Джина для разнообразия была без бигуди и благодаря этому выглядела почти хорошенькой. Она, словно бы оправдываясь за раннее возвращение, обиженно сказала Виктору, что его отец послал ее к черту, что он не пожелал выслушивать ее «глупую болтовню». На этот раз она проговорилась, что отец Виктора «в тюряге», и добавила, что так ему и надо.
— Он иногда бывает настоящей скотиной, твой папаша! — сказала Джина. — И это после того, как мы ездили в такую даль! Роза отвезла меня домой, а эта сука, соседка, сказала, что ты тайком удрал на станцию. Она выследила тебя — ей все равно было надо на станцию — и видела, как ты встретился с этим мужиком, про которого Роза говорит, что он украл у нас миллион. Вик, детка, ну как ты мог, а? Роза говорит, что уж на этот раз он ей все расскажет, но только не благодаря тебе, Вик.
Надо сказать, что я ее слушал не очень внимательно. Я следил за Виктором — и видел, что ласковый тон Джины его не обманывает. Чем больше она трепалась, тем меньше ему все это нравилось.
Признаться, все происходило не совсем так, как рассчитывали мы с Томом, но все же, если… если подумать, причем быстро… если правильно использовать отвращение, которое вызывают у Виктора излияния его матушки… если я смогу выдержать некоторое количество Розиных методов убеждения… быть может, тогда — после беззаботного дня на вересковых пустошах — быть может, Виктор действительно согласится сказать мне то, что я хочу знать, а я уверен, что он это знает. Быть может, узрев воочию жестокость своей тети Розы, он почувствует себя обязанным как-то загладить это… Пожалуй, этот шанс стоит подбитого глаза или пары синяков. «Ну, валяй, Роза, — сказал я мысленно. — Что делаешь, делай скорее».
В конце концов, в прошлое воскресенье черные маски застали меня врасплох. Сегодня — дело другое. Я мог подготовиться, мог даже рвануться навстречу опасности — и так я и поступил. Я бросился к калитке, ведущей в переулок, и к Розе, поигрывающей своим краном.
Она была проворной и злобной и успела дважды ударить меня, прежде чем я схватил ее за правую кисть и заломил ей руку за спину. Мы оказались лицом к лицу. Я отчетливо увидел пергаментную кожу, усеянную веснушками. От ярости и внезапной боли Роза оскалилась. Джина выкрикнула ругательство и вцепилась мне в ухо, чтобы освободить сестру.
Я успел заметить ужас в глазах Виктора, но тут Норман Оспри вытянул меня сзади шлангом. Роза вывернулась, отпихнула Джину и замахнулась на меня своим краном. Я вспомнил молодость и довольно удачным круговым ударом ноги уложил гориллу Нормана отдохнуть на травке. За это я поплатился еще одним ударом от Розы. На этот раз кран попал мне прямо в подбородок и рассек кожу.
«Ну, хватит! — подумал я. — Хорошенького понемножку!» Кровь текла ручьем. Я воспользовался единственным своим настоящим оружием: свистнул, призывая на помощь Тома.
Ну, а если он не придет?..
Я свистнул еще раз, громче и дольше. Да, это тебе не лондонское такси подзывать. На карту было поставлено как минимум мое самоуважение, а возможно, и моя жизнь. Я не мог сказать Розе, где искать кассету, но, если очень понадобится, можно было бы что-нибудь выдумать. Поверила бы она мне — это другой вопрос, и я очень надеялся, что ответа на него мне узнать не придется.
По счастью, мне действительно не пришлось узнать это — как и то, какую программу заготовила Роза для своих воскресных забав. Раздался треск, звон, Том отдал какую-то команду, и из распахнутой кухонной двери в тесный двор выскочили три ощерившихся добермана-пинчера. Следом появился Том. В руках у него был увесистый железный прут, оторванный от какого-то заборчика. Норман Оспри опасливо попятился. По сравнению с железным прутом шланг выглядел несерьезно. Воскресная забава переставала быть забавной.
Псы набросились на Розу. Она, ругаясь, протиснулась в калитку, приоткрыв ее и тут же захлопнув. Рассчитывая на то, что псы меня уже знают и кидаться не станут, я обошел их и запер калитку на оба засова, чтобы Роза не смогла вернуться.
Джина принялась было кричать на Тома, но неубедительно. Когда он угрожающе надвинулся на нее, она немедленно заткнулась и промолчала даже тогда, когда обнаружила, что, чтобы войти, Том вышиб парадную дверь. Не попыталась она и остановить своего сына, когда тот пробежал через дом и окликнул меня прежде, чем я успел выйти на дорогу.
Том и его доберманы уже вышли на улицу и возвращались к машине.
Когда Виктор окликнул меня, я немедленно остановился и подождал, пока он подойдет ко мне. Либо он скажет мне это сейчас, либо не скажет вообще. Сейчас станет ясно, не напрасно ли мне рассадили подбородок.
— Джерард! — Парень задыхался, и не от бега, а от потрясения. — Я так больше не могу! Если вам действительно нужно знать… Доктор Форс живет в Линтоне, на улице Вэлли-ов-зе-Рокс.
— Спасибо, — коротко ответил я.
Виктор виновато смотрел, как я промокаю кровь позаимствованным на кухне полотенцем.
— Не забывай, у тебя есть мой почтовый адрес, — сказал я.
— Вы еще можете разговаривать со мной после… после такого?
Я усмехнулся.
— Ничего, зубы у меня целы.
— Берегитесь Розы! — предупредил Виктор. — Она никогда не сдается!
— Постарайся поселиться с дедушкой, — посоветовал я. — Там будет безопаснее.
Он немного повеселел. Я хлопнул его по плечу на прощание и зашагал по Лорна-террас туда, где ждал меня Том Пиджин.
Увидев мою разбитую физиономию, Том заметил:
— Что-то долгонько вы не свистели!
— Это я по глупости, — улыбнулся я.
— Так вы нарочно тянули время! — осенило его. — Нарочно позволили этой змеюке вас ударить!
— Что ж, даром ничто не дается! — вздохнул я.
Мартин говорил, что большинство синяков и ссадин проходит в течение недели. К тому же на этот раз я в понедельник сходил к врачу, и тот заклеил самые страшные ссадины специальным пластырем.
Констебль Додд, увидев меня, пришла в ужас.
— Нарвался на очередную засаду в масках? — предположила она. — Знаешь, может, ты этой Розы и не боишься, но я бы на твоем месте поостереглась.
— Ну, на этот раз Роза обошлась без маски, — ответил я, помешивая рисовый суп с пряностями. — Ты чеснок любишь?
— Не очень. Ну, и что ты намерен делать с Розой Пэйн? Тебе следовало бы обратиться в тонтонскую полицию и подать заявление, что на тебя напали. Это, пожалуй, потянет на ТТП.
«Тяжкие телесные повреждения? — подумал я. — Ну, она не сделала и половины того, что собиралась!»
— Ну, и что бы я им сказал? Что хрупкая женщина избивала меня, и моему другу с уголовным прошлым пришлось вышибить дверь дома и натравить на нее трех собак?
Кэтрин не засмеялась.
— Так что же ты все-таки намерен с ней делать?
Вместо ответа я сказал:
— Завтра я собираюсь в Линтон в Девоне. Не хотелось бы, чтобы она про это узнала.
Я принялся резать зеленый перец и нахмурился.
— Мудрый познает врагов своих, — сказал я. — Розу я познал.
— В библейском смысле?
— Упаси бог!
— Но Роза Пэйн — это только один человек, — заметила Кэтрин, привычно прихлебывая. минералку. — А тех, в масках, было четверо, не так ли?
Я кивнул.
— Номером вторым был Норман Оспри, букмекер. Эд Пэйн, бывший помощник Мартина Стакли и отец Розы, был номером третьим, и теперь он об этом жалеет. Все трое в курсе, что я их узнал. Еще один показался мне вроде бы знакомым, но, наверно, я ошибся. Это тот, который держал меня, пока остальные били. Назовем его «Номером Четвертым». Он по большей части находился у меня за спиной.
Кэтрин слушала молча и, казалось, чего-то ждала.
В моих невнятных воспоминаниях то и дело всплывала до сих пор не опознанная личность, которую я мысленно именовал «Номером Четвертым» или просто «Четвертым». Мне отчетливее всего запомнилась бесчеловечность, с какой он выполнял свое дело. Да, часы мне разбил Норман Оспри, но именно Четвертый прижал мою руку к стене, чтобы Оспри было удобнее бить. Как ни грозен был Норман Оспри, наибольший страх мне все же внушал именно Четвертый — он и теперь, девять дней спустя, вторгался в мои сны. В ночных кошмарах мне виделось, как он швыряет меня в резервуар с расплавленным стеклом.
А в ту ночь, когда констебль Додд мирно спала в моих объятиях, мне приснилось, что Номер Четвертый швыряет в раскаленную печь ее, а не меня. Я проснулся в холодном поту, поминая Розу Пэйн такими словами, которые я вообще-то употребляю нечасто. Сегодня мне особенно не хотелось отпускать Кэтрин на ее рискованную работу.
— Смотри, сам возвращайся живым-здоровым, — озабоченно сказала она и укатила в рассвет. Нечего и говорить, что я намеревался добросовестно выполнить это указание. Я спустился в поселок, к своей ни в чем не повинной печи, и взялся за привычные дневные труды в ожидании своих трех помощников.
Накануне они долго шутили насчет моих синяков и ссадин, возобновляющихся каждый понедельник. Айриш бился об заклад, что это все следы воскресных драк в пабе. Я не стал их разубеждать. А сегодня, во вторник, я поручил им поупражняться в изготовлении тарелочек и отправился на остановку в миле от поселка, где проходил нужный мне автобус.
Ни Розы, ни Джины, ни прочих моих знакомых поблизости не было. Сойдя с автобуса в соседнем городке радом с газетным киоском и сев в машину, с шофером которой было договорено заранее, я уже был уверен, что у меня на хвосте никто не висит. Том Пиджин, задумавший и организовавший эту многоступенчатую схему, уговаривал меня, взять с собой хотя бы одного из его псов, если уж я не хочу брать его самого.
— Что вам, побоев мало, что ли? — вопрошал он. — И так уж два раза пришлось вас выручать! С ума вы, что ли, сошли — ездить одному?
— Наверно, сошел, — согласился я. — А что вы можете посоветовать?
Итак, благодаря предусмотрительности Тома Пиджина я благополучно прибыл в Линтон на северном побережье Девоншира и нашел в списках избирателей точный адрес доктора Адама Форса.
Короче, поиски завершились успешно. Одно плохо: в доме никого не было.
Я стучал, звонил, ждал, снова стучал и звонил, но высокий серый старый дом выглядел абсолютно нежилым. Я постучал в заднюю дверь — нет, дома точно никого. От соседей тоже толку было мало. Одного не оказалось дома, второй был глух как пень. Проходившая мимо тетенька сказала, что доктор Форс, кажется, всю неделю работает где-то в Бристоле, а дома бывает только по выходным. «Ничего подобного, — возразил шаркавший мимо старичок, сердито потрясая своей палочкой, — по вторникам доктор Форс работает на Холлердейском холме, в частной клинике».
Тетенька объяснила, что старичок на самом деле вовсе не сердитый, а что злится — так это он от маразма. Однако старичок продолжал настаивать, что по вторникам доктор Форс работает в «Холлердейском доме».
Мой шофер — предложивший звать его «просто Джим» — с мученическим видом развернул машину и повез меня обратно в центр города. Там мы выяснили, что съездили-таки не зря. Все наши собеседники были правы. Доктор Форс действительно большую часть времени работает в Бристоле и действительно редко появляется в мрачном доме по Вэлли-ов-зе-Рокс, а по вторникам в самом деле бывает в частной клинике «Холлердейский дом». Девчушка со светлыми косичками указала нам дорогу на Холлердейский холм, но предупредила, что ходить туда не надо, потому что там водятся привидения.
— Привидения?
— Ну да, в «Холлердейском доме» живут привидения — а вы что, не знали?
В ратуше над рассказом о привидениях только посмеялись. Там явно побаивались, что подобные байки могут отпугнуть летних туристов.
Весьма любезный джентльмен, беседовавший с нами, сообщил, что некогда на Холлердейском холме стояла усадьба, построенная сэром Джорджем Ньюнесом, но в 1913 году ее спалили дотла, а кто — так и осталось неизвестным, и позднее остатки дома были взорваны во время военных маневров. А здание, недавно выстроенное неподалеку от заросших развалин, — это частная клиника. И никаких привидений там нет. В клинике находятся некоторые пациенты доктора Форса, которых он и навещает по вторникам.
Мой шофер оказался суеверен. Поэтому он побоялся везти меня к самому «Холлердейскому дому», но клятвенно заверил, что дождется меня внизу. Я поверил шоферу, потому что ему еще не было заплачено.
Я поблагодарил любезного джентльмена и спросил, как выглядит доктор Форс, чтобы я мог узнать его, если увижу.
— А-а, его узнать несложно! — сказал любезный джентльмен. — У него ярко-голубые глаза, короткая белая бородка, и он носит оранжевые носки.
Я недоумевающе вскинул брови.
— Доктор Форс не различает цветов, — пояснил любезный джентльмен. — Он дальтоник.
Глава 7
Я пошел через лес, заброшенной и заросшей старой дорогой, которая полого поднималась в гору: предусмотрительный сэр Джордж Ньюнес пробил динамитом выемку в скале, чтобы избавить своих лошадей от необходимости волочить карету вверх по крутому склону.
В тот январский вторник я брел по лесной дороге в полном одиночестве. В новую клинику, построенную вместо старого поместья, машины ездили по новой, современной дороге по ту сторону холма — да и машин-то было немного. А сюда не доносилось даже отдаленного шума моторов.
В лесу не слышалось птичьего щебета; царила тишина. Над головой смыкались густые еловые лапы, и даже среди бела дня было сумрачно. Ковер еловых иголок гасил звук шагов. Кое-где еще торчали обломки серых валунов. От этой столетней тропы по спине ползли мурашки. В стороне показались остатки теннисного корта, где когда-то — давным-давно, в каком-то ином мире — смеялись и играли люди. Жутковатое место. Да, пожалуй. Но никаких привидений я там не заметил.
К клинике я вышел сверху, как и говорил любезный джентльмен из ратуши. Отсюда было хорошо видно, что большая часть крыши забрана широкими металлическими застекленными рамами, которые могли открываться и подниматься, как рамы в парнике. Я, разумеется, не мог не обратить внимания на стекла. Стекла были зеркальные, затемненные, чтобы ограничить поступление ультрафиолетовых лучей. Мне пришли на ум старые туберкулезные санатории, где чахоточные больные неромантично выкашливали свои легкие в тщетной надежде, что солнце и чистый воздух исцелят их.
«Холлердейский дом» состоял из большого центрального корпуса с двумя длинными флигелями по бокам. Я обошел здание кругом, нашел внушительный парадный подъезд. Тропа, ведущая сюда, была действительно не от мира сего, но сама клиника явно принадлежала двадцать первому веку, и никаким призракам здесь места не было.
Центральный вестибюль был похож на гостиничный. Дальше вестибюля я заглянуть не успел, потому что внимание мое привлекли двое людей в белых халатах, склонившиеся над столиком регистратора, мужчина и женщина. У мужчины была борода под цвет халата, и носки на нем были действительно оранжевые.
Они мельком взглянули в мою сторону, потом выпрямились и воззрились на мои синяки и ссадины с профессиональным интересом. Я-то про свои травмы и не вспоминал до тех пор, пока они на меня не уставились.
— Доктор Форс? — нерешительно спросил я, и белобородый откликнулся:
— Да?
Его пятьдесят шесть лет были ему к лицу. Аккуратная прическа и стильная бородка делали его похожим на киноактера. Я подумал, что пациенты, наверно, ему доверяют. Я и сам был бы рад попасть в руки такого доктора. Держался он с неколебимым достоинством. Я понял, что вытянуть из него нужные сведения будет сложнее, чем я предполагал.
И почти сразу же я обнаружил, что сложно будет не столько вытянуть из него сведения, сколько разобраться в потемках его души. На протяжении всего разговора Форс то держался искренне и доброжелательно, то вдруг делался скрытным и раздражительным. Он был умен и ловок, и хотя по большей части он мне нравился, временами я испытывал резкие приливы антипатии. Мне казалось, что обаяние Адама Форса, довольно мощное, то накатывает, то отливает, как море.
— Сэр, — сказал я, отдавая должное почтение его старшинству, — я здесь из-за Мартина Стакли.
Адам Форс сделал приличествующее случаю скорбное лицо и сообщил, что Мартин Стакли скончался. Однако при этом он не сумел скрыть изумления и шока: он явно не ожидал услышать это имя на Холлердейском холме в Линтоне. Я сказал, что мне известно о смерти Мартина Стакли.
— Вы журналист? — подозрительно спросил Форс.
— Нет, стеклодув, — ответил я. И добавил: — Джерард Логан.
Доктор остолбенел. Сглотнул. Переварил потрясение. И наконец любезно спросил:
— И что вам угодно?
Я ответил, таким же ровным тоном:
— Мне хотелось бы, чтобы вы вернули видеокассету, которую вы взяли в торговом зале «Стекла Логана» в канун Нового года.
— Вот как?
Доктор улыбнулся. Он уже был готов к этому вопросу. Сдаваться он не собирался и успел восстановить душевное равновесие.
— Я не понимаю, о чем идет речь.
Доктор Форс неторопливо смерил меня взглядом, оценил мой подчеркнуто консервативный костюм и галстук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26