Справедливость восторжествует, если им сначала выколют глаза, а потом набросятся на них с ножами, как они накинулись на моего Рафаэля. Другой участи эти изверги не заслуживают. Сеньор, это же звери, грубые, грязные животные, можете не сомневаться. И если вы не отправите всю троицу на электрический стул, то здесь уже никто не будет чувствовать себя в безопасности. Я говорю это от всего сердца. Останется лишь страх. Страх и ненависть — они будут безраздельно править этим городом, а честным, порядочным людям останется лишь прятаться по своим норам и уповать на Господа.Мой Рафаэль был хорошим, добрым мальчиком. За всю свою короткую жизнь он не совершил ни одного дурного поступка. Глаза его были мертвы, сеньор, но у него было большое, чуткое сердце. Знаете, ведь считается, что слепой человек нуждается в постоянной опеке. Но на самом деле это не так. В этом была моя ошибка. Я дрожала над ним, пылинки сдувала, старалась всегда-всегда быть рядом. Это продолжалось до тех пор, пока мы не приехали сюда. А потом его отец ушел от нас, и мне пришлось срочно искать работу. Ведь нужно же на что-то жить. Рафаэль же, пока я была на работе, проводил время на улице. И на этой же самой улице его и убили. Хороший мальчик умер.— Миссис Моррес…— Вы лишь одним можете помочь мне и моему Рафаэлю. Другого не дано, сеньор.— Что же это, миссис Моррес?— Вы можете добавить мой гнев к той ненависти, что охватила этот город, — проговорила она, и в ее голосе не было злости, лишь пустота, навязчивая одержимость голыми фактами, кажущимися слишком сложными, чтобы постичь их суть с первого раза. — Приплюсовать к ней ту злобу и обиду, с которой мне суждено прожить остаток своих дней. И еще вы можете убить тех подонков, что погубили моего Рафаэля. Вы можете убить их и избавить наши улицы от нелюдей. Вот что вы можете сделать для меня, сеньор. Да простит меня Господь, но вы можете их убить.Вечером вернувшись домой, он застал Кэрин в гостиной. Она разговаривала по телефону. Хэнк прямиком направился к бару, налил себе бокал мартини, мимоходом чмокая жену в щеку и слыша, как она заканчивает разговор.— Ну разумеется, Филис, я все понимаю, — говорила она. — Да уж, с этими няньками сплошная морока. Конечно, мне следовало бы предупредить тебя заранее. Жаль… мы очень надеялись, что вы придете. Так хотелось встретиться… Да, я понимаю. Ну конечно же не в последний раз. Разумеется. Спасибо, что позвонила. Передавай Майку привет, ладно? Пока.Кэрин положила трубку, после чего подошла к Хэнку и, обвив его руками за шею, крепко поцеловала в губы.— Ну, как прошел день? — поинтересовалась она. — Я, пожалуй, тоже выпью с тобой.Он наполнил коктейлем еще один бокал и со вздохом сказал:— На редкость мерзкое дело. После похода в Гарлем никак не могу отделаться от ощущения, что я обеими руками копаюсь в болотной жиже, и дна этой трясины не видно Мне остается лишь вслепую шарить вокруг себя и уповать на то, что удастся не напороться на острые камни или битые бутылки. Я говорил с одной из девушек, что были с Морресом тем вечером, когда он был убит. Знаешь, что на самом деле он вынул из кармана? Ну, ту вещь, которую защита упорно называет ножом?— Что же это было?— Губная гармошка. Ну и как тебе это?— Они все равно будут настаивать, что их клиенты по ошибке приняли ее за нож.— Скорее всего, так оно и будет. — Он немного помолчал. — Этот Амбал Рейрдон, если верить рассказам его врагов, тот еще подарочек. — Снова напряженная пауза, а потом:— Кэрин, ты представить себе не можешь, что творится в Гарлеме. Это же полнейший абсурд! Подумать только, дети сбиваются в стаи, образуя свои маленькие армии со своими военачальниками, арсеналом — и все той же слепой ненавистью к врагу. Они носят куртки вместо мундиров, а движет ими вся та же бессмысленная, тупая вражда, которая обычно и становится причиной большинства войн. У них нет даже сколь-нибудь общей идеи, которую можно было бы нести, как флаг, им нет дела до всяких там затасканных лозунгов типа «За безопасность мира во имя демократии» или «Азия для азиатов», приводящих в исступление истинных патриотов. Они воюют между собой, потому что таков стиль их жизни. А другой жизни они не знают. Еще во времена моего детства Гарлем считался гиблым местом, но с тех пор он стал еще хуже, ибо нечто более страшное еще примешалось к тому гнилостному душку, исходящему от трущоб и всеобщей нищеты. Создается впечатление, будто эти ребята, вынужденные жить в тюрьме, разделили эту одну большую тюрьму на множество тюрем поменьше, воздвигнув между ними многочисленные и ревностно охраняемые границы: здесь моя территория, а там — твоя, попробуешь сюда сунуться, и я тебя убью, а если я пройду там, то и мне не жить. Они как будто специально решили усложнить свою и без того непростую жизнь и принялись разгораживать одно большое гетто на несколько вотчин. И знаешь, что я понял сегодня? То, что, наверное, я могу до посинения допрашивать их, пытаясь выяснить, почему они враждуют между собой. А они будут упорно говорить, что им нужно защищать свою территорию, своих девушек, свою честь, национальную гордость и нести тому подобную чушь. Но мне кажется, что они и сами не знают настоящего ответа. Он замолчал, разглядывая на свет свой бокал.— Хотя, возможно, у этой теории «воинственного поведения» может быть и другое объяснение. Возможно, все эти ребята просто больны.— Ну да. Ату его, ату!— Все это было бы смешно, — мрачно проговорил он, — если бы не было так грустно.— Я вовсе не…— Кэрин, пойми, что даже если бы те трое парней и не явились бы тем вечером в Испанский Гарлем, чтобы убить Морреса, то я просто уверен, что рано или поздно кто-нибудь из пуэрториканцев обязательно забрел бы в Итальянский Гарлем, чтобы прикончить кого-нибудь из Громовержцев. Я слышал, как они говорили о своих врагах. И это уже не детский лепет типа игры в полицейских и воров. Когда эти ребята говорят, что хотят кого-то убить, то именно это они и собираются сделать. Убить! Это видно по их глазам.— Но ты не можешь оправдывать убийц лишь на том основании, что когда-нибудь они сами могли бы стать жертвами.— Нет, конечно же нет. Я просто думал над тем, что сказала мне сегодня миссис Моррес, мать убитого мальчика.— Ну и что же она тебе такого сказала?— Она назвала убийц сына зверями. Вопрос в том, были ли они ими на самом деле.— Не знаю, Хэнк.— И если они были зверями, то кто, черт возьми, выпустил их в тот лес, по которому они теперь рыщут?— То же самое можно сказать о любом убийце. Все люди являются продуктом своего общества. Но тем не менее у нас есть законы, защищающие…— Неужели если мы отправим этих троих ребят на электрический стул, то другие пацаны перестанут убивать?— Может быть, и перестанут.— Может быть. А может быть, и нет. А в этом случае мы лишь продолжим череду бессмысленных убийств, добавив к смерти Морреса еще три — Дипаче, Апосто и Рейрдона — с той лишь единственной разницей, это наше убийство будет санкционировано обществом.— Ну, ты даешь! — покачала головой Кэрин. — С тобой не соскучишься.— Где же справедливость? — задался вопросом Хэнк. — И вообще, что, черт возьми, это такое — справедливость? Зазвонил телефон, и Кэрин поспешила снять трубку.— Алло? — сказала она. И после паузы:— А, здравствуй, Элис. Как дела? Спасибо, у нас все хорошо. — Она снова замолчала, сосредоточенно слушая, а потом:— Да? Ну конечно, я понимаю. Нет, бросать его одного не годится. Да, я все прекрасно понимаю. Надеюсь, ему скоро станет лучше. Спасибо за звонок, Элис. — Она положила трубку, и вид у нее был довольно озадаченный.— Элис Бентон? — поинтересовался Хэнк.— Да.— И что случилось?— Она не сможет прийти к нам в субботу. — Кэрин замолчала, покусывая губы. — Хэнк, я пригласила к нам на обед кое-кого из соседей. Хотела, чтобы они познакомились с Эйбом Сэмелсоном.— Ясно. И что, у Бентонов что-то стряслось?— У Фрэнка поднялась температура. Элис не хочет оставлять его дома одного.Телефон зазвонил снова. Кэрин взглянула сначала на него, потом на Хэнка, а затем побрела к аппарату, чтобы ответить на звонок.— Алло? Да, это Кэрин. Марсия, дорогая, здравствуй. Как дела? Нет, ты не отрываешь нас от обеда. Хэнк только что вернулся домой и… Что? — Еще какое-то время она молча слушала. — Ясно. Очень жаль. Мы так на вас рассчитывали… Да, ошибки иногда случаются, особенно когда каждый ведет свой ежедневник. Да, я понимаю. Конечно, Марсия. Я очень рада, что ты позвонила. — Она опустила трубку на рычаг и осталась неподвижно стоять у телефона.— Марсия Дикарло?— Да.— И она тоже не может быть у нас в эту субботу?— Не может, — кивнула Кэрин.— И почему, интересно знать?— Джо еще раньше запланировал на это же время другую встречу. Он сделал пометку в своем ежедневнике. А когда я звонила, то она не знала, что этот день у них уже занят. Теперь она извиняется и говорит, что они зайдут к нам как-нибудь в другой раз. — Кэрин помолчала. — Так что, Хэнк, у нас уже три отказа.— М-м-м. Неужто Макнелли с Пирсом и сюда добрались? Узнаю их изящный почерк…— Не знаю… Неужели наши соседи?..— Неужели наши соседи полагают, что мы подрываем их жизненные устои, пытаясь призвать к ответу убийц пуэрториканца? Даже не знаю, что сказать. Честно говоря, до сих пор я был более высокого мнения о наших соседях.Телефон зазвонил снова.— Я сам подойду, — сказал Хэнк. Он отставил бокал с выпивкой и направился к телефону. — Алло?— Хэнк, это ты?— Да. А кто говорит?— Джордж Тэлбот. Здорово, приятель! Как дела?— Так себе. А у тебя, Джордж?— Слушай, Хэнк, у меня тут возникла небольшая проблема. Боюсь, что мы с Ди никак не сможем прийти к вам в субботу на вечеринку.— Что-нибудь случилось?— Да в общем-то, нет, просто «мозговой центр» моей конторы постановил, что я должен непременно отправиться на выходные в Сиракьюс. Вести переговоры с одним очень перспективным придурком на предмет закупки у него сухих завтраков. Ну что тут поделаешь? Я ведь человек подневольный, что велят, то и делаю, и это ни для кого не секрет.— Да уж, никакого секрета здесь нет. Все очевидно, — сказал Хэнк.— Вот-вот. Да и что, по-твоему, важнее: лишний стакан выпивки или же кусок хлеба с маслом на столе?— Да-да, конечно, — согласился Хэнк. — И когда же ты уезжаешь?— Завтра. То есть я так предполагаю. Вернусь в понедельник. Если, конечно, наши шишки из правления до того времени не придумают что-нибудь еще. Но во всяком случае, на нас не рассчитывай.— А ты в последнее время не виделся с Макнелли и Пирсом? — спросил Хэнк.— С кем?— С Джоном и Фредом, — пояснил Хэнк. — Нашими добрыми соседями. Ты давно их не видел?— Ну, вообще-то мы видимся довольно часто. По-соседски. Ну, сам понимаешь.— Понимаю, Джордж. Я все отлично понимаю. Спасибо, что позвонил. Жаль, конечно, что ты не сможешь в эту субботу быть у нас. Но ты не одинок, потому что уже очень многие наши соседи слегли с насморком, а у других умирают любимые бабушки где-нибудь в Пеории. Полагаю, вы даже могли бы собраться все вместе и устроить собственную вечеринку.— Хэнк, ты это о чем?— Небольшой детский праздник под девизом «Сделай сам». Можно было бы смастерить своими руками кучу занимательных вещиц.— Понятия не имею, что ты имеешь в виду!— Например, сколотить замечательный деревянный крест, а затем сжечь его на лужайке перед моим домом. Было бы очень весело.— Хэнк, послушай…— Ты хочешь мне еще что-то сказать, Джордж?— Мне действительно нужно ехать в Сиракьюс. И это никоим образом не связано с теми сплетнями, что разносят Макнелли и Пирс.— О'кей!— Ты мне веришь?— А разве это что-нибудь изменит?— Нет, но мне просто важно знать. Я не испрашиваю у тебя советов, как заключать сделки на продажу сигарет. И не собираюсь поучать тебя, как тебе выполнять свою работу. — Тэлбот немного помолчал. — Ведь участие в заговоре — тоже грех, не так ли?— Извини, Джордж. Но этот дурацкий телефон сегодня весь вечер звонит как бешеный.— Я просто хотел, чтобы ты знал, что я не пополнил ряды варварских орд. Мне действительно нужно уехать. И сказать по совести, мне и самому ужасно хотелось познакомиться с Сэмедсоном.— Ладно, Джордж. Жаль, конечно, что ты не сможешь прийти. Спасибо за звонок.— До встречи, — попрощался Тэлбот, и в трубке раздались короткие гудки.Хэнк опустил ее на рычаг.— Кого ты еще пригласила? — , спросил он у жены.— Крониных.— Они еще не звонили?— Пока нет.— А думаешь, позвонят?— Не знаю.Он подошел к жене и обнял ее:— Ты сердишься?— Нет. Просто почему-то немножко грустно. Мне здесь так нравилось…— Перестань говорить так, как будто мы уже завтра переезжаем отсюда.— Я имела в виду совсем другое. Никогда бы не подумала, что наши соседи такие… — Она покачала головой. — Что плохого в том, если человек выполняет свою работу так, как считает нужным?— Я всегда был убежден, что работать нужно только так, и никак иначе, — сказал Хэнк.— Да. — Кэрин немного помолчала. — Ну и черт с ними! Нам больше достанется. К тому же мы с тобой проведем целый вечер в обществе Эйба.— Конечно, — согласился Хэнк и улыбнулся.— Меня поражает другое. Если уж даже все эти добропорядочные граждане Инвуда, эти столпы общества, законодатели общественного мнения — если уж даже они ведут себя таким вот образом, то чего же ожидать от детей, живущих в Гарлеме? Слушай, Хэнк, а может быть, там и не должно быть никакой причины. Возможно, просто люди больше предпочитают ненавидеть, чем любить?— Ну это уж вряд ли, — проговорил он и снова улыбнулся. — Вот я, к примеру, больше всего на свете предпочитаю любить. А ты разве нет?— Ты — сексуальный маньяк, — сказала она. — Когда-нибудь тебя все-таки выведут на чистую воду и посадят под замок до конца твоей активной половой жизни.Раздался телефонный звонок.— Это Кронины, — предположил Хэнк. — Бойкот должен быть единодушным. Зато теперь мы точно знаем, что все на нашей улице считают, что мы должны просто похерить дело Морреса и поскорее забыть о нем. А троим юным героям, отправившим его на тот свет, воздвигнуть памятник в парке. Так ты снимешь трубку или мне самому ответить?— Я подойду, — сказала Кэрин.— Закопать Морреса, пока тот не начал вонять. А юных убийц похлопать по плечу и сказать: «Отлично сработано, парни!» И тем самым снискать почет и уважение Макнелли с Пирсом и всех истинно белых протестантов нашей округи.— Кронины — католики, — вздохнула Кэрин. — А вот ты сейчас сам начинаешь уподобляться Макнелли.— Это я так образно выразился, — пояснил Хэнк. Кэрин сняла трубку.— Алло? — сказала она, немного послушала, а затем, все еще продолжая слушать, со знающим видом кивнула Хэнку. Глава 9 Судья Авраам Сэмелсон сидел на открытой веранде дома семейства Белл в Инвуде, держа в изящной руке широкобедрый, суживающийся кверху бокал с коньяком. Небо к западу было усеяно звездами, и, склонив к плечу лысую голову, судья задумчиво вглядывался в небеса, согревая в ладони бокал с ароматным напитком, наслаждаясь его изысканным букетом и изредка отпивая коньяк маленькими глотками. В доме был включен проигрыватель, и тихая музыка лилась из открытой двери во внутренний дворик, где цвели любовно выращенные Кэрин цветы. Отсюда открывался великолепный вид на реку, за которой темнели скалы Нью-Джерси.— Да уж, Хэнк, этот Бартон здорово тебя пропесочил в своих статейках, — сказал Сэмелсон.— Это точно, — согласился Хэнк.— Но лично мне кажется, что результат скорее окажется обратным, и это сыграет тебе на руку. Сам того не ведая, он создал вокруг тебя ореол этакого лихачества и романтизма. Разве во всем Нью-Йорке найдется мужик, который не мечтал залезть под юбку к цыпочке-ирландке? Нет, разумеется, я не верю ни единому его слову. Но все-таки вся эта история может служить наглядным примером того, какую опасность таит в себе бездарное сочинение. Бартон задается целью покончить с тобой, и каков же результат? Он создает образ романтического героя.— Не думаю, что результат получится таким уж романтичным, — заметил Хэнк.— Просто ты слишком чувствителен. Таких, как Бартон, нельзя ненавидеть, над ними можно лишь посмеяться. Выряди его в длинный плащ и шепни на ушко какую-нибудь многообещающую сплетню — и он счастлив. И уже воображает себя великим репортером.— И все-таки, мне кажется, он довольно опасен, — проговорил Хэнк.— Если только воспринимать его всерьез. Если же мы лишь посмеемся над ним, то вся эта его опасность немедленно улетучится.— Если бы так!.. — вздохнул Хэнк. — Черт возьми, Эйб, если б ты только знал, как бы мне сейчас хотелось согласиться с тобой.— Ты не соглашался со мной никогда, и я не вижу причины, по которой тебе следовало бы начать делать это сейчас. Ты был самым большим спорщиком среди студентов, изо всех, кто прошел через мои руки за те четырнадцать лет, пока я преподавал юриспруденцию. Но справедливости ради — а мое теперешнее положение судьи обязывает меня быть справедливым — вынужден констатировать, что ты был и самым способным моим студентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26