С тихим вздохом маг тряхнул головой. Впился пальцами в свои все еще чуть влажные волосы.
– Если Вы не отступите, моя лэри, то доведете себя до могилы. И если бы только себя…
Ох уж это извечное «если».
Таш даже не сочла нужным ответить. Зачем подтверждать очевидное?
Темно-звездные глаза. Стрела, летящая к цели. В Лаэссэ боялись и избегали кейлонгцев, справедливо считая религиозных фанатиков чем-то опасным и непредсказуемым.
Тэйону эта опасливость всегда казалась довольно наигранной. В конце концов, сам он не первый десяток лет как состоял в законном браке с воплощенным фанатизмом.
Тонкие пальцы мага скользнули по ровной линии ее лба, по щеке, наслаждаясь ощущением упругости не знающей возраста кожи. Таш откинулась на спину, глядя на него снизу вверх. Полные губы дрогнули в намеке на улыбку.
Это было то, за чем они тянулись друг к другу, то, что по-настоящему означало для них близость. Родство даже не душ, а чего-то куда более древнего, темного, животного. Родство боли.
Человеку, несправедливо одаренному красотой, здоровьем да еще и непомерным самомнением, никогда этого не понять. Разве можно объяснить сжигающее насквозь ощущение того, что на тебя смотрят? Разве опишешь словами тихую панику, это отвращение и ярость оттого, что они видят?
Ты ощущаешь свое тело, каждый его некрасивый и нелепый изгиб, каждую позорящую линию. Ты всегда, в любой момент контролируешь свою одежду, позу, движения. Ты никогда не забудешь повернуться определенным образом, чтобы скрыть от чужих глаз то, что вызывает в тебе волны мучительного стыда. Какое общение, какая свобода? Ты не замечаешь собеседника, ты так поглощен собой, что времени подумать о чувствах и мыслях других не остается, и все силы уже направлены на то, чтобы прервать неловкий контакт, отступить, спрятаться. Чтобы они не видели. Чтобы они не поняли…
Красоте никогда не понять уродства. Как не понять тех, кто по какой-либо причине считает себя уродливым.
И никогда им, здоровым, сильным, уверенным, не понять той жажды, той неодолимой необходимости. Физической потребности видеть свое отражение в чужих глазах. Видеть и понимать: оно прекрасно.
Тэйон смотрел на Таш, на диковатые линии ее лица, на тонкую шею, хрупкие косточки ключиц. Волосы этой женщины были подобны тугим темным змеям, в теле ее пылало звездное пламя, душу ее обожгло бездной. Это была его женщина, и меньше всего его заботило, есть ли у нее крылья и почему она их потеряла.
Пальцы Таш скользили по плечам мужа, путались в его прямых прядях, спускались на спину. Черты лица этого мужчины были резки и властны, волосы уже наполовину седы, тело напоминало о напрягшемся перед взлетом соколе. А в душе таилась свободная сила ветра, отрицающая любые ограничения. Ее мужчина, и, честно говоря, ей было глубоко плевать, может ли он пробежаться по лестнице или подарить еще дюжину наследников. И двоих хватило так, что дальше некуда…
Лицом к лицу. Глаза в глаза. Снежнозвездная бездна и янтарная хищность. Глазами они понимали и принимали друг друга. И вряд ли кому другому было доступно такое же понимание.
К тринадцати проклятым любовь и ненависть. Они были близки так, что все понятия о любви и ненависти из мира красивых, здоровых и глупых теряли всякое значение, становясь лишь словами на ветру. Они были единым целым, неотторжимой частью друг друга. Отражением на стекле, тенью на стене.
Искалеченные даже не телом – духом, и лишь друг другу позволявшие видеть эти раны. Лишь друг с другом позволявшие себе быть… собой. И не терять себя.
Тэйон медленно наклонился, чувствуя, что тонет, тонет в бездонных глазах, поймал губами ее губы.
– Ветер и пепел! – резко выпрямился, опираясь на руку, нависая на ней, теряясь в ней. – Я вытащу сюда Ваши эскадры, моя лэри. Но придется очень хорошо подумать, что делать с ними после этого.
Стены содрогнулись, когда в замок ударила еще одна молния. Губы Таш торжествующе изогнулись, мелькнули белые зубы. Тэйон почувствовал, как уголки его собственных губ тоже приподнимаются, не в силах противостоять ситуации.
Эта женщина и в самом деле способна соблазнить даже такого безнадежного калеку… Повезло с женушкой. Спасибо, лэри Лия. Вы были правы – мы друг друга стоим.
Но в самом деле он никогда и не претендовал на то, чтобы казаться мудрецом. А уж тем более – быть им.
Таш вдруг приподнялась, обвив руками его шею, впиваясь губами.
– Тэй…
Толчком бросил ее обратно на подушки, между его пальцами вновь заплясало синевато-серебристое пламя отработанных за двадцать лет заклинаний. Губы коснулись нежной, так редко освобождаемой от защитного панциря шеи, скользнули ниже…
В конце концов существует бесчисленное множество способов доставить женщине наслаждение. А идиотские оправдания вроде шальных арбалетных болтов – слишком слабые отговорки для того, чтобы уклоняться от выполнения супружеского долга. Об этих двух фактах и напомнила ему Таш, причем весьма недвусмысленно и грубо, в тот вечер, когда под их соединенными руками сломался клановый меч повелителя соколов.
Тэйон всегда относился ко всему, что касалось долга, предельно серьезно.
За окном грохотала и бесновалась ничем не сдерживаемая буря.

ГЛАВА 5

If you can dream – and not make dreams your master;
If you can think – and not make thoughts your aim…
–
Если…
…способен ты мечтать,
Рабом не становясь Мечты
И думать, мысль свою не называя Целью…

Погода бесновалась и билась в истерике. Буря обрушила на город все новые и новые удары, заставляя запертых в своих укрытиях жителей забиваться все дальше и все глубже, пытаясь спастись от вспышек ее ярости. Даже обитатели подземных уровней, на которых погода и сбои в ее контроле обычно не оказывали никакого влияния, вынуждены были признать положение бедственным и, отложив все прочие дела, броситься на борьбу со стихией. Еще бы они не бросились. Уходящие в глубь земной поверхности галереи и залы грозило просто-напросто затопить – вместе со всеми, кому не повезло там оказаться. По сообщениям, подземные сады, являвшиеся основным источником пищи в городе, понесли серьезный ущерб. Дренажные и вентиляционные системы не выдерживали.
Маги со всех факультетов, забыв о хронических разногласиях, сплотили ряды и пытались совладать с происходящим. Не без успеха. По крайней мере город до сих пор стоял там, где ему положено, а список жертв оставался сравнительно скромным.
Ученики магистра Алория, все это время отчаянно сражавшиеся в первых рядах, падали с ног от истощения. Именно они координировали все усилия, они создавали защитные щиты и смягчали раз за разом обрушивающиеся на город штормовые порывы. Турон проявил себя с самой лучшей стороны: стиснув зубы и выбросив из головы лежащую в глубокой коме Ноэ, он упрямо застыл на пути метеологической вакханалии, выполняя, по сути, обязанности старшего мастера погоды города. Тэйон был им доволен: молодой маг хоть сейчас мог принять должность своего учителя. Это был педагогический успех, наполнявший магистра Алория вполне законной гордостью. Сделать из столь неподатливого материала, каким был Турон Шехэ, могущественного, сосредоточенного лишь на магии и уверенного в себе хозяина погоды было непросто.
Еще в большей степени Тэйон был доволен тем, что ни у кого не возникло простого вопроса: а чем же занимается настоящий мастер ветров, сваливший весь кризис на плечи всего-навсего желторотого адепта? Любой дипломированный маг, способный измерить разницу констант и давление воздуха, понимал, что, несмотря на всю ярость ураганного ветра, бурю что-то сдерживает. Работа обновленных Тэйоном заклинаний недвусмысленно указывала на того, кто бы мог этим заниматься. Даже его собственные ученики (за возможным исключением Турона, отнюдь не расположенного распускать язык и как-то помогать убийцам, едва не погубившим Ноэ) могли бы поклясться, что запершийся своем кабинете самоотверженный маг совершает невозможное, оберегая город от неминуемой катастрофы.
При мысли об этом «самоотверженный маг» цинично хмыкнул себе под нос. Самое неприятное заключалось в том, что он предпочел бы и в самом деле поработать с этой бурей. Подняться на оккупированную Туроном крышу башни, попытаться ухватить шквальные порывы, почувствовать их музыку, их ярость… Слиться с ветром в единое целое, встретить мощный вызов и получить удовольствие, сражаясь на пределе своих сил.
Но, вместо того чтобы вести битву, достойную его амбиций и его искусства, маг был вынужден заниматься тем, что он обычно считал ниже собственного достоинства. Политикой. Три дня политики, три дня в запертом кабинете, три дня приглушенных совещаний с Рино и Сааж. Сказать, что интриги и контрманевры лаэссэйцев сидели у него в печенках, может быть, и не было бы преуменьшением… Сниться они ему уже точно начали.
Наиболее влиятельные на данный момент группировки, находящиеся в хрупком равновесии. И удерживающие это равновесие, поделив между собой последних из оставшихся в живых наследников Нарунгов.
Страж запада ди Лай, частично контролирующий гвардию и муниципальные силы – это «раз».
Страж северо-востока ди Даршао, фактически единолично владевший богатым миром Золотых Долин и исторически и политически связанный с факультетом земли – наиболее многочисленным и наиболее стабильным из лож стихийной магии. Не говоря уже о том, что именно Золотые Долины совместно с подземными оранжереями обеспечивали вечный город продовольствием. Очень весомое «два». Страж северо-запада ди Вална. Тот, за чьей спиной стоит Драгш и драги. Тот, чьи мотивы непонятны и кто не то держит вечный город под угрозой нового вторжения, не то, напротив, отводит ее, заграждая метрополию своим горным пределом. Таинственное, путающее все фигуры «три»
«Четыре» – ректор Академии, Ратен ди Эверо, за которым стояла вся магическая мощь великого города и которого поддерживал герцог ди Дароо – следующий после принцесс наследник трона. Каково бы ни было личное мнение Тэйона об этой парочке, ди Дароо – Нарунг, и если выбирать между ним и несовершеннолетними детьми…
«Пять» – купеческие дома, с радостью избавившиеся от изрядно уменьшавшей их прибыль аристократии с королевским домом во главе. До сих пор их неофициальным ставленником был страж ди Шеноэ, опиравшийся на флот и Адмиралтейство. Хотя, как хорошо было известно Тэйону, гильдии не стеснялись платить и другим партиям. В частности, главе Академии.
«О, что за запутанная сеть плетется под сенью вечных шпилей! Город, город, где пересекаются дороги и пресекаются мечты…» Маг тряхнул головой: только классической поэзии ему сегодня и не хватало до полного счастья.
Сегодня теоретические построения обретут ну очень практический финал. Тэйон бросил косой взгляд на занавешенное и закрытое ставнями окно, за которым бесновались неизбежные, как возмездие, ветры. Определить, что там сейчас на небе, луна или солнце, не представлялось возможным, но по часам должна стоять глубокая ночь. Скоро.
Он вновь повернулся к мастеру Ри, наблюдавшему за хозяином дома с тем же безмятежно-высокомерным выражением, которое так раздражало в таолинцах. Целитель был старым (очень старым) другом Таш, товарищем эскапад ее молодости. Теперь это был древний, лысый, цепкий старик, по виду которого никак не скажешь, что перед вами черный маг, бывший адепт круга тринадцати, за голову которого Совет Лаэссэ обещал выдать три веса этой самой головы в яррском золоте. Для мастера Ри покинуть стены особняка Алория означало немедленную и весьма неприятную смерть. Что, впрочем, не мешало старику держаться с таким апломбом, будто это он из милости дает убежище двум мятежным соколам и будто он, а не Тэйон, пошел на открытую ссору с Советом и муниципальными властями, чтобы спасти от костра мерзкого колдуна. Магистр воздуха поначалу находил подобное отношение забавным, потом – раздражающим, но довольно быстро пришел к выводу, что возможность иметь под боком целителя такого класса, будь он хоть трижды черным и выжившим из ума, стоит любых мелких неудобств. И мастер Ри окончательно обосновался в выбранных им полуподвальных покоях, к которым примыкали небольшая лаборатория, личная библиотека и лазарет. Своеобразный «замок в замке» – личная территория, вотчина Ри и двух его подмастерьев, куда даже Тэйон старался не вторгаться без приглашения.
Вот и сейчас, перед тем как заявиться проверять самочувствие пострадавших учеников, мастер ветров благовоспитанно спросил об их состоянии у целителя. После чего не лишенный понимания тонких намеков таолинец пригласил его пройти в лазарет и взглянуть на пациентов своими глазами.
Нуэро почти оправился. Он сидел в отдельной палате, нахохлившийся, точно вымокший под дождем птенец, и тоскливо разглядывал внушительную стопку древних фолиантов, кои ему было предписано изучить «в свободное от процедур время». Опасность для молодого мага уже миновала – если, конечно, не считать опасность того, что бедняга вывернет себе мозги, пытаясь разобраться во внезапно обрушившемся на него грузе домашних заданий.
А вот Ноэ…
Плывущая в воздухе рама черного дерева, кажущаяся слишком хрупкой, чтобы выдержать вес человеческого тела. Натянутые на ней нити – тонкие-тонкие, такие, что становится ясно: их сплетала не человеческая рука, а скорее вырезанные в дереве миниатюрные паучки. Нити пересекались, скрещивались, сплетались в хрупком абстрактном узоре. В некоторых местах в паутине, подобно прозрачным слезинкам, поблескивали драгоценные камни. Ощущение магии, запредельно сложной, тонкой, изощренной, которой дышала эта ажурная сеть, заставляло уважительно склонить голову перед мастерством старого целителя.
В центре паутины, оплетенная редкими нитями, мягко покачивалась обнаженная человеческая фигура. Леди Ноэханна ди Таэа, дочь обедневшего, но очень древнего и все еще могущественного рода Таэа, находилась между сном и явью, между разумом и полным, окончательным безумием. Водопад распущенных черных волос, знак родовой спеси потомственного мага, знак презрения к опасности быть атакованной через украденный локон грозовым облаком омывал бледную фигуру.
Тонкие, инкрустированные драгоценными камнями нити охватывали ее виски, уходили в ноздри, в уши, в рот, закрывали белой пеленой глаза и пальцы волшебницы. Тэйон мысленно пообещал себе ни в коем случае не допускать в эту комнату Турона. Не надо мальчишке видеть ее… такой.
Мастер Ри невозмутимо обошел кресло магистра, опустил руки на лоб своей пациентки. Застыл, устремив водянистый старческий взгляд в глубь себя. А потом его указательные пальцы – высохшие, сильные, с очень длинными и ухоженными черными ногтями – погрузились в виски девушки, без всякого сопротивления скользнув под кости черепа. Время остановилось, уронив одно короткое мгновение и превратив его тем самым в бесконечность. Даже шторм, бушующий за стенами, притих, не смея нарушать звонкую тишину.
Потом старческие пальцы покинули голову девушки, и мастер Ри отступил на шаг от пациентки, такой же невозмутимый, как всегда. Не сговариваясь, они с Тэйоном так же молча вышли из комнаты. И лишь там магистр воздуха повернулся к целителю, без слов, но весьма выразительно требуя ответа.
– Могу с уверенностью сказать, что жизнь адепта ди Таэа вне опасности. Я удерживаю ее в состоянии целебного сна уже просто для того, чтобы дать разуму оправиться от потрясения, – сухо заметил старый целитель.
Тэйон нетерпеливо отмахнулся. Жизнь ученицы его интересовала отнюдь не в первую очередь.
– Я благодарен вам за это, Ри-лан, но сможет ли она сохранить магический дар?
Старый щуплый таолинец сложил руки перед грудью, спрятав кисти в широких рукавах своего одеяния и устремив на хозяина дома полный безграничного терпения взгляд – Тот самый, которым целители обычно смотрят на неизлечимых больных и идиотов.
– Если бы речь не шла о сохранении магической силы адепта ди Таэа, я не стал бы прибегать к столь мощному средству, как паутина снов, магистр. Пока все выглядит ободряюще, скоро должен наступить перелом. Думаю, что уже завтра можно будет сказать точнее – иными словами, сегодня точнее сказать никак нельзя. – Тэйон внутренне поморщился, а старик тем временем продолжил все тем же безмятежным тоном, каким говорят с детьми и умственно неполноценными: – Замечу, что помехи, создаваемые штормом, отнюдь не способствуют благоприятному исцелению. Эти комнаты хорошо экранированы, но, учитывая обостренную чувствительность леди ди Таэа к стихиям воды и воздуха, для нее было бы лучше, установись сейчас несколько менее… беспокойная погода.
Мастер ветров сжал зубы и склонил голову.
– Я… посмотрю, что можно сделать, Ри-лан.
– Был бы вам чрезвычайно признателен, Тэйон-лан, – поклонился в ответ таолинец, и магистру ветров показалось, что он заметил насмешливые искорки в выцветших глазах черного целителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52