой желудок после каждой еды. Вот почему она ничего не весит. Я надеюсь, что хоть ребенок питается нормально.
Бриони облизнула пересохшие губы. Уже давно она догадывалась о чем-то подобном. Сдавленным голосом Бриони произнесла:
– Я добиваюсь того, чтобы она пила молоко и портвейн. Я сама даю ей питье. Доктор также прописал тонизирующее средство, и она регулярно принимает его. Она пьет теплое молоко с медом перед сном. А кто-то из нас должен спать в ее комнате, чтобы все выпитое оставалось в ней.
Бернадетт заплакала.
– Не надо сейчас плакать, – сказала Мария. – Мы все общими усилиями доведем ее до родов. Днем и ночью я буду рядом с ней, и мы проследим, чтобы она больше не избавлялась от пищи. А потом, когда она благополучно родит, мы постараемся поставить ее на ноги. И тогда она сама сможет смотреть за своим ребенком.
– Может, ребенок пробудит в ней волю к жизни? – вслух подумала Бриони.
Монахиня кивнула и отрезала себе еще ломтик говядины:
– Я страшно хочу есть! Посмотрите на меня, я ем, как батальон солдат!
За едой она могла не высказывать вслух свои настоящие мысли: «Как раз ребенок-то и убивает Эйлин Каванаг».
Джонатан ля Билльер и Руперт Чарльз развлекались на полную катушку. Керри на сцене исполняла залихватскую песенку, клуб гудел. Повсюду люди болтали, танцевали или ели. Воздух был сизым от сигаретного дыма, атмосфера царила непринужденная. Джонатан и юная леди по имени Элен держали друг друга за руки. Слева от Джонатана сидел Руперт со своей пассией – Питером Хокли, и они тоже держались за руки. Многие обращали внимание на эту парочку. На лицо Питера был нанесен макияж: глаза подведены жидкими тенями, губы накрашены ярко-красной помадой. Он надел мужской костюм и сандалии с открытыми носками. Ногти на ногах были накрашены лаком того же цвета, что и губная помада. Эффект получался ошеломляющий.
Джонатан был пьян и совершенно не обращал внимания на взгляды, которые притягивали к себе его друзья. Его фильм «Ченджелинг» имел большой успех. Теперь он стал известен, и многие внимательно присматривались к нему. Его пригласили в Голливуд, и Руперт давал прощальный обед своему старому другу. Он предоставил ему все, включая молоденькую и привлекательную Элен. Теперь Джонатан вылетел у него из головы благодаря смеси кокаина, бренди и шампанского, и он не замечал взглядов и перешептываний вокруг их компании.
Питер вскочил, сигарета в золотом мундштуке выпала из его ослабевших пальцев.
– О, пойдемте танцевать! – Он был эксгибиционистом и любил шокировать окружающих. Ему нравилось, когда на него все смотрят, хотя бы из-за его наряда. С большим трудом он почти доплелся до танцевальной площадки, но вдруг, пошатнувшись, врезался в стол, за которым сидело человек десять. Посуда с грохотом повалилась на пол, женщину ведерко со льдом из-под шампанского ударило по колену, она закричала, и в ответ на ее вопль из-за стола поднялся высокий мужчина. Он схватил Питера за шиворот и швырнул его обратно к Руперту:
– Забери это мерзкое подобие мужчины домой! Неужели тебе не стыдно приводить сюда эту тварь! Мне очень хочется позвать полицию.
Словно по волшебству появились двое вышибал. Они поправили стол, заменили посуду, а мужчину успокоили обещанием, что ночь в клубе обойдется ему бесплатно. Питер громко расхохотался, однако выражение его лица изменилось, когда появилась Бриони. Она была бледна как полотно, на скулах от ярости выступили два пунцовых пятна.
– Ну вот что. Тебе здесь больше не место, Руперт. Я хочу, чтобы ты немедленно убрался! Ты выйдешь сам или мне приказать, чтобы тебя вышвырнули вон?
Джонатан поднял голову и затуманенным взором посмотрел на нее. Казалось, он не видел разыгравшейся только что сцены.
– Привет, Бриони. Как поживаешь?
Она тяжело вздохнула и, сделав знак вышибалам, приказала:
– Избавьтесь от них, и немедленно.
Руперт встал и громко заявил:
– Мадам, со мной никто так не разговаривает!
Бриони смерила его взглядом и язвительно спросила:
– Может, все-таки уберешься, пока я и в самом деле не вышла из себя? – Голос ее звучал тихо и угрожающе.
Посетители с интересом наблюдали за происходящим. На сцене Керри начала следующую песню, пытаясь голосом перекрыть шум в зале. Бриони, видя, что вечер испорчен, с каждой секундой раздражалась все больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52