Серые брюки, носки, темно-коричневые ботинки и в дополнение к ним веревка. Рубашка, галстук, недавно купленный блейзер (и, прямо скажем, отнюдь не дешевый). Но какое это имеет значение? Если он убьет меня, Дженни получит все остальное. Я не стал менять завещание.Тревор Динсгейт переключил свое внимание на человека, стоявшего у меня за спиной.— А теперь слушай, — приказал он, — и не ворчи. Возьми эти два куска веревки и привяжи один к его левой руке, а другой — к правой. И проследи, как бы он чего не выкинул.Он поднял ружье так, чтобы я смог увидеть дуло. Если он выстрелит отсюда, подумал я, то угодит прямо в своих подручных. Но в общем-то сцена мало походила на кровавую разборку. Подручные начали привязывать куски веревки к моим запястьям.— Да не левое запястье, дурак ты этакий, — с досадой произнес Тревор Динсгейт. — Оно само отскочит. Пошевели своими чертовыми извилинами. Привяжи повыше, над локтем.Подручный последовал его указаниям, крепко затянул узел и небрежно приподнял тяжелый металлический брус. Он подтащил брус поближе, очевидно, предположив, что, если мне удастся освободиться и я сразу наброшусь на него, будет чем отбиваться.Железный лом... Внезапно меня осенило, и в голове зашевелились мерзкие мысли. Был тут и еще один негодяй, знавший, как меня можно больнее всего ударить. Он и прежде имел со мной дело. Когда-то он расшиб мою и без того почти вышедшую из строя руку кочергой. От удара она превратилась в груду переломанных костей и сухожилий, и ее пришлось ампутировать. Я до сих пор не мог оправиться от страшной травмы и продолжал страдать, но лишь сейчас по-настоящему понял, как дорожил протезом. Мускулы, действовавшие с помощью электродов, по крайней мере, создавали впечатление нормально работавшей руки. Если их уничтожат, я лишусь даже этого. А что касается локтя, то, если бы он хотел превратить меня в полного инвалида, лучшего орудия, чем железный лом, просто не придумаешь.— Вам не нравится, мистер Холли, я не ошибся? — проговорил Тревор Динсгейт.Я повернул голову и взглянул на него. Его лицо засияло от удовольствия, да и в голосе прозвучала откровенная радость и, кажется, облегчение.Я вновь промолчал:— Вы вспотели, — заметил он и отдал новый приказ своим подручным. Развяжите ему веревку на груди. Только поаккуратнее, и подержите веревки на руках.0ни распутали узел и сняли веревку с моей груди. Но возможностей для побега это не прибавило, и я не почувствовал себя свободнее. Они страшно преувеличивали мою способность к сопротивлению.— Ложитесь, — сказал он мне, и, поскольку я подчинился отнюдь не сразу, Тревор Динсгейт повернулся к подручным и скомандовал:— Столкните его вниз.Так или иначе мне пришлось лечь на спину.— Я не хочу вас убивать, — проговорил он. — Я мог бы вышвырнуть куда-нибудь ваш труп, но в таком случае возникнет слишком много вопросов. Я не стану рисковать. Но если я не убью вас, то должен заставить замолчать. Раз и навсегда.Я был готов, что они меня прикончат, и не понимал, как еще он сможет вывести меня из игры. Я рассуждал попросту глупо.— Разведите его руки в стороны, — сказал он. На меня всей тяжестью навалился какой-то здоровенный тип и взял за левую руку. Я повернул голову, стараясь удержаться от стонов и слез.— Да не эту, болван, — прикрикнул на него Тревор Динсгейт. — Другую.Правую. Отведи ее в сторону.Подручный, стоявший справа, схватил веревку и потянул ее так, что моя рука дернулась и отодвинулась от тела.Тревор Динсгейт подошел ко мне и опустил ружье. Черное дуло оказалось направленным прямо в мою правую руку. Потом он осторожно опустил ствол еще на дюйм. Я почувствовал холод и тяжесть железа всеми костями, нервами и сухожилиями.Щелкнул затвор. Один выстрел из ружья двенадцатого калибра превратит мою руку в кровавое месиво.От страха у меня на лбу выступил холодный пот.Что бы там ни говорили, я не раз испытывал настоящий страх. Не страх перед какой-либо лошадью или перед скачками, не страх упасть и разбиться и даже не страх обычной боли. Нет, я боялся унижения, отверженности, беспомощности, неудачи и тому подобного.Но весь пережитый в прошлом страх не шел ни в какое сравнение с нечеловеческим, безумным напряжением этой минуты. Оно легко могло разорвать меня на части, утопить с головой, затянуть в трясину ужаса, погубить истерзанную стонами отчаяния душу. Я собрался с силами и, ни на что не надеясь, постарался этого не показывать.Он неподвижно стоял и следил за мной. Секунды показались мне бесконечными.Никто не проронил ни слова. Я ждал и готовился к худшему.Потом он глубоко вздохнул и произнес:— Как видите, я мог бы прострелить вам руку. Работа нехитрая. Но, наверное, я этого не сделаю.Не сегодня.Он немного помолчал и осведомился:— Вы меня слушаете?Я чуть заметно кивнул. В глазах у меня двоились и троились ружейные дула.Он заговорил спокойнее, серьезнее, тщательно взвешивая каждое слово.— Обещайте мне, что отцепитесь и прекратите совать нос в мои дела. Что вы больше не встанете на моем пути. Завтра утром вы вылетите во Францию и пробудете там до скачек в Гинеях. После этого можете делать все, что угодно. Но если вы нарушите обещание, то я вас отыщу, а от вашей правой руки и обрубка не останется. Уж поверьте, я знаю, что говорю. Рано или поздно, но я свое слово сдержу. Вы от меня никуда не скроетесь. Поняли?Я снова кивнул. Я чувствовал ружье, словно оно было раскаленным. Не дай ему это сделать, Боже, взмолился я. Не дай ему это сделать.— Обещайте мне. Скажите. Я сглотнул. В горле запершило. Смогу ли я выговорить хоть одно слово? Я сипло произнес:— Обещаю.— Что вы от меня отцепитесь?— Да.— Что вы больше не будете меня преследовать?— Нет, не буду.— Что вы вылетите во Францию и останетесь там до скачек в Гинеях?— Да.Он замолчал. Очередная пауза тянулась, как мне представлялось, сотню лет.Я оперся на здоровое запястье, приподнялся и поглядел на его идеально вычищенные ботинки.Наконец он убрал от меня ружье. Разрядил его. Вынул патроны. Я опять ощутил дурноту.Динсгейт присел на корточки, расправив отглаженные брюки, и пристально всмотрелся в мое застывшее лицо и ничего не выражавшие глаза. Я почувствовал, как по моей щеке скатились капельки пота. Он с мрачным удовлетворением кивнул.— Я знал, что вы этого не выдержите. Да и никто бы не смог. Мне незачем вас убивать.Он вновь поднялся и выпрямился, словно стряхнул с себя тяжелый груз. Потом сунул руки в карманы и начал что-то искать.— Вот ваши ключи. Ваш паспорт. Чековая книжка и кредитные карточки. — Он швырнул их на сноп соломы и приказал подручным:— Развяжите его и отвезите в аэропорт. В Хитроу. Глава 8 Я вылетел в Париж и остановился в отеле аэропорта. Там я и провел все время. У меня не хватало ни сил, ни желания искать себе другое пристанище. Я просидел в номере пять дней и с утра до вечера глядел в окно, наблюдая за прилетающими и улетающими самолетами.Я был в шоке. Я чувствовал себя больным, сбившимся с пути, опрокинутым навзничь, оторванным от собственных корней. Я погрузился в глубокую депрессию и презирал себя за это. Я знал, что на сей раз действительно струсил и сбежал.Я убеждал себя, что у меня не оставалось иного выбора и я должен был дать обещание Динсгейту, когда он выдвинул свои ультиматум. В противном случае он бы, не колеблясь, меня прикончил. Я мог бы сказать себе, как постоянно делал, что подчиниться его требованиям меня заставил здравый смысл. Но когда его подручные отвезли меня в Хитроу и сразу уехали, я уже добровольно купил билет, дождался рейса и проследовал к трапу вместе с другими пассажирами.Там не было вооруженной охраны, и мне никто не угрожал. Да, Динсгейт сказал правду — я бы не смог жить, лишившись второй руки. Ставка оказалась непомерно высокой, и я бы не решился рисковать. От одной мысли об этом меня бросало в пот.Время шло, но чувство полной опустошенности и омертвения не ослабевало, а, напротив, усугублялось.Какая-то часть моего существа продолжала по привычке действовать: я ходил, разговаривал, заказывал кофе, мылся в ванной. Но в другой его части господствовали боль и смятение Я ощущал, что за несколько роковых минут, проведенных в амбаре, во мне что-то непоправимо сломалось.К сожалению, я слишком хорошо понимал причину собственной слабости. Знал, что, не будь я столь горд, пережитое не смогло бы нанести мне такой сокрушительный удар.Я был вынужден признать, что оценивал себя неверно. Это открытие перевернуло все мои представления и сделалось чем-то вроде психологического землетрясения. Неудивительно, что я почувствовал, как разваливаюсь на куски.Я не знал, удастся ли мне это выдержать.Мне хотелось лишь одного — забыться сном и немного успокоиться.В среду утром я подумал о Ньюмаркете и о надеждах на успех скачек в Гинеях.Я подумал о Джордже Каспаре, который устроил проверку для Три-Нитро и с гордостью продемонстрировал лошадь в блестящей форме, а потом клялся, что на этот раз неприятные сюрпризы полностью исключены. Подумал о Розмари с ее взвинченными нервами, желавшей, чтобы лошадь непременно победила, и знавшей, что этому не бывать. Подумал о Треворе Динсгейте, которого никто не подозревает, о том, как он упорно пытается погубить, наверное, лучшую лошадь в королевстве.Я мог бы остановить его, если бы постарался.Среда стала для меня поистине черным днем, когда я понял, что такое отчаяние, одиночество и чувство вины.На шестой день, утром в четверг, я спустился в холл и купил английскую газету.Лошади участвовали в юбилейных, двухтысячных скачках в Гинеях, как и было условлено.Три-Нитро, бесспорный фаворит этих скачек, начал забег... и пришел к финишу последним.Я расплатился по счетам и отправился в аэропорт. Самолеты летали по всем маршрутам, в любые концы света, и мне не составило бы труда скрыться. Честно признаться, я мечтал о побеге. Но от себя никуда не убежишь, проблемы останутся с тобой — это старая и проверенная истина. В конце концов я просто должен был вернуться.И если я вернусь вот таким «раздвоенным», то мне постоянно придется существовать в двух измерениях. Я стану вести себя как ни в чем не бывало, чего от меня и ждут: думать, водить машину, говорить и продолжать свою жизнь. Ведь возвращение подразумевает именно это.Оно также подразумевает, что я сумею справиться с собой. Иными словами, я докажу, что по-прежнему могу действовать, хотя в душе у меня полный хаос.Я подумал, что мне еще повезло и при другом исходе событий я лишился бы не только руки Для руки так или иначе найдется замена — протез, способный брать предметы и не пугать окружающих. Но если разрушена твоя душа, то сделать уже ничего нельзя.Если я вернусь, то попытаюсь.А если не сумею добиться, чего хочу, то зачем мне возвращаться?Я долго размышлял, покупать ли мне билет в Хитроу.Я прилетел в полдень, позвонил в «Кавендиш», попросил служащего извиниться от моего имени перед адмиралом за то, что я не сдержал обещания и не явился на ленч в назначенный срок, и поехал домой на такси.В холле, на лестнице и на площадке все выглядело как обычно и в то же время показалось мне совершенно иным. Но на самом деле изменился я. Я вставил ключ в замочную скважину, повернул его и вошел.Я полагал, что в квартире пусто, но не успел захлопнуть дверь, как услыхал шорох в гостиной, а затем до меня донесся голос Чико:— Это вы, адмирал?Я не ответил. Вскоре в прихожую высунулась голова, а затем напарник предстал передо мной целиком и полностью.— Ты? Где это ты пропадал? — проговорил он, но в общем-то был доволен, увидев меня.— Я же послал тебе телеграмму.— Ну, конечно. Она здесь, на полке. «Уезжай из Ньюмаркета, возвращайся домой. Меня не будет несколько дней, Позвоню». Что это за телеграмма?Отправлена из Хитроу утром в пятницу. Ты решил отдохнуть?— Да.Я прошел мимо него в гостиную. Она-то как раз выглядела непривычно.Повсюду валялись папки с документами и листы бумаги. Их предохраняли от ветра поставленные на пол кофейные чашки и блюдца.— Ты смылся, даже не предупредив меня, — заявил Чико. — Раньше ты никогда так не поступал и сообщал, даже если уезжал куда-то на ночь. Все твои запасные батарейки остались тут. А значит, у тебя целых шесть дней не двигалась рука.— Давай выпьем кофе.— К тому же ты не взял ничего из одежды и не захватил бритву.— Я остановился в отеле. Там есть бритвы, если тебя это интересует. А что у нас за бардак?— Письма по поводу полировки.— Что?— Ты же знаешь. Письма по поводу полировки. Ну, из-за которых у твоей жены начались неприятности.— А...Я смерил его невыразительным взглядом.— Чего ты хочешь? — спросил Чико. — Тосты с сыром? Я проголодался.— Да и я не откажусь. — Это показалось мне нереальным. Впрочем, мне все казалось нереальным.Он отправился на кухню и занялся готовкой. Я вынул из протеза отслужившую свой срок батарейку и вставил новую. Пальцы начали открываться и закрываться, как прежде. Мне недоставало этого всю неделю куда больше, чем я представлял.Чико принес тосты с сыром. Он взял себе, а я посмотрел на мою порцию.Наверное, мне лучше ее съесть, подумал я, но у меня не было сил даже на это.Кто-то вставил ключ и принялся открывать дверь Наконец я услышал из холла голос моего тестя.— Он не явился в «Кавендиш», но, по крайней мере, прислал телеграмму.Когда Чарльз вошел в комнату, я сидел к нему спиной, и Чико кивком головы указал ему на меня.— Он вернулся, — сообщил Чико. — Вот наш мальчик, собственной персоной.— Привет, Чарльз, — поздоровался я. Он обвел меня долгим, неторопливым взором. Весьма сдержанным и учтивым.— Ты знаешь, мы тут беспокоились. Я уловил в его голосе упрек.— Извините.— Где ты был? — поинтересовался он. Я понял, что не смогу ему сказать. То есть я отвечу ему, где именно, но, если он спросит почему, мне придется пойти на попятный. Значит, лучше ничего ему не говорить.Чико дружелюбно улыбнулся ему.— Сид решил перемахнуть через кирпичную стену, но без успеха. Он взглянул на часы.— Поскольку вы уже здесь, адмирал, то я могу отправиться к моим маленьким оболтусам и показать им, как лучше перебрасывать своих бабушек через плечо.Кстати, Сид, пока я не ушел — тут на подушечке у телефона лежат все записи для тебя.Тебя ждут два новых расследования по поводу страховок и относительно работы в охране С тобой желает встретиться Лукас Вейнрайт. Он звонил четыре раза. А Розмари Каспар так визжала в трубку, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Я там все записал. Ладно, пока, позже увидимся.Я чуть было не попросил его остаться, но он быстро попрощался и ушел.— Ты похудел, — заметил Чарльз.Это меня не удивило. Я вновь посмотрел на тосты с сыром и подумал, что возвращение домой подразумевает также и еду.— Не хотите попробовать? — предложил я. Он посмотрел на остывшие квадратики.— Нет, благодарю.Мне тоже не хотелось. Я отодвинул тарелку. И словно отключился на несколько минут.— Что с тобой случилось? — задал он вопрос.— Ничего.— На прошлой неделе ты появился в «Кавендише» свежий, как весенний ветер, — проговорил он. — Ты был полон жизни. У тебя даже глаза сверкали. А теперь, да ты только взгляни на себя.— Ладно, не надо, — отозвался я. — Не стоит меня рассматривать. Как ваши дела с открытками, продвигаются?— Сид...— Адмирал. — Я поднялся, пытаясь увернуться от его пронизывающего взора. Оставьте меня в покое.Он задумчиво помолчал, а затем произнес:— В последнее время ты занимался разной куплей-продажей. Неужели ты прогорел и остался без денег?Его слова изумили меня, и я обомлел от неожиданности.— Нет, — ответил я.— Ты был таким же подавленным, когда у тебя оборвалась карьера и начались нелады с моей дочерью Что же ты потерял на этот раз, если не деньги? Что может быть хуже... или еще хуже?Я знал ответ. Я выучил его в Париже, мучаясь от стыда. В моем сознании отчетливо обозначилось слово «мужество», и я испугался, вдруг оно дойдет до него по каким-то неведомым каналам, даже если я не скажу ни слова.Но, похоже, этого не случилось. Он по-прежнему ждал моего отклика.Я перевел дыхание и с подчеркнутым безразличием произнес:— Шесть дней. Я потерял шесть дней. Нам надо продолжить поиски Никласа Эша.Он неодобрительно и с горечью покачал головой, но принялся излагать мне, что он успел сделать.— Вот эта большая пачка открыток — от людей, чьи фамилии начинаются на букву "М". Я сложил их в алфавитном порядке и отпечатал список. Мне показалось, что мы сможем добиться результатов лишь в одном случае... Ты следишь за ходом моих рассуждений?— Да.— Я отправил список на аукционы Кристи и Сотби, как ты предложил, и умолял их помочь. Но в их каталогах список клиентов на букву "М" не совпадает с нашим.И я решил, что мы можем столкнуться с трудностями, когда будем сравнивать и отбирать. Ведь теперь масса конвертов проходит через компьютеры.— Вы основательно потрудились, — заметил я.— Мы с Чико сидели здесь целыми днями, отвечали на звонки и пытались выяснить, куда ты исчез. Твоя машина стояла в гараже, и Чико сказал мне, что ты никогда не уезжал без запасных батареек для протеза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30