Однако меня опередили. Мимо промелькнуло что-то серое, стремительное и с шумом и брызгами упало в воду.
В первую секунду, я даже не понял, что это Полкан. Только когда он оказался возле вожака, выскочил из воды, а на гусиной шее замкнулись его челюсти, понял, кто мне пришел на помощь.
Когда мы с Полканом вернулись, в избушку, Марфа еще спала. Как, подсознательно, мне ни хотелось похвастаться удачной охотой, будить ее я не стал. Пробежался по острову, чтобы согреться, сделал зарядку и взялся разделывать птицу. Полкан находился в первых рядах зрителей и первым же отведал от плоти залетного гостя.
К тому времени, когда проснулась девушка, тушка птицы была готова к употреблению, а я колдовал над снятой вместе с перьями кожей, пытаясь сделать из гуся чучело для обмана и завлечения его сородичей. Делать настоящие чучела целое искусство, которым я не владею, единственно, на что при моем умении можно было рассчитывать, это на примитивную подделку, набитую сухой травой.
– Какой красивый гусь! – воскликнула Марфа, неслышно подойдя сзади. – Неужели ты сам его убил?!
– Вместе с Полканом, – скромно сказал я, незаметно любуясь девушкой.
Со сна лицо ее чуть припухло, стало нежным и женственным, глаза смотрели ласково, щеки разрумянились...
– Ты не знаешь, какой сегодня день? – спросила она, многозначительно глядя на гуся.
– Скоромный, – ответил я, вспомнив ее боязнь согрешить мясной пищей в постный день. – Как спалось?
– Хорошо, – улыбнулась она, – только лавка жесткая.
– Нужно нарвать травы и сделать подстилку.
– Да, правильно и еще нужно будет постирать наше платье.
Мы одновременно оглядели надетое на нас тряпье. Вид у него был ни только не элегантный, но и антисанитарный. Думаю, не трудно представить, как может выглядеть одежда, в которой лазаешь по болотам, лежишь на земле, занимаешься хозяйственными работами и прочее, прочее, прочее.
Постирать нам явно не мешало, только вот чем и как? Ничего похожего на корыто здесь не было, мыла тем более. Оно еще не вошло в общее употребление, и народ обходился щелоком, делать который не трудно, но довольно долго. Для этого нужно несколько раз растворять в воде золу и давать жидкости отстаиваться до прозрачности, пока она не насытится щелочью.
– Как ты собираешься стирать? – спросил я Марфу.
– В воде, – ответила она, наглядно показав, что во все времена дочери больших начальника и генералов были очень умными и умелыми девушками.
Мне казалось, что особых вариантов стирки у нас нет. Подходил только армейский вариант, поливать одежду горячей водой и тереть сеном, как мочалкой. Просто окунать ее в болото было бы непродуктивно.
– Наверное, сначала нужно воду согреть, – осторожно намекнул я, стараясь не ущемить женское самолюбие.
Марфа улыбнулась и кивнула. Сегодня она вела себя по-другому чем накануне, так, что я не чувствовал дискомфорта. Технология топки у нас была уже кое-как налажена, так что развести костер было несложно. Единственно чего стоило опасаться, это дыма. Его могли заметить издалека случайные свидетели, а лишние проблемы мне пока были не к чему. Потому пришлось для костра собирать только сухую растопку.
Пока мы занимались нагревом воды, солнце прогрело воздух, и наше пребывание на острове стало смахивать на пикник. Бездымно горел небольшой костерок, а мы сидели возле него на солнышке.
– По дому не скучаешь? – спросил я девушку.
Она задумалась, села, подобрав ноги, кусала травинку и смотрела на огонь.
– Уже я и не знаю, мамка умерла, батюшка обо мне не вспоминает, нет, наверное, не скучаю. Братиков только жалко, еще они маленькие...
Я подбросил сухих веточек в огонь, лег на бок и закрыл глаза.
– Ты спишь? – спросила через какое-то время Марфа.
– Нет, – соврал я, отгоняя дрему, – просто задумался.
– А ты меня не бросишь? – вдруг, ни с того, ни с сего спросила она.
– С чего ты решила, что я хочу тебя бросить? – удивился я.
– Не знаю, показалось, что я тебе больше не нравлюсь.
– Зачем тебе мне нравиться, ты же сама сказала, что я старик. Нравься молодым.
Все-таки обида не удержалась и вырвалась, хотя и в мягкой форме.
Марфа рассмеялась, лукаво щуря глаза.
– Ты это что? – удивился я, не понимая причины такого веселья.
– Тоже нашелся старик! Ты, что шуток не понимаешь?
– Н-да, ну и шутки у тебя, Шарапов!
Отсмеявшись, девушка стала серьезной.
– Я так сказала, потому что тебя боялась.
– Боялась? Интересно, почему. Я тебя, кажется, не пугал!
– Ну, ты же мужчина и мог сделать мне больно, я видела, что с деревенскими девушками казаки делали! А кто не хотел, отбивался, били и даже убивали... Это было так страшно...
Отвечать за весь мужской род я не мог, поэтому молчал, слушал, как она, путаясь в словах, объясняет, видимо, боясь, что я снова от нее отдалюсь.
– Когда ты тогда, сам знаешь, ну, помнишь, когда я тебя спросила? Я подумала, что ты тоже можешь меня, мне сделать так. Я очень испугалась. Ты не сердись, я же не знала. Ты, правда, хороший. А потом ты перестал на меня смотреть, и мне стало обидно.
– Зря, ты мне очень нравишься, – начиная понимать, что по мужской тупости и эгоцентризму, не смог разобраться в самой простой ситуации, сказал я. – Я же не знал, что тебе так страшно. Если хочешь, я к тебе и близко не подойду.
– Не хочу, – быстро ответила она и покраснела. – А это, ну то, что те делали, девушкам очень больно?
Разговор явно принимал неправильное направление, особенно если учитывать предстоящую постирушку и отсутствие у нас сменной одежды. Однако на вопрос я ответил:
– Кому как, но, думаю, не очень. Больно и плохо, когда насильно, а если девушка его любит и он не дурак, то терпимо.
– А ты не дурак? – вдруг спросила Марфа.
Теперь засмеялся я.
– Не знаю, мне кажется, что если и дурак, то не очень большой.
– И мне не будет очень больно?
Врать не буду, этот разговор меня, что называется, завел, но не настолько, что бы я потерял голову и поспешил воспользоваться доверчивостью одинокой девочки.
Совесть еще контролировала эмоции.
– Ты знаешь, Марфушка, – впервые я назвал ее ласково, – я думаю, нам этого делать не стоит. Вот найдешь себе жениха, выйдешь замуж, тогда все у тебя и будет. Я сам не знаю, что со мной случится завтра, может быть придется срочно уехать.
Она настороженно слушала, пытаясь понять, почему я отказываюсь, действительно ли жалею или она мне не нравится. Поняла неправильно и спросила подавлено:
– Что же я так нехороша?
– Ты не просто хороша, ты слишком хороша для меня! – сердито ответил я. – Учти, если я тебя обниму, то уже ничего с собой не смогу поделать! Я ведь только человек!
– Так обними, – просто предложила он. – Ты же мне вчера руку целовал, как батюшке!
– О Господи! – воскликнул я и притянул ее к себе. – Прости меня за прегрешения!
...Потом мы лежали рядом и смотрели в небо. На душе было спокойно и умиротворенно. Так и не постиранная одежда была разбросана по траве.
– И совсем это не больно, – сказала девушка. – Ну, только чуть-чуть. А еще мы так будем делать?
– Будем, только сначала постираем одежду, а то вода остынет. И нужно приготовить гусятину.
Марфа согласно кивнула, но осталась лежать. Посмотрела на меня и спросила:
– А тебе понравилось?
– Очень, – ответил я и поцеловал ее голое плечо.
– Правда! Мне тоже. Я так боялась, что умру и не разу не попробую...
– С чего это ты собралась умирать?
– Все равно меня убьют, – обреченно ответила она. – Мачеха рано или поздно изведет. Я знаю, почему нас хотели сжечь. И ты, бедненький, из-за меня чуть смерть не принял!
– Глупости, чего бы ей так тебя ненавидеть!
– Знать есть за что. У батюшки то моего одно воеводство, а все вотчины он за покойную матушку в приданное получил. Я выйду замуж, все мне отойдет. Вот мачеха и бесится. Она из знатного рода, но обедневшего...
Я удивленно смотрел на Марфу. Когда она заговорила о вотчинах, то перестала казаться наивной девочкой и рассуждала вполне по-деловому.
– Этот Кошкин, ее родственник? – перебил я.
– Да, она сама из Захарьевых, они в близком родстве.
О старинном роде Кошкиных-Захарьевых-Юрьевых я слышал. Они возвысились еще во времена Василия Темного и Дмитрия Донского. Однако сам ни с кем из потомков этих московских бояр не сталкивался. Враждовать с таким кланом мне совсем не хотелось, но после того, что только что случилось у нас с Марфой, другого выхода, как брать девушку под защиту не осталось, Все-таки, как порой не профанируется близость мужчины и женщины, на самом деле это таинство, крепче дружбы и кровного родства связывающее людей.
– Ладно, разберемся с твоими родственниками, – пообещал я. – Не получится справиться, спрячу тебя подальше, чтобы они не достали.
– От моей мачехи не спрячешься, – мрачно сказала девушка, – она за своих детей на костер пойдет. Ведь если меня не станет, то все имение им достанется.
– Не так страшен черт, как его малюют, у нас тоже есть порох в пороховницах, – успокоил я.
Забивать себе раньше времени голову неразрешимыми проблемами, самое последнее дело. Все нужно решать по этапам. Как сказано где-то в Библии: «Будет день, будет пища».
Больше эта тема не обсуждалась. Засосала, что называется, рутина. Мы дружно, в четыре руки стирали, готовили еду, в перерывах целовались и изучали друг друга. Удержаться от этого было совершенно невозможно. Я даже не уверен, что в этом доминировала эротика. Скорее всего, нас обоих так достало одиночество, что когда исчезли моральные препятствия, мы попросту искали во взаимной близости опору и поддержку. Что может в нашей тяжелой и беспросветной жизни быть лучше, чем тесные объятия, отгораживающие и защищающие, от жестокого и равнодушного мира! На поверку Марфа оказалась простой и ласковой девочкой. Убедившись, в неотразимости своих чар и удовлетворив естественное любопытство, успокоилась и принялась благоустраивать наше временное жилье. Я доделал подобие гусиного чучела и продолжил заниматься стрелами. Гривов пока не появился, и ничего заслуживающего внимания не случилось. Вечером я протопил хижину, после чего мы вновь помылись уже вместе и предались плотским радостям. На следующий день все повторилось. Утром охота, днем работа, вечером любовь.
Нет, не получается у русского человека жить легко и просто! То ли Господь нас испытывает, то ли природные условия вырабатывают определенный тип характера, но даже когда все хорошо, чего-то не хватает. Ну, что может быть лучше: покой, безопасность, юная возлюбленная, погожие деньки, наслаждайся жизнью и радуйся.
Однако ничего у меня с таким отдыхом не получилось. На четвертый день вынужденного затворничества, я начал изнывать от беспокойства. Хотя Гривов и не оговаривал срока своего появления, я надеялся, что он сумеет выкроить несколько часов, что бы прийти и рассказать, что делается в селе. Мужик он обязательный и коли, не появился, то это могло означать, что сам попал в беду.
Марфа заметила, что я маюсь, и пристала с расспросами.
Пришлось поделиться тревогой.
– Может быть, он еще и придет! – попыталась успокоить она. – Мало ли что могло случиться.
– Вот меня и беспокоит, что с ним случилось. Нас спас, а сам пропадает.
– Тогда давай сходим в село, и сами все узнаем, – без тени сомнения или тревоги предложила девушка.
Как всегда оказалось, что ларчик открывается элементарно просто. Я сам об этом просто не решался заговорить.
– Будет лучше всего, если ты останешься здесь с Полканом, а я ночью схожу туда и все разведаю!
– Остаться? Ни за что! Я тебя одного не отпущу! – категорично заявила она.
Я только вздохнул. Как у большинства женщин у Марфы оказался сильный материнский инстинкт, который она, за неимением детей, проецировала на меня. Ей казалось естественным отправиться со мной в опасный поход.
– Понимаешь, девочка, – вкрадчиво сказал я, – там может быть опасно. Вдруг в лесу или селе окажется засада, мне одному будет легче выкрутиться.
Она отрицательно покачала головой.
– А если мне придется вступить в бой? Мы же не знаем, что там происходит.
– Не останусь я одна, вдруг с тобой что-нибудь случится! – категорично заявила она.
В этом тоже был резон. Оставлять ее одну без защиты мне тоже не хотелось, как тащить за собой. В этом-то и была главная загвоздка.
– Ты не бойся, я тебе мешать не буду, может быть еще и помогу, – пообещала она.
– Помочь ты сможешь только одним, если останешься здесь или, в крайнем случае, в лесу. Как ты себе представляешь, бегать от барских холопов в своем сарафане? К тому же Кошкин только и мечтает тебя поймать и погубить!
Кажется, она поняла, что я имею в виду, и задумалась. Потом ей в голову пришла совершенно гениальная мысль, и лицо просияло.
– А если я оденусь в мужское платье, а сарафан оставлю в лесу? !
– Одевайся, только где ты его возьмешь?
– Ну, если ты дашь мне свои портки, – строя невинные глазки, сказала она.
Ох уж эти мои шелковые подштанники, никак они не дают женщинам покоя!
– В них тебе будет холодно, лучше я тебе их потом подарю, – пообещал я. – А пока сделаем так. Ты с лошадью останешься в лесу, а мы с Полканом разведаем, что делается в селе. Я бы и пса тебе оставил, но он все равно не послушается. Если я не вернусь, поедешь в Москву и попросишь от мачехи защиты у царя. Царь Дмитрий парень добрый и очень любит красивых женщин, думаю, что поможет.
– А ты думаешь, я красивая? – тотчас спросила она, невольно приосаниваясь.
– Ты очень красивая и должна это знать, – ответил я, стараясь поднять ее самооценку.
Конечно, мой план был не идеален, но ничего более толкового в голову не пришло. Брать Марфу с собой на разведку было бы просто безумием, оставлять одну на острове опасно. Если со мной что-нибудь случится, она просто пропадет. Приходилось идти на риск.
– А в лесу на меня никто не нападет? – подумав, спросила она. – Я ужасно боюсь покойников!
– Вот насчет покойников, можешь быть совершенно спокойна. Они к тебе и близко не подойдут.
– Почему?
– Я знаю против них заговор. Помогает против любой нечисти.

Глава 17

В селе то и дело лаяли собаки, видимо, чуяли чужого пса. Это немного напрягало. Лишняя огласка нам с Полканом была ни к чему. Местные жители давно спали. Где-то, наверное, в стороне помещичьего дома стучал сторож железом о железо и протяжно кричал:
– Слуша-а-ай!
Откуда у сторожей взялась мода предупреждать лихих людей о своем приближении, я не знал. Видимо осталась с древности, или так распугивали злых духов, или пугали таящихся за крепостными стенами врагов, предупреждая, что стража не спит.
Мне это было на руку. Встречаться с помещичьей охраной, пока было не с руки. Я, переходя от избы к избе, пытался найти хоть один не спящий дом, чтобы узнать о судьбе Коровинских крестьян. В этом селе я никогда не был, привезли меня сюда без сознания, убегал я ночью, так что все знание местности ограничивалось избой, в которой жил, и парой увиденных с ее двора соседских усадеб.
Обращаться за информацией к бывшей хозяйке, я не рискнул, не так хорошо мы с ней были знакомы, что бы подставлять ее под барский гнев. Оставалось рассчитывать, что случай, в конце концов, сведет с каким-нибудь бодрствующим мужиком.
Беда была в том, что в очень немногих избах были окна, и свет у лучин слишком тусклый, что бы заметить его в дверных щелях. Мы с Полканом уже второй раз шли по длинной сельской улице, когда на дороге, наконец, появился прохожий. Я отошел к изгороди и присел на корточки, чтобы он не заметил меня раньше времени. По мягкой лапотной походке, я опознал в нем крестьянина и окликнул. Человек остановился посередине дороги и попытался разглядеть, кто его зовет. Я, не спеша, чтобы не напугать, подошел и поздоровался:
– Здравствуй, добрый человек.
– Здравствуй, коли, не шутишь, – ответил он, всматриваясь в неожиданного встречного, хотя что-нибудь разглядеть в такой темноте было мудрено.
– Ты никак здешний? – спросил я.
– Нет, – ответил он, – я тут гощу, а сам Коровинский. Слыхал, небось, про Коровино-то? Это недалеко, верст двадцать-тридцать отсюда. Нас еще недавно казаки сожгли.
Я обрадовался такому везению.
– Как же не слыхать, о вашей деревне по всей округе говорят.
– Ну, то-то, – не без гордости сказал он, потом грустно добавил. – Вот, горе то у нас какое.
Мы помолчали, отдавая долг памяти сгоревшей деревне, потом я спросил:
– А меня ты не признаешь?
Мужик приблизился, но рассмотреть все равно не смог:
– Нет, вроде, как и не признаю. Темно больно. Днем бы, наверное, признал.
– Помнишь двух казаков, что вас от плена спасали? – напомнил я.
– Как же не помнить, – немного замешкавшись с ответом, сказал он. – Спасибо вам, коли бы не вы, то нам и головы бы не сносить. Только вроде один из них мертвый, а второй в темной у барина сидит. Ты, который будешь?
Я хотел сознаться, что тот, что мертвый, но подумал, что мужик испугается разгуливающего покойника, и тогда от него ничего не добьешься, поэтому делано удивился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32