– воскликнула Поппи. – Я иногда тоже так думала, но ведь с Франко все иначе. Только взгляни на меня!Она закружилась от счастья перед Симоной – легкие юбки ее воздушного серого шифонового платья облаком взлетели вокруг ее стройного тела, в руках был бокал шампанского, и лицо ее дышало радостью жизни.– Разве я не изменилась? Разве любовь не изменила меня?Симона взглянула на портрет Поппи – Франко настоял, чтобы Поппи перенесла его из библиотеки в свою комнату, – а потом на свою подругу.– Да, должна признать, что ты совсем другая женщина, – сказала Симона, снова наполняя бокал. – И надеюсь, что это к лучшему.– О-о, Симона! – закричала Поппи отчаянно. – Как мне убедить тебя, что любовь дороже всего на свете? Что это самое главное в жизни? Что она важнее всего? Важнее богатства, важнее славы…Ее лицо дышало такой искренностью, когда она добавила:– Любовь – это как шампанское! Его надо выпить, опьянеть – и тогда… А-а-х!Она упала на голубой парчовый диван и засмеялась счастливым смехом.Симона взглянула на нее лукаво.– Но предмет твоей любви что-то слишком далеко отсюда? Франко все время в Неаполе, а ты – здесь?– Франко очень занят, – ответила Поппи, защищаясь. – Он сказал мне, что на нем лежит ответственность за очень важные и бесконечные дела. От этого легли морщинки на его лице. Ему всего лишь за тридцать, ты знаешь – как…Она едва не сказала – как Грэгу, но запнулась. Поппи подумала, что ее затаенные мысли просятся наружу. Она не позволяла себе даже думать о Грэге или о тех прошедших годах.– А разве это не подходящий возраст для женитьбы? – спросила Симона, глядя на реакцию Поппи. Несмотря на изысканную наружность, Поппи осталась наивной и искренней. Но как ей удавалось содержать такой преуспевающий бордель и оставаться по-прежнему чистой и невинной, Симона не могла понять, как и то, как Поппи могла так безумно влюбиться в Франко Мальвази и не знать, что он был одним из самых хладнокровных, жестоких королей преступного мира. Если бы она не была настолько уверена, что Франко по-настоящему любит Поппи, она была бы очень напугана и обеспокоена за жизнь Поппи.– Может быть, – ответила Поппи уклончиво. – Но у нас есть своя маленькая ферма в Монтеспане, где мы встречаемся и спасаемся от натиска наших дел. Это просто рай, Симона, – свежий деревенский воздух и теплое молоко, только что от коровы; свежее масло и яйца, которые мы разыскиваем в сарайчике, где несутся куры… А овощи, овощи! Прямо с грядки! И большая кровать с пуховой периной! Разве это не счастье? Мы словно двое простых селян, когда живем в Монтеспане.– М-м… Ты говоришь совсем как Мария-Антуанетта! Она, наверное, думала то же самое, когда играла роль молочницы в Версале – а вспомни, как она кончила, – отрезала Симона.Раздался стук в дверь, и появился Уоткинс.– Там в столовой два джентльмена. Они хотели бы видеть вас, мадам, – сказал он Поппи.– Кто они, Уоткинс? – спросила она, глядя со вздохом на Симону. – Не могла бы одна из девушек поговорить с ними вместо меня?– Они уже обедают с Вероник, мадам. Это – не наши постоянные клиенты, и один из них… м-м… очень шумный. Как раз он настаивает на том, чтобы увидеться с вами, мадам.– Скажите им, что я обедаю, Уоткинс, – снова со вздохом сказала Поппи. – Я постараюсь выйти к ним позже.– Наверное, два мота, у которых выгорело удачное дельце – уж точно, – предположила Симона. – Они, наверное, хотят рассказать своим друзьям, когда вернутся к себе домой, что встречались с таинственной Поппи в Париже в знаменитом Numйro Seize.Поппи нахмурилась.– По крайней мере, их должны были рекомендовать два человека, если им удалось войти сюда, – заметила она. – Так что с ними не должно быть проблем, даже если они и в самом деле шумные.Грэг снисходительно наблюдал, как Чарли осушал очередной бокал кларета.– У вашего друга хороший вкус, – улыбнулась Вероник. – 1896 год был удачным для виноделия, хотя я бы рекомендовала вам шато-икем и… токай на десерт.– Я боюсь, что, если Чарли дорвался до вина, его уже не остановить, – сказал Грэг извиняющимся тоном. – Он очень простодушный – каким и был всегда.– Понимаю, – сказала она, кивая головой, и ее тяжелые серьги в виде капелек топазов и бриллиантов засверкали. – Вот почему он продолжает настаивать на встрече с Мадам.Подозвав официанта, Грэг заказал бутылку токая, и Вероник улыбкой поблагодарила его, наклонившись над маленьким горшочком с крем-брюле, карамельки в котором очень подходили по тону к ее широко раскрытым глазам с тяжелыми ресницами. Было что-то ленивое, дремотное в этих глазах, подумал Грэг, и от нее исходила мягкая, словно мурлыкающая чувственность – она была похожа на кошку, которая облизывается на сметану.– Так когда же мы, наконец, увидим мадам? – спросил изнемогший от ожидания Чарли.– Чуть-чуть позже, – успокаивала его Вероник. – После того, как мы допьем это чудесное вино.– Одну минуточку, – сказал Чарли, нахмурившись. – Мы же не можем называть женщину просто мадам, когда заговорим с ней. Ради бога, как ее имя?– Мадам зовут Поппи, – ответила с улыбкой Вероник.Хрупкое кружево хрустального бокала треснуло в руке Грэга, и золотистое, солнечно-сладкое вино заструилось по его одежде. Официанты бросились к нему со всех сторон, встревоженно спрашивая, что с его рукой, увидев глубокий порез, когда он с побелевшим лицом смотрел на Вероник.– Вы сказали… Поппи? – прошептал он.– Да, конечно. Мадам Поппи. Она очень знаменита, – в глазах Вероник появилось удивление.– Скажите, откуда она? – спросил он нетерпеливо. – Как она выглядит? У нее рыжие волосы?– Мадам очень красива, и у нее действительно рыжие волосы. Но никто не знает, откуда она приехала, – Вероник улыбнулась озадаченно. – Мадам – загадка. Вы сами увидите, когда встретитесь с ней. Почему вы не позволяете мне заняться вашей бедной рукой? Как жаль, что бокал разбился и вы истекаете кровью, а волшебное вино пролилось.– Я хочу послать записку мадам Поппи, – сказал Грэг, подозвав дворецкого.Его рука дрожала, когда он писал короткое послание. Неожиданно он почувствовал, что совершенно уверен – это она, и не нужно даже спрашивать, прав ли он в своей догадке.– «Поппи, – написал он. – Я хочу видеть тебя. Грэг». Но складывая записку, он засомневался. Он сидел в самом одиозном парижском борделе, и впервые за все эти годы кто-то упомянул имя – Поппи. Это смешно. Невинная молодая девушка, какой он ее помнил, не могла содержать подобное заведение. Но ведь он не знал, что случилось с ней за эти годы; он не разгадал тех секретов, которые Энджел знала о Поппи; он не знал, что они имели в виду, когда говорили, что она была совсем «как ее отец»… Миллионы мыслей и надежд промелькнули в его голове, когда он отдавал записку Уоткинсу, вложив бумажку в пятьдесят франков в его руку.– Я возьму записку, сэр, но я не беру чаевых, – сказал он.– Здесь не позволяется брать чаевые, – объяснила Вероник. – Это одно из правил мадам. Она говорит, что Numйro Seize и так дорогое заведение, и гости платят за то, что получают взамен. Все остальное – лишнее.Но Грэг даже не слышал ее, как не видел Чарли, пившего токайское и налегавшего на возвышавшийся перед ним десерт из шоколада и золотистого сахара, поедая его со смаком. Все, что он видел перед собой, – это было лицо Поппи.Симона подумала, когда смотрела на Поппи, читавшую записку, что Поппи страшно изменилась в лице, словно кто-то внутри нее потушил свет. И когда она наконец взглянула на Симону, ее глаза были безжизненными и полными боли, как будто она только что заглянула в собственную могилу.Симона бросилась к Поппи и прочла через ее плечо. «Поппи, я хочу видеть тебя. Грэг», – было написано в записке. Для Симоны это были просто шесть коротеньких слов, но, казалось, Поппи никогда не оправится от шока, в который ее повергло то, что она увидела.– Я хочу, чтобы ты сделала кое-что для меня, Симона, – сказала наконец Поппи. – Пожалуйста, я умоляю тебя как свою подругу – согласись. Этот человек никогда не был здесь прежде… Он не знает тебя – и меня. Я хочу, чтобы ты встретилась с ним и сделала вид, что ты мадам Поппи. Ты можешь сделать это ради меня, Симона?Симона поняла, что Поппи попала в беду.– Это кто-то из твоего прошлого? Да? Не беспокойся! Предоставь это мне.Она повернулась к дворецкому.– Уоткинс, отведите в сторону Вероник и предупредите ее о том, что произойдет, а затем отведите ее и этих двух джентльменов в голубую гостиную.Поппи рухнула в кресло, когда за Симоной закрылась дверь. В ее лице не было ни кровинки, и она дрожала так сильно, что ее зубы стучали. Лючи вспорхнул со своей жердочки и сел к ней на плечо, беспокойно вертя головкой. Но Поппи думала только о том, что Грэг был здесь. Он был в ее доме. Надежда вспыхнула в ее сердце – может быть, он приехал, потому что искал ее, потому что он хочет отвезти ее домой; может быть, он простит ее и вернет ей ее настоящее место в жизни… Может быть, он все еще любит ее.Она вернулась на землю как от толчка; в записке не было ничего об этом. И как это могло быть правдой? Она была мадам в парижском борделе. «Поппи» была сама не лучше, чем шлюха. Она в отчаянии коснулась жемчугов на шее. Грэг был ее прошлым, и ему не было места в ее мире. Она была мадам Поппи и женщина Франко Мальвази, и разве не правда, что она любит Франко больше, чем кого-либо другого на свете? Больше Грэга?– Джентльмены, – сказала Симона своим низким хрипловатым голосом. – Я счастлива видеть вас. Мой английский не очень хорош, но я приветствую вас в Numйro Seize.Словно лишившись дара речи, Грэг смотрел на красивую француженку… действительно, у нее были рыжеватые волосы, она была очаровательна… но она не была Поппи.Острые глаза Симоны оглядели Грэга с головы до ног, и ей понравилось то, что она увидела. Она подумала, что Поппи поступила глупо, променяв этого мужчину на Франко Мальвази, но кто поймет женщину, когда она влюблена?– Вы ожидали увидеть кого-то другого? – спросила она участливо.– Это просто потому, что Поппи – необычное имя, – сказал Грэг. – Оно принадлежало одной девушке, которую я знал.– А что, ваша подруга умерла? – спросила она резко.– Я не знаю, мадам, – ответил честно Грэг. – Но благодарю вас за то, что вы согласились встретиться со мной. Извините, что отнял у вас время.– Мое время на то и существует – чтобы тратить его на красивых молодых людей, – улыбнулась ему Симона, не в силах удержаться от флирта. – А как вас зовут?– Я Грэг Констант.– Быть может, мы еще увидимся, мистер Констант?– Боюсь, что нет, завтра я уезжаю в Нью-Йорк. Я никогда больше сюда не вернусь. Здесь слишком много того, что вызывает во мне грустные воспоминания.– Как жаль, – сказала Симона, когда он пожимал ее руку на прощанье. – Как жаль, что вы нашли Париж triste. Грустный (франц.).
Поппи стояла у камина с бокалом бренди, зажатым в руке. Она с мукой взглянула на Симону.– Ну что? – прошептала она.– Мистер Грэг Констант красив, он джентльмен, и у меня нет никакого сомнения, что он богат. Он – все, о чем ты только можешь мечтать, Поппи. И у меня возникло ощущение, что он твой – стоит тебе только захотеть.Поппи быстро выпила бренди, ее рука дрожала.– Давным-давно, Симона – совсем как в начале почти всех сказок… жили-были… давным-давно… Но не теперь. И никогда…И она упала на диван, заливаясь слезами.Вероник рассматривала Грэга, когда он возвращался в бар. Он был не из тех мужчин, которые обычно посещали Numйro Seize. Он был загадкой. Он был красив, и она не сомневалась в его мужских достоинствах, но он не проявил к ней ни малейшего интереса – впрочем, может, только раз, когда она перехватила долгий, изучающий взгляд, но он отвернулся и дальше этого не пошло. Вот Чарли, тот принадлежал к типу мужчин, который она хорошо знала, – веселый, немножко подвыпивший, щедрый и готовый пойти вразнос; он собирался расслабиться в Париже с хорошенькой девушкой. Чарли вряд ли нуждался в ее особых услугах. Но Грэг Констант – другое дело.– Я хочу шампанского, песен и танцев, – громко кричал Чарли. – Позовите-ка танцовщицу.– У вас будет особая танцовщица, – сказала ему Вероник. – И обещаю, что вы раньше ничего подобного не видели. Подождите здесь, пока я все устрою.Она сказала Уоткинсу, чтобы тот принес Чарли две бутылки шампанского – не самого лучшего, потому что терпеть не могла, когда хорошее вино пили, не будучи способны его оценить, ведь Чарли уже изрядно выпил и вообще не очень хорошо разбирался в винах, – и позвал Вилетт.Чарли смотрел удивленно, как Вилетт медленно скользила к нему по комнате. Она была одета в воздушное красное шифоновое платье, ее длинные белокурые волосы падали с плеч до талии, и ее золотистая, как мед, кожа словно светилась в неярком свете ламп. Вилетт была простая крестьянская девушка с телом Венеры, которой ничего не было нужно, кроме как выставлять его напоказ. Она любила танцевать перед мужчинами в комнате с зеркальными стенами, медленно снимая каждую деталь туалета со своих роскошных форм. Говорили, что Вилетт любит только себя, а не мужчин, но всем нравились ее маленькие «танцевальные номера».– Вилетт будет танцевать для вас так, как еще не танцевал никто. Идите с ней, Чарли, она будет вашей Саломеей, – шепнула ему на ухо Вероник.Немного поколебавшись, Чарли взял под руку Вилетт и пошел с ней наверх, прихватив бутылку шампанского.Вероник перенесла все свое внимание на Грэга. Он смотрел в бокал с виски, погрузившись в мрачные мысли.– Вы словно за миллионы миль отсюда, – произнесла она, дотрагиваясь до его руки.– Я бы очень желал этого, – сказал он с горечью. – Я возвращаюсь сюда каждый год, и каждый год я понимаю, что просто напрасно трачу время.– Тогда зачем же вы делаете это? – спросила она с любопытством. – Что вы ищете?– Я ищу не что, а кого, – он осушил свой бокал. Взяв его за руку, она сказала:– Это плохо – пить в одиночестве, вы же понимаете. Почему бы вам не пойти со мной в маленькую гостиную – там будет тихо и спокойно. Мы сможем поговорить.Грэг взглянул на нее. Она была прелестна: высокого роста, гибкая и легкая в движениях; с мягкой кожей, янтарного цвета волосами, блестящими, как у ухоженной кошки, пухлыми мягкими губами. Полузакрытые глаза смотрели прямо в его глаза. Она была очень желанна. Но не для него. Она не была той женщиной, которую он жаждал.– Это неважно, – она словно прочла его мысли. – Иногда мужчине становится легче, когда он поговорит с женщиной о другой женщине, которую он любит.Она права, подумал Грэг. Ему было не с кем поговорить о Поппи. Энджел и все остальные в его семье просто вычеркнули ее из своей жизни. Заманчиво наконец поговорить вдоволь, рассказать кому-нибудь, как он любит ее, как он столько лет отчаянно надеялся, что однажды найдет ее.В маленькой гостиной было тихо. Неяркий огонь горел в камине, и зеленые лампы разбрасывали островки света.– Входите и садитесь рядом со мной, – предложила Вероник, устраиваясь на глубоком уютном диване и жестом приглашая Грэга присесть. Официант поставил бутылку шотландского виски на низкий столик перед ними и бесшумно исчез. Если не считать еще одной пары, занятой беседой в дальнем углу комнаты, они были одни.– Вы ищете нечто, – проговорила она, скрещивая ноги под собой и облокотившись на подлокотник. – Скажите мне, что… и почему.Ее глаза, похожие на карамель, изучали его.– Мои поиски окончены, – ответил Грэг коротко. – Я потерял девушку, которую люблю. Она просто исчезла – никто не знает, почему. И где она. Господь свидетель, я старался найти ее, – почти закричал он в отчаянье, – верьте мне, я старался.Он залпом выпил виски, чтобы одолеть свою боль.– Она всегда со мной, Вероник. Ее лицо всегда здесь, в толпе – и все же нет. Это всегда не ее лицо. Люди говорят мне, что я сошел с ума, возвращаясь сюда год за годом, просто чтобы бродить по улицам в надежде встретить ее. Может, они и правы. Но вы сами видите – я все еще люблю ее.– А теперь вы оплакиваете свою потерянную мечту, – прошептала Вероник понимающе. – Расскажите мне о ней. Какая она? Она очень молода? Красива? Что было с ней такого, что не дает вам ее забыть, Грэг? Воспоминания о прошлом? Или мечты о том, что может быть впереди?– Я помню ее, когда мы были очень молодыми и вместе ездили верхом на ранчо, – сказал он, его глаза смотрели в пространство, словно там он видел ее. – Ее длинные рыжие волосы летели по ветру, потому что я развязал ее ленту – такие буйные, непокорные вьющиеся волосы, но они были мягкими, когда я касался их. А ее глаза были такими яркими, ярко-ярко-голубыми, – и у нее был немного надменный, почти наглый взгляд. Она была гибкая и грациозная. Я познакомился с ней, когда ей было семь лет, и уже тогда я знал, что женюсь на ней. Все, что мне оставалось – это ждать, когда она подрастет. Она такая невинная, чистая, Вероник. Все, что они толкуют о том, что у нее плохая кровь, как у ее отца, – все это чепуха… Я отказываюсь верить в это!Он опять осушил бокал и налил еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Поппи стояла у камина с бокалом бренди, зажатым в руке. Она с мукой взглянула на Симону.– Ну что? – прошептала она.– Мистер Грэг Констант красив, он джентльмен, и у меня нет никакого сомнения, что он богат. Он – все, о чем ты только можешь мечтать, Поппи. И у меня возникло ощущение, что он твой – стоит тебе только захотеть.Поппи быстро выпила бренди, ее рука дрожала.– Давным-давно, Симона – совсем как в начале почти всех сказок… жили-были… давным-давно… Но не теперь. И никогда…И она упала на диван, заливаясь слезами.Вероник рассматривала Грэга, когда он возвращался в бар. Он был не из тех мужчин, которые обычно посещали Numйro Seize. Он был загадкой. Он был красив, и она не сомневалась в его мужских достоинствах, но он не проявил к ней ни малейшего интереса – впрочем, может, только раз, когда она перехватила долгий, изучающий взгляд, но он отвернулся и дальше этого не пошло. Вот Чарли, тот принадлежал к типу мужчин, который она хорошо знала, – веселый, немножко подвыпивший, щедрый и готовый пойти вразнос; он собирался расслабиться в Париже с хорошенькой девушкой. Чарли вряд ли нуждался в ее особых услугах. Но Грэг Констант – другое дело.– Я хочу шампанского, песен и танцев, – громко кричал Чарли. – Позовите-ка танцовщицу.– У вас будет особая танцовщица, – сказала ему Вероник. – И обещаю, что вы раньше ничего подобного не видели. Подождите здесь, пока я все устрою.Она сказала Уоткинсу, чтобы тот принес Чарли две бутылки шампанского – не самого лучшего, потому что терпеть не могла, когда хорошее вино пили, не будучи способны его оценить, ведь Чарли уже изрядно выпил и вообще не очень хорошо разбирался в винах, – и позвал Вилетт.Чарли смотрел удивленно, как Вилетт медленно скользила к нему по комнате. Она была одета в воздушное красное шифоновое платье, ее длинные белокурые волосы падали с плеч до талии, и ее золотистая, как мед, кожа словно светилась в неярком свете ламп. Вилетт была простая крестьянская девушка с телом Венеры, которой ничего не было нужно, кроме как выставлять его напоказ. Она любила танцевать перед мужчинами в комнате с зеркальными стенами, медленно снимая каждую деталь туалета со своих роскошных форм. Говорили, что Вилетт любит только себя, а не мужчин, но всем нравились ее маленькие «танцевальные номера».– Вилетт будет танцевать для вас так, как еще не танцевал никто. Идите с ней, Чарли, она будет вашей Саломеей, – шепнула ему на ухо Вероник.Немного поколебавшись, Чарли взял под руку Вилетт и пошел с ней наверх, прихватив бутылку шампанского.Вероник перенесла все свое внимание на Грэга. Он смотрел в бокал с виски, погрузившись в мрачные мысли.– Вы словно за миллионы миль отсюда, – произнесла она, дотрагиваясь до его руки.– Я бы очень желал этого, – сказал он с горечью. – Я возвращаюсь сюда каждый год, и каждый год я понимаю, что просто напрасно трачу время.– Тогда зачем же вы делаете это? – спросила она с любопытством. – Что вы ищете?– Я ищу не что, а кого, – он осушил свой бокал. Взяв его за руку, она сказала:– Это плохо – пить в одиночестве, вы же понимаете. Почему бы вам не пойти со мной в маленькую гостиную – там будет тихо и спокойно. Мы сможем поговорить.Грэг взглянул на нее. Она была прелестна: высокого роста, гибкая и легкая в движениях; с мягкой кожей, янтарного цвета волосами, блестящими, как у ухоженной кошки, пухлыми мягкими губами. Полузакрытые глаза смотрели прямо в его глаза. Она была очень желанна. Но не для него. Она не была той женщиной, которую он жаждал.– Это неважно, – она словно прочла его мысли. – Иногда мужчине становится легче, когда он поговорит с женщиной о другой женщине, которую он любит.Она права, подумал Грэг. Ему было не с кем поговорить о Поппи. Энджел и все остальные в его семье просто вычеркнули ее из своей жизни. Заманчиво наконец поговорить вдоволь, рассказать кому-нибудь, как он любит ее, как он столько лет отчаянно надеялся, что однажды найдет ее.В маленькой гостиной было тихо. Неяркий огонь горел в камине, и зеленые лампы разбрасывали островки света.– Входите и садитесь рядом со мной, – предложила Вероник, устраиваясь на глубоком уютном диване и жестом приглашая Грэга присесть. Официант поставил бутылку шотландского виски на низкий столик перед ними и бесшумно исчез. Если не считать еще одной пары, занятой беседой в дальнем углу комнаты, они были одни.– Вы ищете нечто, – проговорила она, скрещивая ноги под собой и облокотившись на подлокотник. – Скажите мне, что… и почему.Ее глаза, похожие на карамель, изучали его.– Мои поиски окончены, – ответил Грэг коротко. – Я потерял девушку, которую люблю. Она просто исчезла – никто не знает, почему. И где она. Господь свидетель, я старался найти ее, – почти закричал он в отчаянье, – верьте мне, я старался.Он залпом выпил виски, чтобы одолеть свою боль.– Она всегда со мной, Вероник. Ее лицо всегда здесь, в толпе – и все же нет. Это всегда не ее лицо. Люди говорят мне, что я сошел с ума, возвращаясь сюда год за годом, просто чтобы бродить по улицам в надежде встретить ее. Может, они и правы. Но вы сами видите – я все еще люблю ее.– А теперь вы оплакиваете свою потерянную мечту, – прошептала Вероник понимающе. – Расскажите мне о ней. Какая она? Она очень молода? Красива? Что было с ней такого, что не дает вам ее забыть, Грэг? Воспоминания о прошлом? Или мечты о том, что может быть впереди?– Я помню ее, когда мы были очень молодыми и вместе ездили верхом на ранчо, – сказал он, его глаза смотрели в пространство, словно там он видел ее. – Ее длинные рыжие волосы летели по ветру, потому что я развязал ее ленту – такие буйные, непокорные вьющиеся волосы, но они были мягкими, когда я касался их. А ее глаза были такими яркими, ярко-ярко-голубыми, – и у нее был немного надменный, почти наглый взгляд. Она была гибкая и грациозная. Я познакомился с ней, когда ей было семь лет, и уже тогда я знал, что женюсь на ней. Все, что мне оставалось – это ждать, когда она подрастет. Она такая невинная, чистая, Вероник. Все, что они толкуют о том, что у нее плохая кровь, как у ее отца, – все это чепуха… Я отказываюсь верить в это!Он опять осушил бокал и налил еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37