— Точно! — облегченно вздохнул Доминик. — Это та самая комната! Вон там кровать. А вон шкаф, с которого я и прихватил те часы!
— Тогда где же мальчишка? — прошептал Бенни.
— Понятия не имею, — тоже шепотом ответил ему Доминик.
Они застыли в темноте, прислушиваясь.
— Похоже, тут никого нет, — наконец прошептал Доминик.
— Откуда ты знаешь?
— Еще бы мне не знать, я ведь профессиональный домушник, ты что, забыл? Я точно знаю. Могу спорить на что угодно — квартира пуста. Тут нет ни одной живой души. Пошли, — скомандовал Доминик и щелкнул выключателем.
Бенни и Нонака, стараясь не дышать, проследовали за ним в коридор. Свет, лившийся сквозь приоткрытую дверь в спальню, выхватил из темноты ряд заключенных в рамочки абстрактных гравюр. Их было не меньше полудюжины, в основном выполненных в голубовато-зеленой гамме. Они неплохо сочетались с висевшей на стене картиной, изображавшей пожилую леди в тот момент, когда она набирала воду из колодца. Портрет был написан маслом. Возглавлявший процессию Доминик снова щелкнул выключателем. Висевшая под потолком люстра, кокетливо прятавшаяся за поддельным абажуром «от Тиффани», залила коридор изумрудно-янтарным сиянием. Лицо пожилой леди на портрете позеленело, словно в приступе морской болезни, а взгляд почему-то стал затравленным.
На противоположной от портрета стене, тоже в аккуратных рамках, висели фотографии четырех мужчин, которых Бенни Никогда не видел и о которых тем более ничего не слышал, В самом низу каждой рамочки красовались такие же аккуратные, как и сами рамки, медные таблички, по всей вероятности удостоверявшие личности джентльменов. Вблизи оказалось, что это и в самом деле так: на каждой табличке каллиграфическим почерком косой вязью были выведены их имена, вне всякого сомнения принадлежавшие весьма достойным и заслуживающим всяческого уважения личностям, — Гилберт Милстейн, Лестер Горан, Ричард Брикнер и Нат Фридленд. На стене над дверью в следующую комнату крест-накрест висела пара сарацинских мечей. Даже на почтительном расстоянии было заметно, что оба они остры как бритва. Доминик с видом дворцового факелоносца предупредительно щелкал выключателями, освещая им дорогу.
Пройдя под мечами, троица оказалась в следующей комнате.
Это была гостиная… или библиотека, а скорее всего, и то и другое. Впрочем, они так и не поняли, куда попали. Их ошеломило количество книг — от пола до потолка тянулись бесконечные книжные полки. Они занимали всю стену, обегая комнату, и тянулись по противоположной стене до самого окна. У окна, отчаянно стараясь ухватить хотя бы кусочек дневного света, робко проникавшего сюда оттуда, где шумела Вест-Энд-авеню, притулился письменный стол. Доминик зажег стоявшую на столе лампу, и свет ее выхватил из темноты пару ножниц, клеящий карандаш, рулон белой, плотной, как ватман, бумаги, пишущую машинку и бесчисленное количество скрепок, поблескивающих повсюду среди неровных обрезков бумаги.
— Все верно. Должно быть, это и есть то самое место, — сказал Бенни, усаживаясь на вращающийся стул. — Наверное, вот здесь, за столом, он и мастерил эти свои письма.
— Сцена преступления, — пробурчал Доминик, кивнув головой, и удобно устроился в кресле напротив.
Нонака, угрюмо осклабившись, прислонился плечом к стене рядом с неработающим камином. Ужасная мысль сверлила его мозг — не будет ни взломанных замков, ни выбитых дверей. И от этого на душе было горько и тоскливо. Было такое чувство, будто его обманули.
— Чудеса! — фыркнул Доминик. — Из всех квартир, которые я обчистил на своем веку, эта первая, где я вот так рассиживаюсь! Обычно-то все по-другому: туда, сюда, хвать, что плохо лежит, и давай Бог ноги!
— Да уж, — задумчиво протянул Бенни. — Стало быть, остается только одно!
— Это что же? — подозрительно спросил Доминик.
— Лететь в Неаполь!
— Правильно, — согласился Доминик.
Бенни кивнул и сунул руку в карман пиджака.
— Доминик, — попросил он, — у меня есть для тебя важное поручение. Вот этот конверт отвезешь в Ларчмонт, в дом Гануччи, и отдашь Нэнни, но только в собственные руки! — Вытащив на свет Божий один из пухлых белых конвертов, он с тоскливым вздохом взвесил его на руке, вдруг вспомнив, что в нем все-таки пятьдесят тысяч, и сообразив, что своими руками отдает эти деньги тому, кто, по его собственному признанию, был самым настоящим вором! И вдруг ему стало стыдно. Какого черта! — подумал он. — Скажи Нэнни, пусть с Божьей помощью попытается все-таки освободить малыша из лап этого кровожадного маньяка, — грустно сказал он.
— Аминь, — провозгласил Доминик.
Вся троица гуськом направилась к двери. Вдруг Нонака как-то весь подобрался, из груди его вырвался душераздирающий вопль «Храааааааааааах!» и кулак его, мелькнув в воздухе, будто пушечное ядро, с оглушительным треском впечатался в дверь возле самого замка. С треском полетели щепки. На лестнице какая-то заспанная женщина в бигуди изумленно вытаращила на них глаза, когда все трое молча продефилировали мимо.
— Что это было? — пролепетала она.
— Полиция нравов, — не останавливаясь, буркнул Доминик. — Плановая операция, мэм.
* * *
А в это самое время Лютер с мальчиком были уже в «Кленах».
Притаившись возле самого крыльца, они подняли головы к одному из окон первого этажа.
— Вот оно, — прошептал Льюис. — Там моя спальня.
— Ты уверен?
— Совершенно, — уверенно ответил мальчик.
— Ладно. Раз так, сейчас попробую подсадить тебя, — кивнул Лютер, — но вначале давай-ка снова вернемся к условиям нашего соглашения, идет? Ты ни единой живой душе не обмолвишься о том, где ты был в последние дни…
— Ладно, — согласился Льюис.
— …и никогда не станешь рассказывать, у кого был, понял?
Ты нас не видел, мы тебя не видели, идет?
— О'кей, — не стал спорить Льюис. — Послушайте, я бы и так не стал этого делать. К тому же мы с Идой подружились. Она — мой друг, понимаете?
— А я? — задетый за живое, спросил Лютер.
— Вы?! — хмыкнул Льюис.
Покачав головой, он водрузил ногу на подставленные ладони Лютера, вскарабкался на подоконник и легко спрыгнул вниз.
* * *
Прижав к уху телефонную трубку, Боццарис то и дело повторял «угу». Он висел на телефоне с той самой минуты, как, обменявшись рукопожатием с Нюхалкой, провел его в свой кабинет.
Невольно, просто по старой привычке прислушиваясь к разговору, Нюхалка в конце концов решил, что, скорее всего, звонят из полицейской лаборатории. Наверное, так оно и было, поскольку, кроме бесконечных «угу», лейтенант задал только один-единственный вопрос: «А что насчет пятен спермы?» — и снова посыпались «угу». Наконец он кивнул:
— Ладно, — пробурчал Боццарис, — вы с этим еще поработайте, а завтра утром я загляну, тогда и поговорим, — и бросил трубку на рычаг. — Прости, что заставил тебя ждать, Нюхалка, — сказал он, — но дела есть дела, ты же понимаешь. Не город, а сплошная клоака. Все насквозь прогнило, все куплены снизу доверху. Вот и приходится крутиться. А преступления ведь не выбираешь, верно? — Лицо лейтенанта расплылось в широкой улыбке.
Поставив локти на стол, он сцепил пальцы в замок и удобно устроился, положив на них подбородок. — Ну вот, теперь я тебя слушаю, — объявил он. — Так что это за тяжкое преступление, о котором ты собирался мне рассказать?
— А ваше предложение… насчет двадцати пяти долларов? Оно пока что остается в силе? — поинтересовался осторожный Нюхалка.
— Конечно!
— Речь идет о похищении ребенка!
Боццарис широко открыл глаза и удивленно присвистнул.
— Да ну? И кого же похитили?
— Сынка Кармине Гануччи.
С губ Боццариса сорвался протяжный свист. Вот уже второй раз за последние несколько дней с ним случалось одно и то же: достаточно было только упомянуть это имя, как приятный запах новеньких, хрустящих долларов защекотал ноздри и ударил в голову. В горле вдруг отчаянно запершило, и лейтенант с трудом подавил в себе желание раскашляться. И не только потому, что похищение сына самого Гануччи уже само по себе было событием весьма и весьма значительным — лейтенант прекрасно знал, что в этом случае сумма выкупа должна была стать почти астрономической. Просто похищение с целью выкупа, Да еще ребенка, само по себе было величайшим злом. А лейтенант был глубочайшим образом убежден в том, что борьба с этим самым злом и есть его основная, более того — святая обязанность. Более того, такой же обязанностью он считал и необходимость завладеть деньгами, коль скоро они получены нечестным путем, ведь даже ребенок знает, что грязные деньги никогда не расходуются на добрые дела, а, стало быть, в будущем послужат лишь тому же злу.
Корни, вдруг пришло ему в голову. Обрубите корни, выдерните из земли, выбросите прочь, и только тогда погибнет могучее древо коррупции. Только после этого другое дерево, олицетворявшее в глазах Боццариса его любимое детище — специальный пенсионный фонд для ушедших в отставку полицейских, станет могучим и прекрасным. Только тогда оно сможет безбоязненно расправить свои ветви, протянуть их к щедрому летнему солнцу… и, может быть, начнет плодоносить куда раньше, чем все рассчитывали.
— Да, — кивнул Боццарис, — эти сведения стоят двадцати пяти долларов.
— Спасибо, — скромно потупился Нюхалка.
— Ты — хороший парень и классный работник, — продолжал Боццарис, выдвигая верхний ящик письменного стола.
— Спасибо, — повторил Нюхалка.
— Надеюсь, ты ничего не имеешь против долларовых купюр?
— Ничуть. Меня это вполне бы устроило. Большое спасибо, — кивнул Нюхалка.
— Дело в том, что за последний месяц мы по всему городу насобирали таких чертову бездну, — продолжал Боццарис. Закрыв ящик, он протянул Нюхалке пачку смятых долларовых бумажек.
— Спасибо, — расчувствовался Нюхалка.
Взяв всю пачку, он машинально принялся их пересчитывать, и вдруг что-то привлекло его внимание. Он бросил осторожный взгляд на один из банкнотов, растерянно поморгал, протер глаза и всмотрелся повнимательнее. Со смятого доллара на него насмешливо косил глазом генерал Джордж Вашингтон.
— Спасибо, — кисло сказал Нюхалка, с тоской подумав про себя, что зло никогда не вознаграждается.
* * *
А в гостиной «Кленов» Нэнни удивленно разглядывала мужчину с черным нейлоновым чулком на голове, гадая про себя, долго ли еще ей удастся удерживать его здесь. Она уже, вежливо извинившись и сославшись на какой-то наспех выдуманный предлог, четыре раза выходила, торопливо бегала на кухню и оттуда звонила Бенни Нэпкинсу. И каждый раз натыкалась на Жанетт Кей, которая, опять услышав в трубке голос Нэнни, злилась все сильнее. Нэнни не понимала, в чем дело. Она и не подозревала, что по телевизору идет очередная серия «Ночи в пятницу» и что ее звонки по какой-то нелепой случайности совпадают с самыми волнующими сценами.
А Артур Доппио в этом идиотском чулке на голове чувствовал себя на редкость мерзко. И лишь мысль о том, что ради пятидесяти тысяч долларов стоит немножко и помучиться, удерживала его на месте. Украдкой наблюдая за Нэнни, он в свою очередь гадал, когда же проклятая гувернантка наконец перестанет мельтешить перед глазами и перейдет к вопросу о деньгах. А та, вместо того чтобы заняться серьезным делом, только теребила его дурацкими расспросами о мальчишке, все пыталась выведать, где он сейчас, да то и дело куда-то выбегала.
— Простите, — немного смущенно в который раз пролепетала Нэнни и чуть ли не бегом выскочила из комнаты, хлопнув дверью.
Озадаченный Артур немного подумал и в конце концов пришел к выводу, что у девчонки, должно быть, расстроился желудок.
* * *
— Вы не могли бы ехать немного побыстрее? — недовольно буркнул Бенни, обращаясь к таксисту. — У меня самолет в десять. Я боюсь опоздать.
— У вас еще куча времени, — проворчал таксист.
— Но ведь регистрация, по-моему, начинается за час до посадки.
— Они всегда так говорят, — проворчал таксист. — Дерьмо собачье! Только и делают, что вешают людям лапшу на уши!
Какого дьявола вы там будете околачиваться целый час?! Кому это нужно, черт побери?!
— Я думал, мне, — ответил Бенни.
* * *
— Алло! — чуть слышно пролепетала Нэнни в телефонную трубку.
— Его пока еще нет, — недовольно бросила Жанетт Кей. Раздался резкий щелчок, и вслед за ним — длинные гудки. Жанетт бросила трубку.
Нэнни с тяжелым вздохом положила трубку на рычаг, потопталась на месте и нерешительно направилась в гостиную. Выйдя из кухни, она оказалась в коридоре. Чтобы попасть в гостиную, надо было миновать дверь в бывшую спальню Льюиса. Проходя мимо, Нэнни не могла удержаться, чтобы не заглянуть туда. Но то, что она увидела, приоткрыв дверь, заставило ее моментально врасти в пол. На миг Нэнни решила, что сошла с ума, уютно свернувшись калачиком на своей постели, Льюис безмятежно читал очередной комикс. Услышав шорох, мальчик поднял голову.
— Привет, Нэнни, — рассеянно сказал он.
* * *
Доминик вел машину крайне осторожно, все время напоминая себе, что сидит за рулем новехонького «фольксвагена» Бенни в первый раз. Кроме всего прочего, у него никогда не было водительских прав, и сейчас ему меньше всего хотелось бы свалять дурака и на глазах у какого-нибудь копа нарушить одно из бесчисленных правил дорожного движения. Поэтому, услышав за спиной пронзительный вой полицейской сирены, Доминик изрядно струхнул. На мгновение он даже решил: а вдруг Бенни случайно все забыл и обвинил его в краже машины? Но патрульный полицейский автомобиль с включенной мигалкой пронесся мимо, и очень скоро оглушительный вой его сирены стих вдали.
Доминик на мгновение задумался. Что патрульная машина с нью-йоркскими номерами делает здесь, в округе Вестчестер? Но очень скоро выкинул это из головы, правда почему-то сбросив скорость.
— Вы же понимаете, — роясь в чемодане, сказал таможенник, — что все это не более чем самая обычная процедура. Не правда ли, мистер Гануччи?
— Понимаю, — ответил тот.
— Мы часто практикуем выборочный досмотр граждан, которые возвращаются в страну.
— Понимаю, — откликнулся Гануччи.
— Отводим их в служебное помещение, просим раздеться донага и обыскиваем и их самих, и одежду — точь-в-точь как проделали с вами.
— Да, я понимаю, — кивнул Гануччи.
— Особенно если имеются подозрения, что кто-то из них везет с собой героин, или краденые драгоценности, или что-то в этом роде, — продолжал таможенник.
Гануччи раскашлялся.
* * *
— Вон! — взвизгнула Нэнни. — Немедленно убирайтесь! Он дома!
— Кто дома? — в ужасе переспросил ничего не понимающий Артур. — Гану к?
— Мальчик!
— Слава тебе Господи! — благочестиво воскликнул Артур.
— Вон! — И Нэнни повелительным жестом указала ему на дверь.
* * *
Выруливая на подъездную дорожку к особняку Гануччи, Боццарис был вынужден прижаться к обочине, пропуская голубой «плимут» — седан, который только что отъехал от дома. Быстро обернувшись, он бросил беглый взгляд назад, успев заметить силуэт мужчины за рулем.
— Послушай, это ведь нарушение? — спросил он сидевшего за рулем патрульной машины полицейского. Тот был еще совсем новичком, а потому почитал за великую честь возить самого лейтенанта.
— Какое именно нарушение вы имеете в виду, сэр? — почтительно спросил молодой полицейский.
— Водить машину, когда на голове — черный дамский чулок?
— Это что, вопрос на засыпку, сэр? — подозрительно осведомился молодой полицейский.
— Господи, и куда только катится мир и этот чертов город вместе с ним?! — в отчаянии скрипнул зубами Боциарис. Тяжело вздохнув, он покачал головой. — Уже разъезжают повсюду, нацепив чулок на голову, и ничего! Психи чертовы! Нет, думаю, это все-таки нарушение!
— Где прикажете остановить машину, сэр? — осведомился дисциплинированный полицейский.
— Черт! — снова выругался Боццарис. — Разумеется, перед дверью, — процедил он сквозь зубы, — где же еще?!
Выбравшись из машины, он прошел по дорожке к крыльцу и позвонил. Дожидаясь, пока ему откроют, Боццарис задумчиво разглядывал прикрепленную возле двери медную дощечку с надписью «Гануччи», попутно с грустью рассуждая о том, как же все-таки несправедливо устроен мир, если такой прожженный мошенник и гангстер является владельцем великолепного особняка вроде «Кленов». А представители закона, вот как он, к примеру, ютятся в убогом домишке на две семьи где-то на задворках Бронкса.
— Кто там? — спросил из-за двери женский голос.
— Офицер полиции, — буркнул Боццарис. — Будьте так добры, отоприте дверь, мэм.
Дверь широко распахнулась, и на пороге появилась хорошенькая молодая женщина в строгом черном платье с приколотым к нему крохотным ослепительно белым фартучком и с любопытством взглянула на него.
— Что вам угодно?
— Детектив лейтенант Александер Боццарис, — представился офицер, небрежно помахав у нее перед носом своим значком. Тут он вспомнил, что на полицейском жаргоне это называется «блеснуть жестянкой», и с трудом подавил улыбку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19