Но теперь она не ощущала одиночества, ведь у нее подрастала Фрэнси. Однако прошло еще шесть месяцев, но, несмотря на еженощную близость с мужем, она так и не могла сообщить ему, что беременна. Долорес догадывалась, что тот начал терять терпение. Прошел год, и он повез жену к лучшему специалисту в Нью-Йорк, который, осмотрев ее, заявил, что она истощена.– Вы слишком уж стараетесь, – сказал он Гормену, – забудьте на время о детопроизводстве и положитесь на природу. Развлекайте супругу, уделяйте ей побольше душевного тепла, пусть она наконец расслабится…Гормен некоторое время раздумывал над словами медицинского светила, после чего дал телеграммы в свой банк и прочие учреждения Хэррисонов, сообщив, что будет отсутствовать в течение некоторого времени. Затем он забронировал каюты для новобрачных на корабле «Америка» и дал знать Долорес, что они отправляются в Европу.Он был уверен, что романтическое путешествие настроит Долорес на нужный лад и та, в конце концов, выполнит возложенную на нее миссию. Они пересекли Атлантику, побывали в Париже, Лондоне, Риме и Венеции, но через восемь месяцев странствий Гормен понял, что его надежды не оправдались. Дела настоятельно требовали его присутствия в Сан-Франциско, а Долорес так и не забеременела. Но вот на обратном пути чудо свершилось. Долорес сразу поняла, что с ней произошло, – сыграла роль интуиция, столь развитая у всякой женщины, – но она ничего не сказала мужу, пока окончательно не уверилась. Торжественная новость грянула на Гормена, подобно грому, несколько недель спустя после возвращения в Сан-Франциско, когда Долорес завтракала вместе с мужем.Выслушав жену, Гормен уставился на нее, едва не открыв рот, а его заросшее бородой лицо даже порозовело от удивления и удовольствия.– Ты уверена? – с нетерпением переспросил он. Она стыдливо кивнула:– Абсолютно. Я даже успела побывать у доктора Венсона, и он подтвердил.– Ты себя нормально чувствуешь? У тебя все в порядке? Она вздохнула, встретившись взглядом с его требовательными светло-голубыми глазами:– Все в полном порядке, Гормен. Я лишь молю Бога, чтобы на этот раз родился мальчик, которого ты так ждешь.– Уверен, что так и будет, – сказал Гормен, который ни секунды не сомневался, что судьба не посмеет сдать ему дурные карты во второй раз.Фрэнси и Долорес снова отправились на ранчо еще на шесть месяцев благословенного одиночества и тишины, но время пролетело слишком быстро, и располневшая, словно холеная кошка, Долорес снова была водворена в свои апартаменты на первом этаже, а Фрэнси отправилась в ссылку в детскую на третий этаж.За кукольной красивостью трехлетней Фрэнси скрывался весьма острый ум. Когда они укрывались от всего мира на ранчо, Долорес заставила ее выучить алфавит, и теперь, сидя в детской и скучая, девочка самостоятельно научилась складывать буквы и даже читать отдельные слова в детских книжках. Она могла считать до десяти и умела завязывать собственные ботинки, хотя не всегда надевала их как следует, и путала, где левый, а где правый. Ее глаза приобрели глубокий голубой цвет, лицо вытянулось в очаровательный мягкий овал, а светлые волосы няньки заплетали в толстые косички и укладывали вокруг головы. Впрочем, ее отец виделся с девочкой всего раз в день – в шесть часов вечера, когда горничная Клара отводила Фрэнси к нему, чтобы та пожелала папочке спокойной ночи.К этому торжественному моменту ребенка мыли, тщательно причесывали и одевали в платьице, покрытое от воротничка до подола кружевными воланами. Если Долорес находилась рядом с мужем, она первая принимала Фрэнси в свои объятия, ласкала и целовала девочку, и лишь потом та приближалась к креслу, на котором восседал отец.– Доброй ночи, папочка, – произносила Фрэнси нежным голоском, делая несколько неуклюжий реверанс.– Доброй ночи, Франческа, – ответствовал Гормен, на секунду отрываясь от вечернего издания «Сан-Франциско кроникл». А затем горничная брала ее за руку и вела из большой и пышной комнаты назад в привычную и уютную детскую. Глава 4 Со дня рождения младшего брата жизнь Фрэнси резко переменилась. По решению отца ее перевели из просторной детской в небольшую комнатушку на четвертом этаже, рядом с лестницей для прислуги. Детскую же заново покрасили, сменили ковры и шторы и торжественно установили новую колыбель, целиком сделанную из серебра.Фрэнси впервые увидела младенца в праздник крещения, когда все домочадцы собрались в огромном зале на первом этаже, демонстрируя свою лояльность свежеиспеченному инфанту. Виновник торжества, окутанный десятками ярдов кремовых кружев, едва был виден из своего кружевного узла, гордо декорированного голубой шелковой ленточкой. Однако всю церемонию он не прекращал кричать, и его сморщенное личико приобрело темно-красный цвет.Так уж вышло, что мальчик, даже выйдя из младенческого возраста, сохранил за собой незаконно захваченную при рождении территорию и самодержавно продолжал царить в детской, окруженный раболепными сиделками, няньками и медицинскими сестрами, нанятыми Горменом с единственной целью – выполнять малейшие прихоти и следить за здоровьем Гормена Хэррисона-младшего, как стал именовать отец маленького Гарри. Фрэнси же так и осталась в маленькой комнатке у черного хода.Комнатка выходила окнами на север, и в ней было темновато, но девочка не возражала, поскольку из своего жилища она могла через окно наблюдать за конюшней и за лошадьми, которых очень любила. Фрэнси часами следила, как лошадей чистят, запрягают в экипажи, а заодно слушала разговоры конюхов и домашних слуг, когда они выходили покурить сигару на свежем воздухе или развесить выстиранное белье.Однажды, когда Клара, приставленная к Фрэнси горничная, застала ее наполовину свесившейся из окна и с любопытством внимающей праздной болтовне прислуги, она забила тревогу.– Хозяин, не в укор вам будет сказано, но не дело, чтобы малышку держали в комнатушке с окнами во двор, – выпалила Клара, набравшись смелости и заглянув в кабинет Гормена, когда он работал там вечером.– Это почему же? – спросил тот рассеянно, не отрывая глаз от разложенных перед ним бумаг.– Ну как же, комната слишком мала, сэр. К тому же там темно и душно, а вот сегодня ребенок едва не выпал из окна. Эта комната предназначена для слуг, а не для хозяйской дочери, сэр, – завершила она свою речь, исполненная гордости за свое положение горничной, приближенной к господским детям.– Предоставьте мне судить о том, что подобает, а что не подобает в моем доме, – холодно бросил Гормен. – Я дам соответствующие инструкции Мейтланду и прикажу ему рассчитать вас до конца текущего месяца с тем, чтобы вы могли подыскивать себе новое место.– Рассчитать меня, сэр? – Клара была совершенно ошеломлена. – Но я… я не могу уйти отсюда… Кто же тогда будет заботиться о Мисс Фрэнси?– Полагаю, любой мало-мальски обученный слуга в состоянии проследить за трехлетним ребенком. К тому же под вашим руководством она стала, на мой взгляд, слишком дерзкой. Будьте добры, когда будете выходить, не хлопайте слишком сильно дверьми.Фрэнси долго и с чувством махала вслед Кларе из окна библиотеки, когда ее любимая горничная, прижимая к груди свой нехитрый скарб, упакованный в соломенную корзину, и, глотая слезы, покидала Ноб-Хилл. На следующий день в комнату Фрэнси пришел рабочий и установил на окне железные решетки. «Для ее же собственной безопасности», – как выразился отец.Долорес в течение целого года после родов не покидала своих комнат и не совсем ясно себе представляла, что в действительности происходит в доме. Когда отца не оказывалось в доме, Фрэнси старалась находиться поблизости от спальни матери, наблюдая за вереницей докторов и медицинских сестер. Но стоило ей увидеть, что мать осталась в одиночестве, как Фрэнси тихо проскальзывала в комнату и бежала к изголовью Долорес. Большей частью глаза матери оставались закрытыми, и она лежала тихо, подобно тряпичной кукле Фрэнси. Но иногда она поднимала голову от подушек и улыбалась дочери.– Подойти ко мне, деточка, – говорила она, когда ей становилось получше, и слабой рукой утрамбовывала место на постели, чтобы девочка могла присесть. Раньше рядом с ней на этом месте спал Гормен, но с тех пор как Долорес заболела, он перебрался в собственную комнату, находившуюся в другом конце холла.– Как поживаешь, крошка? – обыкновенно спрашивала Долорес, поглаживая дочь по светлым кудряшкам, которые потеряли свой праздничный вид, потому что, кроме Клары, никто не умел так тщательно заплетать косички и правильно их укладывать. Да и мыли ей головку тоже теперь не слишком часто, поскольку у слуг хватало своих дел, а собственной горничной после Клары у Фрэнси так и не появилось.Фрэнси казалось, что в комнате матери по-прежнему пахнет цветами, особенно любимыми Долорес лилиями из долины, где находилось ранчо, поэтому рядом с матерью она чувствовала себя беззаботно и уютно, укрытая кремовым шелковым одеялом.– Тебе лучше, мамочка? – спрашивала Фрэнси, всем своим видом демонстрируя, насколько она жаждет выздоровления Долорес.– Ну, конечно, дорогая. Скоро я совсем поправлюсь и стану о тебе заботиться, – отвечала Долорес с улыбкой, хотя ее глаза оставались печальными.– Мама, а что такое чахотка? – как-то раз серьёзным голосом осведомилась Фрэнси.– Где ты услышала это слово? – в голосе матери внезапно зазвенел металл, и девочка с испугом отодвинулась от нее.– Так говорят дяди доктора. А разве это плохое слово? Долорес грустно улыбнулась:– Нет, я бы не сказала. Просто так называется болезнь.– Это та самая болезнь, которая живет у тебя внутри, мамочка? – обеспокоенно спросила Фрэнси, снова придвигаясь к матери.– Пожалуй, так… Да, думаю, что у меня внутри живет чахотка. Но только совсем маленький кусочек, – и Долорес снова улыбнулась, стараясь показать дочери, что дела обстоят не слишком плохо. – Чахотка – не очень опасная болезнь. Что-то вроде длинного-предлинного гриппа. А ты ведь знаешь, насколько слабеет человек, когда болеет гриппом. И не только слабеет, а даже капельку глупеет.– Ну и хорошо, – вздохнула Фрэнси с облегчением. – Значит, ты скоро поправишься и мы опять поедем на наше ранчо.– Обязательно поедем, дорогая!– Когда, мамочка, когда? – воскликнула Фрэнси и от радости запрыгала на кровати.– Ну, когда-нибудь… скоро… – ответила Долорес с тем знакомым каждому ребенку сомнением в голосе, которое чаще всего означает, «вероятно, никогда».Прошло еще два года, прежде чем Фрэнси поехала на ранчо, да и то только потому, что ее мать умирала.Хотя врачи никогда не говорили Долорес правду о ее состоянии, она сама стала догадываться, поскольку слабела с каждым днем. Лежа ночью без сна в кровати, с трудом дыша и покрываясь обильным потом, Долорес часто возвращалась мыслями к дивным месяцам, проведенным ею на благословенном ранчо вместе с дочерью, и понимала, что это были лучшие месяцы ее замужней жизни.Однажды днем ее пришел навестить Гормен. За последние два года он заметно набрал вес, у него наметилось брюшко, волосы на висках слегка засеребрились, однако борода по-прежнему была темно-русого цвета и важно лежала на полосатом жилете. Он вошел в спальню жены вместе со своими любимыми породистыми собаками, с которыми никогда не расставался, и выглядел весьма импозантно. Долорес с волнением посмотрела на монументальную фигуру мужа. Она все еще опасалась его гнева, и ей пришлось собрать в кулак все свое мужество, чтобы попросить его разрешения отправиться с Фрэнси на ранчо.На удивление, Гормен с легкостью согласился.– Так будет лучше для мальчика, – сказал он. – Когда больная женщина постоянно живет с ребенком бок о бок, его тонкая психика постепенно травмируется, а это может отразиться на его будущности.– Но Гарри только три года, – слабо запротестовала Долорес, а на ее глазах выступили слезы. Впрочем, Гормен был не в состоянии осознать их жестокость. Он не в состоянии понимать такие вещи. Как может мать причинить ему зло?– Бьюсь об заклад, что он понимает. Ни один нормальный парень не захочет подолгу оставаться в комнате с больным. И зачем сгущать краски? Ты же не умираешь, Долорес. Врачи считают, что у тебя все обстоит более или менее нормально. Просто тебе необходимо продолжить курс лечения новым препаратом. Поезжай на ранчо, свежий воздух будет полезен для тебя. Твоя сиделка поедет вместе с тобой, а я договорюсь с доктором Венсоном, и он будет навещать тебя раз в неделю. Я прикажу Мейтланду все устроить как следует.– Я бы хотела, чтобы и Гарри был там со мной, – проговорила Долорес, храбро встретив холодный вопрошающий взгляд мужа. – Свежий воздух полезен и для него тоже…– Как, ты хочешь забрать с собой моего сына? – Гормен, казалось, был удивлен, что подобная мысль вообще могла прийти ей в голову. – У тебя ничего не выйдет. Девочка пусть отправляется с тобой, но Гарри останется здесь.– Гормен, ну, пожалуйста, я умоляю тебя, – и Долорес сжала его сильные пальцы своими холодными руками. – Дай мне побыть с сыном, хотя бы недолго.– Я привезу его с собой, когда мы решим тебя навестить, – торопливо пообещал тот. – Он приедет попозже, когда вы окончательно устроитесь на месте. Договорились?Затем он извлек из жилетного кармана тяжелый золотой полухронометр, быстро взглянул на циферблат и объявил:– У меня назначена встреча, дорогая. Вернусь поздно, поэтому не жди меня. Мейтланд проследит, чтобы горничные упаковали твои вещи.Фрэнси была счастлива. Да и ее мать, как всегда на ранчо, посвежела, щеки ее покрылись ярким румянцем, глаза засияли, а к волосам вернулся здоровый блеск.Фрэнси дала себе слово, что будет заботиться о маме и ухаживать за ней. Ей уже исполнилось шесть лет, но она казалась старше, поскольку была высокого роста, хотя и чрезмерно худа. Худоба Фрэнси являлась расплатой за постоянное недоедание дома. Дело в том, что шеф-повар Хэррисонов готовил великолепные блюда для Гормена и его многочисленных гостей, а также изысканные деликатесы для Долорес, дабы поддержать ее угасающий аппетит. Медсестры и няньки, обслуживавшие Гормена Хэррисона-младшего, готовили специальные витаминизированные блюда для него. У прислуги имелся свой собственный повар, который обслуживал слуг, конюхов и горничных, обедавших обыкновенно в особом помещении. Но вот Фрэнси, странным образом, не подпадала ни под одну из всех этих категорий. Она вечно оказывалась в неком пустом пространстве между колес хорошо смазанной и отлаженной машины, именуемой хозяйством большого дома. Шеф-повар постоянно вежливо, но настойчиво выпроваживал девочку с кухни, полагая, что ее уже накормили в детской, а сиделки и сестры не пускали в детскую, поскольку Гормен как-то заметил, что Фрэнси больше пристало есть со взрослыми в столовой внизу. Таким образом, часто бывало так, что, съев скромный завтрак, состоящий из молока и булочки, девочка оставалась голодной в течение целого дня, и дело дошло до того, что ей приходилось совершать набеги на кухню и воровать, что плохо лежит.На ранчо все было совсем по-другому. Повар не мог надышаться на нее и готовил ее любимые яства – жареного цыпленка и мороженое, горничная часто купала ее и мыла голову, а волосы можно было потом сушить на улице, и от хорошего ухода они снова заискрились, словно дорогой атлас. Самое же главное – ей была предоставлена полная свобода, и она, скинув высокие башмаки на шнурках, бегала босиком по траве, играла, как ей заблагорассудится, шумела и вообще делала, что хотела, вместо того, чтобы вести себя подобно тихой пугливой мыши, к чему ее постоянно призывал отец. Дело в том, что Фрэнси совсем не походила на мышь, она была вылеплена из другого теста, поэтому на ранчо девочка бесилась от души и затихала только, когда очень уставала.Она катала мать по зеленой траве в неуклюжем кресле на колесиках и болтала, не переставая, обо всем, что видела вокруг: о кроликах, без всякой опаски шнырявших под ногами, или стаде овечек, мирно двигавшемся на водопой без всякого пастуха, или старых платанах, так странно шумевших листвой, что казалось, будто это шумит падающий с высоты горный ручей. А когда наступал вечер, Фрэнси доставала из шкафчика тяжелый серебряный гребень и становилась за спинкой материнской каталки. Она неторопливо вынимала из темных волос Долорес булавки и долго, медленно расчесывала ее волосы, добиваясь привычного, знакомого с детства, тусклого блеска вороненой стали. Такой массаж могла бы сделать и горничная, но только одной Фрэнси удавалось избавить Долорес от физической боли и успокоить душу.Летние дни тянулись долго, солнце светило жарко, и жизнь казалась беззаботной и легкой, но самое приятное развлечение было еще впереди – однажды приехал доктор Венсон, но не один. Он привез с собой щенка – маленькую сучку из последнего помета великой Грейт Дейн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71