– Привет, брат, – сказал он.– О-хай-о, – сказал Карелла.– Что значит «никто не подумает»? – спросил Мейер. – Разве я лысоват? – спросил он у Кареллы.– Нет, ты очень волосатый, – сказал Карелла. – Где ты взял эту шапочку?– Сара связала. На Валентинов день.– Очень красивая, – сказал Карелла. – Лейтенант здесь?– Был десять минут назад, – сказал Фудживара. – А ты что получил на Валентинов день?– Убийство, – сказал Карелла.– Пожмите руки с Клингом, – сказал Фудживара, но Карелла уже стучал в дверь лейтенанта и не слышал.– Заходите! – крикнул Бернс.Карелла открыл дверь. Лейтенант сидел за столом и внимательно рассматривал открытую крышку от коробки конфет.– Привет, Стив, – сказал лейтенант. – Здесь подробно изображены все конфеты и их содержимое. Хочешь одну?– Спасибо, Питер, нет, – сказал Карелла.Бернс продолжал изучать картинку, водя по ней пальцем. Он был крепко сложен, волосы его были седеющие и редеющие, у него были жесткие голубые глаза и крючковатый нос, который ему сломали железной трубой, когда он был патрульным в Маджесте, и который удивительным образом зажил без следов травмы, за исключением едва заметного шрама на переносице. Этот шрам был совершенно незаметен, кроме тех случаев, когда Бернс прикасался к нему пальцем. Он трогал свой шрам, когда сталкивался с особенно трудным вопросом, который требовал от него серьезного умственного напряжения. И он трогал свой шрам сейчас, изучая ассортимент конфет на внутренней стороне крышки.– Это мне подарили на Валентинов день, – сказал он, трогая пальцем шрам на носу и изучая картинку с надписями.– Я надеюсь получить свой подарок вечером, – сказал Карелла, словно защищаясь.– Ну так съешь конфету-другую сейчас, – сказал Бернс и выудил квадратную шоколадную конфету из коробки. – Квадратные всегда с карамелью, – сказал он. – Мне не нужно смотреть на рисунок, чтобы узнать про карамель. – Он откусил от нее кусочек. – Видишь? – жуя и улыбаясь, сказал он. – Вкусная. Угощайся, – сказал он и подвинул коробку к краю стола.– Питер, нам придется проверить сто четырнадцать человек, – сказал Карелла. – Всех в труппе «Жирной задницы». Именно столько человек нам с Манером придется допросить, чтобы найти ниточку к убийству танцовщицы.– Какая связь между ней и этим типом Лопесом? – жуя, спросил Бернс.– Мы пока не знаем.– Наркотики? – спросил Бернс.– Мы не знаем. В лаборатории проверяют.– Он был ее дружок или знакомый?– Нет. Ее дружок – это студент медфака в Рэмси.– Где он был, когда девушка погибла?– Сидел дома, занимался.– Кто сказал?– Он сам.– Проверь.– Проверим. Тем временем, Питер...– Дай-ка попробую угадать... – сказал Бернс. – Ты уверен, что не хочешь такую? – спросил он и взял еще одну конфету из коробки.– Спасибо. – Карелла покачал головой.– Тем временем, – сказал Бернс, – я попытаюсь угадать, что ты хочешь от меня.– Чтобы ты дал нам третьего, – сказал Карелла.– И кто у тебя на уме?– Берт Клинг.– У Берта своя головная боль в последнее время.– Что ты имеешь в виду?– Он подцепил убийство вчера ночью.– Ну, тогда не он, – сказал Карелла. – Кого ты можешь дать?– Кто сказал, что я могу дать кого-то?– Питер, про эту девушку написали все газеты.– Ну так что?– О ней будут писать, пока будет идти шоу. А это очень долго.– И что же?– Ну, сколько пройдет времени, прежде чем начальник розыска снимет трубку и устроит тебе небольшую встряску? «Привет, Питер! Как там насчет той танцовщицы? Ну, в том популярном мюзикле? Ниточку нащупали, Питер? Звонят, понимаешь, репортеры, пресса не дает покоя... Что вы там делаете, Питер, ведь убивают людей!»Бернс поднял глаза.– Оставь в покое начальника розыска, – сказал он. – Начальник розыска не должен приходить сюда на работу каждый день. У начальника розыска великолепный угловой кабинет в здании штаб-квартиры в деловом центре. И если начальник розыска думает, что мы продвигаемся слишком медленно в этом деле, тогда, может быть, мы напомним ему, что для начала это было не нашим делом, девушка была убита в Мидтаун-Ист, а не на территории участка восемьдесят семь. Нашим делом является убийство мелкого наркоторговца, наркодилера, если это интересно начальнику розыска, хотя, на мой взгляд, его это не заинтересует. Итак, Стив, если ты хочешь здраво обосновать свою просьбу, связанную с тем, что тебе нужно допросить сто четырнадцать человек... неужели столько людей занято в шоу?– Да, сто четырнадцать.– Если ты придешь ко мне и скажешь, что вам с Мейером понадобится неделя, десять дней, две недели, сколько бы вам ни понадобилось для допроса всех ста четырнадцати, а преступник будет шнырять по городу с пистолетом тем временем... Если ты изложишь свою просьбу логично и здраво, и не будешь угрожать мне тем, что может подумать начальник розыска...– Хорошо, Питер, – улыбнувшись, сказал Карелла. – У нас с Мейером допрос всех этих людей займет по крайней мере десять дней, а убийца тем временем будет шнырять по городу с пистолетом. Мы могли бы сократить срок расследования до пяти дней, если только не выйдем на что-нибудь раньше. И я прошу одного человека в помощь. Дай нам третьего, Питер. Кого ты можешь дать?– Никого, – сказал Бернс. * * * Она пыталась вспомнить, как давно это было. Годы и годы, уж это точно. А сейчас он, наверное, посчитал бы это фривольностью... Согласится ли он принять в качестве подарка?.. Она еще могла передумать... Или он решит, что это непозволительная причуда для женщины ее лет – она давно не та молоденькая девушка, на которой он женился? Ну, а кто вообще сохранил молодость? – размышляла Тедди. Даже Джейн Фонда больше не та, какой была когда-то. Но беспокоится ли Джейн Фонда о подобных вещах? Очень вероятно, подумала Тедди.Район города, через который она шла, кишел людьми. Но Тедди не слышала обрывков их речи, когда они проходили мимо. Она видела только пар от дыхания прохожих – беззвучное облачко, как в комиксе, но без слов. Она жила и шагала в приглушенном мире, таящем опасность в том, что слух не мог давать ей своевременного предупреждения. Изысканность этого мира проявлялась в том, что увиденная красота не была запятнана звуками. Вид (и запах) голубовато-серого облачка выхлопного газа, вырывающегося в серебристый воздух из глушителя, принимал сказочный облик, когда к нему не примешивался механический звук двигателя. Регулировщик на углу, который размахивал руками в разные стороны, искусно направляя движение по улицам, превращался в акробата, балетного танцора, опытного мима, если не слышать его рявканья:– Двигай, двигай, проезжай!И все-таки она никогда не слышала голоса мужа.Она никогда не слышала, как смеются ее дети.Она никогда не слышала, как звенят цепи противоскольжения на обледенелой улице, как разноголосо орут автомобильные гудки в пробке, как зазывают покупателей уличные продавцы. Проходя мимо магазина сувениров, витрина которого ломилась от дешевой яшмы, слоновой кости (запрещенной к ввозу), вееров, кукол с восточными глазами (как у мужа), она не слышала, как из бокового окошка магазина звучал струнный инструмент, извлекая печальную и тонкую китайскую мелодию, звуки которой кружились в воздухе, как снежинки. Она просто ничего не слышала.Салон татуировок не имел яркой вывески над входом и был неприметен на боковой улочке в китайском квартале. Последний раз, когда она здесь была, салон находился между баром и прачечной. Теперь в бывшем баре расположился тотализатор, а в бывшей прачечной самообслуживания обосновалась некая гадалка по имени сестра Люси. Прогресс. Проходя мимо заведения «Сестры Люси», Тедди заглянула поверх занавески в витрине и увидела цыганку, сидящую перед большим френологическим плакатом на стене. Кроме цыганки и плаката, в помещении не было никого. Женщина казалась очень одинокой и слегка замерзшей – она куталась в шаль и смотрела прямо перед собой на входную дверь. На секунду Тедди почувствовала желание зайти и узнать свою судьбу. Какой это был анекдот? Муж помнил множество анекдотов. Про «сексуальный подход»? О чем был этот анекдот? О цыганах, которые собрались купить ряд пустых помещений магазинов?На стекле витрины салона татуировок стояло имя «Чарли Чен». Ниже – «Экзотическая восточная татуировка». Чуть поколебавшись, она открыла дверь. Над дверью, вероятно, был колокольчик, и, вероятно, он звякнул, потому что мистер Чен вышел из глубины салона. Она не слышала колокольчика и вначале не узнала старого китайца. Последний раз, когда она видела его, он был круглым, толстым, с усиками на верхней губе. Он был смешлив, и всегда, когда смеялся, его жирное тело тряслось от смеха. У него были толстые пальцы, как она помнила, и на указательном пальце левой руки он носил овальный перстень с яшмой.– Да, мадам? – сказал он.Конечно, это был Чен. Без усиков, без перстня с яшмой, похудевший, но определенно – Чен. С умудренным лицом, с морщинами, осунувшийся – Чен. Он смотрел на нее удивленными карими глазами, пытаясь вспомнить. Она подумала: я сама тоже изменилась, и он меня не узнает... Вдруг ей показалось глупым то, за чем она пришла. Может быть, уже слишком поздно для таких вещей, как пояса, чулки со стрелками и туфли на высоких каблуках, шелковые грации, слишком поздно для Тедди, слишком поздно для глупой, сексуальной игривости. Так все-таки поздно? О Господи, поздно? Вчера она просила Фанни позвонить. Во-первых, выяснить, будет ли сегодня открыт этот салон, во-вторых, договориться о приеме. Фанни дала имя Тедди Карелла. Неужели Чен забыл, как ее зовут, тоже? Он стоял и смотрел на нее.– Вы – мисс Карелла? – спросил он.Она кивнула.– Мы знакомы с вами? – спросил он, склонив голову набок, изучая ее взглядом.Она кивнула.– Чарли Чен, – сказал он и рассмеялся, но туловище его больше не тряслось. Смех выходил из него, как пустой ветер вылетает из хрупкого старого тела. – Все называют меня Чарли Чан, - объяснил он. – В честь знаменитого детектива по имени Чарли Чан.Но на самом деле я Чен, а не Чан. Вы слыхали про детектива Чарли Чана?Те же самые слова он говорил много лет назад.Ей захотелось плакать.– У знаменитого детектива, – сказал Чен, – были глупые дети. – Он снова рассмеялся. – У меня тоже глупые дети, но я не детектив... – И вдруг он остановился, широко раскрыл глаза и воскликнул: – Жена детектива, вы – жена детектива! Я вам сделал бабочку! Черную бабочку!Она кивнула, расплываясь в улыбке.– Вы не можете говорить, так? Вы читаете по губам, так?Она кивнула.– Ну вот... Хорошо... Как у вас дела, мадам? Вы по-прежнему такая же хорошенькая, самая красивая женщина из всех, кто приходил в мой салон. И на плече у вас по-прежнему бабочка?Она кивнула.– Самая красивая бабочка, какую я сделал в жизни. Симпатичная крохотная бабочка. Помните, я хотел сделать большую? А вы сказали: нет, хочу маленькую. Я сделал крохотную, изящную черную бабочку. То, что надо для женщины. Очень сексуально, когда без тесемок. А муж ваш тоже считает, что это сексуально?Тедди кивнула. Она стала показывать что-то руками и остановилась. С ней часто так бывало. Тут она указала на карандаш с бумагой на прилавке.– Хотите поговорить, так? – произнес Чен и, улыбаясь, пододвинул к ней бумагу и карандаш.Она взяла карандаш и написала:«Как у вас шли дела все это время, мистер Чен?»– Ах, знаете, не слишком хорошо, – сказал Чен.Она смотрела на него вопросительно.– Старик Чарли Чен подцепил большую "Р", – сказал он.Она не сразу поняла.– Рак, – сказал он и тотчас увидел потрясенное выражение у нее на лице. – Нет-нет, мадам, не волнуйтесь, старик Чарли отлично держится. – Он продолжал смотреть на нее. Она постаралась не заплакать. Она оценила достоинство старика: она не станет плакать о нем перед ним. Она раскрыла ладони. Она покачала головой. Она слегка приподняла брови. Она увидела по лицу и глазам Чена, что он понял, как она сочувствует ему.– Спасибо, мадам, – сказал он и импульсивно взял обе ее руки в свои. Он улыбнулся. – Итак, зачем вы пришли к Чарли Чену? Напишите, что вам угодно, хорошо?Она взяла карандаш и стала писать.– А-а, – сказал он. – А-а. Отличная идея. Очень здорово. Хорошо, отлично.Он следил за движением карандаша.– Очень хорошо, – сказал он. – Идемте туда. Чарли Чен очень рад, что вы пришли. Сыновья-то мои уже переженились. Старший – врач в Лос-Анджелесе. Главный врач! – сказал он и рассмеялся. – Психиатр! Вы поверите? Мой старший сын! Двое других сыновей... Проходите, мадам... Двое других сыновей... * * * Из окна, за которым стоял капитан Сэм Гроссман и смотрел вниз на улицу Хай-стрит, было видно почти всю деловую часть города, или даунтаун. Новое здание штаб-квартиры департамента полиции было сделано почти целиком из стекла (так казалось со стороны), и Гроссман иногда думал о том, не следит ли кто за ним снизу, с улицы, когда он выполняет будничную, текущую работу – например, как сейчас, пытается дозвониться в 87-й участок. Кстати, это будничное занятие очень раздражало его. На самом деле Гроссман считал свою работу в лаборатории не будничной, а, наоборот, важной и захватывающей, но в последнем он не признался бы никому, разве что жене. Абонент был по-прежнему занят. Он снова набрал номер. И опять – «занято». Вздохнув, Гроссман положил трубку и взглянул на часы. «Сегодня мне вообще не надо быть здесь, – подумал он. – Сегодня воскресенье».Он сегодня был здесь, потому что кто-то думал, что было бы забавно повторить резню в Валентинов день в этом городе вместо Чикаго, где она случилась в 1929 году. Если память Гроссману не изменяла, то случилось тогда вот что. Несколько хороших ребят из банды Аль Капоне поставили к стене гаража безоружных, но тоже хороших ребят из банды Багса Морана и изрешетили их из автоматов. Вот это была резня! А также отличная шутка: все ребята Капоне были переодеты в полицейских. Некоторые шутники в Чикаго в ту пору утверждали, что бандиты всего лишь вели себя как полиция, но это просто умозаключение. Тем не менее в девять утра – по наручным часам Гроссмана это произошло три часа назад – несколько человек, одетых в полицейскую форму, ворвались в гараж, в котором базировались не торговцы контрабандными спиртными напитками, а торговцы наркотиками, попросили их встать к стенке и хладнокровно перестреляли всех. Один из убийц нарисовал на стене краской из аэрозольного баллончика большое красное сердце. Убийцы даже не потрудились забрать около четырех килограммов героина, который обрабатывали наркодельцы, когда они ворвались. Может быть, убийцы полагали, что красное сердце на стене и красная кровь на полу хорошо оттеняют девственно белый героин на столе – чистый и не расфасованный. В любом случае на Нижней платформе (так назывался район, ближний к Старому кварталу) лежали семь трупов. В каждом трупе были пули, и эти пули были извлечены и отправлены в лабораторию, так же как и пустой аэрозольный баллончик, отпечатки пальцев из разных мест, соскобы краски с фонарного столба у гаража, видимо, содранной, когда машина с убийцами въехала задом в столб – на тротуаре остались осколки задних габаритных фонарей. Все это предстояло исследовать в лаборатории в погожее воскресное утро.Гроссман снова набрал номер.Ведь бывают же чудеса! Телефон не был занят!– Восемьдесят седьмой участок, Дженеро, – ответил раздраженный голос.– Пожалуйста, попросите детектива Кареллу, – обратился к детективу Гроссман.– Он может вам перезвонить? Мы сейчас очень заняты.– Я не мог дозвониться к вам десять минут, – возразил Гроссман.– Да, у нас все линии были заняты, – сказал Дженеро. – Все черти из ада рвутся к нам. Назовите ваше имя, и он вам перезвонит.– Нет, скажите ему мое имя и скажите, что я на проводе, - настойчиво сказал Гроссман.– Очень хорошо, как вас представить, мистер? – несколько дерзко спросил Дженеро.– Капитан Гроссман, – сказал Гроссман.– Сейчас соединю, сэр.Гроссман услышал, как трубка легла на твердую поверхность. Были слышны крики, шумный гомон, как обычно в 87-м, даже в воскресенье.– Детектив Карелла, – сказал Карелла. – Чем могу помочь, сэр?– Стив, это Сэм Гроссман.– Сам? Он сказал мне, что звонит капитан Хэльтцер. – Нет, это капитан Гроссман. Что у вас происходит? Кричат так, будто началась третья мировая война.– У нас делегация возмущенных граждан, – сказал Карелла.– Чем возмущены?– Кто-то делает «большие дела» у дверей чужих домов.– Только не присылай мне образцы, – сразу сказал Гроссман.– Тебе это может показаться забавным, – сказал Карелла, понизив голос, – как и мне. Но вот жители дома номер 5411 по Эйнсли вовсе не считают, что это забавно. Они явились сюда всей толпой и требуют действия от полиции.– Что они хотят, чтобы ты делал, Стив?– Чтобы я схватил Наглого какуна, – сказал Карелла, и Гроссман расхохотался. Карелла тоже засмеялся. Сквозь смех Кареллы Гроссман слышал, как кто-то кричит по-испански. Ему показалось, что он расслышал слово mierda Мierda (исп.) – дерьмо.

.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32