Подцепив ногтем скромную кожаную отделку, он открыл утопленный в металле темный опал. Вторая половинка этого камня была врезана в отделку его кресла, связывая два предмета в неразрывное целое. Маг кончиком пальца прикоснулся к гладкой поверхности камня и расслабился, ощутив едва заметное покалывание. Душильник не успел выпить из основы всю магию. Хорошо. Было два способа активировать это заклинание. Прямой: перенесение носителя (в данном случае – Тэйона) к объекту. И обратный – притягивание объекта к носителю. По соображениям скрытности Тэйон предпочел бы сейчас второй вариант, но, не зная, какой именно ущерб успел причинить шерениз, вынужден был склониться к более простому решению. Магистр Алория прижал палец к камню, внятно произнеся активирующие слова, и сжал зубы, готовя себя к дурноте экстренной телепортации.
Мастер ветров все-таки был очень умелым магом. Даже после продолжительного контакта с душильником заклинание, составленное им более десятилетия назад, сработало почти безукоризненно. Почти. Тэйона болезненно тряхнуло, бросая на предопределенное структурой заклинания место. Он, конечно, заранее принял нужную позу, но ноги тем не менее упали, с противным глухим стуком ударившись о деревянную подставку. Если бы они были способны чувствовать боль, то маг взвыл бы, а так он лишь вжался в спинку кресла, ставшего за два десятилетия неотторжимой частью тела, впившись ладонями в подлокотники и пытаясь справиться с чувством облегчения и обманчивой неуязвимости. Кресло, при всех своих многочисленных достоинствах, не было гарантией безопасности. Не было.
Глаза мага стремительно обшарили помещение, в котором он оказался. Ему до сих пор не верилось, что лаэссэйцы не додумались как следует охранять артефакт, ведь маг в ранге магистра не расставался с ним в течение двух десятилетий. Тэйон не без оснований ожидал, что сразу после телепортации ему придется сцепиться с тюремщиками или искать выход из еще одной ловушки. А вместо этого маг обнаружил себя в темном помещении, более всего напоминавшем обычную кладовку, куда его кресло запихнули, как какую-нибудь кособокую табуретку, а не предмет, овеянный могущественной магией. И это после того, как пол-Академии во главе с господином ректором столько лет пытались выяснить, что же за заклинания позволяют мастеру ветров летать даже в помещениях, закрытых для стихий.
Если бы его голова болела чуть меньше, а от одежды не исходил столь характерный запах, маг мог бы даже почувствовать себя оскорбленным. Теперь же он лишь послал благодарную мысль в сторону кейлонгского флота, так удачно отвлекшего внимание его (бывших?) коллег, и резко утопил дымчатый камень в глубь полированной поверхности.
На этот раз дурман телепортации длился гораздо дольше и показался куда как более острым. Эти подземелья не относились к дворцовому комплексу, но все равно считались защищенными от порталов и магических перемещений. Хотя Тэйон при создании своего средства передвижения учитывал и такую возможность, легкой поездки все равно не получилось. Пожалуй, ни в какую другую точку он бы не смог прорваться, но… Маг открыл глаза и позеленевшими губами послал кривую улыбку знакомым стенам своего кабинета. Сила ветров, еще при строительстве дома кровью хозяина вплетенная в камень и дерево, мягко пела, приветствуя возвращение искалеченного мага. Когда-то Тэйон очень долго бился, чтобы быть уверенным: сюда он сможет вернуться откуда угодно и в каком угодно состоянии.
– Да здравствует здоровая паранойя. – Слова, прозвучавшие почему-то подозрительно нездорово, пришлось выталкивать сквозь стиснутые зубы.
Голову маг держал так неподвижно, точно боялся расплескать то, что в ней находится, дышал осторожно, понимая, что, если его сейчас начнет выворачивать наизнанку, будет только хуже. Маг чуть потянул носом воздух и поморщился. Представить себе «хуже» было трудно.
Тэйон направился к личным покоям. Двери, обычно распахивающиеся от прикосновения почти неосознанной мысли, на этот раз пришлось отпирать и открывать вручную. В спальне магистр на минуту замешкался в нерешительности.
Инстинкт кричал, что первым делом следовало позаботиться о безопасности – без спрятанного по рукавам и складкам оружия он чувствовал себя почти таким же уязвимым, как и без магии. Однако нос кричал еще громче. Тэйон твердо приказал инстинкту заткнуться и, даже не взглянув в сторону стены, за которой скрывался арсенал, подлетел к гардеробу. Приоритеты в данный момент выстроились предельно четко. Схватив первую попавшуюся чистую одежду, маг какое-то время рылся, пока не выудил с самого дна широкий пояс, сделанный для него более двух десятилетий назад мастером Ри. До того как Тэйон научился всегда поддерживать вязь контролирующих заклинаний вокруг нижней части своего тела, этот пояс выполнял те же функции. Теперь ему придется послужить снова.
Резко отбросив мысль о том, что, возможно, ему теперь придется служить всегда, Тэйон развернул кресло и с неподобающей поспешностью метнулся в сторону ванной комнаты. Он не заметил, как дверь сама захлопнулась за ним, заставив каменные стены содрогнуться от яростного грохота.
Влажные волосы лежали на подушках волнами, в которых стало заметно больше серебра по сравнению с последним разом, когда он смотрелся в зеркало. Еще не высохшая под белым льном одежды кожа была почти магически чувствительной к малейшим изменениям в течении сквозняков. Тэйон прикрыл глаза, размышляя об этой иллюзии, притягательной, точно песня сирены, и столь же опасной. Еще одна минута, и он узнает, доступна ли ему теперь истинная чувствительность к ветру.
Магистр, не знающий, имеет ли он отныне право на этот титул… Что ж, оттягивать дальше бессмысленно.
Мастер ветров лежал на кровати в своей спальне, чистый, расслабленный, с заряженным арбалетом, находящимся на расстоянии вытянутой руки. Тэйон уже успел проверить информационные кристаллы, куда ежедневно сбрасывала сводки событий педантичная Сааж, и примерно знал об обстановке во внешнем мире. Он провел в темнице больше трех дней, и ничего существенного за это время не произошло, не считая с каждым часом все набирающего обороты упрочения королевской власти. Царственные близнецы все еще гостили в резиденции Алория под опекой – кто бы мог подумать? – Река ди Крия, приставленного к ним личным указом старшей сестры. Саму резиденцию мастера воздуха никто так и не попытался ни обыскивать, ни брать под охрану. Тоже, судя по всему, согласно приказу принцессы Шаэтанны.
Кейлонгцы блокировали бухту Лаэ, силы адмирала леди д'Алория блокировали кейлонгцев, а королевский Совет и посольство империи Кей танцевали бесконечные дипломатические танцы, втягивающие все новых и новых участников. Исчезновение пленника, вокруг судьбы которого строилась эта странная партия, пока что не было замечено.
Прежде чем сделать свой ход в игре, Тэйон должен был узнать, что за фигуру он теперь собой представляет: могущественного ферзя или беспомощную, бессильную пешку. Медленный, несущий расслабление всем клеточкам истерзанного тела выдох. Уставший от сомнений, маг скользнул в транс легко и естественно, как перо сокола скользит по воздушным течениям. Все его существо замкнулось на образе сферы, ровной, ничем не прерываемой окружности, вращающейся перед внутренним взором. Маг насладился ее совершенством, ее бесконечностью, ее симметрией. Он рассмотрел концепцию шара с различных точек зрения, он восхитился ее алгебраической безупречностью и геометрическим смыслом. А потом мысленным усилием, столь естественным и легким, что слово «усилие» даже казалось неподходящим, он разбил мерную непрерывность замкнутой плоскости.
Мысленная блокировка, установленная под давлением инстинкта самосохранения в тот момент, когда маг осознал, что не может коснуться своей магической силы, растаяла.
Беспомощность.
Бесполезность.
«Тот, кто теряет самообладание, теряет все». Считалось, что это высказывание остается верным и в обратном порядке. Но как и тогда, когда халиссийские целители оказались бессильны залечить нанесенную отравленным болтом рану, Тэйон обнаружил, что воспринимает ситуацию со странной отстраненностью. Должно быть, запас отпущенного на эти дни страха из него, как и многое другое, выпил шерениз.
Его магическое восприятие было цело. Он все еще чувствовал ветер, он видел, слышал свою стихию, ощущал движение воздуха кожей и костями. Могущественные защитные силы, его собственной кровью впаянные в эти стены, были открыты взгляду, тонкие воздушные нити, протянутые через помещение, чтобы помочь ему передвигать парализованное тело, ощущались на вкус.
Более того, энергетическое истощение, которое накатило, после того как маг справился со штормом, прошло. Стихия наполняла его, близкая как никогда, могучая как никогда.
Но маг, еще недавно с небрежной точностью передвигавший циклоны и атмосферные фронты, не мог заставить эту стихию повиноваться.
Его сродство с ветрами не пострадало, потому что даже душильник не мог уничтожить внутреннюю суть воздуха. Но вот хрупкая перемычка между человеческой волей и дикой магией, та ментальная лесенка, которая позволяла ему контролировать свою истинную природу, оказалась… нет, не разрушена. Искривлена, изранена, изменена, как будто из нее выдрали целые куски. Тэйон Алория все еще был воздухом. Но он потерял способность властвовать над той частью себя, которая называлась магией.
Осторожным усилием магистр попытался потоком ветра пошевелить кисточки, свисавшие с балдахина. И с едва слышным ругательством скатился на пол, когда тяжелая кровать вдруг рванулась из-под него в сторону, сметенная резким, ураганным порывом ставшего вдруг почти твердым воздуха. Арбалет с приглушенным ковром грохотом упал рядом.
Что ж. Следовало дважды подумать, прежде чем скармливать жадной ненасытности Отчаяния Магов те воспоминания.
Беспомощность – невыносима.
Бесполезность – унизительна.
Но все это не идет ни в какое сравнение с опасностью, которую представляет для себя и для окружающих полный мастер стихийной магии, потерявший всякий контроль над подвластными ему силами.
Старейшины тотемных кланов до сих пор удивлялись, как юному Хозяину Ветров удалось пережить собственное детство. Однако теперь он не был маленьким ребенком, чьи способности росли и развивались одновременно с волей и самоконтролем. Если то, что он мог теперь, после пятидесяти лет целенаправленного развития собственного магического дара, вырвется на свободу… Стихии не прощают небрежных и неосторожных. Судьба Ойны ди Шрингар была наглядным тому примером.
С другой стороны….
То, что однажды ему принадлежало, Тэйон Алория сможет вернуть обратно.
Но он совершенно отказывался заниматься этим, лежа на полу. Даже если это и удобнее.
Через ножны, охватывающие правую руку, магистр подозвал к себе кресло. Садиться в него без помощи магии было процессом столь же унизительным, сколь и неудобным. Восстановив хотя бы иллюзию собственного достоинства, Тэйон вздохнул.
Дело не просто в медленном обретении недостающих навыков, как это было в детстве. При первой же неудачной попытке сколько-нибудь серьезного контакта со стихией он просто сорвется. И будет выжжен изнутри. Необходимо вмешательство извне, и немедленно, пока раны еще не зарубцевались.
Обратиться к мастеру Ри? Это было бы самым разумным, но… Тэйон изогнул губы в усмешке, одновременно презирая ограничения, наложенные его воспитанием и признавая их справедливость. Черный целитель остается черным целителем. Слова «врачебная этика» к нему неприменимы. Да, Ри-лан мог бы помочь, пусть не сразу и не до конца, но мог бы. Однако для этого пришлось бы доверить ему… все. Все, что у Тэйона еще осталось от самого себя.
Вот она, школа халиссийской политической паранойи. Никто не должен видеть уязвимости. Может быть, лишь Таш… но Таш была далеко, и на грани самоубийственной схватки. Ей самой впору просить его помощи, а не наоборот.
Что ж. Если нет клана, на который можно опереться – придется опираться на самого себя.
У него были знания и мастерство, но не было доступа к силе. Значит, должен быть найден путь, на котором сила станет несущественным фактором. Тэйон знал только один такой путь.
Маг откинулся в кресле в знакомой позе медитации, в которой он проводил долгие часы и до, и после своего ранения. Тело, приученное повиноваться этой команде, расслабилось, приходя в состояние, которое не было сном, но не было и явью.
Лишь достигнув неподвижности физической, Тэйон потянулся к неподвижности душевной. Спокойно и неторопливо он приближался к аналитической отстраненности, необходимой для того, чтобы творить базовую магию. Даже простейший трюк – ментальная иллюзия – требовал полного созвучия тела и разума. Волшебник властвовал лишь над грубыми, примитивными силами, доступными его сознанию. Смысл даже самого схематичного заклинания заключался в том, чтобы путем символов, образов, знаков активизировать бездонные глубины подсознания, влить их в поток воли и воображения. Это невозможно было при отсутствии гармонии во внутреннем мире мага.
Его навыки откликались неохотно и сбивчиво. Как будто все те константы внутренней симметрии, которые магистр привык ассоциировать с понятием «Я», вдруг изменились и теперь внутри царил совсем иной баланс сил. Маг чувствовал себя как гениальный живописец, взявший краски и холст и обнаруживший, что вырабатывавшаяся десятилетиями техника письма исчезла. Он мог теперь лишь обхватить кисть неуклюжим кулаком и возить по листу размашистыми, широкими движениями двухлетнего ребенка. Тэйон очистил свой разум от мыслей, приготовившись нырнуть в глубины, скрывавшиеся за ежесекундным потоком сознания. Осторожно, шаг за шагом, точно новичок-первогодка в школе магии, он отрезал себя от физических ощущений. И через какое-то время смог раствориться в пассивном самосозерцании.
С отмеренной, сбалансированной точностью он стал сравнивать то, что видел и ощущал в себе сейчас, с тем, что должно было быть. Столь npocтое упражнение потребовало несоразмерного количества усилий, но в конце концов маг смог различить тонкую грань естественного баланса. Он попытался заглянуть глубже, заглянуть за границу ощущений дурноты, боли, несоответствия. Ущерб, который он обнаружил за вуалью неуклюжести, заставил отшатнуться в болезненном шоке. Дело было не в ментальной блокаде, не в навыках и умениях, оказавшихся за границами сознания. Ассоциативные цепочки были просто… разрушены. Рефлекторные дуги и цепи обратной связи выжжены, будто их никогда не было. Физический, энергетический и информационный ущерб нельзя было восстановить никак иначе, кроме как строя фундамент заново, с самого начала. На восстановление только базового искусства уйдут месяцы терпеливых упражнений. И лишь через годы он сможет приблизиться к своему прежнему уровню.
Тэйон судорожно выдохнул, ощутив боль даже сквозь отстраненность транса, и одного только этого признака неуравновешенности оказалось достаточно, чтобы наполнить его ветреной, бескрайней, как небесный простор, яростью. Магистр представил гнев и жалость к себе в виде промозглого сквозняка и захлопнул мысленную форточку, заставляя их растаять. Улыбнулся, в какой-то степени позабавленный, что такое простое упражнение эмоциональной визуализации вдруг заставило его волю войти в фокус сознания. Долг мастера и мага был ясен: он не должен допустить ни малейшего шанса на то, что стихийный дар обратится в бесконтрольное, бессмысленное разрушение. И, чтобы сковать себя, магическая сила не требуется. Внутренняя дисциплина, являвшаяся таким же неотъемлемым требованием для получения звания магистра, как знание законов и истории магии, несла в себе точное понимание того, что он сейчас должен делать, шаг за шагом.
Никогда до этого Тэйон не осознавал так остро справедливость аксиомы, правившей жизнью любого мага.
Ты не властен над стихией.
Ты властен над собой.
И никакой душильник не может этого у тебя отнять.
Спокойно и отстраненно, не жалея времени и терпения, он возвел в себе барьеры, ограничивающие естественную силу. Если в детстве способность призывать стихию разворачивалась по мере того, как он рос и взрослел, то теперь она будет открываться лишь после того, как он начнет заново выстраивать свой самоконтроль. Месяцы. Годы. Полный магический дар будет недоступен ему до тех пор, пока он не будет уверен, что сможет совладать со стихией, плещущейся на кончиках пальцев.
Возможно, тем самым Тэйон Алория подписывал себе смертный приговор. Но все равно, открыв глаза и приходя в себя после расслабленности глубокого транса, маг испытал ощущение, что он принял единственно возможное решение из всех доступных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Мастер ветров все-таки был очень умелым магом. Даже после продолжительного контакта с душильником заклинание, составленное им более десятилетия назад, сработало почти безукоризненно. Почти. Тэйона болезненно тряхнуло, бросая на предопределенное структурой заклинания место. Он, конечно, заранее принял нужную позу, но ноги тем не менее упали, с противным глухим стуком ударившись о деревянную подставку. Если бы они были способны чувствовать боль, то маг взвыл бы, а так он лишь вжался в спинку кресла, ставшего за два десятилетия неотторжимой частью тела, впившись ладонями в подлокотники и пытаясь справиться с чувством облегчения и обманчивой неуязвимости. Кресло, при всех своих многочисленных достоинствах, не было гарантией безопасности. Не было.
Глаза мага стремительно обшарили помещение, в котором он оказался. Ему до сих пор не верилось, что лаэссэйцы не додумались как следует охранять артефакт, ведь маг в ранге магистра не расставался с ним в течение двух десятилетий. Тэйон не без оснований ожидал, что сразу после телепортации ему придется сцепиться с тюремщиками или искать выход из еще одной ловушки. А вместо этого маг обнаружил себя в темном помещении, более всего напоминавшем обычную кладовку, куда его кресло запихнули, как какую-нибудь кособокую табуретку, а не предмет, овеянный могущественной магией. И это после того, как пол-Академии во главе с господином ректором столько лет пытались выяснить, что же за заклинания позволяют мастеру ветров летать даже в помещениях, закрытых для стихий.
Если бы его голова болела чуть меньше, а от одежды не исходил столь характерный запах, маг мог бы даже почувствовать себя оскорбленным. Теперь же он лишь послал благодарную мысль в сторону кейлонгского флота, так удачно отвлекшего внимание его (бывших?) коллег, и резко утопил дымчатый камень в глубь полированной поверхности.
На этот раз дурман телепортации длился гораздо дольше и показался куда как более острым. Эти подземелья не относились к дворцовому комплексу, но все равно считались защищенными от порталов и магических перемещений. Хотя Тэйон при создании своего средства передвижения учитывал и такую возможность, легкой поездки все равно не получилось. Пожалуй, ни в какую другую точку он бы не смог прорваться, но… Маг открыл глаза и позеленевшими губами послал кривую улыбку знакомым стенам своего кабинета. Сила ветров, еще при строительстве дома кровью хозяина вплетенная в камень и дерево, мягко пела, приветствуя возвращение искалеченного мага. Когда-то Тэйон очень долго бился, чтобы быть уверенным: сюда он сможет вернуться откуда угодно и в каком угодно состоянии.
– Да здравствует здоровая паранойя. – Слова, прозвучавшие почему-то подозрительно нездорово, пришлось выталкивать сквозь стиснутые зубы.
Голову маг держал так неподвижно, точно боялся расплескать то, что в ней находится, дышал осторожно, понимая, что, если его сейчас начнет выворачивать наизнанку, будет только хуже. Маг чуть потянул носом воздух и поморщился. Представить себе «хуже» было трудно.
Тэйон направился к личным покоям. Двери, обычно распахивающиеся от прикосновения почти неосознанной мысли, на этот раз пришлось отпирать и открывать вручную. В спальне магистр на минуту замешкался в нерешительности.
Инстинкт кричал, что первым делом следовало позаботиться о безопасности – без спрятанного по рукавам и складкам оружия он чувствовал себя почти таким же уязвимым, как и без магии. Однако нос кричал еще громче. Тэйон твердо приказал инстинкту заткнуться и, даже не взглянув в сторону стены, за которой скрывался арсенал, подлетел к гардеробу. Приоритеты в данный момент выстроились предельно четко. Схватив первую попавшуюся чистую одежду, маг какое-то время рылся, пока не выудил с самого дна широкий пояс, сделанный для него более двух десятилетий назад мастером Ри. До того как Тэйон научился всегда поддерживать вязь контролирующих заклинаний вокруг нижней части своего тела, этот пояс выполнял те же функции. Теперь ему придется послужить снова.
Резко отбросив мысль о том, что, возможно, ему теперь придется служить всегда, Тэйон развернул кресло и с неподобающей поспешностью метнулся в сторону ванной комнаты. Он не заметил, как дверь сама захлопнулась за ним, заставив каменные стены содрогнуться от яростного грохота.
Влажные волосы лежали на подушках волнами, в которых стало заметно больше серебра по сравнению с последним разом, когда он смотрелся в зеркало. Еще не высохшая под белым льном одежды кожа была почти магически чувствительной к малейшим изменениям в течении сквозняков. Тэйон прикрыл глаза, размышляя об этой иллюзии, притягательной, точно песня сирены, и столь же опасной. Еще одна минута, и он узнает, доступна ли ему теперь истинная чувствительность к ветру.
Магистр, не знающий, имеет ли он отныне право на этот титул… Что ж, оттягивать дальше бессмысленно.
Мастер ветров лежал на кровати в своей спальне, чистый, расслабленный, с заряженным арбалетом, находящимся на расстоянии вытянутой руки. Тэйон уже успел проверить информационные кристаллы, куда ежедневно сбрасывала сводки событий педантичная Сааж, и примерно знал об обстановке во внешнем мире. Он провел в темнице больше трех дней, и ничего существенного за это время не произошло, не считая с каждым часом все набирающего обороты упрочения королевской власти. Царственные близнецы все еще гостили в резиденции Алория под опекой – кто бы мог подумать? – Река ди Крия, приставленного к ним личным указом старшей сестры. Саму резиденцию мастера воздуха никто так и не попытался ни обыскивать, ни брать под охрану. Тоже, судя по всему, согласно приказу принцессы Шаэтанны.
Кейлонгцы блокировали бухту Лаэ, силы адмирала леди д'Алория блокировали кейлонгцев, а королевский Совет и посольство империи Кей танцевали бесконечные дипломатические танцы, втягивающие все новых и новых участников. Исчезновение пленника, вокруг судьбы которого строилась эта странная партия, пока что не было замечено.
Прежде чем сделать свой ход в игре, Тэйон должен был узнать, что за фигуру он теперь собой представляет: могущественного ферзя или беспомощную, бессильную пешку. Медленный, несущий расслабление всем клеточкам истерзанного тела выдох. Уставший от сомнений, маг скользнул в транс легко и естественно, как перо сокола скользит по воздушным течениям. Все его существо замкнулось на образе сферы, ровной, ничем не прерываемой окружности, вращающейся перед внутренним взором. Маг насладился ее совершенством, ее бесконечностью, ее симметрией. Он рассмотрел концепцию шара с различных точек зрения, он восхитился ее алгебраической безупречностью и геометрическим смыслом. А потом мысленным усилием, столь естественным и легким, что слово «усилие» даже казалось неподходящим, он разбил мерную непрерывность замкнутой плоскости.
Мысленная блокировка, установленная под давлением инстинкта самосохранения в тот момент, когда маг осознал, что не может коснуться своей магической силы, растаяла.
Беспомощность.
Бесполезность.
«Тот, кто теряет самообладание, теряет все». Считалось, что это высказывание остается верным и в обратном порядке. Но как и тогда, когда халиссийские целители оказались бессильны залечить нанесенную отравленным болтом рану, Тэйон обнаружил, что воспринимает ситуацию со странной отстраненностью. Должно быть, запас отпущенного на эти дни страха из него, как и многое другое, выпил шерениз.
Его магическое восприятие было цело. Он все еще чувствовал ветер, он видел, слышал свою стихию, ощущал движение воздуха кожей и костями. Могущественные защитные силы, его собственной кровью впаянные в эти стены, были открыты взгляду, тонкие воздушные нити, протянутые через помещение, чтобы помочь ему передвигать парализованное тело, ощущались на вкус.
Более того, энергетическое истощение, которое накатило, после того как маг справился со штормом, прошло. Стихия наполняла его, близкая как никогда, могучая как никогда.
Но маг, еще недавно с небрежной точностью передвигавший циклоны и атмосферные фронты, не мог заставить эту стихию повиноваться.
Его сродство с ветрами не пострадало, потому что даже душильник не мог уничтожить внутреннюю суть воздуха. Но вот хрупкая перемычка между человеческой волей и дикой магией, та ментальная лесенка, которая позволяла ему контролировать свою истинную природу, оказалась… нет, не разрушена. Искривлена, изранена, изменена, как будто из нее выдрали целые куски. Тэйон Алория все еще был воздухом. Но он потерял способность властвовать над той частью себя, которая называлась магией.
Осторожным усилием магистр попытался потоком ветра пошевелить кисточки, свисавшие с балдахина. И с едва слышным ругательством скатился на пол, когда тяжелая кровать вдруг рванулась из-под него в сторону, сметенная резким, ураганным порывом ставшего вдруг почти твердым воздуха. Арбалет с приглушенным ковром грохотом упал рядом.
Что ж. Следовало дважды подумать, прежде чем скармливать жадной ненасытности Отчаяния Магов те воспоминания.
Беспомощность – невыносима.
Бесполезность – унизительна.
Но все это не идет ни в какое сравнение с опасностью, которую представляет для себя и для окружающих полный мастер стихийной магии, потерявший всякий контроль над подвластными ему силами.
Старейшины тотемных кланов до сих пор удивлялись, как юному Хозяину Ветров удалось пережить собственное детство. Однако теперь он не был маленьким ребенком, чьи способности росли и развивались одновременно с волей и самоконтролем. Если то, что он мог теперь, после пятидесяти лет целенаправленного развития собственного магического дара, вырвется на свободу… Стихии не прощают небрежных и неосторожных. Судьба Ойны ди Шрингар была наглядным тому примером.
С другой стороны….
То, что однажды ему принадлежало, Тэйон Алория сможет вернуть обратно.
Но он совершенно отказывался заниматься этим, лежа на полу. Даже если это и удобнее.
Через ножны, охватывающие правую руку, магистр подозвал к себе кресло. Садиться в него без помощи магии было процессом столь же унизительным, сколь и неудобным. Восстановив хотя бы иллюзию собственного достоинства, Тэйон вздохнул.
Дело не просто в медленном обретении недостающих навыков, как это было в детстве. При первой же неудачной попытке сколько-нибудь серьезного контакта со стихией он просто сорвется. И будет выжжен изнутри. Необходимо вмешательство извне, и немедленно, пока раны еще не зарубцевались.
Обратиться к мастеру Ри? Это было бы самым разумным, но… Тэйон изогнул губы в усмешке, одновременно презирая ограничения, наложенные его воспитанием и признавая их справедливость. Черный целитель остается черным целителем. Слова «врачебная этика» к нему неприменимы. Да, Ри-лан мог бы помочь, пусть не сразу и не до конца, но мог бы. Однако для этого пришлось бы доверить ему… все. Все, что у Тэйона еще осталось от самого себя.
Вот она, школа халиссийской политической паранойи. Никто не должен видеть уязвимости. Может быть, лишь Таш… но Таш была далеко, и на грани самоубийственной схватки. Ей самой впору просить его помощи, а не наоборот.
Что ж. Если нет клана, на который можно опереться – придется опираться на самого себя.
У него были знания и мастерство, но не было доступа к силе. Значит, должен быть найден путь, на котором сила станет несущественным фактором. Тэйон знал только один такой путь.
Маг откинулся в кресле в знакомой позе медитации, в которой он проводил долгие часы и до, и после своего ранения. Тело, приученное повиноваться этой команде, расслабилось, приходя в состояние, которое не было сном, но не было и явью.
Лишь достигнув неподвижности физической, Тэйон потянулся к неподвижности душевной. Спокойно и неторопливо он приближался к аналитической отстраненности, необходимой для того, чтобы творить базовую магию. Даже простейший трюк – ментальная иллюзия – требовал полного созвучия тела и разума. Волшебник властвовал лишь над грубыми, примитивными силами, доступными его сознанию. Смысл даже самого схематичного заклинания заключался в том, чтобы путем символов, образов, знаков активизировать бездонные глубины подсознания, влить их в поток воли и воображения. Это невозможно было при отсутствии гармонии во внутреннем мире мага.
Его навыки откликались неохотно и сбивчиво. Как будто все те константы внутренней симметрии, которые магистр привык ассоциировать с понятием «Я», вдруг изменились и теперь внутри царил совсем иной баланс сил. Маг чувствовал себя как гениальный живописец, взявший краски и холст и обнаруживший, что вырабатывавшаяся десятилетиями техника письма исчезла. Он мог теперь лишь обхватить кисть неуклюжим кулаком и возить по листу размашистыми, широкими движениями двухлетнего ребенка. Тэйон очистил свой разум от мыслей, приготовившись нырнуть в глубины, скрывавшиеся за ежесекундным потоком сознания. Осторожно, шаг за шагом, точно новичок-первогодка в школе магии, он отрезал себя от физических ощущений. И через какое-то время смог раствориться в пассивном самосозерцании.
С отмеренной, сбалансированной точностью он стал сравнивать то, что видел и ощущал в себе сейчас, с тем, что должно было быть. Столь npocтое упражнение потребовало несоразмерного количества усилий, но в конце концов маг смог различить тонкую грань естественного баланса. Он попытался заглянуть глубже, заглянуть за границу ощущений дурноты, боли, несоответствия. Ущерб, который он обнаружил за вуалью неуклюжести, заставил отшатнуться в болезненном шоке. Дело было не в ментальной блокаде, не в навыках и умениях, оказавшихся за границами сознания. Ассоциативные цепочки были просто… разрушены. Рефлекторные дуги и цепи обратной связи выжжены, будто их никогда не было. Физический, энергетический и информационный ущерб нельзя было восстановить никак иначе, кроме как строя фундамент заново, с самого начала. На восстановление только базового искусства уйдут месяцы терпеливых упражнений. И лишь через годы он сможет приблизиться к своему прежнему уровню.
Тэйон судорожно выдохнул, ощутив боль даже сквозь отстраненность транса, и одного только этого признака неуравновешенности оказалось достаточно, чтобы наполнить его ветреной, бескрайней, как небесный простор, яростью. Магистр представил гнев и жалость к себе в виде промозглого сквозняка и захлопнул мысленную форточку, заставляя их растаять. Улыбнулся, в какой-то степени позабавленный, что такое простое упражнение эмоциональной визуализации вдруг заставило его волю войти в фокус сознания. Долг мастера и мага был ясен: он не должен допустить ни малейшего шанса на то, что стихийный дар обратится в бесконтрольное, бессмысленное разрушение. И, чтобы сковать себя, магическая сила не требуется. Внутренняя дисциплина, являвшаяся таким же неотъемлемым требованием для получения звания магистра, как знание законов и истории магии, несла в себе точное понимание того, что он сейчас должен делать, шаг за шагом.
Никогда до этого Тэйон не осознавал так остро справедливость аксиомы, правившей жизнью любого мага.
Ты не властен над стихией.
Ты властен над собой.
И никакой душильник не может этого у тебя отнять.
Спокойно и отстраненно, не жалея времени и терпения, он возвел в себе барьеры, ограничивающие естественную силу. Если в детстве способность призывать стихию разворачивалась по мере того, как он рос и взрослел, то теперь она будет открываться лишь после того, как он начнет заново выстраивать свой самоконтроль. Месяцы. Годы. Полный магический дар будет недоступен ему до тех пор, пока он не будет уверен, что сможет совладать со стихией, плещущейся на кончиках пальцев.
Возможно, тем самым Тэйон Алория подписывал себе смертный приговор. Но все равно, открыв глаза и приходя в себя после расслабленности глубокого транса, маг испытал ощущение, что он принял единственно возможное решение из всех доступных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52