– Тоже не могу себе представить большего сюрприза, – произнес Бак, улыбаясь и глядя ей прямо в глаза. – Вам сейчас не дашь и двадцати, и вы выглядите здесь даже лучше, чем в Нью-Йорке.Фрэнси от души рассмеялась:– Тут носится в воздухе нечто особенное, что позволяет женщине вновь почувствовать себя девятнадцатилетней. Это или Париж, или, в крайнем случае, «перно». Но что, собственно, здесь делаете вы?– Да так, приехал по делам. – Он усмехнулся. – В сущности, я ведь сжульничал. Но идее сейчас я должен был находиться на борту «Нормандии», плывущей в Нью-Йорк, но внезапно мне пришло в голову все изменить, словно по мановению волшебной палочки. Я пробыл в Париже три дня и не успел даже забежать ни в одно из своих любимых бистро. Поэтому я решил отложить отплытие, вновь вселился в «Крильон» и, наконец, встретил вас. Вот и скажите мне теперь, Франческа Хэррисон, что это, если не судьба?Пока Бак говорил, Фрэнси заметила, глядя на него, что, когда он улыбается, в уголках его глаз собираются крохотные морщинки. Еще она заметила, что седины у него на висках прибавилось, но он по-прежнему энергичен, строен и удивительно привлекателен. Она улыбнулась и сказала:– Что ж, если это судьба, то почему она сводит нас исключительно на уличных перекрестках?– Ну, это только потому, что встретить вас в каком-нибудь другом месте просто невозможно. Я, признаться, пытался, но Энни Эйсгарт сделала все, чтобы этого не допустить.Фрэнси почувствовала, как при этих словах у нее радостно забилось сердце. Между ними с самой первой встречи образовалось своего рода взаимное притяжение. Она знала, что самым разумным было бы распрощаться с Баком и не видеться с ним больше, но с тех пор, как они расстались с Эдвардом, ее ни к кому не тянуло так властно, как к Вингейту. Кроме того, она была в Париже совершенно одна, а ведь этот город – самый прекрасный и романтичный на свете.Она задорно взглянула на Бака и произнесла конспиративным шепотом:– До приезда Энни осталось еще четыре дня, – и оба рассмеялись.– Может быть, дама нуждается в гиде? – шутливо осведомился Бак. – Я к вашим услугам. Мы можем начать осмотр достопримечательностей прямо сейчас.Он подхватил ее под руку, и Фрэнси больше не сопротивлялась – она почувствовала себя маленькой девочкой, которой ничего не остается, кроме как последовать за более старшим и опытным. Она позволила Баку усадить себя в такси, и они отправились в Лувр, а потом в собор Парижской Богоматери, где слушали хоровое пение в сопровождении органа, а мягкий свет струился внутрь через высокие готические окна и чудесные витражи на стеклах. Они бродили по лавочкам букинистов, жавшихся на набережной Сены, и лишь изредка останавливались, чтобы немного передохнуть и выпить густой крепкий кофе, который подавали в маленьких чашечках из толстого белого фаянса. Когда же он спросил у нее, где бы она хотела пообедать, то Фрэнси, уже ни в чем не сомневаясь, радостно выпалила: «У «Максима», на что он ответил: «У «Максима» так у «Максима». Решено».Сомнения пришли позже, когда она стояла у раскрытого гардероба и обдумывала, какое платье надеть по такому знаменательному случаю. Она вынимала их одно за другим и, глядя в зеркало, прикладывала к себе, а затем отшвыривала прочь на кровать. Наконец она остановилась на платье из крепдешина цвета морской волны, доходившем ей до щиколоток и свободно струившемся вокруг тела, с длинными узкими рукавами и глубоким прямоугольным вырезом на груди. По углам выреза она вколола две алмазные булавки в форме листиков, а прическу, по обыкновению, украсила гребнями из драгоценного жада. Потом, немного подумав, вынула гребни и распустила волосы. Нет, лучше она просто зачешет их назад и перетянет сзади бантом – как было днем, когда они с Баком встретились. Бросив на себя последний, так сказать, завершающий взгляд в зеркало, Фрэнси решила, что она довольна собой.Тем не менее, она подумала, что будет неплохо заставить Бака подождать минут десять, и некоторое время прогуливалась по своему просторному номеру, поглядывая на часы, – пусть сенатор не думает, что ей не терпится броситься к нему на шею. Выждав, таким образом, четверть часа, она спустилась в холл, где была назначена встреча. Бак действительно уже ждал Фрэнси, и она, направляясь к нему, снова подумала, что Бак, несомненно, самый красивый мужчина из всех, кого она когда-либо встречала. Сенатор, в свою очередь, встретил ее столь выразительным взглядом, что Фрэнси почувствовала себя тоже самой привлекательной женщиной в мире.Метрдотель в ресторане «Максим» узнавал влюбленные парочки с первого взгляда, поэтому, увидев Фрэнси и Бака, он сразу же повел их к столику, расположенному в уютной нише, откуда можно было видеть все происходящее вокруг, не опасаясь при этом проявлений излишнего любопытства по отношению к себе. Как только они устроились, метрдотель незамедлительно предложил им шампанского.Довольная и счастливая Фрэнси с любопытством разглядывала знаменитый ресторан. Если бы не Бак, ей пришлось бы обедать в одиночестве у себя в гостинице.– Я до сих пор не могу поверить, что мы встретились именно в Париже, а теперь вместе находимся здесь, у Максима», – воскликнула Фрэнси, не в силах справиться с переполнявшими ее эмоциями. Бак встретил взгляд ее сияющих глаз и тихо, но отчетливо произнес:– Я тоже, мисс Хэррисон.И в то же мгновение между ними, из глаз в глаза, пробежала вольтова дуга страсти, настолько отчетливая, что оба отвели взгляд.Первый тост они подняли за Париж, а затем отведали крошечных белонских устриц, поданных на серебряном блюде и обложенных мелконаколотым льдом. Бак рассказал Фрэнси о своей торговой миссии, а она – о путешествии в Гонконг, сохранив, правда, про себя тайны Мандарина, да и свои собственные. Зато они попробовали мусс из белого шоколада, причем у Фрэнси даже глаза округлились от удовольствия, так что Бак не выдержал и рассмеялся. Фрэнси чувствовала, что превращается в раскованную и легкомысленную особу, и все благодаря шампанскому. Она старалась и не могла припомнить, когда вела себя подобным образом, и то и дело смеялась. Такой она не была даже с Эдвардом.Фрэнси обвела взглядом переполненный зал ресторана. В нем не было ни единого человека, который мог бы ее узнать. И тогда она обратилась к Баку с ехидным вопросом, иронически выгнув бровь:– Интересно, что сказали бы люди, если бы вдруг узнали, что сенатор от штата Калифорния обедает у «Максима» с печально знаменитой Франческой Хэррисон.Бак протянул через стол руку и нежно сжал запястье Фрэнси:– Они бы сказали, что мне очень повезло.– А что сказала бы Марианна?Бак задумался, а потом ответил серьезно и решительно:– Мы с Марианной не любим друг друга, и я сомневаюсь, что вообще когда-нибудь любили. Я уже неоднократно подумывал о разводе. И знаете что? В последний раз эта мысль пришла мне в голову в рождественское утро. Помните? Я ведь обещал, что буду вспоминать вас. – Фрэнси утвердительно кивнула, а Бак продолжал: – Да, именно в рождественское утро. На первый взгляд на нашем празднике присутствовали все атрибуты Рождества – украшенная елка, огонь в камине, многочисленные подарки, от души веселившиеся дети и наши с Марианной так называемые друзья. Но, как и в нашей семейной жизни, в этом празднике, кроме дорогого фасада, ничего не было, а главное – в нем не было души. Бесконечно любимое мной в детстве Рождество превратилось в очередную показуху, и мне захотелось оказаться как можно дальше от этого домашнего спектакля. – Голубые глаза Фрэнси встретились с его глазами, и он произнес нежно и с оттенком грусти: – Мне захотелось оказаться рядом с вами. Фрэнси молча слушала Бака, и тогда он вынул из кармана бумажник и достал ее письмо. Лист истрепался по краям и линиям сгиба, но не узнать его было невозможно. Бак протянул ей письмо.– Помните это? Ваше письмо теперь всегда со мной – с того самого дня, как я его получил. И поверьте, я не раз задавался вопросом: отчего я ношу его с собой? Но только сейчас, мне кажется, я нашел ответ.Он положил потрепанный листок на стол между ними и тихо сказал:– Фрэнси Хэррисон, возможно, мои слова покажутся вам бредом, но должен вам сообщить, что я, по-видимому, в вас влюблен.Их глаза снова встретились. Фрэнси ощутила в душе одновременно и спокойствие, и сильнейшую радость, буквально захлестнувшую ее. Могла ли она подумать, повстречав Бака в Нью-Йорке, что когда-нибудь наступит этот чудесный день. Однако жизнь научила Фрэнси во всем сомневаться, и она, не отрывая от Бака глаз, недоверчиво покачала головой:– Но разве такое возможно? Мы ведь едва знакомы.– Время не имеет к любви ни малейшего отношения.– Ну, тогда, возможно, волшебство Парижа…– Я мог бы сказать вам то же самое и в Детройте, – возразил Бак и поцеловал ее руку.– Но как же распознать, что это действительно любовь? Он снова поцеловал ее пальцы, и Фрэнси ощутила, как по ее спине сверху вниз пробежали крохотные искорки возбуждения.– Судьбе не задают вопросов, а берут с благодарностью то, что она предлагает.Она испуганно взглянула на него и пробормотала:– Мне пора уходить…Вингейт подозвал официанта и попросил счет. Потом они вышли из ресторана, погруженные в свои переживания и не замечая устремленных на них любопытных взглядов.Фрэнси хранила молчание и в такси. Она была растеряна – в своей жизни она знала только двух мужчин, но было ли то чувство, которое она испытывала по отношению к ним, любовью?.. «Судьбе не задают вопросов…» – сказал Бак, и когда они подошли к позолоченной клетке лифта, Фрэнси решилась.– Как вы думаете, что скажут окружающие, если я приглашу сенатора к себе в номер выпить кофе?Он счастливо улыбнулся и притянул ее к себе.– Пусть говорят все, что им заблагорассудится.Лампы, затененные шелковыми абажурами, по-прежнему горели, а бутылка шампанского дожидалась своего часа в серебряном ведерке со льдом. Бак открыл шампанское и разлил его по бокалам, затем поднял свой и сказал:– У меня есть новый тост, Фрэнси, – за любовь!Она выпила свой бокал до дна, затем поставила его на стол, взяла Бака за руку и повела в спальню. Тяжелые вышитые шторы были задернуты, и мягкий свет позолотил лицо Фрэнси.– Я не знаю, что делать, – беспомощно прошептала она.– А тебе ничего и не надо знать, – так же тихо сказал Бак и заключил ее в объятия.Ему показалось, что раздевать Фрэнси – то же самое, что открывать суть цветка, отгибая лепесток за лепестком. Он снимал с нее один шелковый покров за другим, пока она, наконец, не предстала перед ним обнаженной, тронув его сердце своей стыдливостью и красотой. Бак нежно прижал ее к себе и стал гладить бархатистую кожу, чувствуя, как она, подобно цветку, раскрывается для его объятий. Ему нравилось ощущать теплую наготу ее тела, а потом, после нежных и страстных ласк, он медленно вошел в нее и столь же медленно и нежно проделал весь путь до обжигающего пронзительного конца.– Не могу себе представить, что мне придется уехать от тебя именно в тот момент, когда я тебя обрел, – сказал он ей тихо, когда восторги любви сменились приятной, обволакивающей усталостью. – Мне кажется, что именно тебя я искал всю мою жизнь, – он взял ее лицо в руки и долго в него всматривался. – Пожалуйста, не пропадай больше никогда.– Тс-с, – Фрэнси прижала указательный палец к губам, – так говорить нельзя. – Она выбралась из его объятий и села на постели, отбросив рукой волосы со лба. – Давай хоть некоторое время постараемся ни о чем не думать, а будем наслаждаться тем, что есть.Она продолжала сидеть, обхватив руками колени, а ее прекрасные золотистые волосы струились по плечам и груди. Бак смотрел на нее во все глаза и думал, как мало в ней самоуверенности и самолюбования, столь свойственных Марианне, – казалось, Фрэнси даже не подозревает о своей красоте, она была естественна с головы до пят.– Как скажешь, – произнес он, вновь обнимая ее, – кроме тебя, мне никто не нужен.В его руках она чувствовала себя любимой и защищенной от мира, хотя знала, что долго это не продлится и, следуя логике, этого ни в коем случае не следовало допускать. Но ей было так хорошо, что не хотелось двигаться – ни выбираться из кольца его рук, ни вылезать из кровати, а уж тем более – уезжать из Парижа… Холодная и суровая реальность была позабыта на время, загнана в глубины подсознания. Пусть счастье окажется мимолетным, но пусть все же оно осенит ее своим крылом.– Это сейчас, Бак, – прошептала она, лучась от нежности к нему. – На каких-нибудь три дня.– Навсегда, – уверенно пообещал он, покрывая ее лицо поцелуями. – Я тебя больше от себя не отпущу.И они снова предались любви, и Фрэнси подумала, изнемогая от наслаждения, что, может быть, хотя бы отчасти, его слова окажутся правдой.Они не могли друг от друга оторваться. Вингейт выписался из «Крильона» и снял номер в отеле «Риц» на том же этаже, где жила Фрэнси. Таким образом, комната Фрэнси и ее роскошная постель превратилась в центр их маленькой вселенной. Время от времени они покидали свое убежище и вырывались на простор парижских улиц. Они сидели в кафе на левом берегу Сены, бродили по лабиринту узеньких улочек старого города, спорили о достоинствах той или иной картины в художественных галереях и обедали в крохотных уютных бистро, где хозяин являлся поваром, а его жена – официанткой и где никому не было до них никакого дела. Они могли сколь угодно долго сидеть, прижавшись друг к другу и сцепив под столом руки, перед графином красного вина и не думать о будущем.В эти длинные вечера она рассказала Баку о своей жизни, не утаив ничего, и ждала от него осуждения или оправдания. Но он только посмотрел на нее с любовью и сказал:– Бедняжка Фрэнси, тебе пришлось столько пережить, но именно тяжесть пережитого сделала тебя сильной. Надеюсь, что в будущем тебя не ждут новые тяжелые испытания.В последнюю ночь, которую они провели вдвоем, Бак наблюдал, как Фрэнси расчесывала волосы. Они блестели, словно дорогой атлас, и он, любовно поглаживая золотистые пряди, попросил:– Обещай мне, что никогда не обрежешь их. Они похожи на струящийся золотой дождь.Сапфировые глаза Фрэнси затуманились, и она, печально взглянув на Бака, промолвила:– Я обещаю.Бак должен был уехать в шесть утра, чтобы успеть на шербурский поезд. Но и он, и Фрэнси знали, что отъезд Бака – это больше, чем просто возвращение на родину, – это возвращение к действительности. Они провели ночь без сна, не выпуская друг друга из объятий, боясь потерять хотя бы мгновение из отпущенного им ничтожного отрезка времени. И хотя пока они были еще вместе, расставание уже распростерло над ними свои печальные мягкие крылья, и Фрэнси обреченно подумала, что это, должно быть, навсегда.– Я не могу покинуть тебя, – без конца повторял Бак. – Разве ты не понимаешь, Фрэнси? Моя жизнь с Марианной насквозь лжива – ей наплевать на меня, а мне – на нее. У меня не было ничего подобного с другими женщинами. До сих пор я просто не знал, что такое счастье. Пожалуйста, скажи, что ты останешься со мной. Я получу развод, и мы поженимся – только скажи мне «да». Мы купим дом в Вашингтоне, и я буду заботиться о тебе и любить тебя до конца своих дней.Все ее существо стремилось навстречу ему. Ей так хотелось верить во все, что он говорил. Она была уже готова представить себе всю прелесть их совместной жизни. Если и в самом деле его брак с Марианной давно исчерпал себя, то почему она не может надеяться?.. Но она вдруг вспомнила, что Бак был крупной величиной в мире политики – он был человеком, который стремился занять самый высокий пост в стране, и развод мог погубить его карьеру. Тем более что ее все считали женщиной с предосудительным прошлым.Она попыталась закрыть его рот поцелуями и не слушать, что он говорит, а сама про себя считала последние минуты перед расставанием. И вот время отъезда неумолимо приблизилось. Фрэнси лежала обнаженная на кровати и наблюдала, как он собирает вещи. Ей хотелось только одного – не разрыдаться в самый последний момент, да еще она внушала себе, что должна не ругать судьбу, а, наоборот, быть ей благодарной за испытанное – пусть и краткое – счастье.Вещи Бака уже снесли в холл, и Фрэнси слышала через неплотно закрытую дверь, как он что-то говорил в коридоре носильщику. Потом послышались шаги, и он снова появился в дверях. Он был таким же, как в первый день их знакомства, – красивым, хорошо одетым, уверенным в себе – человеком с большим будущим. У Фрэнси на глаза навернулись слезы.Она приподнялась на постели и встала на колени среди разбросанных простыней, прикрывая наготу одной из них. Она ждала прощания, – и вот он шагнул к ней и, обмотав руки ее золотистыми волосами, словно цепями, которые приковывали его к ней все это время в Париже, приблизил ее лицо к своему.– Не думай, что это конец, Фрэнси, – пообещал он, пронизывая ее взглядом. Потом, отпустив ее и повернувшись на каблуках, быстро вышел из комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71