Уставшие, раздраженные, с головной болью после чрезмерного возлияния они погрузились в беспокойный, тяжелый сон Будильник, как обычно, прозвенел в половине восьмого. У Хэнка оставалось сорок пять минут на то, чтобы умыться, побриться, одеться и поесть. Из дома он выходил в пятнадцать минут девятого. Но в это утро, которое после вчерашней ночи пошло наперекосяк, все было не так. Ночью, видимо, произошел сбой в электрической сети, и примерно полчаса электричество было отключено. Когда будильник зазвенел в семь тридцать, в действительности было уже семь пятьдесят восемь. Хэнк выяснил это только двадцать минут спустя, когда включил радио, чтобы послушать погоду. Узнав точное время, он бросил завтрак и ринулся в ванную бриться. Разумеется, он порезался и, проклиная Бентонов с их дурацкой вечеринкой, а заодно и свою жену с ее холодными объятиями, бестолковую электрическую компанию и даже радио, которое сообщило ему правду, выскочил из дома. Он бежал всю дорогу до метро, но все равно приехал на работу только к десяти часам. И там обнаружил, что все его предыдущие напасти (а к этому времени он уже сожалел о своих проклятиях в адрес милейших Бентонов, своей страстной жены, превосходной электрической компании и заботящейся о людях радиостанции) оказались лишь прелюдией к настоящей катастрофе, поджидавшей его на работе.В пятницу днем после того, как ему передали дело Рафаэля Морреса, он получил расшифровки допроса подростков, записанного стенографистом в ночь убийства, принес их в свой кабинет и убрал в ящик стола. И теперь в это восхитительное утро они исчезли. Погода, видимо, собирается побить все прошлые рекорды по жаре, а проклятых расшифровок полицейского допроса нигде обнаружить не удалось. Он начал обыскивать кабинет. К половине одиннадцатого Хэнк истекал потом и готов был распахнуть надежные, как броня, окна и броситься вниз на мостовую. Он позвонил сторожу и попытался выяснить, не могла ли уборщица по ошибке выбросить отпечатанные листы в мусорную корзину. Он позвонил в стенографическое бюро и спросил, не взяла ли их случайно по собственной инициативе какая-нибудь машинистка с куриными мозгами Он вызвал Дейва Липшица и поинтересовался, не заходил ли кто-нибудь подозрительный в его кабинет. Он обыскал кабинет во второй раз, потом в третий. Время близилось к одиннадцати.Он сидел за своим столом, мрачно уставясь на стену и барабаня пальцами по столешнице, — к этому времени он уже сам созрел для убийства первой степени.И в этот самый момент в его кабинет ленивой походкой вошел Альберт Соме с расшифровками под мышкой.— Надеюсь, ты не возражаешь, Хэнк? — как ни в чем не бывало спросил он. — Я просто хотел сам их просмотреть — ведь это я отправился в участок в ночь убийства. Вот они, в полном порядке, по-моему, дело ясное, я могу прямо сейчас вынести приговор — электрический стул, мой друг, электрический стул.Просматривая запись допроса и думая, как бы в это кошмарное утро обезопасить себя от следующего удара, Хэнк был склонен согласиться с мнением Сомса.Прокурор выдвигает обвинение в убийстве первой степени по делу Морреса, а убийство первой степени неизбежно карается смертной казнью. Обвинительное заключение казалось Хэнку вполне справедливым. Убийством первой степени считалось умышленное и заранее обдуманное убийство. Дело по обвинению Апосто, Рейрдона и Дипаче — в особенности учитывая их показания в ночь ареста — почти не оставляло сомнений в том, что убийство было предумышленным.Эти парни заявились в Испанский Гарлем с хладнокровным намерением. Они наносили удары не в порыве страсти с намерением нанести лишь тяжкие телесные повреждения. Они пришли туда для того, чтобы убить, и в слепой ярости обрушились на первую попавшуюся жертву Более очевидного случая убийства первой степени он еще не встречал. Даже лейтенанту, возглавляющему детективный отдел, удалось пробить брешь в очевидном вранье Апосто и Рейрдона.Кивнув и как бы соглашаясь с самим собой, Хэнк открыл первую страницу допроса Дэнни Дипаче и начал читать: Дипаче. Кто-нибудь позвонил моей матери? Ларсен. Этим сейчас занимаются. Дипаче. Что они собираются сказать ей? Ларсен. А ты как думаешь? Дипаче. Не знаю. Ларсен. Ты убил человека. Хочешь, чтобы тебя объявили героем? Дипаче. Это была самозащита.
Зазвонил телефон. Хэнк неохотно отложил в сторону расшифровку и с дурным предчувствием потянулся к трубке. В это «чудесное» утро он нисколько бы не удивился, если бы ему сообщили, что банк лишил его права выкупа закладной, что Гудзон вышел из берегов и залил его гостиную, что…— Генри Белл слушает, — сказал он.— Хэнк, это Дейв. У меня тут женщина. Говорит, что хочет встретиться с тобой.— Женщина? — Чувство тревоги усилилось. Белл нахмурился.— Да, — ответил Дейв. — Мне впустить ее?— А зачем она хочет встретиться со мной?— По поводу убийства Морреса.— Кто она, Дейв?— Говорит, что ее зовут миссис Дипаче.— Мать Дэнни Дипаче?— Подожди секунду. — Дейв отодвинул трубку. — Вы мать Дэнни Дипаче? — услышал Хэнк вопрос, затем голос Дейва снова раздался в трубке:— Да, это она, Хэнк.Белл вздохнул:— Ну что ж, в любом случае я собирался встретиться с ней, так что могу поговорить и сейчас. Впусти ее.— Хорошо, — сказал Дейв и отключился.Хэнк положил трубку на рычаг. Он не ожидал появления этой женщины. Во время подготовки дела ему пришлось бы один раз вызвать ее к себе, но только лишь для того, чтобы уточнить биографию парня. Ее неожиданный визит раздосадовал его. Он надеялся, что она не станет плакать. Она должна понять, что он — государственный обвинитель, которого граждане округа Нью-Йорк выбрали защищать их права, и он будет защищать эти права так же решительно, как адвокаты ее сына будут защищать его права. И тем не менее он знал, что она будет плакать. Он никогда не встречался с ней, но она — мать мальчика. Она обязательно будет плакать.Он собрал со стола документы и убрал их в ящик. И откинулся на спинку стула в ожидании матери Дэнни Дипаче, вопреки всему надеясь, что ее визит не добавит неприятностей к этому ужасно начавшемуся дню.Она оказалась моложе, чем он предполагал. Он понял это в тот момент, когда женщина вошла в маленькую приемную. Потом она подошла к его кабинету, и он разглядел ее лицо. Его словно ударили чем-то тяжелым, и он внезапно понял, что все события прошлой ночи и сегодняшнего утра готовили его к этой единственной чудовищной шутке. Он узнал ее и в потрясении не мог произнести ни слова.— Мистер Белл? — нерешительно произнесла миссис Дипаче, и их глаза встретились. Тень узнавания промелькнула на ее лице, она тоже испытала потрясение и замерла на пороге. Не веря своим глазам, она потрясла головой и неуверенно спросила:— Хэнк? — и повторила более твердо:— Хэнк?— Да, — выдавил он и с удивлением подумал, почему это должно было произойти именно с ним. Он вдруг почувствовал, что его затягивает в омут, где он должен плыть, чтобы выжить, иначе утонет.— Ты… мистер Белл?— Да.— Но я… Ты… ты сменил фамилию? Да?— Да. Когда занялся юридической практикой. Он сменил фамилию по множеству причин, многие из которых имели глубокие корни и лежали в области подсознания. Вероятно, он и сам не смог бы их объяснить, даже если бы захотел. Он и не пытался. Смена фамилии была fait accompli Свершившийся факт (фр.)
, законодательным актом, гласившим: «ПОСТАНОВЛЕНО: после выполнения всех положений, предусмотренных настоящим документом, названные просители с 8 февраля 1948 года соответственно получают имена Генри Белл, Кэрин Белл и Дженифер Белл, которые присваиваются им на законном основании, а все другие имена с этого момента считаются недействительными».— Ты окружной прокурор? — спросила она.— Да.— И дело моего сына находится в твоем…— Сядь, Мэри, — прервал он ее.Она села, а он рассматривал ее лицо, которое когда-то так хорошо знал, лицо, которое он держал в своих юных руках: «Дождись меня, дождись меня…» Это лицо осталось прежним, разве что в нем появились следы усталости, но это было все то же лицо девятнадцатилетней Мэри О'Брайен — карие глаза и ярко-рыжие волосы огненного оттенка, аристократический нос, чувственный рот, потрясающий рот, который он когда-то целовал…Столько раз думал он об этой встрече! Великая американская сказка о встрече двух влюбленных под звездным небом. Он представлял себе, как однажды вновь встретится с Мэри О'Брайен, и оба почувствуют отголоски прежней любви, может быть, на какое-то мгновение прикоснутся друг к другу и грустно вздохнут о жизни вдвоем, которой у них не было и никогда не будет, — а потом расстанутся вновь. И вот эта встреча произошла — Мэри О'Брайен оказалась матерью Дэнни Дипаче, а он не знает, что ей сказать.— Как… странно, — наконец произнес он. — Я даже представить не мог…— Я тоже.— То есть я знал, что ты замужем. Ты написала мне о том, что выходишь замуж, и… и, вероятно, даже назвала его имя, но с тех пор прошло так много времени, Мэри, и я…— Я называла его имя, — вставила она. — Джон Дипаче. Мой муж.— Да, возможно. Я просто не помню.Он помнил мельчайшие подробности того дня, когда получил ее письмо, помнил дождь, моросящий по взлетному полю на севере Англии, звуки работающих двигателей, белые клубы выхлопных газов, красные и синие диагональные полосы на ее конверте, торопливый почерк и адрес: капитан Генри Альфред Белл, 714 5632, 31-й эскадрон бомбардировщиков, ВВС США. Он помнил и слова: «Дорогой Хэнк! Когда ты просил дождаться тебя, я ответила, что не знаю. Я сказала, что еще слишком молода. Я встретила человека, дорогой Хэнк, и собираюсь выйти за него замуж. Надеюсь, ты меня поймешь. Я не хочу причинять тебе боль и никогда не хотела…»
И внезапный рев бомбардировщиков, взлетающих с потемневшего поля.— Я не запомнил его имя, — повторил он. Они замолчали.— Ты… ты хорошо выглядишь, Мэри, — первым нарушил он молчание.— Спасибо.— Я и не знал, что ты все еще живешь в старом районе.— В Гарлеме? Да. Там у Джонни магазин. — Она запнулась. — Моего мужа, Джонни.— Понятно.— Хэнк…— Мэри, я не знаю, для чего ты пришла сюда, но…— О, Хэнк, ради всего святого, неужели ты собираешься убить моего сына?Она не плакала. И в этот момент он пожалел, что она не плачет. Она словно плюнула ему в лицо и, побледнев, метала молнии своими карими глазами.— Мэри, давай постараемся понять друг друга, — предложил он.— Хорошо. Давай.— Наши отношения остались в далеком прошлом. Ты замужем, я женат, у нас обоих есть дети…— И ты обвиняешь моего ребенка в убийстве.— Мэри…— Разве это не так, Хэнк?— Да, обвиняю, — кивнул он. — Я работаю на этот округ, и моя работа — защищать жителей округа. Твой сын совершил убийство, и как государственный обвинитель.— Мой сын не имеет к убийству никакого отношения! Его совершили другие!— Если это правда, я выясню ее до суда.— Он даже не состоит в банде!— Мэри, поверь мне, здесь не карательная контора. Прежде чем передать дело в суд, его тщательным образом расследуют. И если обнаружатся какие-либо смягчающие обстоятельства…— О, перестань, перестань, Хэнк, пожалуйста! Я не ожидала от тебя такого. От незнакомца — да, но не от тебя, не от Хэнка Белани.— Белла, — мягко поправил он.— Я — Мэри, — тихо произнесла она, — девушка, которую ты когда-то знал. Мэри! Которая когда-то любила тебя… очень сильно. — Она сделала паузу. — Так что не говори мне о смягчающих обстоятельствах.— А что ты хочешь от меня услышать, Мэри?— Что моего мальчика не отправят на электрический стул…— Я не могу обещать тебе ничего…— ..за преступление, которого он не совершал! — закончила она.В комнате снова повисло молчание.— Никто не расплачивается жизнью за то, что не совершал, — сказал Хэнк.— Ты действительно веришь в это?— Да, верю.Она посмотрела на него долгим, тяжелым взглядом:— Похоже, передо мной совсем другой человек…— С нами обоими многое произошло за эти годы, — развел руками Хэнк. — Не можем же мы ожидать…— Странно, — устало произнесла она. — Я пришла в этот кабинет, ожидая увидеть незнакомца, — и я его увидела. Я тебя совсем не знаю. Я даже не знаю, повлияет ли то, что произошло когда-то между нами, на судьбу моего сына. Насколько я могу судить…— Не говори так, Мэри! — резко перебил он. — Я — юрист и верю в справедливость. К твоему сыну отнесусь по справедливости. Признаюсь, я очень страдал после того, как получил твое письмо, но все это было очень давно, я стал взрослым и забыл о своей боли.— А мой сын станет взрослым? — тихо спросила она.Ответа не последовало. * * * Днем он зашел в кабинет к Холмсу. Большинство журналистов фамильярно называли шефа отдела по расследованию убийств Шерлоком, но все служащие звали его Эфраимом, то есть его настоящим именем. Круглое лицо этого невысокого седовласого человека в очках придавало ему сходство с телевизионным комиком. Однако впечатление было обманчивым: Эфраим Холмс был начисто лишен чувства юмора.— Какие у тебя вопросы, Хэнк? — спросил он. — Я занят.— Дело Морреса, — без предисловий заявил Хэнк.— А что с этим делом?— Я хочу от него отказаться. И прошу назначить обвинителем кого-нибудь другого. Холмс резко поднял голову:— Почему, черт побери?— По личным причинам.— Каким?— По личным причинам, — повторил Хэнк, не желая вдаваться в подробности.— Ты боишься?— Нет. С чего ты взял?— Не знаю. Вся эта газетная шумиха. Эти ублюдки уже предрешили ход дела. Вопят о смертном приговоре. Я и подумал, может, ты из-за них дергаешься.— Нет. Газеты тут ни при чем.— Тогда в чем дело? Думаешь, у нас мало шансов на победу?— Нет, дело в наших руках.— По обвинению в убийстве первой степени?— Да, по обвинению в убийстве первой степени.— Тогда какого черта ты хочешь от него отказаться?— Я же сказал тебе: по личным причинам. Эфраим, я бы хотел взять самоотвод.— Кто-нибудь из этих ребят каким-то образом связан с тобой?— Нет.— Тебя беспокоит требование смертной казни для мальчишек?— Нет.— Ты не любишь пуэрториканцев?— Что?— Я говорю…— Я слышал. Что за странный вопрос?— Не будь таким заносчивым. Ненависть» не выбирает себе юрисдикцию. Может быть, ты один из тех, кто считает, что город только выиграет от смерти таких людей, как Рафаэль Моррес. Может быть, ты считаешь убийство оправданным?— Что за вздор! — воскликнул Хэнк. — Никто не имеет права так думать.— Неужели? Тогда тебя ждет большой сюрприз. — Холмс Помолчал, затем продолжил:— Я пока не вижу оснований для передачи дело другому.— Можно объяснить это так: пусть защита пустит слух, что государственный обвинитель с предубеждением относится к делу.— Значит, ты все-таки не любишь пуэрториканцев?— Я говорю не о предубеждении такого рода.— А о каком?— Эфраим, я не могу тебе всего объяснить. Просто Хочу отказаться от дела. Я только что начал работать с ним, так что время еще не упущено. Кроме того, контора, полагаю, только выиграет от моего отказа.— Ты так думаешь, да? И кому, По-твоему, Я должен передать дело?— Это тебе решать, а не мне.— Я когда-нибудь уговаривал тебя, Хэнк? Скамей?— Нет.— Хорошо. Если я всем скажу, что ты лучший обвинитель в этом офисе, ты поймешь, что я не пытаюсь просто польстить тебе. А это очень важное дело, гораздо важнее, чем ты…— Это просто еще одно убийство, Эфраим. Мы ведь ведем дела по сотням убийств каждый…— Пойми ты, это не просто еще одно убийство. Это чертовски важное дело. И я хочу, чтобы его вел именно ты, и босс этого хочет, поэтому я не отдам его никому другому, если ты не Представишь мне веских оснований.— Ну хорошо, — вздохнул Хэнк. — Я знаком с матерью одного из парней. Дипаче.— Она твой друг?— Нет, не совсем. Я знал ее еще в молодости, до армии.— Насколько близко ты ее знал?— Она была моей девушкой, Эфраим.— М-да. Понятно.— Я попросил ее ждать меня, когда отправлялся на фронт. И вскоре получил от нее «Дорогого Джона» «Дорогой Джон» — письмо от невесты о том, что она выходит замуж за другого (военный жаргон).
. До сегодняшнего дня я ее ни разу не видел.— Когда все это было?— Лет пятнадцать назад.— Много времени прошло, Хэнк.— Да, но защита может использовать этот факт и тем самым ослабить наше дело.— Каким образом?— Допустим, они вызовут Мэри для дачи показаний. Что, если она заявит, что в 1943 году бросила меня, и теперь государственный обвинитель в отместку требует смертной казни?— Насколько хорошо ты ее знал, Хэнк?— Я же сказал тебе. Она была…— Ты спал с ней?— Нет. Ничего подобного.— Она способна дать ложные показания под присягой?— Ради спасения сына? Конечно! Она скажет и сделает все, что угодно.— Тем не менее не думаю, что это может причинить нам вред. Ни с какой стороны.— Хотел бы я с тобой согласиться.— Сейчас я тебе кое-что объясню, Хэнк. Ты сказал, что это всего лишь очередное убийство, а я сказал, что это не так. Хочешь знать, почему?— Да.— Хорошо. Начнем с того, что весь город уже стонет от несовершеннолетних преступников. О них кричат на каждом углу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Зазвонил телефон. Хэнк неохотно отложил в сторону расшифровку и с дурным предчувствием потянулся к трубке. В это «чудесное» утро он нисколько бы не удивился, если бы ему сообщили, что банк лишил его права выкупа закладной, что Гудзон вышел из берегов и залил его гостиную, что…— Генри Белл слушает, — сказал он.— Хэнк, это Дейв. У меня тут женщина. Говорит, что хочет встретиться с тобой.— Женщина? — Чувство тревоги усилилось. Белл нахмурился.— Да, — ответил Дейв. — Мне впустить ее?— А зачем она хочет встретиться со мной?— По поводу убийства Морреса.— Кто она, Дейв?— Говорит, что ее зовут миссис Дипаче.— Мать Дэнни Дипаче?— Подожди секунду. — Дейв отодвинул трубку. — Вы мать Дэнни Дипаче? — услышал Хэнк вопрос, затем голос Дейва снова раздался в трубке:— Да, это она, Хэнк.Белл вздохнул:— Ну что ж, в любом случае я собирался встретиться с ней, так что могу поговорить и сейчас. Впусти ее.— Хорошо, — сказал Дейв и отключился.Хэнк положил трубку на рычаг. Он не ожидал появления этой женщины. Во время подготовки дела ему пришлось бы один раз вызвать ее к себе, но только лишь для того, чтобы уточнить биографию парня. Ее неожиданный визит раздосадовал его. Он надеялся, что она не станет плакать. Она должна понять, что он — государственный обвинитель, которого граждане округа Нью-Йорк выбрали защищать их права, и он будет защищать эти права так же решительно, как адвокаты ее сына будут защищать его права. И тем не менее он знал, что она будет плакать. Он никогда не встречался с ней, но она — мать мальчика. Она обязательно будет плакать.Он собрал со стола документы и убрал их в ящик. И откинулся на спинку стула в ожидании матери Дэнни Дипаче, вопреки всему надеясь, что ее визит не добавит неприятностей к этому ужасно начавшемуся дню.Она оказалась моложе, чем он предполагал. Он понял это в тот момент, когда женщина вошла в маленькую приемную. Потом она подошла к его кабинету, и он разглядел ее лицо. Его словно ударили чем-то тяжелым, и он внезапно понял, что все события прошлой ночи и сегодняшнего утра готовили его к этой единственной чудовищной шутке. Он узнал ее и в потрясении не мог произнести ни слова.— Мистер Белл? — нерешительно произнесла миссис Дипаче, и их глаза встретились. Тень узнавания промелькнула на ее лице, она тоже испытала потрясение и замерла на пороге. Не веря своим глазам, она потрясла головой и неуверенно спросила:— Хэнк? — и повторила более твердо:— Хэнк?— Да, — выдавил он и с удивлением подумал, почему это должно было произойти именно с ним. Он вдруг почувствовал, что его затягивает в омут, где он должен плыть, чтобы выжить, иначе утонет.— Ты… мистер Белл?— Да.— Но я… Ты… ты сменил фамилию? Да?— Да. Когда занялся юридической практикой. Он сменил фамилию по множеству причин, многие из которых имели глубокие корни и лежали в области подсознания. Вероятно, он и сам не смог бы их объяснить, даже если бы захотел. Он и не пытался. Смена фамилии была fait accompli Свершившийся факт (фр.)
, законодательным актом, гласившим: «ПОСТАНОВЛЕНО: после выполнения всех положений, предусмотренных настоящим документом, названные просители с 8 февраля 1948 года соответственно получают имена Генри Белл, Кэрин Белл и Дженифер Белл, которые присваиваются им на законном основании, а все другие имена с этого момента считаются недействительными».— Ты окружной прокурор? — спросила она.— Да.— И дело моего сына находится в твоем…— Сядь, Мэри, — прервал он ее.Она села, а он рассматривал ее лицо, которое когда-то так хорошо знал, лицо, которое он держал в своих юных руках: «Дождись меня, дождись меня…» Это лицо осталось прежним, разве что в нем появились следы усталости, но это было все то же лицо девятнадцатилетней Мэри О'Брайен — карие глаза и ярко-рыжие волосы огненного оттенка, аристократический нос, чувственный рот, потрясающий рот, который он когда-то целовал…Столько раз думал он об этой встрече! Великая американская сказка о встрече двух влюбленных под звездным небом. Он представлял себе, как однажды вновь встретится с Мэри О'Брайен, и оба почувствуют отголоски прежней любви, может быть, на какое-то мгновение прикоснутся друг к другу и грустно вздохнут о жизни вдвоем, которой у них не было и никогда не будет, — а потом расстанутся вновь. И вот эта встреча произошла — Мэри О'Брайен оказалась матерью Дэнни Дипаче, а он не знает, что ей сказать.— Как… странно, — наконец произнес он. — Я даже представить не мог…— Я тоже.— То есть я знал, что ты замужем. Ты написала мне о том, что выходишь замуж, и… и, вероятно, даже назвала его имя, но с тех пор прошло так много времени, Мэри, и я…— Я называла его имя, — вставила она. — Джон Дипаче. Мой муж.— Да, возможно. Я просто не помню.Он помнил мельчайшие подробности того дня, когда получил ее письмо, помнил дождь, моросящий по взлетному полю на севере Англии, звуки работающих двигателей, белые клубы выхлопных газов, красные и синие диагональные полосы на ее конверте, торопливый почерк и адрес: капитан Генри Альфред Белл, 714 5632, 31-й эскадрон бомбардировщиков, ВВС США. Он помнил и слова: «Дорогой Хэнк! Когда ты просил дождаться тебя, я ответила, что не знаю. Я сказала, что еще слишком молода. Я встретила человека, дорогой Хэнк, и собираюсь выйти за него замуж. Надеюсь, ты меня поймешь. Я не хочу причинять тебе боль и никогда не хотела…»
И внезапный рев бомбардировщиков, взлетающих с потемневшего поля.— Я не запомнил его имя, — повторил он. Они замолчали.— Ты… ты хорошо выглядишь, Мэри, — первым нарушил он молчание.— Спасибо.— Я и не знал, что ты все еще живешь в старом районе.— В Гарлеме? Да. Там у Джонни магазин. — Она запнулась. — Моего мужа, Джонни.— Понятно.— Хэнк…— Мэри, я не знаю, для чего ты пришла сюда, но…— О, Хэнк, ради всего святого, неужели ты собираешься убить моего сына?Она не плакала. И в этот момент он пожалел, что она не плачет. Она словно плюнула ему в лицо и, побледнев, метала молнии своими карими глазами.— Мэри, давай постараемся понять друг друга, — предложил он.— Хорошо. Давай.— Наши отношения остались в далеком прошлом. Ты замужем, я женат, у нас обоих есть дети…— И ты обвиняешь моего ребенка в убийстве.— Мэри…— Разве это не так, Хэнк?— Да, обвиняю, — кивнул он. — Я работаю на этот округ, и моя работа — защищать жителей округа. Твой сын совершил убийство, и как государственный обвинитель.— Мой сын не имеет к убийству никакого отношения! Его совершили другие!— Если это правда, я выясню ее до суда.— Он даже не состоит в банде!— Мэри, поверь мне, здесь не карательная контора. Прежде чем передать дело в суд, его тщательным образом расследуют. И если обнаружатся какие-либо смягчающие обстоятельства…— О, перестань, перестань, Хэнк, пожалуйста! Я не ожидала от тебя такого. От незнакомца — да, но не от тебя, не от Хэнка Белани.— Белла, — мягко поправил он.— Я — Мэри, — тихо произнесла она, — девушка, которую ты когда-то знал. Мэри! Которая когда-то любила тебя… очень сильно. — Она сделала паузу. — Так что не говори мне о смягчающих обстоятельствах.— А что ты хочешь от меня услышать, Мэри?— Что моего мальчика не отправят на электрический стул…— Я не могу обещать тебе ничего…— ..за преступление, которого он не совершал! — закончила она.В комнате снова повисло молчание.— Никто не расплачивается жизнью за то, что не совершал, — сказал Хэнк.— Ты действительно веришь в это?— Да, верю.Она посмотрела на него долгим, тяжелым взглядом:— Похоже, передо мной совсем другой человек…— С нами обоими многое произошло за эти годы, — развел руками Хэнк. — Не можем же мы ожидать…— Странно, — устало произнесла она. — Я пришла в этот кабинет, ожидая увидеть незнакомца, — и я его увидела. Я тебя совсем не знаю. Я даже не знаю, повлияет ли то, что произошло когда-то между нами, на судьбу моего сына. Насколько я могу судить…— Не говори так, Мэри! — резко перебил он. — Я — юрист и верю в справедливость. К твоему сыну отнесусь по справедливости. Признаюсь, я очень страдал после того, как получил твое письмо, но все это было очень давно, я стал взрослым и забыл о своей боли.— А мой сын станет взрослым? — тихо спросила она.Ответа не последовало. * * * Днем он зашел в кабинет к Холмсу. Большинство журналистов фамильярно называли шефа отдела по расследованию убийств Шерлоком, но все служащие звали его Эфраимом, то есть его настоящим именем. Круглое лицо этого невысокого седовласого человека в очках придавало ему сходство с телевизионным комиком. Однако впечатление было обманчивым: Эфраим Холмс был начисто лишен чувства юмора.— Какие у тебя вопросы, Хэнк? — спросил он. — Я занят.— Дело Морреса, — без предисловий заявил Хэнк.— А что с этим делом?— Я хочу от него отказаться. И прошу назначить обвинителем кого-нибудь другого. Холмс резко поднял голову:— Почему, черт побери?— По личным причинам.— Каким?— По личным причинам, — повторил Хэнк, не желая вдаваться в подробности.— Ты боишься?— Нет. С чего ты взял?— Не знаю. Вся эта газетная шумиха. Эти ублюдки уже предрешили ход дела. Вопят о смертном приговоре. Я и подумал, может, ты из-за них дергаешься.— Нет. Газеты тут ни при чем.— Тогда в чем дело? Думаешь, у нас мало шансов на победу?— Нет, дело в наших руках.— По обвинению в убийстве первой степени?— Да, по обвинению в убийстве первой степени.— Тогда какого черта ты хочешь от него отказаться?— Я же сказал тебе: по личным причинам. Эфраим, я бы хотел взять самоотвод.— Кто-нибудь из этих ребят каким-то образом связан с тобой?— Нет.— Тебя беспокоит требование смертной казни для мальчишек?— Нет.— Ты не любишь пуэрториканцев?— Что?— Я говорю…— Я слышал. Что за странный вопрос?— Не будь таким заносчивым. Ненависть» не выбирает себе юрисдикцию. Может быть, ты один из тех, кто считает, что город только выиграет от смерти таких людей, как Рафаэль Моррес. Может быть, ты считаешь убийство оправданным?— Что за вздор! — воскликнул Хэнк. — Никто не имеет права так думать.— Неужели? Тогда тебя ждет большой сюрприз. — Холмс Помолчал, затем продолжил:— Я пока не вижу оснований для передачи дело другому.— Можно объяснить это так: пусть защита пустит слух, что государственный обвинитель с предубеждением относится к делу.— Значит, ты все-таки не любишь пуэрториканцев?— Я говорю не о предубеждении такого рода.— А о каком?— Эфраим, я не могу тебе всего объяснить. Просто Хочу отказаться от дела. Я только что начал работать с ним, так что время еще не упущено. Кроме того, контора, полагаю, только выиграет от моего отказа.— Ты так думаешь, да? И кому, По-твоему, Я должен передать дело?— Это тебе решать, а не мне.— Я когда-нибудь уговаривал тебя, Хэнк? Скамей?— Нет.— Хорошо. Если я всем скажу, что ты лучший обвинитель в этом офисе, ты поймешь, что я не пытаюсь просто польстить тебе. А это очень важное дело, гораздо важнее, чем ты…— Это просто еще одно убийство, Эфраим. Мы ведь ведем дела по сотням убийств каждый…— Пойми ты, это не просто еще одно убийство. Это чертовски важное дело. И я хочу, чтобы его вел именно ты, и босс этого хочет, поэтому я не отдам его никому другому, если ты не Представишь мне веских оснований.— Ну хорошо, — вздохнул Хэнк. — Я знаком с матерью одного из парней. Дипаче.— Она твой друг?— Нет, не совсем. Я знал ее еще в молодости, до армии.— Насколько близко ты ее знал?— Она была моей девушкой, Эфраим.— М-да. Понятно.— Я попросил ее ждать меня, когда отправлялся на фронт. И вскоре получил от нее «Дорогого Джона» «Дорогой Джон» — письмо от невесты о том, что она выходит замуж за другого (военный жаргон).
. До сегодняшнего дня я ее ни разу не видел.— Когда все это было?— Лет пятнадцать назад.— Много времени прошло, Хэнк.— Да, но защита может использовать этот факт и тем самым ослабить наше дело.— Каким образом?— Допустим, они вызовут Мэри для дачи показаний. Что, если она заявит, что в 1943 году бросила меня, и теперь государственный обвинитель в отместку требует смертной казни?— Насколько хорошо ты ее знал, Хэнк?— Я же сказал тебе. Она была…— Ты спал с ней?— Нет. Ничего подобного.— Она способна дать ложные показания под присягой?— Ради спасения сына? Конечно! Она скажет и сделает все, что угодно.— Тем не менее не думаю, что это может причинить нам вред. Ни с какой стороны.— Хотел бы я с тобой согласиться.— Сейчас я тебе кое-что объясню, Хэнк. Ты сказал, что это всего лишь очередное убийство, а я сказал, что это не так. Хочешь знать, почему?— Да.— Хорошо. Начнем с того, что весь город уже стонет от несовершеннолетних преступников. О них кричат на каждом углу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26