– Это один из щенков Дейн и Принца, – объяснил доктор Венсон, – а всего щенков в помете оказалось шесть. Это – единственная сучка, но мистер Хэррисон решил, что она с брачком. Кажется, у нее повреждено ухо. Вот он и рассудил так, что пусть щенок живет с вами на ранчо и поддерживает вашу компанию.Доктор поставил щенка на деревянный пол у порога, и Фрэнси воскликнула:– Посмотрите, и вовсе у нее не порванное ушко. И вообще она очень красивая.Сказав так, Фрэнси застеснялась и отступила назад, скрестив руки за спиной.– А не хотелось бы тебе, Фрэнси, самой воспитать собачку? – спросил доктор Венсон, лукаво глядя на нее.Фрэнси смотрела в пол, старательно пытаясь большим пальцем босой ноги провести прямую линию между двумя планками паркета.– Это мамина собачка, – наконец тихонько проговорила она. – Папа сказал, что собачка – для нее.– В таком случае я дарю ее тебе, Фрэнси, – быстро сказала Долорес, переглянувшись с доктором. – Бери, теперь она твоя.– Это правда; мамочка? Я в самом деле могу оставить ее себе?От счастья лицо девочки засветилось, и Долорес внезапно ощутила, как ее сердце царапнула печаль. Она подумала, что бедная малютка Фрэнси за свою жизнь получила от родителей слишком мало душевного тепла, и в который раз спросила себя, что станет с девочкой, когда ее мать уснет вечным сном. Тем не менее, Долорес обратилась к дочери бодрым голосом:– У каждой собаки, как и у человека, должно быть имя. Какое же имя ты выберешь для своей собачки?– Ну, конечно же, Принцесса, – не задумываясь, ответила Фрэнси. – В конце концов, она ведь дочь Принца.В ответ на ее слова все весело рассмеялись.У Фрэнси никогда не было близкого существа, принадлежащего только ей, кого бы она могла беззаветно любить. Но вот появилась Принцесса и заполнила собой пустоту в душе Фрэнси. Через некоторое время Принцесса превратилась в крупного неуклюжего щенка-подростка песочного цвета, с большими лапами, умными карими глазами и с мокрым языком, которым она каждое утро любовно облизывала лицо девочки, когда та просыпалась. Она спала на кровати Фрэнси, делала лужи на полу в ее комнате и иногда, если никто не видел, ела из ее тарелки. Короче, они испытывали друг к другу бескорыстную взаимную приязнь. Фрэнси обожала Принцессу, Принцесса обожала Фрэнси, и они были неразлучны.Ранчо семейства де Сото никогда не считалось прибыльным. Земли при ранчо было всего сорок акров, скота мало, если не считать коров из Джерси, присланных Горменом, да еще несколько кур ковыряли песчаный грунт на заднем дворе. Каждое утро Фрэнси брала корзинку и отправлялась на поиски яиц, которые чудаковатые куры откладывали в самых не приспособленных для этого местах. Иногда она находила яйцо за старой бочкой для дождевой воды, иногда в зарослях колючего кустарника, после чего с гордостью несла добычу на кухню. Около пруда также водились гуси, которые при виде девочки с собакой поднимали страшный гогот и громко хлопали крыльями, а в специальном загоне паслось с полдюжины лошадей, на которых Фрэнси могла смотреть часами, согнувшись в три погибели и прильнув к щели в заборе. Бесконечно долго Фрэнси могла разглядывать и двух здешних работников – мексиканцев Зокко и Пепе, похожих на разбойников из Сказки. Особенно ей нравилось, когда они, сноровисто оседлав коней, отправлялись верхом к дальним холмам, чтобы поправить прохудившуюся изгородь или выпустить немногочисленный скот пастись в долину.Вообще на ранчо жило совсем немного людей, и из них три женщины – Долорес, медицинская сестра, ухаживавшая за ней, и экономка, одновременно исполнявшая обязанности кухарки. Не считая, разумеется, еще двух представительниц слабого пола, которых назвать женщинами можно было лишь с большой натяжкой, – Фрэнси и Принцессу.Как-то раз Зокко поднял Фрэнси и посадил верхом на маленькую каштановую кобылицу по кличке Блейз. Фрэнси едва усидела на спине лошади без седла, держась изо всех сил за гриву и смешно растопырив ноги. Она всем телом чувствовала, как лошадка дрожит от возбуждения, и ощущала голыми ногами тепло и шершавую нежность ее шкуры. Когда же Зокко, взяв лошадь под уздцы, провел ее по кругу с Фрэнси на спине, девочка засмеялась от удовольствия.– Учись ездить без седла, – сказал мексиканец, – Лучше так. Тогда не свалишься. Никогда.Зокко отпустил вожжи на полную длину и целых пятнадцать долгих и прекрасных минут они медленно кружили по загону. Принцесса, неуклюже переваливаясь с лапы на лапу, плелась за ними. Фрэнси решила, что с ней никогда не происходило ничего более чудесного, чем эта поездка верхом. Кроме появления Принцессы, разумеется. Она заставила Зокко тут же пообещать, что уроки верховой езды будут продолжаться ежедневно, и радостная побежали к дому, чтобы поделиться впечатлениями с матерью, а также разжиться куском сахара для лошадки.Через несколько недель она уже вполне самостоятельно могла справляться с Блейз и, опустив поводья, чтобы не поранить нежный рот кобылки, гордо гарцевала в загончике, пытаясь произвести впечатление на мать, которую специально пригласила для этой цели.– Чудесно, дорогая, – захлопала в ладоши Долорес со своего кресла. – Когда я была в твоем возрасте, я училась точно таким же образом.– Когда ты была такой же, как я?Казалось, сама мысль об этом глубоко озадачила девочку:– Неужели ты была такой же, как я? Долорес покачала головой и рассмеялась:– Я была хорошо воспитанной девочкой и носила под платьицем целую дюжину накрахмаленных нижних юбок, фартучек спереди и высокие ботинки на пуговичках. А ты – маленький непослушный чертенок, который носится повсюду босиком, и рядом с тобой нет даже гувернантки, чтобы обучать тебя приличным манерам и задавать уроки. – Тут Долорес вздохнула. – Надо бы поговорить об этом с твоим отцом.– О, мамочка, не надо. Пожалуйста! – Фрэнси соскользнула с лошади, пролезла между штакетинами забора и, подбежав к матери, обхватила ее руками. – Здесь так хорошо, мамочка, только мы с тобой. Пожалуйста, я прошу тебя, не надо приглашать гувернантку.Долорес задумчиво принялась гладить девочку по голове.– Что ж, полагаю, у тебя еще будет достаточно времени для занятий, – проговорила она тихо. – Должна сказать тебе откровенно, мне и самой не хочется нарушать наше уединение, Фрэнси.Они улыбнулись друг другу, как две заговорщицы, и Фрэнси помчалась назад к своей кобылке. Она подтащила к лошадке старую деревянную бочку, влезла на нее и, балансируя на этом возвышении, разнуздала Блейз. После этого она хлопнула лошадь по крупу, как учил ее Зокко, и расхохоталась, когда совершенно ошарашенная Блейз, взбрыкивая и кося глазом, бешено понеслась по загону и, только немного придя в себя, присоединилась к своим товаркам, которые мирно паслись в тени старых раскидистых дубов.Прошел месяц, но Гормен так и не привез Гарри навестить мать. Постепенно энергия, которая появилась у Долорес после переселения на ранчо, стала таять. Она уже не ездила в своем кресле-каталке, а чаще лежала на специально сделанном для нее диванчике, который сиделка раскладывала прямо у порога каждое утро. Большей частью Долорес наблюдала, как Фрэнси возится со своей лошадью, и печально подсчитывала, сколько солнечных дней осталось до конца лета, стараясь не думать о том, что оно, вероятнее всего, окажется последним в ее жизни. На закате из зарослей на границе ранчо стали наползать туманы, временами дул холодный ветер, в котором все чаще угадывалось дыхание недалекой осени. Сиделка теперь заворачивала Долорес в теплые одеяла, но не мешала ей оставаться на наблюдательном пункте у порога, справедливо полагая, что ясная погода и свежий воздух не причинят больной вреда.Расположившись на диване у дверей дома, Долорес до боли в глазах вглядывалась в знакомый поворот посыпанной песком дороги, каждую минуту ожидая, что вот-вот из-за поворота появится экипаж, на котором Гормен привезет ее сына, как он обещал еще в Сан-Франциско.В напрасном ожидании прошла осень. Настала зима. Зарядили дожди, и на их мрачном фоне веселый, пронизанный солнцем домик превратился в унылое серое строение. С деревьев опали листья, тополя и платаны уже не шумели на ветру своими зелеными кронами. Долорес пришлось занять привычное место в кровати. Доктор Венсон продолжал регулярно навещать больную, всякий раз привозя с собой свертки со специально приготовленной для нее пищей и бутылки с портвейном, которыми щедро снабжал доктора Гормен. В коротких записках, прилагавшихся к каждой передаче, он писал, что слишком занят, чтобы навестить ее лично, и предлагал взамен попробовать фрукты из калифорнийских теплиц, специально откормленных цыплят и выпить доброго вина, которое, несомненно, согреет ее кровь и даст новые силы.Доктор Венсон знал истинную причину быстрого угасания Долорес. Разбитое мужем сердце мешало ей сопротивляться болезни. Каждый раз, когда приезжал Венсон, она с волнением спрашивала, видел ли он Гарри.– Скажите, доктор, с ним все в порядке? – допытывалась Долорес, и при этом щеки ее пылали, словно в лихорадке, а глаза блестели, неизвестно только – от слез или от болезни. – Он, наверное, подрос и стал сильнее. Ведь ему сейчас почти четыре. Может быть, Гормен выкроит наконец время и привезет мальчика ко мне в день его рождения?Добрый старик старательно отвечал на все вопросы о Гарри, за исключением одного, самого главного для несчастной матери: когда же Гормен привезет ребенка?За несколько дней до рождественских праздников Долорес сказала Венсону:– У меня почти не осталось времени, доктор. Пожалуйста, передайте моему мужу, что я молю его дать мне возможность взглянуть на сына только один разок. Я больше ничего у него не прошу.Доктор, уложив стетоскоп в саквояж и щелкнув замками, пристально посмотрел на больную и пообещал:– Я обязательно передам ему вашу просьбу, дорогая. Поистине Гормен Хэррисон был не человек, а чудовище.Оставив жену умирать в одиночестве, Бог знает где, в деревянной хижине посреди леса, он сам роскошествовал в громадном доме, задавая званые обеды, посещая театры и вечеринки, будто ничего особенного в его семье не происходило. Доктора терзали сомнения. Если бы не клятва Гиппократа, запрещавшая врачу обсуждать личную жизнь своих пациентов с посторонними, он бы давно поставил в известность всех честных людей в Сан-Франциско о поведении Хэррисона и, может быть, благодаря его усилиям Долорес смогла бы увидеть сына перед смертью.Негодуя на собственное бессилие, доктор пожелал своей пациентке доброй ночи и, выходя из комнаты, чуть не столкнулся с Фрэнси и Принцессой, ожидавшими его с нетерпением в коридоре.– Маме лучше? – спросила Фрэнси, схватив доктора за руку. – Она стала такой хорошенькой – глаза блестят, а щеки пылают ярче, чем у меня, когда я набегаюсь как следует. Это значит, что она поправляется, да?Доктор Венсон вздохнул. Он в задумчивости смотрел на девочку. За десять месяцев жизни на ранчо Фрэнси заметно выросла. Ее простенькое платьице было ей уже тесновато. Чулок, несмотря на холодную погоду, она не носила, на ногах красовались неуклюжие башмаки, купленные в местной лавке, гвоздей в них, наверное, было больше, чем кожи. Но Фрэнси, в отличие от своей умирающей матери, на ранчо буквально расцвела. Она вся словно светилась прелестью и здоровьем. Доктор невольно залюбовался ее милым оживленным личиком, блестящими золотистыми волосами и темно-голубыми глазами.Погладив девочку по голове, он мягко сказал:– Твоя мать чувствует себя просто великолепно. Мне остается лишь пожелать вам хорошо встретить вместе Рождество, а уж я вас навещу обязательно после праздников на следующей неделе.Фрэнси пытливо взглянула на доктора:– Папа не приедет к нам на праздники, ведь так? Сам не приедет и не привезет с собой братика Гарри?«Устами младенца весьма часто говорит истина», – подумал доктор Венсон, а вслух сказал:– Мистер Хэррисон – очень занятой человек, а для маленького мальчика, как твой брат, путь до ранчо не близкий.– Но Гарри уже почти четыре, а ведь я приехала сюда в первый раз, когда мне было только три года.Доктор не нашелся что ответил.– Счастливого Рождества, Фрэнси, – пробормотал он, торопливо направляясь к коляске и чувствуя себя последним подлецом. – Там на столе лежит подарок для тебя, девочка. Мы с миссис Венсон думаем, что он тебе понравится. Там же и подарочек для Принцессы. Она стала уже совсем большой и сильной.Фрэнси держала Принцессу за ошейник, чтобы та не кинулась вслед за доктором. Собака тоже выросла и была почти такого же роста, как и ее юная хозяйка. Сейчас она сидела тихо рядом с Фрэнси и умными глазами следила, как экипаж доктора со скрипом проехал мимо дома и покатил по грязной дороге, расплескивая из-под колес воду и жидкую глину.Ночью сильно похолодало, но в доме уютно потрескивали поленья в маленькой пузатой железной печурке, было тепло и тихо. В комнате Долорес тоже весело метались в камине языки пламени. Фрэнси и Принцесса улеглись на ковре рядом с кроватью больной. Фрэнси, опершись на локоть, смотрела в пылающий зев камина и прислушивалась к тяжелому дыханию матери. Долорес неспокойно дремала, откинувшись на подушки, время от времени просыпаясь от приступов удушливого кашля. Тогда сиделка откладывала в сторону вязание и торопливо семенила к ней, чтобы вытереть кровь, выступавшую в уголке рта больной. Кровь напоминала по цвету портвейн, который имел обыкновение присылать Гормен.Фрэнси тихо проговорила:– А маме все никак не становится лучше. У нее в груди что-то хрипит и клокочет. Я не могу слышать этот ужасный звук…– Да нет, с мамой все хорошо, – ответила, сиделка. Тем не менее, на ее лице появилось обеспокоенное выражение, и она быстро проговорила, стараясь не встречаться с девочкой взглядом: – Может быть, тебе, Фрэнси, уже пора в постельку? – Сиделка делала вид, что поправляет у больной подушки. – Завтра Рождество, и мы должны его достойно встретить. Кухарка готовит большого гуся, и, кроме того, тебя ждут кое-какие подарки. Будет лучше, если вы с мамой немного отдохнете сейчас.Фрэнси наклонилась перед изголовьем матери и поцеловала ее.– Я буду молиться сегодня ночью младенцу Иисусу, чтобы он помог маме выздороветь.– Да уж помолись за нее, Фрэнси, – сказала сиделка ласково.На следующее утро Фрэнси проснулась рано. В комнате было страшно холодно, но девочка, оттолкнув Принцессу, спавшую у нее в ногах, и сбросив одеяла, кинулась к окну. Перед ней расстилался белоснежный и мягкий от насыпавшегося с неба пуха мир. Снег покрывал равнину, постройки, верхушки деревьев и искрился вдалеке алмазной шапкой на вершине горы. Колючие кустарники тоже были все белые, а с крыши сарая свисали прозрачные ломкие сосульки, образовавшиеся на месте водяных струй, еще вчера стекавших по водостокам.– О, Принцесса, – воскликнула Фрэнси, в восторге обнимая собаку, – посмотри, какой подарок мы получили к Рождеству!С радостным криком она набросила пальтишко, едва прикрывавшее обтянутые ночной рубашкой колени, впрыгнула в башмаки и, схватив корзинку для яиц, со смехом вылетела в коридор и кинулась за порог.Солнце уже потихоньку стало припекать, снег таял и превращался в лужицы, которые ночью станут льдом. Фрэнси от нахлынувшей на нее радости бегала по двору кругами, оставляя за собой мокрые темные следы, а Принцесса прыгала вокруг нее и возбужденно лаяла. Наконец наполовину бегом, наполовину скользя по мокрому снегу, Фрэнси направилась к курятнику и, сгоняя замерзших птиц с насеста, начала собирать теплые еще яйца, впервые снесенные курами по всем правилам в отведенном для этого месте. Потом она съехала на башмаках, как на лыжах, прямо к подзамерзшему пруду, где посмеялась над гусями, пытавшимися по привычке искупаться во внезапно отвердевшей воде. Напоследок Фрэнси навестила дрожавшую в стойле Блейз и, угостив свою любимицу овсом, пожелала ей счастливого Рождества. Осторожно держа в руках наполненную яйцами корзинку, Фрэнси вернулась домой и на цыпочках подкралась к двери комнаты, где отдыхала мать. Шторы в спальне по-прежнему были задернуты, и хотя в камине еще рдели не-прогоревшие угли, комнату пронизывал холод. Сиделка спала в своем кресле в углу, уронив голову на грудь и сжимая в руках незаконченное вязание. Фрэнси тихонько прошла мимо нее и подошла к кровати.– Мамочка, – зашептала она, – посмотри, что нам подарили курочки на Рождество. Прекрасные, большие, коричневые яички!Она поднесла корзинку поближе к изголовью, чтобы мать могла увидеть куриные подарки, но та лежала неподвижно и ничего не отвечала. «Конечно, – подумала девочка, – здесь темно и ей не видно». Она подбежала к окну и распахнула шторы.– Вот, смотри, мамочка, эти яички курочки снесли специально для тебя…Вдруг Фрэнси увидела большое красное пятно, расплывшееся по простыням. Кровь забрызгала кружевную рубашку матери, испачкала ее лицо и прекрасные черные волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71