Мои трое помощников приветствовали своего шефа, вернувшегося к повседневной работе, и я принялся учить Гикори — как учил Памелу Джейн перед Рождеством — набирать третью порцию стекла, такого горячего, что оно красное и полужидкое и собирается в огромную тяжелую каплю, которая так и норовит упасть на пол (или на ноги стеклодуву), если не успеть достаточно быстро перенести его на катальную плиту. Гикори уже умел опускать вытянувшуюся каплевидную массу в длинные кучки растертых в пыль красок, прежде чем вернуть стекло в жар печи, чтобы снова разогреть его до рабочей температуры. Я показал ему, как правильно набирать стекло на конец стеклодувной трубки, как поднимать ее и как заставить стекло сохранять одну и ту же слегка вытянутую форму до тех пор, пока не изготовишь из него то, что хотел.
Гикори с тревогой наблюдал за этим довольно длительным процессом и наконец сказал, как Памела Джейн, когда она впервые попробовала сделать это, что повторить все с начала до конца он, пожалуй, не сможет.
— Все сразу и не надо. Попробуйте для начала набрать стекло в три приема. Набор в два приема вы уже освоили.
Набор — это порция расплавленной стекломассы, которую можно за один раз захватить из резервуара железной понтией. Набор, он же порция, может быть любого размера — все зависит от умения и силы стеклодува. Стекломасса довольно тяжелая, она требует от стеклодува незаурядной силы.
Из-за того, что в чемоданы туристов крупные вещи не помешаются, большинство изделий, продававшихся в «Стекле Логана», делалось самое большее из трех порций стекла. Памела Джейн, к своему великому огорчению, никак не могла освоить технику набирания и выдувания стекла. Из Айриша, невзирая на весь его энтузиазм, первоклассный стеклодув тоже никогда не выйдет. А вот у Гикори задатки были. Он легко двигался и, самое главное, не боялся.
Стеклодувы по большей части народ надменный, в основном потому, что их ремеслу так трудно выучиться. Вот и Гикори уже начал задирать нос. Но если он действительно освоит все секреты мастерства, его придется простить. Что до меня, мой дядюшка, сам надменный, как и все стеклодувы, заставил меня приучиться к смирению, смирению и еще раз смирению и не подпускал меня к печи, пока я не избавился от манеры «выставляться», как называл это дядя.
После смерти дяди я не раз испытывал искушение «повыставляться» и ужасно смущался, когда ловил себя на этом. Мне потребовалось лет десять на то, чтобы окончательно справиться с гордыней, однако на всякий случай придется следить за собой всю оставшуюся жизнь.
Айриш любил чай и приучил нас пить его огромными кружками, чтобы восполнить потери жидкости из-за жара от печи. Я жадно выхлебал свой, присел на ящик и весь день смотрел, как мой подмастерье упражняется. К вечеру Гикори сделал значительные успехи, невзирая на то что время от времени он выдыхался и усаживался отдыхать, а временами раздавалась отчаянная ругань, и по полу рассыпались осколки стекла.
Покупателей было немного, так что нашим занятиям никто особенно не мешал. К пяти часам унылого и холодного январского вечера я отослал своих трех помощников по домам и неохотно взялся: за бухгалтерию. Деньги, украденные на Новый год, оставили удручающую дыру в моем бюджете, но в целом год был удачный. Так что через некоторое время я со спокойной совестью отложил расчеты и взялся за книги, которые одалживал Мартину.
Из всех старинных кубков я больше всего люблю темно-алую чашу высотой в шесть с половиной дюймов, изготовленную около 300 года от Рождества Христова (давненько, если вспомнить, что на дворе уже двухтысячный год!). Она сложена из стеклянных пластин, соединенных замысловатым золотым каркасом (техника, которой пользовались до того, как изобрели выдувание), и при другом освещении кажется зеленой. Листая начальные страницы одной из книг, я наткнулся на фотографию этой чаши, полюбовался на нее, еще через несколько страниц улыбнулся, увидев сверкающее критское ожерелье из синего стекла с золотом, над которым я когда-то несколько дней бился, пытаясь разгадать его секрет. Я зевнул, расслабился, книга соскользнула у меня с колен и поехала на пол. Я едва успел ее подхватить.
Ругая себя за небрежность (книга была роскошно издана и могла попортиться от падения), я не сразу заметил тонкий бежевый конверт, упавший к моим ногам. Когда я его заметил, первоначальное изумление быстро сменилось любопытством. Я осторожно положил старую книгу, наклонился и подобрал конверт. Конверт выглядел новым. Похоже, он лежал между страниц и выпал, когда я ловил книгу.
Адрес на конверте был напечатан на принтере. Письмо было адресовано не мне, а Мартину Стакли, эсквайру, жокею.
Я не задумываясь вынул листок, лежавший внутри, и прочел:
«Дорогой Мартин!
Вы правы, так будет лучше всего. Я сам отвезу кассету на скачки в Челтнем в канун Нового года, как вы и хотели.
Эти сведения все равно что динамит.
Будьте осторожны.
Виктор Уолтмен Верити».
Само письмо тоже было отпечатано на принтере. Ни обратного адреса, ни телефона на конверте не значилось, но поверх марки на конверте просматривался размытый почтовый штемпель. Я долго рассматривал его через лупу, и в результате мне вроде бы удалось разглядеть буквы «ксет» вверху и «ево» внизу. Только дата читалась отчетливо.
Письмо было отправлено 17.12.99.
Семнадцатого декабря. Меньше месяца тому назад.
Значит, «ксет» и «ево»…
В Великобритании не так уж много городов и деревень, в названии которых встречается «кс». И единственное место, к которому подходили все буквы, что мне удалось разглядеть, был Эксетер в Девоне.
Позвонив в справочную, я узнал, что Виктор Верити в Эксетере действительно проживает. Равнодушный голос произнес: «Интересующий вас номер — …» Но когда я позвонил по указанному номеру, мне ответил не Виктор Верити, а его вдова. Ее дорогой Виктор скончался прошлым летом. Значит, это был не тот Верити.
Я снова позвонил в справочную.
— Очень жаль, — ответил голос в трубке без малейшего сожаления. — Другого Виктора Верити в районе Эксетера нет.
— Быть может, его номера просто нет в справочнике?
— Извините, подобной информации мы не даем.
Значит, либо Виктор Уолтмен Верити опустил письмо не рядом с домом, либо его телефона нет в справочнике.
Чертыхнувшись, я подумал, что, пожалуй, пора вернуться к бухгалтерии. Я неохотно взглянул в сторону компьютера — и тут меня осенило. Компьютер! Интернет!
Помимо всех прочих чудес, Интернет предоставляет возможность разыскать чей угодно адрес по имени. Главное — вспомнить нужный код. Я ввел свой код доступа в Интернет, набрал пароль, и машина тоненько загудела и заурчала, устанавливая связь. Я принялся перебирать в уме возможные направления поиска.
Через некоторое время в памяти всплыл адрес одного сайта, вроде бы подходящего. Я набрал не особенно надеясь на успех.
Но адрес оказался правильный.
Я принялся разыскивать Верити в Девоне. Добросовестный Интернет, просмотрев все данные, доступные на открытых сайтах (к примеру, списки избирателей), предоставил мне список из двадцати двух Верити, проживающих в Девоне. Но ни одного Виктора среди них не было.
Тупик.
Я поискал Верити в Корнуолле. Шестнадцать человек, но ни одного Виктора.
«Попробуем Сомерсет», — подумал я. По-прежнему ни единого Виктора Верити.
Уже собираясь прервать связь, я мельком просмотрел список и заметил, что в Тонтоне, в Сомерсетшире, в доме номер 19 по Лорна-террас проживает мистер Уолтмен Верити. «Почему бы и не проверить?» — подумал я.
Вооружась полученным адресом, я снова позвонил в справочную, но опять наткнулся на тот же вежливый барьер виртуального отсутствия. Этого номера нет в справочнике. Извините. Очень жаль.
В субботу покупателей было побольше, чем накануне, однако я то и дело возвращался мыслями к Тонтону и Виктору Уолтмену Верити.
Тонтон… Поскольку в воскресенье мне делать все равно было особенно нечего, я на следующее утро сел на поезд, идущий на запад, доехал до Тонтона и спросил, как найти Лорна-террас.
Каким бы я ни представлял себе Виктора Уолтмена Верити, действительность обманула все мои ожидания. Виктору Уолтмену Верити было пятнадцать лет.
Когда я позвонил в дом номер 19, мне открыла худощавая женщина в брюках, свитере и домашних шлепанцах, с сигаретой в руке и крупными розовыми бигуди в волосах. Лет тридцати с небольшим, а может, и лет сорока. Держалась она непринужденно — видимо, незнакомцы сюда заглядывали нередко.
— Э-э… миссис Верити?
— Да. А что?
Она невозмутимо затянулась сигаретой.
— Жена мистера Виктора Уолтмена Верити? Она рассмеялась.
— Нет. Я жена Уолтмена Верити. Виктор — это мой сын. Вик, тут к тебе пришли! — крикнула она через плечо в глубь узкого двухуровневого дома, и, пока мы ожидали появления Виктора Уолтмена Верити, миссис Верити оглядела меня с головы до кроссовок, продолжая тихонько хихикать себе под нос.
Виктор Уолтмен Верити бесшумно появился из коридора и воззрился на меня с любопытством, к которому, похоже, примешивалась легкая тревога. Он был одного роста со своей матерью, такого же роста, как Мартин. Темные волосы, светло-серые глаза и уверенность, свойственная подросткам, которые привыкли считать себя не глупее любого взрослого. Голос у него ломался, перескакивая от мужского к мальчишескому, и сквозь мягкие детские черты лица проступала взрослая угловатость.
— Что это ты натворил, а, Вик? — спросила его мать. — Чертовски холодно тут, — сказала она мне. — Может, зайдете?
— Э-э… — неопределенно протянул я. В последнее время я куда больше боялся неожиданностей, чем холода. Однако хозяйка не стала ждать ответа — она обогнула мальчика и ушла. Я вынул из кармана письмо, адресованное Мартину. Тревога на лице юного Виктора тотчас же взяла верх над любопытством.
— Мартин Стакли умер! — воскликнул он. — А вы кто такой?
— Я друг Мартина Стакли.
— А-а. — Его лицо сделалось непроницаемым. — Ну да, понятно. А что вы хотели?
— Ну, во-первых, — напрямик сказал я, — я хотел бы принять приглашение твоей матери.
— То есть?
— Зайти погреться.
— А-а, понял! Теплее всего на кухне.
— Показывай дорогу.
Виктор пожал плечами, закрыл за мной дверь и повел меня мимо лестницы в сердце всех подобных домов, в место, где, собственно, и проходит жизнь. Посреди кухни стоял обеденный стол, застеленный цветной клеенкой, вокруг стола — четыре разномастных стула. На кухонном столе царил хаос. В углу на шкафчике стоял телевизор, на полках шкафчика красовалась немытая посуда, пол был оклеен клетчатой виниловой плиткой.
Невзирая на беспорядок, кухня была свежеокрашена и не производила впечатления особенно грязной. Преобладающим цветом был желтый.
Миссис Верити раскачивалась на одном из стульев и затягивалась сигаретой с такой жадностью, словно питалась дымом.
— У нас тут всякие люди бывают, из-за Вика и этого его чертова Интернета, — сказала она достаточно дружелюбно. — Если в один прекрасный день к нам явится настоящий джинн, я ничуть не удивлюсь.
Она сделала неопределенный жест в сторону одного из стульев, и я сел.
— Я был другом Мартина Стакли, — сообщил я ей и спросил у Виктора, что было на той кассете, которую он прислал или передал Мартину в Челтнеме.
— Никакой кассеты не было, — коротко ответил Виктор. — И в Челтнем я не ездил.
Я молча достал из конверта его письмо Мартину.
Вик пробежал его глазами, пожал плечами и вернул мне.
— Это просто игра такая. Про кассету я все придумал.
Однако было заметно, что парень нервничает.
— А что это за сведения, которые все равно что динамит?
— Да не было никаких сведений! — Виктор начал раздражаться. — Я же говорю, я все придумал.
— А зачем ты послал это Мартину Стакли?
Я очень старался, чтобы мои вопросы не казались агрессивными, но почему-то с каждым новым вопросом мальчишка все больше ощетинивался и заливался краской. А почему, я не понимал.
— Что это за история с кассетой? — спросила его мать. — Вы имеете в виду видеокассету? Видеокассет у Вика нет. Мы вот буквально со дня на день собираемся купить видик, тогда — другое дело.
— Понимаете, — объяснил я, — на скачках в Челтнеме кто-то передал Мартину видеокассету. Мартин отдал ее на хранение Эду Пэйну, своему помощнику, а Эд передал ее мне, но кассету украли прежде, чем я успел ее просмотреть. А потом были украдены все видеокассеты в доме Мартина и у меня тоже.
— Надеюсь, вы не собираетесь сказать, что это Вик их украл?! Ничего он не крал, уж можете мне поверить!
Миссис Верити приняла упоминание о краже как обвинение на свой счет и все остальное пропустила мимо ушей, потому что тоже ощетинилась. Я долго извинялся и оправдывался, но настроение хозяйки было испорчено бесповоротно, и ее доброжелательность испарилась. Она задавила окурок вместо того, чтобы закурить от него новую сигарету, и встала, давая мне понять, что пора уходить.
— Позвони мне, — дружелюбно сказал я юному Виктору и, несмотря на то что парень замотал головой, написал номер своего мобильника на полях воскресной газеты.
Потом я вышел из дома номер 19 по Лорна-террас и неторопливо зашагал в сторону вокзала, обдумывая два странных вопроса, так и оставшихся без ответа.
Во-первых, как Виктор познакомился с Мартином?
И во-вторых, почему ни мать, ни сын не спросили, как мое имя?
Лорна-террас резко свернула налево, и дом номер 19 скрылся за поворотом.
Я ненадолго остановился, размышляя, не стоит ли вернуться. Я сознавал, что встреча прошла не слишком удачно. Я отправился сюда, рассчитывая раскрыть тайну видеокассеты, если и не одним махом, то, по крайней мере, без особого труда. А вместо этого я окончательно запутал даже то, что раньше казалось понятным.
Из-за этих колебаний я потерял много времени и опоздал на поезд, которым рассчитывал уехать. Да, пожалуй, стеклодув из меня неплохой, а вот Шерлок Холмс никудышный. Бестолковый доктор Ватсон, вот я кто. Стемнело. До Бродвея я добрался очень не скоро. Спасибо еще, тем же поездом ехал мой сосед, который согласился подбросить меня от станции.
Я уныло размышлял о том, что без Мартина мне придется либо потратить целое состояние на такси, либо ездить автостопом. До тех пор пока я смогу снова получить права, оставался еще восемьдесят один день.
Я поблагодарил соседа, махнул рукой ему вслед и, достав из кармана связку ключей, направился к дверям магазина. Воскресный вечер. Кругом ни души. Ярко освещенные витрины «Стекла Логана».
Я все еще не научился шарахаться от теней. Из глубокого дверного проема букинистического магазина и из-за темного ряда мусорных баков, которые должны были забрать в понедельник утром, возникли темные фигуры.
Вроде бы их было четверо, но вполне возможно, что мне показалось: пересчитать их я не успел. Четверых, пожалуй, было многовато: с таким делом вполне могли управиться двое-трое, а то и один человек покрепче. Видимо, они довольно долго ждали меня здесь, на морозе, и, разумеется, их настроения это не улучшило.
Я не ожидал очередного насилия. Воспоминание об оранжевом баллончике с циклопропаном несколько развеялось. Но я обнаружил, что один-единственный удар баллончиком и целый град ударов — очень разные вещи. Меня били кулаками, пинали ногами и пару раз крепко приложили о корявую каменную стенку, соединявшую букинистическую лавку с моим магазином.
Я был ошеломлен и растерян. Смутно, словно бы издалека, я слышал, как кто-то требовал, чтобы я рассказал что-то, чего я совершенно точно не знал. Я пытался объяснить, что ничего не знаю, но меня не слушали.
Все это само по себе было мерзко и жутко, но они не собирались останавливаться на этом — и когда я понял, что они хотят сделать, мой инстинкт самосохранения наконец-то включился на полную мощность и заставил вспомнить полузабытые навыки кикбоксинга, которым я занимался в школе.
Очевидно, они намеревались не просто избить, но еще и искалечить меня. Пронзительный голос верещал:
— Сломайте ему запястья! Давайте, ломайте! И чуть позже из темноты радостный возглас:
— Вот! Так ему!
Руку пронзила острая боль. Я проклял все на свете. Сильные, здоровые и гибкие запястья необходимы стеклодуву не меньше, чем спортсмену-гимнасту.
Две из проворных фигур в черном размахивали бейсбольными битами. Один, с могучими плечами гориллы, явно был Норман Оспри. Позднее, припоминая, как все было, я понял, что только одному из нападающих хватило ума прижать мою руку к стене, прежде чем его «коллега» замахнулся битой.
Я никогда раньше не подозревал, как отчаянно может сражаться человек, которому угрожает потерять все, чем он дорожит. Мои запястья остались целы — только часы разлетелись от прямого удара битой. Я был весь в шишках, синяках и ссадинах, но пальцы работали, а это главное.
Быть может, эта драка кончилась бы тем, что я упокоился бы в земле рядом с Мартином, но все-таки Бродвей — это тебе не город-призрак в штате Невада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Гикори с тревогой наблюдал за этим довольно длительным процессом и наконец сказал, как Памела Джейн, когда она впервые попробовала сделать это, что повторить все с начала до конца он, пожалуй, не сможет.
— Все сразу и не надо. Попробуйте для начала набрать стекло в три приема. Набор в два приема вы уже освоили.
Набор — это порция расплавленной стекломассы, которую можно за один раз захватить из резервуара железной понтией. Набор, он же порция, может быть любого размера — все зависит от умения и силы стеклодува. Стекломасса довольно тяжелая, она требует от стеклодува незаурядной силы.
Из-за того, что в чемоданы туристов крупные вещи не помешаются, большинство изделий, продававшихся в «Стекле Логана», делалось самое большее из трех порций стекла. Памела Джейн, к своему великому огорчению, никак не могла освоить технику набирания и выдувания стекла. Из Айриша, невзирая на весь его энтузиазм, первоклассный стеклодув тоже никогда не выйдет. А вот у Гикори задатки были. Он легко двигался и, самое главное, не боялся.
Стеклодувы по большей части народ надменный, в основном потому, что их ремеслу так трудно выучиться. Вот и Гикори уже начал задирать нос. Но если он действительно освоит все секреты мастерства, его придется простить. Что до меня, мой дядюшка, сам надменный, как и все стеклодувы, заставил меня приучиться к смирению, смирению и еще раз смирению и не подпускал меня к печи, пока я не избавился от манеры «выставляться», как называл это дядя.
После смерти дяди я не раз испытывал искушение «повыставляться» и ужасно смущался, когда ловил себя на этом. Мне потребовалось лет десять на то, чтобы окончательно справиться с гордыней, однако на всякий случай придется следить за собой всю оставшуюся жизнь.
Айриш любил чай и приучил нас пить его огромными кружками, чтобы восполнить потери жидкости из-за жара от печи. Я жадно выхлебал свой, присел на ящик и весь день смотрел, как мой подмастерье упражняется. К вечеру Гикори сделал значительные успехи, невзирая на то что время от времени он выдыхался и усаживался отдыхать, а временами раздавалась отчаянная ругань, и по полу рассыпались осколки стекла.
Покупателей было немного, так что нашим занятиям никто особенно не мешал. К пяти часам унылого и холодного январского вечера я отослал своих трех помощников по домам и неохотно взялся: за бухгалтерию. Деньги, украденные на Новый год, оставили удручающую дыру в моем бюджете, но в целом год был удачный. Так что через некоторое время я со спокойной совестью отложил расчеты и взялся за книги, которые одалживал Мартину.
Из всех старинных кубков я больше всего люблю темно-алую чашу высотой в шесть с половиной дюймов, изготовленную около 300 года от Рождества Христова (давненько, если вспомнить, что на дворе уже двухтысячный год!). Она сложена из стеклянных пластин, соединенных замысловатым золотым каркасом (техника, которой пользовались до того, как изобрели выдувание), и при другом освещении кажется зеленой. Листая начальные страницы одной из книг, я наткнулся на фотографию этой чаши, полюбовался на нее, еще через несколько страниц улыбнулся, увидев сверкающее критское ожерелье из синего стекла с золотом, над которым я когда-то несколько дней бился, пытаясь разгадать его секрет. Я зевнул, расслабился, книга соскользнула у меня с колен и поехала на пол. Я едва успел ее подхватить.
Ругая себя за небрежность (книга была роскошно издана и могла попортиться от падения), я не сразу заметил тонкий бежевый конверт, упавший к моим ногам. Когда я его заметил, первоначальное изумление быстро сменилось любопытством. Я осторожно положил старую книгу, наклонился и подобрал конверт. Конверт выглядел новым. Похоже, он лежал между страниц и выпал, когда я ловил книгу.
Адрес на конверте был напечатан на принтере. Письмо было адресовано не мне, а Мартину Стакли, эсквайру, жокею.
Я не задумываясь вынул листок, лежавший внутри, и прочел:
«Дорогой Мартин!
Вы правы, так будет лучше всего. Я сам отвезу кассету на скачки в Челтнем в канун Нового года, как вы и хотели.
Эти сведения все равно что динамит.
Будьте осторожны.
Виктор Уолтмен Верити».
Само письмо тоже было отпечатано на принтере. Ни обратного адреса, ни телефона на конверте не значилось, но поверх марки на конверте просматривался размытый почтовый штемпель. Я долго рассматривал его через лупу, и в результате мне вроде бы удалось разглядеть буквы «ксет» вверху и «ево» внизу. Только дата читалась отчетливо.
Письмо было отправлено 17.12.99.
Семнадцатого декабря. Меньше месяца тому назад.
Значит, «ксет» и «ево»…
В Великобритании не так уж много городов и деревень, в названии которых встречается «кс». И единственное место, к которому подходили все буквы, что мне удалось разглядеть, был Эксетер в Девоне.
Позвонив в справочную, я узнал, что Виктор Верити в Эксетере действительно проживает. Равнодушный голос произнес: «Интересующий вас номер — …» Но когда я позвонил по указанному номеру, мне ответил не Виктор Верити, а его вдова. Ее дорогой Виктор скончался прошлым летом. Значит, это был не тот Верити.
Я снова позвонил в справочную.
— Очень жаль, — ответил голос в трубке без малейшего сожаления. — Другого Виктора Верити в районе Эксетера нет.
— Быть может, его номера просто нет в справочнике?
— Извините, подобной информации мы не даем.
Значит, либо Виктор Уолтмен Верити опустил письмо не рядом с домом, либо его телефона нет в справочнике.
Чертыхнувшись, я подумал, что, пожалуй, пора вернуться к бухгалтерии. Я неохотно взглянул в сторону компьютера — и тут меня осенило. Компьютер! Интернет!
Помимо всех прочих чудес, Интернет предоставляет возможность разыскать чей угодно адрес по имени. Главное — вспомнить нужный код. Я ввел свой код доступа в Интернет, набрал пароль, и машина тоненько загудела и заурчала, устанавливая связь. Я принялся перебирать в уме возможные направления поиска.
Через некоторое время в памяти всплыл адрес одного сайта, вроде бы подходящего. Я набрал не особенно надеясь на успех.
Но адрес оказался правильный.
Я принялся разыскивать Верити в Девоне. Добросовестный Интернет, просмотрев все данные, доступные на открытых сайтах (к примеру, списки избирателей), предоставил мне список из двадцати двух Верити, проживающих в Девоне. Но ни одного Виктора среди них не было.
Тупик.
Я поискал Верити в Корнуолле. Шестнадцать человек, но ни одного Виктора.
«Попробуем Сомерсет», — подумал я. По-прежнему ни единого Виктора Верити.
Уже собираясь прервать связь, я мельком просмотрел список и заметил, что в Тонтоне, в Сомерсетшире, в доме номер 19 по Лорна-террас проживает мистер Уолтмен Верити. «Почему бы и не проверить?» — подумал я.
Вооружась полученным адресом, я снова позвонил в справочную, но опять наткнулся на тот же вежливый барьер виртуального отсутствия. Этого номера нет в справочнике. Извините. Очень жаль.
В субботу покупателей было побольше, чем накануне, однако я то и дело возвращался мыслями к Тонтону и Виктору Уолтмену Верити.
Тонтон… Поскольку в воскресенье мне делать все равно было особенно нечего, я на следующее утро сел на поезд, идущий на запад, доехал до Тонтона и спросил, как найти Лорна-террас.
Каким бы я ни представлял себе Виктора Уолтмена Верити, действительность обманула все мои ожидания. Виктору Уолтмену Верити было пятнадцать лет.
Когда я позвонил в дом номер 19, мне открыла худощавая женщина в брюках, свитере и домашних шлепанцах, с сигаретой в руке и крупными розовыми бигуди в волосах. Лет тридцати с небольшим, а может, и лет сорока. Держалась она непринужденно — видимо, незнакомцы сюда заглядывали нередко.
— Э-э… миссис Верити?
— Да. А что?
Она невозмутимо затянулась сигаретой.
— Жена мистера Виктора Уолтмена Верити? Она рассмеялась.
— Нет. Я жена Уолтмена Верити. Виктор — это мой сын. Вик, тут к тебе пришли! — крикнула она через плечо в глубь узкого двухуровневого дома, и, пока мы ожидали появления Виктора Уолтмена Верити, миссис Верити оглядела меня с головы до кроссовок, продолжая тихонько хихикать себе под нос.
Виктор Уолтмен Верити бесшумно появился из коридора и воззрился на меня с любопытством, к которому, похоже, примешивалась легкая тревога. Он был одного роста со своей матерью, такого же роста, как Мартин. Темные волосы, светло-серые глаза и уверенность, свойственная подросткам, которые привыкли считать себя не глупее любого взрослого. Голос у него ломался, перескакивая от мужского к мальчишескому, и сквозь мягкие детские черты лица проступала взрослая угловатость.
— Что это ты натворил, а, Вик? — спросила его мать. — Чертовски холодно тут, — сказала она мне. — Может, зайдете?
— Э-э… — неопределенно протянул я. В последнее время я куда больше боялся неожиданностей, чем холода. Однако хозяйка не стала ждать ответа — она обогнула мальчика и ушла. Я вынул из кармана письмо, адресованное Мартину. Тревога на лице юного Виктора тотчас же взяла верх над любопытством.
— Мартин Стакли умер! — воскликнул он. — А вы кто такой?
— Я друг Мартина Стакли.
— А-а. — Его лицо сделалось непроницаемым. — Ну да, понятно. А что вы хотели?
— Ну, во-первых, — напрямик сказал я, — я хотел бы принять приглашение твоей матери.
— То есть?
— Зайти погреться.
— А-а, понял! Теплее всего на кухне.
— Показывай дорогу.
Виктор пожал плечами, закрыл за мной дверь и повел меня мимо лестницы в сердце всех подобных домов, в место, где, собственно, и проходит жизнь. Посреди кухни стоял обеденный стол, застеленный цветной клеенкой, вокруг стола — четыре разномастных стула. На кухонном столе царил хаос. В углу на шкафчике стоял телевизор, на полках шкафчика красовалась немытая посуда, пол был оклеен клетчатой виниловой плиткой.
Невзирая на беспорядок, кухня была свежеокрашена и не производила впечатления особенно грязной. Преобладающим цветом был желтый.
Миссис Верити раскачивалась на одном из стульев и затягивалась сигаретой с такой жадностью, словно питалась дымом.
— У нас тут всякие люди бывают, из-за Вика и этого его чертова Интернета, — сказала она достаточно дружелюбно. — Если в один прекрасный день к нам явится настоящий джинн, я ничуть не удивлюсь.
Она сделала неопределенный жест в сторону одного из стульев, и я сел.
— Я был другом Мартина Стакли, — сообщил я ей и спросил у Виктора, что было на той кассете, которую он прислал или передал Мартину в Челтнеме.
— Никакой кассеты не было, — коротко ответил Виктор. — И в Челтнем я не ездил.
Я молча достал из конверта его письмо Мартину.
Вик пробежал его глазами, пожал плечами и вернул мне.
— Это просто игра такая. Про кассету я все придумал.
Однако было заметно, что парень нервничает.
— А что это за сведения, которые все равно что динамит?
— Да не было никаких сведений! — Виктор начал раздражаться. — Я же говорю, я все придумал.
— А зачем ты послал это Мартину Стакли?
Я очень старался, чтобы мои вопросы не казались агрессивными, но почему-то с каждым новым вопросом мальчишка все больше ощетинивался и заливался краской. А почему, я не понимал.
— Что это за история с кассетой? — спросила его мать. — Вы имеете в виду видеокассету? Видеокассет у Вика нет. Мы вот буквально со дня на день собираемся купить видик, тогда — другое дело.
— Понимаете, — объяснил я, — на скачках в Челтнеме кто-то передал Мартину видеокассету. Мартин отдал ее на хранение Эду Пэйну, своему помощнику, а Эд передал ее мне, но кассету украли прежде, чем я успел ее просмотреть. А потом были украдены все видеокассеты в доме Мартина и у меня тоже.
— Надеюсь, вы не собираетесь сказать, что это Вик их украл?! Ничего он не крал, уж можете мне поверить!
Миссис Верити приняла упоминание о краже как обвинение на свой счет и все остальное пропустила мимо ушей, потому что тоже ощетинилась. Я долго извинялся и оправдывался, но настроение хозяйки было испорчено бесповоротно, и ее доброжелательность испарилась. Она задавила окурок вместо того, чтобы закурить от него новую сигарету, и встала, давая мне понять, что пора уходить.
— Позвони мне, — дружелюбно сказал я юному Виктору и, несмотря на то что парень замотал головой, написал номер своего мобильника на полях воскресной газеты.
Потом я вышел из дома номер 19 по Лорна-террас и неторопливо зашагал в сторону вокзала, обдумывая два странных вопроса, так и оставшихся без ответа.
Во-первых, как Виктор познакомился с Мартином?
И во-вторых, почему ни мать, ни сын не спросили, как мое имя?
Лорна-террас резко свернула налево, и дом номер 19 скрылся за поворотом.
Я ненадолго остановился, размышляя, не стоит ли вернуться. Я сознавал, что встреча прошла не слишком удачно. Я отправился сюда, рассчитывая раскрыть тайну видеокассеты, если и не одним махом, то, по крайней мере, без особого труда. А вместо этого я окончательно запутал даже то, что раньше казалось понятным.
Из-за этих колебаний я потерял много времени и опоздал на поезд, которым рассчитывал уехать. Да, пожалуй, стеклодув из меня неплохой, а вот Шерлок Холмс никудышный. Бестолковый доктор Ватсон, вот я кто. Стемнело. До Бродвея я добрался очень не скоро. Спасибо еще, тем же поездом ехал мой сосед, который согласился подбросить меня от станции.
Я уныло размышлял о том, что без Мартина мне придется либо потратить целое состояние на такси, либо ездить автостопом. До тех пор пока я смогу снова получить права, оставался еще восемьдесят один день.
Я поблагодарил соседа, махнул рукой ему вслед и, достав из кармана связку ключей, направился к дверям магазина. Воскресный вечер. Кругом ни души. Ярко освещенные витрины «Стекла Логана».
Я все еще не научился шарахаться от теней. Из глубокого дверного проема букинистического магазина и из-за темного ряда мусорных баков, которые должны были забрать в понедельник утром, возникли темные фигуры.
Вроде бы их было четверо, но вполне возможно, что мне показалось: пересчитать их я не успел. Четверых, пожалуй, было многовато: с таким делом вполне могли управиться двое-трое, а то и один человек покрепче. Видимо, они довольно долго ждали меня здесь, на морозе, и, разумеется, их настроения это не улучшило.
Я не ожидал очередного насилия. Воспоминание об оранжевом баллончике с циклопропаном несколько развеялось. Но я обнаружил, что один-единственный удар баллончиком и целый град ударов — очень разные вещи. Меня били кулаками, пинали ногами и пару раз крепко приложили о корявую каменную стенку, соединявшую букинистическую лавку с моим магазином.
Я был ошеломлен и растерян. Смутно, словно бы издалека, я слышал, как кто-то требовал, чтобы я рассказал что-то, чего я совершенно точно не знал. Я пытался объяснить, что ничего не знаю, но меня не слушали.
Все это само по себе было мерзко и жутко, но они не собирались останавливаться на этом — и когда я понял, что они хотят сделать, мой инстинкт самосохранения наконец-то включился на полную мощность и заставил вспомнить полузабытые навыки кикбоксинга, которым я занимался в школе.
Очевидно, они намеревались не просто избить, но еще и искалечить меня. Пронзительный голос верещал:
— Сломайте ему запястья! Давайте, ломайте! И чуть позже из темноты радостный возглас:
— Вот! Так ему!
Руку пронзила острая боль. Я проклял все на свете. Сильные, здоровые и гибкие запястья необходимы стеклодуву не меньше, чем спортсмену-гимнасту.
Две из проворных фигур в черном размахивали бейсбольными битами. Один, с могучими плечами гориллы, явно был Норман Оспри. Позднее, припоминая, как все было, я понял, что только одному из нападающих хватило ума прижать мою руку к стене, прежде чем его «коллега» замахнулся битой.
Я никогда раньше не подозревал, как отчаянно может сражаться человек, которому угрожает потерять все, чем он дорожит. Мои запястья остались целы — только часы разлетелись от прямого удара битой. Я был весь в шишках, синяках и ссадинах, но пальцы работали, а это главное.
Быть может, эта драка кончилась бы тем, что я упокоился бы в земле рядом с Мартином, но все-таки Бродвей — это тебе не город-призрак в штате Невада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26