Их были сотни… Многие написаны на обрывках бумаги, конвертах и даже между строчек зачитанной книги поэм Китса. Заинтригованный, он подошел к красивому книжному шкафу со стеклянными дверцами и стал просматривать книги в поисках других заметок. Было совершенно ясно, что Поппи записывала свои мысли в ту же минуту, как только они приходили ей в голову, записывала на том, что попадалось ей под руку – даже на книгах.Положив все свои находки на письменный стол, он отправился на кухню за бутылкой вина, потом подкинул еще одно полено в огонь и начал читать заметки снова, пытаясь привести разрозненные мысли Поппи к общему знаменателю.За окном было темно, и снег падал мягко и плавно. Только треск поленьев в камине и мерное тиканье маленьких серебряных часов с херувимами тревожили тишину, пока Майк всю ночь работал при свете лампы с большим розовым абажуром.Он долго читал, иногда бросая беглый взгляд на попугая; Лючи в своей золотой клетке спал, спрятав голову под крыло. Казалось, он был доволен, словно чувствовал присутствие Поппи, хотя и не видел ее… быть может, ему снилось, что она снова рядом с ним в их одиноком изгнании, гладит его перья нежными любящими пальцами, нашептывая сокровенные мысли, секреты своим тихим, мелодичным голосом… Словно ему снилось, как они жили с Поппи с самого начала – в маленькой холодной комнатушке в Марселе, и больная девушка кашляла в мансарде громким надрывным кашлем, в котором уже слышались признаки конца, и бедная вдова рыбака на первом этаже загоняла своих ребятишек домой, когда они, расшалившись, выбегали из комнаты, словно боясь, что они испортятся, если хотя бы парой слов перекинутся с девушками, жившими по соседству… ГЛАВА 34 1899, Франция Поппи сидела за чашечкой кофе в маленьком марсельском кафе-баре, которое посещали в основном рыбаки. Она собиралась просидеть здесь так долго, как только выдержит. Она думала о пяти франках и семи сантимах в своем кармане. Ее дорогой кожаный саквояж, вмещавший все ее оставшиеся вещи, был обшарпанным и грязным – и невыносимо тяжелым. Поппи с ужасом думала о том моменте, когда ей нужно будет взять его и снова трогаться в путь.Стоял октябрь, и яркое голубое небо с нещадно пылавшим раскаленным летним солнцем, мучавшим ее во время бесцельных скитаний от Италии до юга Франции, теперь стало серым. Порывистый ветер ударил в окно, и занавески надулись, как паруса корабля; Поппи зябко повела плечами и стала несмело рассматривать уютный интерьер кафе. Рыбаки в тяжелых синих свитерах и высоких резиновых сапогах, облокотившись на цинковую стойку, попивали дешевое красное вино. Из печи струился аромат свежего румяного хлеба, мучивший Поппи. Изнывая от голода, она опять думала о том, как мало осталось в ее кошельке. Уже почти целую неделю она держалась на буханке хлеба, которую покупала в самой дешевой булочной перед закрытием, и на чашечке крепкого кофе с молоком, которую изредка позволяла себе, чтобы просто согреться и хоть как-то бороться с подступавшей слабостью.Владелец кафе вынырнул из двери рядом со стойкой, взял пустую чашку из-под кофе и взглянул на нее вопросительно.– Eh bien, mademoiselle. Vous dйsirez quelque chose? Ну, мадемуазель, вы что-нибудь желаете? (франц.).
– Non, non, mersi, m'sieur, Нет, нет, спасибо, мсье (франц.).
–пробормотала она, соскальзывая с невысокого стула и подхватывая саквояж.– Au revoir, mademoiselle, До свиданья, мадемуазель (франц.).
– сказал он, во взгляде его было любопытство.– Мсье? – окликнула она его, обернувшись с надеждой. – Я хотела вас спросить… простите, мсье, я ищу работу. Я просто подумала… может быть, вам нужен кто-то… подавать на стол или убирать кафе… любую работу.Она была такой молодой и такая грусть была у нее на лице, что он заколебался.– Что ж… – начал он.– Анри? Что случилось? – из двери выглянула его жена. – Что ей нужно?– Работу. Я подумал, она могла бы помочь нам с тарелками?..– С тарелками? Она? – темные глаза женщины сверлили Поппи. – Могу поклясться, она в жизни не вымыла ни одной тарелки! Да и потом, интересно, зачем ей работа? Это платье на ней стоит целое состояние.Владелец кафе виновато пожал плечами, избегая взгляда Поппи.– Извините, мадемуазель, – пробормотал он, поспешно вытирая цинковый столик. – Очень сожалею, но…Вот так всегда, думала Поппи, уныло выходя на узкую улицу. Неважно, какой бедной, несчастной и обносившейся она выглядела, было в ней что-то, что говорило окружающим, что она не такая, как они. Никто не хотел нанимать ее, ни те женщины на роскошных курортах у озера Комо, где Поппи пыталась найти работу в качестве компаньонки, пи в Лозанне, где она поместила объявление в местной газете. Она дала адрес скромного пансионата, где за сумму, которая всего год назад означала для нее просто маленькую коробку изысканного парижского шоколада, ей предоставили комнату и три раза в сутки еду.К ее удивлению, неделю спустя она нашла письмо на подносе с завтраком. Поппи взволнованно вскрыла конверт и прочла… миссис Монтгомери-Клайд будет рада видеть ее сегодня в три часа дня в качестве претендентки на место компаньонки.Она подошла к горничной в пансионате и, дав ей несколько монет, попросила выгладить свой прелестный кремовый жакет и юбку табачного цвета. Потом, тщательно причесав свои рыжие волосы, она утыкала их множеством шпилек и заколок, боясь, чтобы они не растрепались. Она терла свои поношенные коричневые туфли, пока они не засверкали, и держала над паром из чайника помятую соломенную шляпу, отчаянно надеясь вернуть ей прежнюю форму.Она вложила свои драгоценные франки в пару новых лайковых перчаток и, надев их осторожно, бросила критический взгляд в зеркало. Поппи вертелась и так, и эдак, пытаясь увидеть себя сзади, пока, наконец, ей не стало грустно. Жакет, который когда-то сидел на ней как влитой, теперь уныло свисал с ее обострившихся плеч, подчеркивая похудевшее тело. Позже, сидя в фойе роскошного отеля и дожидаясь момента, когда за ней придут от миссис Монтгомери-Клайд, Поппи думала о том, как должна выглядеть компаньонка. Это была новая, незнакомая ей роль.Прошло пятнадцать минут, потом полчаса, затем еще час. Поднявшись со стула под пальмой около входа, Поппи направилась к клерку.– Простите, но может быть, миссис Монтгомери-Клайд забыла обо мне? – спросила она, чуть колеблясь. – Меня попросили прийти к трем часам.– Думаю, она еще дремлет, – ответил ей клерк равнодушно. – Она любит отдохнуть после ленча. Не сомневайтесь – она послала бы за вами, если б уже проснулась.Поппи уже начала падать духом, сидя опять на обитом голубым бархатом стуле, но потом ей пришло в голову, что она должна быть бодра и подтянута – ведь в любой момент миссис Монтгомери-Клайд может застать ее врасплох. Она выпрямилась на стуле. В пять часов наконец за Поппи прислали.– Входи, дитя мое, входи. Я послала за тобой пять минут назад – где ж ты была все это время?Необъятная, толстая женщина в сиреневом шелковом платье и с кучей бриллиантов впилась в нее опухшими голубыми глазами.– Я шла так быстро, как только могла, миссис Монтгомери-Клайд, – ответила Поппи, покраснев от гнева. Она заметила недопитый роскошный чай на столе у окна и полупустую коробку с шоколадом у дивана.– Что тебе еще остается делать, как не извиняться, – фыркнула миссис Монтгомери-Клайд, засовывая еще одну шоколадную конфету в свой маленький рот. – Могу я спросить, а какие основания у тебя есть для того, чтобы претендовать на место компаньонки уважаемой дамы?– Никаких, миссис Монтгомери-Клайд, – сказала Поппи извиняющимся тоном. – Я имею в виду… я была кем-то вроде компаньонки для моей тети Мэлоди в Калифорнии.– В Калифорнии? – огрызнулась миссис Монтгомери-Клайд. – Эти варвары! А где теперь твоя тетя? Почему же ты здесь? Одна и ищешь работу?Поппи вздернула подбородок в старой привычной манере.– Ухудшившиеся семейные обстоятельства вынудили меня искать работу… с тех пор, как… как моя тетя…– Понимаю, – поспешно остановила ее миссис Монтгомери-Клайд, не желая слушать невеселые подробности похорон этой тети. – Ну что ж, тогда подойди к окну. Встань здесь, на свету, где мне лучше видно.Вставив большой золотой монокль в левый глаз, она стала открыто и безжалостно рассматривать Поппи.– Ты ищешь место компаньонки, – произнесла она наконец ледяным тоном, – в парижском костюме, который стоит больше, чем ты сможешь заработать за год. Костюме от Вёрса, насколько я разбираюсь в моде. Как ты дошла до такой жизни, моя девочка? А может, ты добыла его нечестным путем? Так оно и есть, не сойти мне с этого места!– Нечестным? – Поппи задохнулась, вспыхнув от унижения. – Нечестным? Ах ты жалкая, жирная, алчная старая женщина! Как ты смеешь предполагать, что я нечестна?Ее голубые глаза с яростью смотрели в заплывшее лицо нанимательницы.– Мои мать и отец купили мне этот костюм, и, клянусь, они могли бы купить десять таких! Вы мне омерзительны, – добавила презрительно Поппи. – Все, что у вас есть, миссис Монтгомери-Клайд, это – деньги, но не все на них покупается.– Ах так! – выдохнула женщина, багрово-красная от злости. – Да если б был жив мой последний муж, мистер Монтгомери-Клайд… если б он тебя слышал, он бы спустил тебя с лестницы!..– Какая жалость, что он не спустил с этой лестницы вас, – закричала Поппи, топнув ногой. – Может, тогда он прожил бы дольше!И, повернувшись на каблуках, она выбежала из комнаты.– Ты никогда не найдешь здесь работу, – завизжала ей вслед миссис Монтгомери-Клайд. – Никогда! Я позабочусь об этом! Все узнают о тебе в этом городе!Той ночью Поппи опять в изнеможении укладывала вещи. Радость словесной победы покинула ее, и она опять оказалась лицом к лицу с суровой действительностью. Если она хочет найти работу в мирке таких, как миссис Монтгомери-Клайд, то должна прикусить язык и смириться с их мелкими гадостями.В душном, битком набитом поезде, который вез ее во Флоренцию, Поппи сказала себе, что впредь ей нужно одеваться более осмотрительно – и молчать.Но во Флоренции английская леди Антея Гленнис не одобрила ее акцент, а американка миссис Корнелия Фиш предпочитала англичанок, в Риме графине Милари не понравились ее рыжие волосы…– Слишком много темперамента, – решила она после одного единственного взгляда в сторону Поппи.Поппи стало казаться, что в поездах стало совсем душно и нечем дышать, когда в гаме и толчее вагона она сидела, сжавшись, на самом дешевом деревянном сиденье, задыхаясь от запахов чеснока, пота и гниющих овощей. Поезд вез ее в Монте-Карло. Она гадала, что же было в ней такое, что говорило им, что она не рождена быть компаньонкой. Ведь она же честно старалась следить за своей внешностью – несмотря на нынешние обстоятельства. Может, ей больше повезет, если она попытается устроиться горничной?Она прикоснулась рукой к шее, чувствуя твердое тепло жемчугов Энджел под высоким воротником блузки.– Жемчуга шлюхи, – сказала Энджел… – Стоят целое состояние… – Но Поппи знала, что она не сможет продать эту фамильную ценность–любой ювелир решит, что она их украла; он пошлет за полицией, и следы приведут к их владельцу – Фелипе. И кто знает, что он сделает тогда? Он может обвинить ее в краже, и она окончит свои дни в тюрьме. Поппи знала, что нет предела мести Фелипе – мести не только ей, но и Энджел за то, что та отдала их Поппи. Если она не сможет выжить без того, чтобы продать этот подарок, сказала себе решительно Поппи, тогда она ничего не стоит в этой жизни.В Ментоне графиня де Брильяр взглянула на нее подозрительно, но когда Поппи заговорила с ней по-французски, оттаяла.– Хорошо, Мэллори, – сказала она важно. – Конечно, ты слишком молода, но мне срочно нужна горничная. Ты можешь приступить к работе сразу же – с недельным испытательным сроком.Целую неделю Поппи сражалась с сотней мелких обязанностей, стирая шелковые нижние юбки и белье графини, отглаживая ее дорогие туалеты из кружева и тафты, пытаясь причесать ее волосы и получая от нее по рукам за случайные уколы шляпной булавкой. Ей хотелось спать, но она должна была бодрствовать и быть готовой помочь графине раздеться, когда та возвращалась рано утром с вечеринок. И однажды, в один ужасный день, Поппи забыла сначала попробовать пальцем утюг и прожгла дыру в роскошном изысканном пеньюаре хозяйки. Нечего и говорить, что ее немедленно уволили.С деньгами в кармане, которых едва ли хватило бы на хлеб, Поппи странствовала по южному побережью Франции, предлагая свою помощь фермерам и арендаторам, идущим на рынок, ища работу в небогатых кварталах маленьких городов. Она всегда заходила в магазины, лавки, кафе в надежде, что, может, там знают, кому нужна горничная, уборщица, посудомойка… все, что угодно. Но они только пожимали плечами, подозрительно глядя на ее слишком красивую, хотя и поношенную одежду. Она не принадлежала к их миру.К тому времени, когда она добралась до Монте-Карло, Поппи выглядела изможденной и усталой. Ее рыжие волосы потеряли блеск, подошвы туфель износились до дыр, и когда-то шикарные платья были мятыми и истертыми. Консьержки в приличных отелях, к которым она приближалась с надеждой, хмурились и указывали ей на дверь, а в дорогих ювелирных магазинах и магазинах одежды ей давали понять, что она не туда попала.Оставив позади яркие огни Монте-Карло, она двинулась на запад, пока наконец не очутилась в Марселе с последними пятью франками в кармане.Поставив на землю тяжелый саквояж, Поппи в изнеможении оперлась о влажную каменную стену узкой и длинной, как тоннель, улицы у побережья. В дальнем конце ее, сквозь лабиринт дымящих труб и мачт кораблей, она увидела краешек моря, серебристо-стального под серым октябрьским небом, в котором с криком носились белые чайки. Когда порывы ветра вырвали пряди волос из ее прически, далеко разбрасывая шпильки, Поппи поняла, что это конец пути. Не было работы, никого, кому она была бы нужна, кто бы думал о ней… не было надежды. Одиночество окутало ее, как саван.Обрывки хриплого смеха вырвались из бара напротив, и когда расшитая бисером занавеска взметнулась от ветра, она увидела компанию рыбаков внутри. Свежие и краснощекие от морского воздуха, которым дышали на палубах своих кораблей, они спешили наверстать то, чего лишены были в море, – напиться. Дородный темноволосый кочегар, в лицо и руки которого въелась угольная пыль от постоянной работы у котлов корабля, сидел у стойки. Перед ним на стойке был крошечный комочек сверкавшего разноцветного пуха. Вдруг раздался взрыв грубого смеха, и Поппи нерешительно двинулась к бару, любопытствуя, что же могло их так рассмешить.– Давай, давай, маленький ублюдок, говори! – рявкнул кочегар, треснув кулаком по цинковой стойке с такой силой, что крошечный шарик пискнул и распустил свои бесполезные подрезанные крылья, пытаясь улететь.– Господи, да это попугай! – воскликнула Поппи в изумлении, покраснев, потому что наступило молчание, и пьяные матросы уставились на нее.– Да, это амазонский попугай, – хвастливо сказал кочегар, бросая на нее искоса взгляд бывалого развратника. – Почему бы тебе не зайти внутрь и не взглянуть поближе? Я сам купил его, сам! За пять сотен миль отсюда, на Амазонке – прямо из джунглей, из материнского гнезда… стоил мне……….ного состояния!Он опять шмякнул по стойке своим пудовым кулачищем – так близко от птицы, что Поппи закрыла глаза, подумав, что на этот раз он уж точно расплющил бедняжку.– Нет! – закричала она в ужасе. – Нет, пожалуйста… не делайте этого! Не трогайте его!– Почему это? – спросил он. – Три месяца я бьюсь, чтобы научить этого маленького ублюдка говорить, а он ни гу-гу! Безмозглое дерьмо…И ударом кулака сшиб попугая на пол.– Пропащие деньги! – прорычал он под пьяный смех остальных. – Я сверну его…ую шею – и дело с концом!Бросив саквояж на землю у двери бара, Поппи вбежала внутрь.– Пожалуйста, не трогайте его, – закричала она, – он такой маленький… Я уверена, он будет говорить… очень скоро. Ведь он же совсем малыш…Подхватив перепуганную птицу с пола, кочегар зажал его тельце в одном кулачище, а головку – в другом.– Ты хочешь посмотреть, как сдохнет маленький бедненький попугайчик, барышня? – ухмыльнулся он. – Ты хочешь увидеть, как я это сделаю?Он как будто собрался сжать кулак, и Поппи громко закричала, бросаясь на кочегара, в истерике колотя по его стальным кулакам.– Нет! Нет! Не делайте этого, не надо, вы не можете убить его! Отдайте его мне!Все еще держа в кулаке разноцветный комочек, кочегар усмехнулся, когда остальные мужчины столпились вокруг них.– А что ты дашь мне за него, а? – ухмыльнулся он, а окружающие разразились грубым хохотом.– Я… У меня есть немного денег, – нерешительно начала Поппи, вынимая из кармана кошелек.– Я не это имел в виду, барышня. Ну ладно, что там у тебя в кошельке?Посадив уже почти бесчувственного попугая на стойку, он высыпал содержимое кошелька Поппи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Non, non, mersi, m'sieur, Нет, нет, спасибо, мсье (франц.).
–пробормотала она, соскальзывая с невысокого стула и подхватывая саквояж.– Au revoir, mademoiselle, До свиданья, мадемуазель (франц.).
– сказал он, во взгляде его было любопытство.– Мсье? – окликнула она его, обернувшись с надеждой. – Я хотела вас спросить… простите, мсье, я ищу работу. Я просто подумала… может быть, вам нужен кто-то… подавать на стол или убирать кафе… любую работу.Она была такой молодой и такая грусть была у нее на лице, что он заколебался.– Что ж… – начал он.– Анри? Что случилось? – из двери выглянула его жена. – Что ей нужно?– Работу. Я подумал, она могла бы помочь нам с тарелками?..– С тарелками? Она? – темные глаза женщины сверлили Поппи. – Могу поклясться, она в жизни не вымыла ни одной тарелки! Да и потом, интересно, зачем ей работа? Это платье на ней стоит целое состояние.Владелец кафе виновато пожал плечами, избегая взгляда Поппи.– Извините, мадемуазель, – пробормотал он, поспешно вытирая цинковый столик. – Очень сожалею, но…Вот так всегда, думала Поппи, уныло выходя на узкую улицу. Неважно, какой бедной, несчастной и обносившейся она выглядела, было в ней что-то, что говорило окружающим, что она не такая, как они. Никто не хотел нанимать ее, ни те женщины на роскошных курортах у озера Комо, где Поппи пыталась найти работу в качестве компаньонки, пи в Лозанне, где она поместила объявление в местной газете. Она дала адрес скромного пансионата, где за сумму, которая всего год назад означала для нее просто маленькую коробку изысканного парижского шоколада, ей предоставили комнату и три раза в сутки еду.К ее удивлению, неделю спустя она нашла письмо на подносе с завтраком. Поппи взволнованно вскрыла конверт и прочла… миссис Монтгомери-Клайд будет рада видеть ее сегодня в три часа дня в качестве претендентки на место компаньонки.Она подошла к горничной в пансионате и, дав ей несколько монет, попросила выгладить свой прелестный кремовый жакет и юбку табачного цвета. Потом, тщательно причесав свои рыжие волосы, она утыкала их множеством шпилек и заколок, боясь, чтобы они не растрепались. Она терла свои поношенные коричневые туфли, пока они не засверкали, и держала над паром из чайника помятую соломенную шляпу, отчаянно надеясь вернуть ей прежнюю форму.Она вложила свои драгоценные франки в пару новых лайковых перчаток и, надев их осторожно, бросила критический взгляд в зеркало. Поппи вертелась и так, и эдак, пытаясь увидеть себя сзади, пока, наконец, ей не стало грустно. Жакет, который когда-то сидел на ней как влитой, теперь уныло свисал с ее обострившихся плеч, подчеркивая похудевшее тело. Позже, сидя в фойе роскошного отеля и дожидаясь момента, когда за ней придут от миссис Монтгомери-Клайд, Поппи думала о том, как должна выглядеть компаньонка. Это была новая, незнакомая ей роль.Прошло пятнадцать минут, потом полчаса, затем еще час. Поднявшись со стула под пальмой около входа, Поппи направилась к клерку.– Простите, но может быть, миссис Монтгомери-Клайд забыла обо мне? – спросила она, чуть колеблясь. – Меня попросили прийти к трем часам.– Думаю, она еще дремлет, – ответил ей клерк равнодушно. – Она любит отдохнуть после ленча. Не сомневайтесь – она послала бы за вами, если б уже проснулась.Поппи уже начала падать духом, сидя опять на обитом голубым бархатом стуле, но потом ей пришло в голову, что она должна быть бодра и подтянута – ведь в любой момент миссис Монтгомери-Клайд может застать ее врасплох. Она выпрямилась на стуле. В пять часов наконец за Поппи прислали.– Входи, дитя мое, входи. Я послала за тобой пять минут назад – где ж ты была все это время?Необъятная, толстая женщина в сиреневом шелковом платье и с кучей бриллиантов впилась в нее опухшими голубыми глазами.– Я шла так быстро, как только могла, миссис Монтгомери-Клайд, – ответила Поппи, покраснев от гнева. Она заметила недопитый роскошный чай на столе у окна и полупустую коробку с шоколадом у дивана.– Что тебе еще остается делать, как не извиняться, – фыркнула миссис Монтгомери-Клайд, засовывая еще одну шоколадную конфету в свой маленький рот. – Могу я спросить, а какие основания у тебя есть для того, чтобы претендовать на место компаньонки уважаемой дамы?– Никаких, миссис Монтгомери-Клайд, – сказала Поппи извиняющимся тоном. – Я имею в виду… я была кем-то вроде компаньонки для моей тети Мэлоди в Калифорнии.– В Калифорнии? – огрызнулась миссис Монтгомери-Клайд. – Эти варвары! А где теперь твоя тетя? Почему же ты здесь? Одна и ищешь работу?Поппи вздернула подбородок в старой привычной манере.– Ухудшившиеся семейные обстоятельства вынудили меня искать работу… с тех пор, как… как моя тетя…– Понимаю, – поспешно остановила ее миссис Монтгомери-Клайд, не желая слушать невеселые подробности похорон этой тети. – Ну что ж, тогда подойди к окну. Встань здесь, на свету, где мне лучше видно.Вставив большой золотой монокль в левый глаз, она стала открыто и безжалостно рассматривать Поппи.– Ты ищешь место компаньонки, – произнесла она наконец ледяным тоном, – в парижском костюме, который стоит больше, чем ты сможешь заработать за год. Костюме от Вёрса, насколько я разбираюсь в моде. Как ты дошла до такой жизни, моя девочка? А может, ты добыла его нечестным путем? Так оно и есть, не сойти мне с этого места!– Нечестным? – Поппи задохнулась, вспыхнув от унижения. – Нечестным? Ах ты жалкая, жирная, алчная старая женщина! Как ты смеешь предполагать, что я нечестна?Ее голубые глаза с яростью смотрели в заплывшее лицо нанимательницы.– Мои мать и отец купили мне этот костюм, и, клянусь, они могли бы купить десять таких! Вы мне омерзительны, – добавила презрительно Поппи. – Все, что у вас есть, миссис Монтгомери-Клайд, это – деньги, но не все на них покупается.– Ах так! – выдохнула женщина, багрово-красная от злости. – Да если б был жив мой последний муж, мистер Монтгомери-Клайд… если б он тебя слышал, он бы спустил тебя с лестницы!..– Какая жалость, что он не спустил с этой лестницы вас, – закричала Поппи, топнув ногой. – Может, тогда он прожил бы дольше!И, повернувшись на каблуках, она выбежала из комнаты.– Ты никогда не найдешь здесь работу, – завизжала ей вслед миссис Монтгомери-Клайд. – Никогда! Я позабочусь об этом! Все узнают о тебе в этом городе!Той ночью Поппи опять в изнеможении укладывала вещи. Радость словесной победы покинула ее, и она опять оказалась лицом к лицу с суровой действительностью. Если она хочет найти работу в мирке таких, как миссис Монтгомери-Клайд, то должна прикусить язык и смириться с их мелкими гадостями.В душном, битком набитом поезде, который вез ее во Флоренцию, Поппи сказала себе, что впредь ей нужно одеваться более осмотрительно – и молчать.Но во Флоренции английская леди Антея Гленнис не одобрила ее акцент, а американка миссис Корнелия Фиш предпочитала англичанок, в Риме графине Милари не понравились ее рыжие волосы…– Слишком много темперамента, – решила она после одного единственного взгляда в сторону Поппи.Поппи стало казаться, что в поездах стало совсем душно и нечем дышать, когда в гаме и толчее вагона она сидела, сжавшись, на самом дешевом деревянном сиденье, задыхаясь от запахов чеснока, пота и гниющих овощей. Поезд вез ее в Монте-Карло. Она гадала, что же было в ней такое, что говорило им, что она не рождена быть компаньонкой. Ведь она же честно старалась следить за своей внешностью – несмотря на нынешние обстоятельства. Может, ей больше повезет, если она попытается устроиться горничной?Она прикоснулась рукой к шее, чувствуя твердое тепло жемчугов Энджел под высоким воротником блузки.– Жемчуга шлюхи, – сказала Энджел… – Стоят целое состояние… – Но Поппи знала, что она не сможет продать эту фамильную ценность–любой ювелир решит, что она их украла; он пошлет за полицией, и следы приведут к их владельцу – Фелипе. И кто знает, что он сделает тогда? Он может обвинить ее в краже, и она окончит свои дни в тюрьме. Поппи знала, что нет предела мести Фелипе – мести не только ей, но и Энджел за то, что та отдала их Поппи. Если она не сможет выжить без того, чтобы продать этот подарок, сказала себе решительно Поппи, тогда она ничего не стоит в этой жизни.В Ментоне графиня де Брильяр взглянула на нее подозрительно, но когда Поппи заговорила с ней по-французски, оттаяла.– Хорошо, Мэллори, – сказала она важно. – Конечно, ты слишком молода, но мне срочно нужна горничная. Ты можешь приступить к работе сразу же – с недельным испытательным сроком.Целую неделю Поппи сражалась с сотней мелких обязанностей, стирая шелковые нижние юбки и белье графини, отглаживая ее дорогие туалеты из кружева и тафты, пытаясь причесать ее волосы и получая от нее по рукам за случайные уколы шляпной булавкой. Ей хотелось спать, но она должна была бодрствовать и быть готовой помочь графине раздеться, когда та возвращалась рано утром с вечеринок. И однажды, в один ужасный день, Поппи забыла сначала попробовать пальцем утюг и прожгла дыру в роскошном изысканном пеньюаре хозяйки. Нечего и говорить, что ее немедленно уволили.С деньгами в кармане, которых едва ли хватило бы на хлеб, Поппи странствовала по южному побережью Франции, предлагая свою помощь фермерам и арендаторам, идущим на рынок, ища работу в небогатых кварталах маленьких городов. Она всегда заходила в магазины, лавки, кафе в надежде, что, может, там знают, кому нужна горничная, уборщица, посудомойка… все, что угодно. Но они только пожимали плечами, подозрительно глядя на ее слишком красивую, хотя и поношенную одежду. Она не принадлежала к их миру.К тому времени, когда она добралась до Монте-Карло, Поппи выглядела изможденной и усталой. Ее рыжие волосы потеряли блеск, подошвы туфель износились до дыр, и когда-то шикарные платья были мятыми и истертыми. Консьержки в приличных отелях, к которым она приближалась с надеждой, хмурились и указывали ей на дверь, а в дорогих ювелирных магазинах и магазинах одежды ей давали понять, что она не туда попала.Оставив позади яркие огни Монте-Карло, она двинулась на запад, пока наконец не очутилась в Марселе с последними пятью франками в кармане.Поставив на землю тяжелый саквояж, Поппи в изнеможении оперлась о влажную каменную стену узкой и длинной, как тоннель, улицы у побережья. В дальнем конце ее, сквозь лабиринт дымящих труб и мачт кораблей, она увидела краешек моря, серебристо-стального под серым октябрьским небом, в котором с криком носились белые чайки. Когда порывы ветра вырвали пряди волос из ее прически, далеко разбрасывая шпильки, Поппи поняла, что это конец пути. Не было работы, никого, кому она была бы нужна, кто бы думал о ней… не было надежды. Одиночество окутало ее, как саван.Обрывки хриплого смеха вырвались из бара напротив, и когда расшитая бисером занавеска взметнулась от ветра, она увидела компанию рыбаков внутри. Свежие и краснощекие от морского воздуха, которым дышали на палубах своих кораблей, они спешили наверстать то, чего лишены были в море, – напиться. Дородный темноволосый кочегар, в лицо и руки которого въелась угольная пыль от постоянной работы у котлов корабля, сидел у стойки. Перед ним на стойке был крошечный комочек сверкавшего разноцветного пуха. Вдруг раздался взрыв грубого смеха, и Поппи нерешительно двинулась к бару, любопытствуя, что же могло их так рассмешить.– Давай, давай, маленький ублюдок, говори! – рявкнул кочегар, треснув кулаком по цинковой стойке с такой силой, что крошечный шарик пискнул и распустил свои бесполезные подрезанные крылья, пытаясь улететь.– Господи, да это попугай! – воскликнула Поппи в изумлении, покраснев, потому что наступило молчание, и пьяные матросы уставились на нее.– Да, это амазонский попугай, – хвастливо сказал кочегар, бросая на нее искоса взгляд бывалого развратника. – Почему бы тебе не зайти внутрь и не взглянуть поближе? Я сам купил его, сам! За пять сотен миль отсюда, на Амазонке – прямо из джунглей, из материнского гнезда… стоил мне……….ного состояния!Он опять шмякнул по стойке своим пудовым кулачищем – так близко от птицы, что Поппи закрыла глаза, подумав, что на этот раз он уж точно расплющил бедняжку.– Нет! – закричала она в ужасе. – Нет, пожалуйста… не делайте этого! Не трогайте его!– Почему это? – спросил он. – Три месяца я бьюсь, чтобы научить этого маленького ублюдка говорить, а он ни гу-гу! Безмозглое дерьмо…И ударом кулака сшиб попугая на пол.– Пропащие деньги! – прорычал он под пьяный смех остальных. – Я сверну его…ую шею – и дело с концом!Бросив саквояж на землю у двери бара, Поппи вбежала внутрь.– Пожалуйста, не трогайте его, – закричала она, – он такой маленький… Я уверена, он будет говорить… очень скоро. Ведь он же совсем малыш…Подхватив перепуганную птицу с пола, кочегар зажал его тельце в одном кулачище, а головку – в другом.– Ты хочешь посмотреть, как сдохнет маленький бедненький попугайчик, барышня? – ухмыльнулся он. – Ты хочешь увидеть, как я это сделаю?Он как будто собрался сжать кулак, и Поппи громко закричала, бросаясь на кочегара, в истерике колотя по его стальным кулакам.– Нет! Нет! Не делайте этого, не надо, вы не можете убить его! Отдайте его мне!Все еще держа в кулаке разноцветный комочек, кочегар усмехнулся, когда остальные мужчины столпились вокруг них.– А что ты дашь мне за него, а? – ухмыльнулся он, а окружающие разразились грубым хохотом.– Я… У меня есть немного денег, – нерешительно начала Поппи, вынимая из кармана кошелек.– Я не это имел в виду, барышня. Ну ладно, что там у тебя в кошельке?Посадив уже почти бесчувственного попугая на стойку, он высыпал содержимое кошелька Поппи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37