— Продолжайте.— Будьте добры, мистер Эддисон, ответьте на вопрос.— Я не уверен в том, что он может заранее составить план убийства, — сказал Эддисон.— Но, на ваш взгляд, он в состоянии или нет ударить ножом другого подростка, повинуясь некоему порыву…— Протестую!— Принимается. Мистер Белл, конкретизируйте вопрос.— Он мог бы убить в порыве бешенства?— Да, полагаю.— Пребывая в сильном душевном волнении?— Да.— А он отдавал бы себе отчет в том, что совершает убийство? В зале суда вдруг воцарилась мертвая тишина.— Да, — сказал Эддисон. — Он вполне осознавал бы, что совершает убийство.Даже из своего дальнего ряда Кэрин заметила, как у Хэнка напряглись мышцы спины, и она тотчас поняла, что это был совсем не тот ответ, который он предполагал услышать.— Минутку, мистер Эддисон, давайте разберемся, — быстро нашелся Хэнк. — В своем отчете вы, в частности, упомянули о том, что этот подросток действует сообразно своему уровню развития. Что это означает?— Характерный уровень развития — понятие теоретическое, обозначающее умственные способности, присущие человеку от рождения. И если подросток действует сообразно своему потенциальному уровню, то это означает, что ничего большего от него ожидать нельзя.— Значит, умственные способности, присущие человеку от рождения? Вы хотите сказать, что умственные способности Апосто такие же, как и у новорожденного младенца?— Нет, я…— Но разве новорожденный способен отличить хорошее от плохого?— Я вовсе не имел в виду, что Апосто обладает интеллектом новорожденного. И вам об этом прекрасно известно. Когда мы говорим об умственных способностях, мы оперируем усредненными понятиями. Мы пытаемся определить норму, уровень развития умственных способностей для того или иного возраста. С точки зрения психологии умственные способности являются таковыми, только когда мы…— Как долго вы работаете в Беллвью? — поспешно перебил его Хэнк.— Двенадцать лет.— И все, что вы можете сказать, сводится к тому, что умственные способности — это умственные способности, являющиеся таковыми? Вам не кажется, что это не объяснение, а какой-то философский авангард в духе Гертруды Стайн Стайн Гертруда (1874 — 1946) — американская писательница, поэтесса, драматург, теоретик модернизма.
?Сидевшая в последнем ряду Кэрин немедленно заметила, как изменилась тактика Хэнка. Если сначала он всячески старался подчеркнуть весомость слов Эддисона как эксперта, то теперь пытался выставить его просто дураком. Она невольно поднесла руку к губам, искренне недоумевая, чего он рассчитывал добиться столь разительной переменой.— Это трудно объяснить неспециалисту, — тотчас нашелся и надменно ответил Эддисон. — Когда мы говорим, что тот или иной человек имеет интеллект десятилетнего ребенка, то не стоит воспринимать это буквально. Существует большое число качественных отличий.— А когда вы говорите, что некий человек, являясь умственно отсталым, имея коэффициент умственного развития шестьдесят семь, при этом неадекватно воспринимающий действительность, плохо себя контролирующий и действующий сообразно своему уровню развития — когда вы говорите, что этот человек отдает себе отчет в том, что совершает убийство, как это следует понимать, мистер Эддисон? Буквально или нет? Или просто как игру слов? Вы сами-то понимаете, что говорите?— Конечно, я знаю, что говорю. С эмоциональной точки зрения Апосто, возможно, и не понимал, что делает. Но с точки зрения рациональной — знал. Он вполне отдавал себе отчет в том, что, ударяя мальчика ножом, совершает преступление.— Вы знакомы с легалистической концепцией безумия?— Вполне. Но и с юридической, и с медицинской точек зрения Апосто не безумный. Он слабоумен, но вполне способен понять, какие последствия может повлечь за собой поножовщина.— И откуда вам это известно? — зло спросил Хэнк. — Откуда вы знаете, что было на уме у этого подростка, когда он, предположительно, пырнул ножом своего сверстника?— Этого я знать не могу. Я также не могу с точностью утверждать, знал он о том, что делает или нет. Вы это хотите услышать от меня, не так ли?— Я хочу услышать от вас все, что вы желаете мне сказать, — ответил Хэнк и отвернулся от Эддисона. — Свидетель ваш, — обронил он в сторону стола, за которым сидели адвокаты защиты.Встал адвокат Апосто.— Вопросов к свидетелю нет, ваша честь, — сказал он. Сэмелсон задумчиво посмотрел на защиту, затем смерил взглядом Хэнка.— Объявляется десятиминутный перерыв, — Сухо проговорил он. — Попрошу мистера Белла пройти ко мне в кабинет.— В заседании суда объявляется десятиминутный перерыв, — объявил секретарь. — Всем встать.Зрители, свидетели, репортеры, обвиняемые и адвокаты поднялись, в то время как Сэмелсон, шурша полами длинной черной мантии направился к двери.— А почему он вызвал к себе папу? — спросила Дженни.— Не знаю, — ответила Кэрин.— Разве так можно? Разве может судья во время суда говорить с прокурором наедине, без адвокатов защиты?— Со стороны это выглядит несколько предвзято, но, с другой стороны, Эйб судья, и он вправе поступать так, как сочтет нужным.— И все-таки интересно, почему он вызвал папу к себе, — вздохнула Дженни.— Присаживайся, Хэнк, — сказал Сэмелсон.— Благодарю.— Поговорим начистоту, не как судья и помощник окружного прокурора, а просто как друзья. Согласен?— Вполне.— Хорошо, тогда ответь, пожалуйста, всего на один вопрос, ладно?— Валяй.— Ты что, хочешь лишиться работы?— Понятия не имею, о чем ты.— Перестань, Хэнк, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Только что ты допрашивал свидетеля, задавшись целью добиться от него подтверждения, что Апосто не мог отвечать за свои поступки. Очевидно, данную идею тебе подсказал отчет о психиатрической экспертизе. А когда Эддисон не дал нужного ответа, ты постарался дискредитировать его показания.— Полагаю, я…— Хэнк, так выслушай же, что я тебе скажу. Адвокаты защиты не придурки. Да, они были назначены судом и, возможно, взялись за это дело в расчете на то, что оно добавит им известности, так как ход процесса широко освещается в прессе, но они не идиоты. Это опытные адвокаты по уголовным делам. И они знают не хуже тебя, что для доказательства того факта, что обвиняемый, совершая преступление, не отдавал себе отчета в том, к каким последствиям это может привести, достаточно свидетельства либо двух психиатров, либо одного психиатра и одного психолога. И можешь не сомневаться, что эти два психиатра у них есть, и они готовы показать под присягой, что Апосто не в состоянии осознать даже расклада партии в шашки! Именно поэтому они отказались от перекрестного допроса твоего свидетеля. У них для этих целей подготовлены свои люди. С твоей стороны подобный выпад был большой глупостью. Ты попытался проделать за них их же работу, к которой, надо заметить, сами они подготовились гораздо лучше тебя. Однако меня интересует другое: зачем тебе эго надо? Может быть, все-таки объяснишь? Так сказать, по старой дружбе…— Эйб…— Если у тебя возникли какие-либо сомнения относительно вины этих подростков, ты должен был обратиться с этим к окружному прокурору. Черт возьми, тебя же могут уволить за это. Тебе что, не терпится потерять работу?— Нет, терять работу мне не хочется.— Тогда почему ты не посоветовался прежде со своим начальством? Или почему хотя бы не пришел ко мне? Расхожее мнение о том, что в основе уголовного права лежит политика сделок и взаимных уступок, на самом деле вовсе не лишена смысла. Не сомневаюсь, что защита с радостью пошла бы тебе навстречу и согласилась обсудить сделку. Хэнк, так чего же ты все-таки добиваешься? Хочешь завалить дело?— Эйб, ты не понимаешь.— Так объясни мне.— Я делаю то, что должен делать.— И что же ты должен делать? — Ну, скажем так, у меня есть некоторые сомнения.— Правда?— Это всего лишь предположение.— Это предположение, потому что ты не доверяешь мне?— Я доверяю тебе, Эйб. Но в этом деле ты судья.— В данный момент я не судья. Я твой друг. И если бы я им: не был, то мне было бы решительно наплевать и на тебя самого, и на то, что с тобой происходит.— Но когда мы вернемся в зал суда, ты снова станешь судьей.— Черт побери, Хэнк, доверься мне! Так что же ты все-таки задумал?Хэнк глубоко вздохнул:— Я пытаюсь добиться оправдательных приговоров для Апосто и Дипаче. И снисхождения для Рейрдона.— Но какого черта?— Потому что… потому что я считаю, что так будет справедливо.— Тогда почему ты не пошел с этим к окружному прокурору? Почему не подошел ко мне до начала суда?— Потому что, Эйб, я впервые в жизни хочу, чтобы мое имя попало в газетные заголовки. Сэмелсон встал из-за стола:— Ты самоубийца, Хэнк. Ты губишь себя.— Нет.— Да, черт побери, да! Ты добьешься лишь того, что тебя вышвырнут с работы. Ты выставишь в дурацком свете окружного прокурора и всю его службу. Хэнк, они никогда не простят тебе этого.— Мне все равно. Если это поможет добиться…— Да ничего ты не добьешься! Вылетишь с работы, вот и все. И больше никто не пожелает связываться с тобой. Да с такой репутацией тебя в этом городе даже в тюрьму не возьмут на работу!— Может быть, и так.— Не может быть, а точно. Именно так все и будет. Но я не допущу, чтобы ты пострадал из-за собственной глупости. А поэтому мы немедленно выйдем отсюда, чтобы поговорить с адвокатами защиты. И когда ты расскажешь им…— Нет, Эйб, ну, пожалуйста. Позволь мне сделать это по-своему.— Позволить тебе совершить самоубийство? Ты об этом просишь меня? Разве ты не знаешь, что твоя контора хочет сделать процесс над этой троицей показательным, чтоб другим было неповадно? Разве тебе не известно, что город…— Я, представь себе, тоже хочу использовать их в качестве примера. И хочу показать, что они тоже люди, имеющие право на жизнь. Эйб, они же не пришельцы, не из космоса к нам прилетели. Это просто несчастные, перепуганные мальчишки.— А ты лучше расскажи об этом матери Рафаэля Морреса. В данном деле, Хэнк, от психологических трюков мало толку. Во всяком случае, жертве преступления они уже не помогут.— Да, Эйб, потому что каждый пацан, оказавшийся причастным к этому убийству, на самом деле является жертвой.— Но закон ясно гласит о том…— Это не имеет никакого отношения к закону. И вообще, пошел он к черту, такой закон! Эйб, я юрист, и вся моя жизнь была связана с законом. Ты это знаешь. Но как я могу требовать наказания для этих троих ребят до тех пор, пока не выясню, кто на самом деле убил Рафаэля Морреса? А установив это, понимаю, что любой закон здесь бессилен.— А разве ты не знаешь, кто убил того парня?— Да, Эйб, знаю. Мы все убили его.— Эх, Хэнк, Хэнк!..— Мы все убили его, Эйб! Своим равнодушием и бездействием. Целыми днями мы занимаемся лишь тем, что разводим говорильню, назначаем комиссии, выслушиваем разные точки зрения и все равно никак не можем понять, а в чем же, собственно, дело. Имеем на руках все факты, но не предпринимаем ничего, смотрим на них сквозь пальцы. И позволяем, чтобы дело дошло до убийства, чтобы Рафаэль Моррес расстался с жизнью.— И что же ты теперь намерен сделать? Начать широкомасштабную общественную кампанию? Прямо здесь? В моем зале суда? Хэнк, ты же никогда…— Эйб, а ты что, можешь предложить более подходящий для этого момент?Сэмелсон покачал головой:— Хэнк, ты выбрал не праведный путь. Так дела не делаются.— Наоборот, это единственно возможный, верный путь. Кто-то должен встать и заявить об этом во всеуслышание! Кто-то же должен быть услышан!— Но почему, черт возьми, этим кем-то должен непременно стать ты?— Не знаю. Неужели ты думаешь, что это меня пугает? Да я скорее брошусь грудью на амбразуру, чем войду в зал суда и намеренно завалю собственное дело. Но, Эйб, если мы промолчим и на этот раз, если никто не возьмет ответственность на себя, пытаясь остановить все это безобразие, то тогда нам останется лишь покорно поднять руки и сдаться без боя. И после этого о законе и всяком правосудии можно будет забыть раз и навсегда, потому что этим миром будут заправлять хищники. А я не хочу, чтобы мой ребенок и мои внуки росли в варварской стране. Я не хочу, чтобы они тоже были растерзаны. Эти ребята должны жить! Мы просто не имеем права их терять!В комнате наступила тишина.И затем Эйб Сэмелсон сказал:— Эх, будь я сейчас моложе…— Эйб?..— Имей в виду, я честно доведу суд до конца, так что поблажек тебе не будет.— Ты же знаешь, я никогда на них не рассчитывал.— Но ты погубишь себя.— Может быть.— Ну ладно, ладно, — вздохнул Сэмелсон. — Пойдем отсюда, пока нас с тобой не обвинили в сговоре. — В дверях он задержался и положил руку Хэнку на плечо:— Желаю удачи. Она тебе пригодится. * * * Первым свидетелем, вызванным Хэнком после перерыва, была Анжела Руджиэлло.Девушка неуверенно прошла к свидетельской трибуне, бросая по сторонам испуганные взгляды. На ней было зеленое платье и туфли на высоких каблуках. Она села и тут же застенчиво прикрыла юбкой колени.— Сообщите суду ваше имя, — попросил Хэнк.— Анжела Руджиэлло.— Где вы живете, мисс Руджиэлло?— В Гарлеме.— Будьте любезны, взгляните на ту скамью, где сидят подсудимые. Вы узнаете этих ребят?— Да, — чуть слышно ответила она.— Мисс Руджиэлло, вы чего-то боитесь?— Немножко.— Вы боитесь меня?— Нет.— Его чести господина судьи?— Нет.— И уж наверняка не адвокатов защиты, — с улыбкой сказал Хэнк. — Они выглядят вполне безобидно.— Нет, их я не боюсь.— Я прочитал в газетах, что вы получили письмо с угрозами, в котором вам настоятельно советовали отказаться от дачи показаний. Это правда?— Да.— И поэтому вам страшно?— Да.— Но вы только что поклялись говорить суду правду и ничего, кроме правды. Вы намерены сдержать свое обещание?— Да.— Несмотря на письмо?— Да.— Хорошо. Вы видели этих молодых людей вечером десятого июля?— Да. Я их видела.— Посмотрите повнимательней. Вы уверены, что это те самые подростки?— Да — И что же они делали?— Они бежали.— Откуда?— От западных кварталов со стороны Третьей авеню.— У них было что-нибудь в руках?— Да.— И что же они держали?— Ножи.— Откуда вам известно, что это были именно ножи?— Потому что они передали их мне.Хэнк подошел к столу, взял один из трех ножей и затем сказал:— Попрошу суд приобщить эти ножи к делу в качестве вещественных доказательств.— Приобщите ножи к делу, — распорядился Сэмелсон. — Вещественные доказательства номер два, три и четыре.— Мисс Руджиэлло, не могли бы вы взглянуть на эти ножи поближе?— Да.— Вы уверены, что это и есть те самые ножи, которые были переданы вам этими молодыми людьми вечером десятого июля? Анжела Руджиэлло взглянула на ножи:— Да. Те самые.— А вы, случайно, не помните, кто из подростков какой нож вам дал?— Нет. Все случилось так быстро! Я просто взяла у них ножи и унесла к себе домой.— Ножи были в крови?— Да.— Кровь была на всех ножах?— Да.— А что вы сделали с ножами после того, как пришли домой?— Я положила их в бумажный пакет и засунула пакет в ящик комода.— Вы проделали это сразу же, как только вернулись домой?— Да.— И даже не стали мыть их?— Нет.— Значит, мыть вы их не стали?— Нет, я их не мыла.— Ни один из них?— Ни один. Я просто сложила их в бумажный пакет и спрятала в дальнем углу комода.— Итак, мисс Руджиэлло, давайте выясним еще кое-что. Значит, ножи вы не мыли, так?— Так.— Ни один из ножей вымыт вами не был?— Нет… я уже это говорила.— Значит, полиции эти ножи были переданы в том же самом виде, в котором они попали к вам, это так?— Да, так. Я ничего с ними не делала.— И вы также утверждаете, что не знаете, который из ножей кому принадлежал, так?— Да.— У меня больше нет вопросов.— Можете продолжить опрос свидетеля, — сказал Сэмелсон, обращаясь к защите.Адвокат Рэндолф подошел к месту свидетеля.— Мисс Руджиэлло, — сказал он, — а вы уверены в том, что ножи вам были переданы именно этими молодыми людьми, то есть Артуром Рейрдоном, Энтони Апосто и Дэниелем Дипаче?— Да, я в этом уверена.— Откуда у вас такая уверенность?— Но ведь я же знакома с ними, не так ли?— Да, но разве тем вечером не было темно?— Было не настолько темно, чтобы я не смогла их узнать.— Но ведь было темно, не так ли?— Ночь еще не наступила. Да и темнота была совсем не ночная.— Но все-таки вы не станете отрицать, что на улице было темно.— Только потому, что надвигалась гроза.— И разве вы в этой темноте не могли обознаться? Принять этих троих мальчиков, которые якобы передали вам ножи, за кого-то еще?— Нет, я не обозналась. Их было трое. Я с ними говорила, так как же я могла ошибиться?— Ясно. А кто первым отдал вам свой нож?— Не помню.— Это был Рейрдон?— Я не помню. Все произошло так быстро…— Или, может быть, это был Дипаче?— Я же сказала вам, что не помню.— Но вы же помните, что это были именно эти мальчики? Вы в этом уверены. Так почему же вы не можете точно сказать, кто из них какой нож вам вручил?— Протестую! Адвокат защиты пытается исказить показания свидетеля. Она уже заявила, что ножи были переданы ей Рейрдоном, Апосто и Дипаче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
?Сидевшая в последнем ряду Кэрин немедленно заметила, как изменилась тактика Хэнка. Если сначала он всячески старался подчеркнуть весомость слов Эддисона как эксперта, то теперь пытался выставить его просто дураком. Она невольно поднесла руку к губам, искренне недоумевая, чего он рассчитывал добиться столь разительной переменой.— Это трудно объяснить неспециалисту, — тотчас нашелся и надменно ответил Эддисон. — Когда мы говорим, что тот или иной человек имеет интеллект десятилетнего ребенка, то не стоит воспринимать это буквально. Существует большое число качественных отличий.— А когда вы говорите, что некий человек, являясь умственно отсталым, имея коэффициент умственного развития шестьдесят семь, при этом неадекватно воспринимающий действительность, плохо себя контролирующий и действующий сообразно своему уровню развития — когда вы говорите, что этот человек отдает себе отчет в том, что совершает убийство, как это следует понимать, мистер Эддисон? Буквально или нет? Или просто как игру слов? Вы сами-то понимаете, что говорите?— Конечно, я знаю, что говорю. С эмоциональной точки зрения Апосто, возможно, и не понимал, что делает. Но с точки зрения рациональной — знал. Он вполне отдавал себе отчет в том, что, ударяя мальчика ножом, совершает преступление.— Вы знакомы с легалистической концепцией безумия?— Вполне. Но и с юридической, и с медицинской точек зрения Апосто не безумный. Он слабоумен, но вполне способен понять, какие последствия может повлечь за собой поножовщина.— И откуда вам это известно? — зло спросил Хэнк. — Откуда вы знаете, что было на уме у этого подростка, когда он, предположительно, пырнул ножом своего сверстника?— Этого я знать не могу. Я также не могу с точностью утверждать, знал он о том, что делает или нет. Вы это хотите услышать от меня, не так ли?— Я хочу услышать от вас все, что вы желаете мне сказать, — ответил Хэнк и отвернулся от Эддисона. — Свидетель ваш, — обронил он в сторону стола, за которым сидели адвокаты защиты.Встал адвокат Апосто.— Вопросов к свидетелю нет, ваша честь, — сказал он. Сэмелсон задумчиво посмотрел на защиту, затем смерил взглядом Хэнка.— Объявляется десятиминутный перерыв, — Сухо проговорил он. — Попрошу мистера Белла пройти ко мне в кабинет.— В заседании суда объявляется десятиминутный перерыв, — объявил секретарь. — Всем встать.Зрители, свидетели, репортеры, обвиняемые и адвокаты поднялись, в то время как Сэмелсон, шурша полами длинной черной мантии направился к двери.— А почему он вызвал к себе папу? — спросила Дженни.— Не знаю, — ответила Кэрин.— Разве так можно? Разве может судья во время суда говорить с прокурором наедине, без адвокатов защиты?— Со стороны это выглядит несколько предвзято, но, с другой стороны, Эйб судья, и он вправе поступать так, как сочтет нужным.— И все-таки интересно, почему он вызвал папу к себе, — вздохнула Дженни.— Присаживайся, Хэнк, — сказал Сэмелсон.— Благодарю.— Поговорим начистоту, не как судья и помощник окружного прокурора, а просто как друзья. Согласен?— Вполне.— Хорошо, тогда ответь, пожалуйста, всего на один вопрос, ладно?— Валяй.— Ты что, хочешь лишиться работы?— Понятия не имею, о чем ты.— Перестань, Хэнк, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Только что ты допрашивал свидетеля, задавшись целью добиться от него подтверждения, что Апосто не мог отвечать за свои поступки. Очевидно, данную идею тебе подсказал отчет о психиатрической экспертизе. А когда Эддисон не дал нужного ответа, ты постарался дискредитировать его показания.— Полагаю, я…— Хэнк, так выслушай же, что я тебе скажу. Адвокаты защиты не придурки. Да, они были назначены судом и, возможно, взялись за это дело в расчете на то, что оно добавит им известности, так как ход процесса широко освещается в прессе, но они не идиоты. Это опытные адвокаты по уголовным делам. И они знают не хуже тебя, что для доказательства того факта, что обвиняемый, совершая преступление, не отдавал себе отчета в том, к каким последствиям это может привести, достаточно свидетельства либо двух психиатров, либо одного психиатра и одного психолога. И можешь не сомневаться, что эти два психиатра у них есть, и они готовы показать под присягой, что Апосто не в состоянии осознать даже расклада партии в шашки! Именно поэтому они отказались от перекрестного допроса твоего свидетеля. У них для этих целей подготовлены свои люди. С твоей стороны подобный выпад был большой глупостью. Ты попытался проделать за них их же работу, к которой, надо заметить, сами они подготовились гораздо лучше тебя. Однако меня интересует другое: зачем тебе эго надо? Может быть, все-таки объяснишь? Так сказать, по старой дружбе…— Эйб…— Если у тебя возникли какие-либо сомнения относительно вины этих подростков, ты должен был обратиться с этим к окружному прокурору. Черт возьми, тебя же могут уволить за это. Тебе что, не терпится потерять работу?— Нет, терять работу мне не хочется.— Тогда почему ты не посоветовался прежде со своим начальством? Или почему хотя бы не пришел ко мне? Расхожее мнение о том, что в основе уголовного права лежит политика сделок и взаимных уступок, на самом деле вовсе не лишена смысла. Не сомневаюсь, что защита с радостью пошла бы тебе навстречу и согласилась обсудить сделку. Хэнк, так чего же ты все-таки добиваешься? Хочешь завалить дело?— Эйб, ты не понимаешь.— Так объясни мне.— Я делаю то, что должен делать.— И что же ты должен делать? — Ну, скажем так, у меня есть некоторые сомнения.— Правда?— Это всего лишь предположение.— Это предположение, потому что ты не доверяешь мне?— Я доверяю тебе, Эйб. Но в этом деле ты судья.— В данный момент я не судья. Я твой друг. И если бы я им: не был, то мне было бы решительно наплевать и на тебя самого, и на то, что с тобой происходит.— Но когда мы вернемся в зал суда, ты снова станешь судьей.— Черт побери, Хэнк, доверься мне! Так что же ты все-таки задумал?Хэнк глубоко вздохнул:— Я пытаюсь добиться оправдательных приговоров для Апосто и Дипаче. И снисхождения для Рейрдона.— Но какого черта?— Потому что… потому что я считаю, что так будет справедливо.— Тогда почему ты не пошел с этим к окружному прокурору? Почему не подошел ко мне до начала суда?— Потому что, Эйб, я впервые в жизни хочу, чтобы мое имя попало в газетные заголовки. Сэмелсон встал из-за стола:— Ты самоубийца, Хэнк. Ты губишь себя.— Нет.— Да, черт побери, да! Ты добьешься лишь того, что тебя вышвырнут с работы. Ты выставишь в дурацком свете окружного прокурора и всю его службу. Хэнк, они никогда не простят тебе этого.— Мне все равно. Если это поможет добиться…— Да ничего ты не добьешься! Вылетишь с работы, вот и все. И больше никто не пожелает связываться с тобой. Да с такой репутацией тебя в этом городе даже в тюрьму не возьмут на работу!— Может быть, и так.— Не может быть, а точно. Именно так все и будет. Но я не допущу, чтобы ты пострадал из-за собственной глупости. А поэтому мы немедленно выйдем отсюда, чтобы поговорить с адвокатами защиты. И когда ты расскажешь им…— Нет, Эйб, ну, пожалуйста. Позволь мне сделать это по-своему.— Позволить тебе совершить самоубийство? Ты об этом просишь меня? Разве ты не знаешь, что твоя контора хочет сделать процесс над этой троицей показательным, чтоб другим было неповадно? Разве тебе не известно, что город…— Я, представь себе, тоже хочу использовать их в качестве примера. И хочу показать, что они тоже люди, имеющие право на жизнь. Эйб, они же не пришельцы, не из космоса к нам прилетели. Это просто несчастные, перепуганные мальчишки.— А ты лучше расскажи об этом матери Рафаэля Морреса. В данном деле, Хэнк, от психологических трюков мало толку. Во всяком случае, жертве преступления они уже не помогут.— Да, Эйб, потому что каждый пацан, оказавшийся причастным к этому убийству, на самом деле является жертвой.— Но закон ясно гласит о том…— Это не имеет никакого отношения к закону. И вообще, пошел он к черту, такой закон! Эйб, я юрист, и вся моя жизнь была связана с законом. Ты это знаешь. Но как я могу требовать наказания для этих троих ребят до тех пор, пока не выясню, кто на самом деле убил Рафаэля Морреса? А установив это, понимаю, что любой закон здесь бессилен.— А разве ты не знаешь, кто убил того парня?— Да, Эйб, знаю. Мы все убили его.— Эх, Хэнк, Хэнк!..— Мы все убили его, Эйб! Своим равнодушием и бездействием. Целыми днями мы занимаемся лишь тем, что разводим говорильню, назначаем комиссии, выслушиваем разные точки зрения и все равно никак не можем понять, а в чем же, собственно, дело. Имеем на руках все факты, но не предпринимаем ничего, смотрим на них сквозь пальцы. И позволяем, чтобы дело дошло до убийства, чтобы Рафаэль Моррес расстался с жизнью.— И что же ты теперь намерен сделать? Начать широкомасштабную общественную кампанию? Прямо здесь? В моем зале суда? Хэнк, ты же никогда…— Эйб, а ты что, можешь предложить более подходящий для этого момент?Сэмелсон покачал головой:— Хэнк, ты выбрал не праведный путь. Так дела не делаются.— Наоборот, это единственно возможный, верный путь. Кто-то должен встать и заявить об этом во всеуслышание! Кто-то же должен быть услышан!— Но почему, черт возьми, этим кем-то должен непременно стать ты?— Не знаю. Неужели ты думаешь, что это меня пугает? Да я скорее брошусь грудью на амбразуру, чем войду в зал суда и намеренно завалю собственное дело. Но, Эйб, если мы промолчим и на этот раз, если никто не возьмет ответственность на себя, пытаясь остановить все это безобразие, то тогда нам останется лишь покорно поднять руки и сдаться без боя. И после этого о законе и всяком правосудии можно будет забыть раз и навсегда, потому что этим миром будут заправлять хищники. А я не хочу, чтобы мой ребенок и мои внуки росли в варварской стране. Я не хочу, чтобы они тоже были растерзаны. Эти ребята должны жить! Мы просто не имеем права их терять!В комнате наступила тишина.И затем Эйб Сэмелсон сказал:— Эх, будь я сейчас моложе…— Эйб?..— Имей в виду, я честно доведу суд до конца, так что поблажек тебе не будет.— Ты же знаешь, я никогда на них не рассчитывал.— Но ты погубишь себя.— Может быть.— Ну ладно, ладно, — вздохнул Сэмелсон. — Пойдем отсюда, пока нас с тобой не обвинили в сговоре. — В дверях он задержался и положил руку Хэнку на плечо:— Желаю удачи. Она тебе пригодится. * * * Первым свидетелем, вызванным Хэнком после перерыва, была Анжела Руджиэлло.Девушка неуверенно прошла к свидетельской трибуне, бросая по сторонам испуганные взгляды. На ней было зеленое платье и туфли на высоких каблуках. Она села и тут же застенчиво прикрыла юбкой колени.— Сообщите суду ваше имя, — попросил Хэнк.— Анжела Руджиэлло.— Где вы живете, мисс Руджиэлло?— В Гарлеме.— Будьте любезны, взгляните на ту скамью, где сидят подсудимые. Вы узнаете этих ребят?— Да, — чуть слышно ответила она.— Мисс Руджиэлло, вы чего-то боитесь?— Немножко.— Вы боитесь меня?— Нет.— Его чести господина судьи?— Нет.— И уж наверняка не адвокатов защиты, — с улыбкой сказал Хэнк. — Они выглядят вполне безобидно.— Нет, их я не боюсь.— Я прочитал в газетах, что вы получили письмо с угрозами, в котором вам настоятельно советовали отказаться от дачи показаний. Это правда?— Да.— И поэтому вам страшно?— Да.— Но вы только что поклялись говорить суду правду и ничего, кроме правды. Вы намерены сдержать свое обещание?— Да.— Несмотря на письмо?— Да.— Хорошо. Вы видели этих молодых людей вечером десятого июля?— Да. Я их видела.— Посмотрите повнимательней. Вы уверены, что это те самые подростки?— Да — И что же они делали?— Они бежали.— Откуда?— От западных кварталов со стороны Третьей авеню.— У них было что-нибудь в руках?— Да.— И что же они держали?— Ножи.— Откуда вам известно, что это были именно ножи?— Потому что они передали их мне.Хэнк подошел к столу, взял один из трех ножей и затем сказал:— Попрошу суд приобщить эти ножи к делу в качестве вещественных доказательств.— Приобщите ножи к делу, — распорядился Сэмелсон. — Вещественные доказательства номер два, три и четыре.— Мисс Руджиэлло, не могли бы вы взглянуть на эти ножи поближе?— Да.— Вы уверены, что это и есть те самые ножи, которые были переданы вам этими молодыми людьми вечером десятого июля? Анжела Руджиэлло взглянула на ножи:— Да. Те самые.— А вы, случайно, не помните, кто из подростков какой нож вам дал?— Нет. Все случилось так быстро! Я просто взяла у них ножи и унесла к себе домой.— Ножи были в крови?— Да.— Кровь была на всех ножах?— Да.— А что вы сделали с ножами после того, как пришли домой?— Я положила их в бумажный пакет и засунула пакет в ящик комода.— Вы проделали это сразу же, как только вернулись домой?— Да.— И даже не стали мыть их?— Нет.— Значит, мыть вы их не стали?— Нет, я их не мыла.— Ни один из них?— Ни один. Я просто сложила их в бумажный пакет и спрятала в дальнем углу комода.— Итак, мисс Руджиэлло, давайте выясним еще кое-что. Значит, ножи вы не мыли, так?— Так.— Ни один из ножей вымыт вами не был?— Нет… я уже это говорила.— Значит, полиции эти ножи были переданы в том же самом виде, в котором они попали к вам, это так?— Да, так. Я ничего с ними не делала.— И вы также утверждаете, что не знаете, который из ножей кому принадлежал, так?— Да.— У меня больше нет вопросов.— Можете продолжить опрос свидетеля, — сказал Сэмелсон, обращаясь к защите.Адвокат Рэндолф подошел к месту свидетеля.— Мисс Руджиэлло, — сказал он, — а вы уверены в том, что ножи вам были переданы именно этими молодыми людьми, то есть Артуром Рейрдоном, Энтони Апосто и Дэниелем Дипаче?— Да, я в этом уверена.— Откуда у вас такая уверенность?— Но ведь я же знакома с ними, не так ли?— Да, но разве тем вечером не было темно?— Было не настолько темно, чтобы я не смогла их узнать.— Но ведь было темно, не так ли?— Ночь еще не наступила. Да и темнота была совсем не ночная.— Но все-таки вы не станете отрицать, что на улице было темно.— Только потому, что надвигалась гроза.— И разве вы в этой темноте не могли обознаться? Принять этих троих мальчиков, которые якобы передали вам ножи, за кого-то еще?— Нет, я не обозналась. Их было трое. Я с ними говорила, так как же я могла ошибиться?— Ясно. А кто первым отдал вам свой нож?— Не помню.— Это был Рейрдон?— Я не помню. Все произошло так быстро…— Или, может быть, это был Дипаче?— Я же сказала вам, что не помню.— Но вы же помните, что это были именно эти мальчики? Вы в этом уверены. Так почему же вы не можете точно сказать, кто из них какой нож вам вручил?— Протестую! Адвокат защиты пытается исказить показания свидетеля. Она уже заявила, что ножи были переданы ей Рейрдоном, Апосто и Дипаче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26