Если бы что-то случилось, она бы позвонила. Но ведь она не звонила, верно? Поэтому я уверен, что с ним все в порядке.
— И все же…
— Спи, Стелла!
— Ладно, Кармине. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Стелла.
Стелла лежала и слушала, как в темноте рыдала гитара. Жаль, что она не знает ни слова по-итальянски. Тридцать лет назад, когда Кармине предложил ей выйти за него замуж, Стелла простодушно возразила:
— Но, Кармине, ведь я не знаю ни слова по-итальянски!
— Но какое это имеет значение? — удивился он. — Ведь мы же любим друг друга!
— Представь, что к тебе придут твои друзья. Они начнут говорить между собой по-итальянски, а что тогда делать мне?
— Я попрошу их говорить по-английски, — ответил Кармине.
— Да, конечно… но захотят ли они?
— Непременно захотят, — твердо сказал он, выразительно подмигнув ей, и это окончательно убедило Стеллу. Кармине, который был старше ее на целых двадцать лет, уже тогда вызывал ее восхищение тем, что всегда твердо держал свое слово.
Так было и на этот раз. Когда бы его приятели, забывшись, ни переходили в ее присутствии на итальянский, он тут же останавливал их: «Говорите по-английски!» И вот вам результат — за все эти годы Стелла так и не выучила ни слова по-итальянски. И не то чтобы она так уж жалела об этом… разве что в такую ночь, как эта, когда она отчаянно тосковала по дому, а в темноте звенела и плакала гитара и чей-то голос пел о том, чего она не могла понять.
— Кармине! — окликнула она.
— М-м-м…
— Кармине, я так хочу домой…
— Спи. Вернемся домой в конце месяца.
— Кармине, а ты разве не тоскуешь по дому?
— Нет.
— А по Льюису ты скучаешь?
— Да. Но не до такой степени.
— А тебе не хотелось бы оказаться дома?
— Разве что в темной комнате, — ворчливо ответил он.
Слушай, спи давай!
* * *
Марио Аззекка жил на Саттон-Плейс в меблированной квартире. В его доме было двое швейцаров — специально для того, чтобы никто не осмелился потревожить покой жильцов и чтобы ни один из этих жильцов не застрял случайно в лифте. Кроме швейцаров, в доме был еще и лифтер, а это означало, что все бастионы были под охраной в любой час дня и ночи.
Поли Секундо, имевший при себе пятьдесят тысяч (все хрустящими стодолларовыми бумажкам) и авиабилет в Неаполь с пересадкой в Риме, появился в квартире Аззекки двадцать минут девятого. Его приветствовал швейцар, предложивший подняться наверх… да, да, сэр, лифт налево… седьмой этаж, сэр, квартира 7Ж, как Жорж.
Марио Аззекка, сидя в гостиной, поджидал, когда заработает фонтан Делакорте. Обычно его включали каждый вечер, в половине девятого, и тогда из него вдруг на добрую сотню метров вырывалась вверх мощная струя воды, и так каждые несколько минут часов до десяти. Из гостиной Аззекки открывался великолепный вид через Ист-Ривер на южную оконечность острова Вест-Фэйр, где когда-то Делакорте воздвиг свой знаменитый фонтан, стоивший ему не меньше чем триста тысяч долларов. Ходили упорные слухи, что фонтан этот обходится еще в добрые двадцать пять тысяч каждый год. Но какое это имело значение, когда фонтан призван был радовать взоры и поражать воображение делегатов ООН. Впрочем, Марио Аззекка никогда бы с этим не согласился. Он искренне и непоколебимо верил, что фонтан был построен исключительно ради его удовольствия. И день за днем он с неослабевающим интересом мог сидеть у окна, наблюдая за феерическим зрелищем, никогда ему не надоедавшим. Это было даже интереснее, чем следить за непрерывным потоком машин, двигавшимся по мосту Куинсборо, что, впрочем, всегда ему нравилось. По правде говоря, появление Поли Секундо всего за несколько минут до того, как сверкающая в свете прожекторов водяная стрела взовьется в ночное небо, даже слегка вывело его из себя.
— Принес деньги? — брюзгливо спросил он.
— Да, принес, — ответил Поли. Поли до сих пор говорил с отчетливым итальянским акцентом, и почему-то это всегда безумно раздражало Аззекку. Будучи сам итальянцем, Аззекка ничего не имел против того, чтобы общаться со своими соплеменниками… иногда. Но он всегда проводил отчетливую черту между этими жирными макаронниками и самим собой… конечно, исключая те случаи, когда они занимали весьма важное положение в Организации. А Поли Секундо был очень важной шишкой. И если уж строго придерживаться законов иерархии (которые под южным солнцем всегда почему-то соблюдаются строже), то, вдруг пришло в голову Аззекке, не мешало бы ему быть чуть-чуть полюбезнее. Он сделал над собой усилие и немного смягчился.
— Прости, что доставили тебе все эти хлопоты, Поли, — улыбнулся он, — но Гануччи сказал, что деньги понадобились ему прямо сейчас.
— Ерунда, — отмахнулся Поли, — а он не говорил почему?
— Нет.
Поли пожал плечами:
— Ладно, не важно. Раз ему нужны деньги, он их получит.
— Точно, — кивнул Аззекка, — так тому и быть. — Он поглядел на часы.
— В чем дело? — спросил Поли.
— Фонтан, — коротко объяснил Аззекка.
— О, — удивился Поли и, привстав, выглянул в окно. — Здорово, — кивнул он, впрочем, без особого интереса и отвернулся.
Сунув руку в жилетный карман, он вытащил пухлый белый конверт и бросил его на кофейный столик. Зазвенели стаканы. — Пятьдесят тысяч, — прогудел он, — сотенными. Сойдет?
— Отлично, — кивнул Аззекка.
Поли швырнул рядом буклет авиакомпании и конверт с билетами на самолет.
— Один на рейс Нью-Йорк — Рим, другой — из Рима до Неаполя, — объяснил он. — И обратно, само собой.
— Какая авиалиния? — полюбопытствовал Аззекка.
Поли удивленно вскинул брови.
— А какую бы ты хотел? — с иронией спросил он.
— Кого ты собираешься послать? — поинтересовался Аззекка.
— Уже сделано, — лаконично пояснил Поли.
— Что ты имеешь в виду?
— Билет. На нем должно было быть проставлено чье-то имя.
— И кто же это будет?
— Кто-нибудь помельче. Не особо ценный, так что если что пойдет не так, чтобы ни в коем случае не привел к нам, capisco?.
— Да, да, ты прав.
— Отдай ему билеты на самолет и деньги и скажи, что он летит завтра вечером, в десять часов, самолетом компании «Алиталия». В Неаполе его встретят. Это будет в субботу, в два часа. — Поли опять выглянул в окно. — И долго эта самая штука будет вот так плеваться? — удивленно спросил он.
— До десяти…
— Забавно, — хмыкнул он. — Будто кто-то лежит на воде и писает в воздух.
Аззекка собрал со стола буклет, билеты на самолет и конверт с деньгами. Потом, видно, что-то пришло ему в голову, потому-то он открыл конверт, вытащил оттуда билет и бросил взгляд на ту графу, где проставляют имя пассажира.
— Ах да, конечно, — кивнул он, — Бенни Нэпкинс.
Глава 10
ПРИДУРОК
В ту ночь Кармине Гануччи так уже больше и не уснул. Что-то не давало ему покоя. Чем больше он думал о дельце, что предложили ему Труффаторе и Ладрунколо, тем меньше оно ему нравилось. Их затея дурно пахла. Начать хотя бы с того, что, несмотря на все его ухищрения, выгода, которую он должен был получить, была смехотворно мала. Вложив здесь, на месте, пятьдесят тысяч долларов, он получит всего-навсего каких-то тридцать тысяч навара, и то только когда посеребренные образки попадут в Нью-Йорк. Если попадут, прибавил он. И если они и в самом деле золотые — под этим слоем серебра! Потому что если его обманули и никакого золота там нет, то, значит, ухнули его пятьдесят тысяч, ухнули с треском. И не только это — придется напоследок кое с кем расквитаться, а это значит опять дополнительные расходы, поскольку надо будет нанимать людей и, как следствие, доверить личное дело тем, кого он, в сущности, не знал. Но если все в порядке и образки и в самом деле золотые, лишь сверху покрытые тонким слоем серебра, то, даже попав в Нью-Йорк, они доставят ему немало хлопот. Придется их переплавить, а потом искать покупателя на золото. А где его искать, с досадой подумал он, ведь он, в конце концов, не ювелир, а обычный бизнесмен! А ведь если бы он просто дал эти пятьдесят тысяч взаймы, прибыль бы составила куда больше — процентов двадцать в неделю! И через месяц у него на руках оказалось бы сорок тысяч — на десять тысяч больше, чем может принести ему эта сделка в Неаполе. Да и для него куда предпочтительнее было бы иметь дело с кем-то в Нью-Йорке, где все отлично знали, что случается с теми, кто отказывается заплатить или вдруг по рассеянности забывает вернуть должок. И если человек хоть немного дорожит своей головой, вряд ли он осмелится на такое.
А предположим, эти двое слабоумных макаронников, обезумев от жадности, нашпигуют жемчуг наркотиками и потащат его в Италию да попадутся… куда приведут следы? Правильно — к Кармине Гануччи! Да еще повесят на него всех собак: дескать, кто несет ответственность за всю сделку? Он! Конечно он! Ведь если бы не его пятьдесят тысяч, она вообще бы не состоялась.
И он таким вот образом превратится в главаря международного синдиката, промышляющею контрабандой наркотиков! Замечательная перспектива, ничего не скажешь! Всю жизнь мечтал, мрачно хмыкнул он. А кстати, не будет ли грехом переплавлять образки с изображением Пречистой Девы Марии?
Да, вся эта затея дурно пахла.
— Кармине? — позвала Стелла.
— Что?
— Ты спишь?
— Нет.
— Тогда что ты делаешь?
— Думаю.
— Думаешь? — удивилась Стелла.
— Да. Утром надо будет послать еще одну телеграмму. Господи, — вздохнул он, — мне это обойдется Бог знает во сколько!
— А что за телеграмма? — спросила Стелла.
— Моим поверенным. Надо дать им знать, чтобы не суетились.
— Не суетились насчет чего? — удивилась Стелла.
— Насчет всего, — буркнул Гануччи. — Ах да, надо еще будет связаться с агентом по путешествиям.
— Зачем?
— Потому что меня уже тошнит от этого места. Потому что я хочу вернуться наконец домой и напечатать пленки, которые я тут отснял!
У Стеллы на мгновение перехватило дыхание и сердце заколотилось как бешеное. Проглотив вставший в горле комок, она тихонько спросила:
— Когда, Кармине?
— Завтра же, — буркнул муж.
* * *
Ночь была жаркой и душной.
Изнывая от зноя, на улицах толпились люди. Женщины в платьях без рукавов сидели на нижних ступеньках лестниц, лениво гадая, будет ли дождь. А на углу, у входа в пиццерию, кучка мужчин в рубашках с засученными до локтя рукавами по очереди выбрасывала пальцы, предоставляя судьбе возможность решить, кто станет победителем, а кто — побежденным, кому пить сегодня пиво, а кому — нет.
А дальше вверх по улице, на кухне в квартире Селии Месколаты, Бенни Нэпкинс, которому сегодня во весь рот улыбалась фортуна, молил Бога о том, чтобы Придурку не повезло и он закончил бы свои дни под колесами автобуса. Одна мысль, что он может выиграть у таких асов, как Селия или собравшиеся у нее на кухне мужчины, опьяняла его, как крепкое вино. Даже несмотря на то, что в самую последнюю минуту пришлось искать замену Вилли, который так и не появился (а уже один этот факт сам по себе мог расстроить всю игру, ведь Вилли повсюду знали как весьма искусного, даже тонкого игрока), остальные четверо мужчин и Селия вдобавок представляли собой такую команду, обыграть которую Бенни не смел и мечтать. Все они на покере собаку съели, но не это было главным. Объединяло их искреннее, почти религиозное восхищение и преклонение перед самой природой этой изысканной игры, а также то, что все они в любой момент готовы были рискнуть: выиграть или проиграть любую сумму, причем каждый из них проделал бы это с достоинством и благородством священника, собирающего милостыню для бедных.
Даже Селия, которой и пришла охота собрать у себя всю эту компанию и которая к этому моменту успела уже проиграть ничуть не меньше любого из сидевших за столом игроков, казалось, искренне наслаждалась царившим здесь накалом страстей, возбуждением, с которым выкрикивались ставки, покрасневшими от напряжения лицами мужчин, то и дело наполнявших трясущимися руками свои стаканы. Специальностью Селии всегда был блэк-джек, поэтому не далее как сегодня утром она с присущей ей откровенностью заявила Бенни, что, по ее личному мнению, в покере им ничего не светит. Заранее просчитав все возможные варианты (а это было в ее правилах — заранее просчитывать такие вещи, причем времени на это уходило немало, и это притом, что еще девочкой, когда она училась в школе Джулии Ричмэн, Селия была уверена, что на свете нет ничего противнее алгебры. Впрочем, надо признаться, алгебра ей никогда особенно не давалась), она хорошо знала, что решающие взятки при игре в блэкджек, как правило, у нее, поскольку сдававший вначале принимает ставки от остальных, которым в недалеком будущем предстоит проиграться до нитки, получает оговоренные заранее десять процентов и только потом делает ставку сам, так что уже не столь важно, проиграет ли он или нет. И Селия, произведя кропотливый подсчет, сообразила, что ставки (даже после выплаты итогов при ничьей) будут составлять порядка шести процентов в пользу сдававшего. А это было больше, чем ставки в любом банке. Именно поэтому-то она и предпочитала блэкджек.
В тех редких случаях, когда у нее на кухне собиралась компания для игры в покер, она умудрялась порой выручить и больше, и стороннему наблюдателю могло бы показаться, что играть в покер куда выгоднее, но это только на первый взгляд. Селия давно уже сообразила, что за то время, что длится одна партия в покер, в блэкджек можно сыграть и шесть раз. Нетрудно подсчитать (и Селия это сделала), что шесть раз по шесть процентов составят тридцать шесть, а это ведь больше чем десять, верно?
И Селия пришла к окончательному выводу, что блэкджек ей нравится больше.
Но Бенни Нэпкинсу удалось убедить ее, что на этот раз игра пойдет по-крупному. Что за интерес скидываться по пенни с носа?! К тому же он попросил, чтобы она подыскала еще пятерых, готовых поставить по десять тысяч каждый в старый добрый покер. Селия мгновенно подсчитала в уме, что шесть ставок по десять тысяч составят шестьдесят тысяч, стало быть, ее десять процентов (которые она получала как хозяйка) на этот раз округлятся до весьма и весьма аппетитной суммы в шесть тысяч. И даже если она решится сыграть сама (что, собственно, она и сделала) и при этом потеряет то, что поставила на кон (чего она, разумеется, делать не собиралась), то рискует при этом смехотворно малой суммой — какие-то четыре тысячи (свои-то шесть она получит все равно!). И это притом, что в случае удачи она может отхватить одним махом весь лакомый кусочек целиком. А пятьдесят тысяч — очень лакомый кусочек, думала Селия. К тому же, быстро подсчитала она, это будет двенадцать с половиной процентов в ее пользу… конечно, поменьше чем тридцать шесть, которые она стабильно получала при игре в блэкджек, но зато, само собой, больше чем стандартные десять процентов при обычном покере.
Бенни выигрывал и выигрывал. На часах едва перевалило за десять, а удача так и плыла ему в руки. Ставки были уже сделаны. Еще в самом начале, до того, как сдавать, каждый из игроков положил перед собой аккуратную пачку — десять тысяч долларов. (Само собой, никому и в голову не пришло пересчитывать, сколько в каждой пачке, но у Бенни был наметанный глаз. Украдкой окинув взглядом банкноты, он решил, что все остальные игроки, кроме него, понятно, поставили на кон чуть больше чем десять тысяч, добавив заранее оговоренную сумму — комиссионные Селии.) Неприметно улыбнувшись, он поднял голову как раз в тот момент, когда Рикко Локаре, занявший место так и не явившегося Вилли, взялся за колоду с картами. Прикинув на глаз громоздившуюся перед ним пухлую пачку ассигнаций самого разного достоинства, Бенни довольно прищелкнул языком, решив, что в ней сейчас никак не меньше тридцати тысяч. Соответственно, у других игроков пачечки денег таяли на глазах, как снежные сугробы в лучах апрельского солнца.
Было уже почти без трех минут десять, когда Рикко нагнулся к Селии, уговаривая ее сбросить туза.
«Господь всемогущий, — мысленно взмолился Бенни, надеясь на чудо, — если ты есть на свете, если ты хоть чуть-чуть меня любишь, сделай так, чтобы этот проклятый Придурок сломал себе ногу!»
— Сто на туза! — объявила Селия.
— Принимаю, — кивнул Морри Голдстейн.
— Бенни, ты как?
— И сотню сверху, — лениво промурлыкал Бенни.
— Что там у тебя, дьявольщина, пара валетов в рукаве? — проворчала Селия, бросив недовольный взгляд на стол. Там лежал бубновый валет.
— Так и быть, ставлю три сотни, — ухмыльнулся Бенни.
До десяти оставалось всего две минуты.
— Две сотни, Энджи, — заявил Рикко.
— Объявляй.
— Ладно, уговорили, попробую-ка и я тоже попытать счастья, — сказал Рикко, но между бровей у него залегла тревожная морщинка. — Что скажешь, Ральф? — спросил он, повернувшись к тому, кто сидел слева.
— Какого дьявола?! — рявкнул тот, и, вытащив из своей пачки две сотенных, швырнул их на середину стола.
— Ладно, парни, играем, — кивнул Рикко и начал сдавать.
Он сдал Бенни третьего туза как раз в ту минуту, когда часы, висевшие на стене кухни Селии, с хрипом принялись отбивать десять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19