Судя по тому, что случилось со стрельцами, обитали там какие-то «Рембы» и просто так нарываться на удар сзади по голове, мне, само собой, никоим образом не хотелось. Мотив нападения на стрельцов был понятен, обычный грабеж, но методы и умение лесных разбойников удивляло. Никто из солдат не сумел оказать им сопротивления.
Утром стрельцам стало значительно лучше, сказалось мое экстрасенсорное лечение, однако вставать они еще не могли, лежали на своих лавках, с большим плотоядным интересом поглядывали на попадью с поповной и отпускали в их адрес весьма рискованные шутки. Такое внимание смущало женщин, а нас с Ваней напрягало. Меня по идейным и эстетическим соображениям, Ваню из ревности, он уже успел запасть на кукольно красивую Катю и смотрел на прекрасную поповну жалобными собачьими глазами.
Я пару раз намекнул воинам, чтобы они держали себя в рамках, если не хотят оказаться на улице. Отец Петр, вернувшись после заутрени, ходил по избе мрачнее тучи, и, видимо, уже жалело своем гостеприимстве.
Однако стрельцы ни на священника, ни на меня не реагировали, видимо, считали себя в своем праве: я был тут чужой, а хозяин был стар и вряд ли мог сам защитить свою семью от посягательств расшалившихся мужиков. Кончилось тем, что матушка с дочерью убрались из собственной избы по добру, по здорову, а сам хозяин от греха подальше отправился в церковь. Как только он вышел, я сразу же решил показать, кто здесь будет командовать парадом, и напрямую сказал десятнику Васильичу:
– Еще раз скажете женщинам пакость или будете к ним приставать, отправитесь в лес к товарищам.
– Чего ты сказал! – возник десятник, садясь на лавке.
– Что слышал, – небрежно ответил я.
– Тебе что, больше всех надо? – угрожающе спросил он.
– Вот именно.
– Может, они сами хотят! Вон, какие кобылы! – сбавил он обороты, пытаясь все обратить в шутку. Но я на миролюбивый тон не повелся:
– Мне все равно, кто что хочет! Я тебя предупредил!
Стрелец пожевал губы и посмотрел исподтишка, пронзительно и грозно, но, понимая, что сила не у него, дальше выступать не решился, завершил разговор примирительно:
– Ладно тебе, что, слово сказать нельзя!
– Нельзя.
На этом инцидент завершился, но по косым взглядам воинов я понимал, что ненадолго. Теперь, когда в нашем стане вновь воцарился мир, нужно было подумать, как попасть в имение воеводы, забрать оттуда свою казну.
Без денег в любые времена живется несладко а у меня после расчета со странным ездовым, который привез нас в это село, в кармане осталось всего несколько медных московок.
Сначала я хотел отправить в имение Ваню, но побоялся за его безопасность. Пока в государстве царило безвластие, на дорогах творилось невесть что. Решил пойти сам, благо до имения было всего версты четыре. Мой оруженосец такому раскладу обрадовался. Оставлять без своей могучей защиты прекрасную поповну ему очень не хотелось.
– Мне нужно отойти, но я скоро вернусь, – с нажимом на последние слова сообщил я стрельцам, Дабы у них не появились какие-нибудь гнусные помыслы.
– Нам-то что, – нейтрально сказал Николай. Он уже вполне оклемался и сидел на лавке, по-турецки подогнув под себя босые ноги с желтыми ступнями.
– Это я к тому, что бы вы не баловали.
– Очень нужно, – обиженно сказал десятник, – я думал ты мужик, а ты...
Что он обо мне думает, знать было совершенно неинтересно, потому я повернулся и вышел из комнаты.
– Присматривай за ними, – сказал я Ване, который вышел меня проводить.
– А то! – самоуверенно воскликнул он. – Я им, если что!
Мы простились, и я отправился в имение. День стоял по-летнему жаркий, облаков на небе почти не было, и я в теплой одежде и кольчуге скоро совсем запарился. Округа словно вымерла; ни крестьян в полях, ни путников на дороге. Мирную картину дополнял птичий гомон. Даже когда я подошел к таинственному лесу, в котором остались убитые стрельцы, никакой тревоги не почувствовал. Единственно, что сделал, пошел по середине дороги, подальше от густого кустарника на обочинах.
Предчувствие не подвело, никаких осложнений не последовало. В лесу было тихо, никто на меня не нападал, и я вскоре вышел к знакомому полю и через полчаса дошел до имения. Там все было так же, как и в предыдущие дни, как будто ничего не произошло, и меня не арестовывали. Холопы, пользуясь отсутствием господ, лениво слонялись по двору, судачили кучками в доме. Шесть человек дворни, включая управляющего, пристроившись в тени барской избы, играли в зернь, азартную игру, запрещенную повсеместно, тем не менее процветавшую и очень популярную. Я подошел, но никто не поздоровался. Видимо, арест так снизил мой статус, что я перестал быть хозяйским гостем. Сам управляющий лишь мельком взглянул на меня и демонстративно отвернулся, не желая отвлекаться от захватывающего развлечения. Я стоял, надеясь, что меня все-таки заметят. Наконец управляющий соизволил увидеть нежданного гостя.
– Хочешь поиграть? – осклабившись редкозубым ртом, спросил он меня, меча кости.
– Нет, не хочу, – сердито ответил я и пошёл своей дорогой.
– Смотри, пожалеешь, – крикнул он вслед.
В моей каморе все было, как вчера утром, не хватало только одежды, денег и прочего имущества. Ничего другого не оставалось, как вновь идти к управляющему.
– А, что я говорил, надумал! – радостно приветствовал он мое возвращение.
– Где мои вещи? – спросил я.
– Какие вещи? – рассеянно удивился он, азартно бросил кости и от полноты чувств хлопнул себя по колену. – Не хочешь играть, так не мешай!
Невинность была полнейшая. Как говорится: не пойман – не вор, хотя вор и был в наличии.
– У меня украли вещи и деньги, – сообщил я. Наконец он удостоил меня мимолетным вниманием:
– Какие еще деньги? А я-то здесь при чем?
– При том, – ответил я, стараясь не превратиться в нудного просителя. – Разберись, кто украл, и все верни.
– Я ничего не знаю, может быть, у тебя ничего и не было! Так каждый скажет, что у него что-то пропало, а я за все отвечай! – возмущенно воскликнул он, апеллируя к игрокам. Те дружно заулыбались, подыгрывая начальству.
Я понял, что доказывать, обращаться к совести совершенно бесполезно. Нужно было предпринимать что-то радикальное.
– Значит, о моих деньгах ты ничего не знаешь?
– А что я должен знать?! Ты смотри, говори, да не заговаривайся! Ишь, какой умный нашелся!
Пока он не начал наглеть, у меня еще оставались сомнения в его участии в краже, теперь их больше не было. Нападение в этом случае не оказалось лучшей защитой, скорее наоборот, показало, чья кошка сметану съела.
– Если ты немедленно не вернешь, все, что украл, – негромко сказал я, – то тебе мало не покажется!
– Что?! Что ты сказал! – грозно воскликнул он, вставая, и тотчас вслед за ним начали подниматься на ноги остальные мужики.
Я оказался перед стеной наглых, откормленных холопов и невольно отступил на шаг, чтобы не дать им себя окружить. Такая робость вдохновила, и управляющий плюнул мне под ноги.
– Иди отсюда, покуда жив, – высокомерно сказал он, кося взглядом на восхищенных такой смелостью товарищей.
Последние два дня были для меня достаточно трудными, и я почувствовал, что готов сорваться. К сожалению, этого не поняли холопы. Они решили, что вполне могут покуражиться над раненым человеком, к тому же имеющим проблемы с законом.
– Ату, его ребята, – дурашливо закричал управляющий и, растопырив пятерню, полез пальцами в лицо. Остальные заржали и начали дурашливо приседать, кривляться и улюлюкать. На дармовое развлечение со всех сторон стала сбегаться дворня.
Я невольно потянул руку к эфесу. Первым порывом было вытащить саблю и порубить всю компанию. Однако я сумел совладать с собой и пошел по самому трудному бескровному пути, поймал управляющего за руку, вывернул ее так, что у него вышел плечевой сустав, а сам шутник завизжал совершенно неприличным фальцетом.
Игроки сначала дернулись выручить товарища, но я так повернул тому руку, что новый захлебывающийся от боли и страха вопль удержал их на месте.
– Говори, отдашь деньги? – спросил я его в самое ухо, продолжая гнуть к земле.
– Отдам, все отдам! – закричал он. – Отпусти, Христа ради!
Удивительно, но как только недавний герой оказался унижен, он тотчас потерял весь авторитет, и недавние товарищи смотрели на него так же презрительно, как только что на меня.
– Наподдай ему, – кричали со всех сторон, – ишь чего выдумал, чужое брать! Все ему, ироду, мало!
Я послушался народных советов и «наподдал» вору ногой по мягкому месту, чем окончательно завоевал симпатии зрителей.
– Где мои деньги? – спросил я лежащего на земле управляющего.
– Отдам, все отдам, – пообещал он, явно не собираясь вставать с земли.
Как я знал из опыта, так просто с деньгами, даже чужими, люди не расстаются, потому, не дожидаясь, когда он проявит сознательность, погнал бедолагу пинками. Не знаю, какие чувства испытал управляющий, но кошель с серебром он вернул. Дальше я потребовал лошадей, своего донца и Ванину кобылу Зорьку. Но тут управляющий неожиданно заартачился:
– Не могу, воевода не велел. Хоть режь меня на куски, лошадей не отдам!
О хозяине имения воеводе я знал лишь понаслышке, самого же его никогда не видел, потому приказ мифического сюзерена для меня ничего не значил. К тому же мой донец был великолепным конем, сильным, быстрым, выносливым, и лишаться его я не хотел ни в коем случае. Между тем зрители, затаив дыхание, ждали, чем закончится наша стычка, и нетерпеливо ожидали моего хода.
– Ладно, как хочешь, – сказал я и, наконец, обнажил саблю.
Вид клинка привел народ в полный восторг. Мне показалось, что большинство и правда жаждало, чтобы я разрубил управляющего на куски. Век был суровый, и людям не хватало не только хлеба, но и зрелищ.
Однако самому объекту любопытства такое развлечение оказалось явно не по душе.
– Так отдашь лошадей? – поинтересовался я, поигрывая клинком.
– Мне-то что, – угрюмо сказал он, – я тебя предупредил, воевода ослушание не простит. А там как сам знаешь.
Меня добрый совет не заинтересовал, тем более, что угроза исходила от неизвестного человека, и я приказал тут же стоящему знакомому конюху привести лошадей. Тот без пререканий отправился в конюшню и вскоре вывел лошадей уже под седлами, донец узнал меня, заржал и ткнулся мордой в плечо. Это было необыкновенно трогательно. Я в ответ на ласку потрепал его по гриве, вскочил в седло, взял кобылу под уздцы и отправился назад в село Богородское.
Теперь верхом, почти выздоровевший, я чувствовал себя достаточно уверенным, чтобы не бояться мифических разбойников или неизвестного воеводу. Застоявшийся в конюшне жеребец сразу же взял в галоп, кобылка припустилась следом, и минут через двадцать я рассчитывал быть на месте. Мы миновали то самое пресловутое поле и въехали в подозрительный лес. На всякий случай, чтобы быстрее миновать опасное место, я пришпорил донца, он прибавил хода, но Зорька за ним не поспевала, и пришлось его придержать.
Мы приблизились к месту, где произошло нападение на стрельцов, и я невольно внутренне напрягся, ждал, не подстерегает ли меня засада. Пока ничего подозрительного заметно не было, лес хорошо просматривался, и, вообще, все было мирно и благолепно. Я успокоился, даже начал расслабляться, как вдруг из глубины леса раздался громоподобный выстрел. Стреляли не иначе, как из пищали с сошками. Прямо над головой с воем пролетел какой-то нестандартный снаряд. Кобылка рванулась в сторону и едва не выдернула меня из седла – хорошо, что повод не был намотан на руку, и я его просто выпустил.
Мой казацкий конь, привыкший к стрельбе, только тревожно повел ушами. Я же привычно прижался к его шее и, не оглядываясь, поскакал по дороге. Вдруг впереди оглушительно затрещало, и поперек дороги рухнуло дерево. Даже привычный к бою конь встал на дыбы и заплясал на месте на задних ногах. Пришлось его ударить по голове рукоятью нагайки, чтобы заставить повиноваться поводьям.
На мое счастье, лес здесь был молодой. Повали нападающие старое, большое дерево, я непременно оказался бы в капкане. Так же, оценив обстановку, нашел место, которое донец легко перескочил. Как только мы оказались на свободе, я остановил лошадь и обернулся назад, Там по прежнему было тихо, нападающих не было видно, получалось, что все происходит как бы без присутствия людей. Только Ванина лошадь бесследно исчезла с дороги.
Все это напоминало вчерашний инцидент, за тем исключением, что у меня недостало самоуверенности броситься разбираться с обидчиками. Торчать на самом виду посередине дороги было глупо, и я поскакал в Богородское. Весь вояж занял около трех часов, так что здесь в поповской усадьбе ничего существенного не произошло. Стрельцы по-прежнему лежали по лавкам, попадья с дочкой обретались во дворе, сидели на лавочке. Только Ваня был занят делом, он трудился в свином хлеву в поте лица, видимо, выслуживаясь перед красоткой Кэт.
– А где моя Зорька? – рассеяно, поинтересовался он, когда я подошел посмотреть, чем он занят.
– Враги отбили, – туманно ответил я, незаметно издалека рассматривая предмет его вожделения.
– А... – протянул он, не проявляя никакого интереса к теме, – а я решил немного помочь батюшке по хозяйству...
Относительно батюшки он слукавил, а вот поповская дочка и правда была весьма симпатичная, из категории кукольных, ангелоподобных блондинок, с большими наивными лазоревыми глазами, льняными кудряшками, кокетливо выбивающимися из-под скромного платочка, пухлыми щечками и яркими полными губками. Короче говоря, идеальная мечта селянина.
– Как эти? – кивнул я на избу. – Не балуют?
– Не знаю, они во двор не выходили, – ответил он. – Пусть только попробуют!
У парнишки лицо стало таким непривычно злым, что мне показалось, что я вот-вот потеряю оруженосца. Теперь ему стало ясно, кого он призван охранять.
– Как, матушка, – спросил я попадью, подойдя к лавочке, за которой сидели мать с дочкой, – хорош у меня парень?
– Ты бы моего сыночка увидел, – ответила женщина, – тогда бы говорил.
– Братца и сестрицу на туретчину в полон угнали, – вмешалась в разговор Катя, – остальные братья и сестры в младенчестве умерли. У родителей только я одна осталась.
– Неправду говоришь! – воскликнула попадья. – Наш Варфоломей в Москву поехал и скоро назад воротится!
Я внимательно посмотрел на матушку. Похоже, с головой у нее было не все ладно: взгляд блуждал, не останавливаясь ни на чем конкретном, в то время как влажные губы собирались в умильную улыбку.
– Давно их угнали? – тихо спросил я Катю.
– Давно, я совсем маленькая была.
Работорговля на Руси была большой, почти неразрешимой проблемой. Существовала целая индустрия вывоза русских людей в восточное рабство. У державы были такие большие границы, что защитить граждан от постоянных набегов южных соседей правительство не могло.
Создавалась целая система городов-крепостей, пытались перекрыть дороги, но без Великой китайской стены сделать это было нереально.
– Нравится тебе Ваня? – тихо спросил я девочку, когда паренек отошел в сторону, а матушка отвлеклась на бродящих по двору кур.
– Не знаю, – ответила она, отводя взгляд, – парень как парень. Меня все равно за духовного выдадут, чтобы было кому тятин приход передать.
Как все женщины, поповна оказалась более реалистична, чем пребывающий в розовом тумане юноша.
– А если он пойдет в дьяки? – задал я провокационный вопрос.
Ответ оказался предельно лаконичный:
– Тогда я против родительской воли не пойду. Как они скажут, так и сделаю.
Идея пристроить паренька мне понравилась. Хотя он и помогал мне в странствиях, но одному было удобнее. Отправить его в родную деревню на холопство я не мог, а тут подворачивалась возможность одним выстрелом убить двух зайцев.
– Хочешь, я поговорю о Ване с твоим батюшкой?
– Не знаю, если тебе не в тягость, то поговори. Думаю, худого в этом не будет.
Какова была система подготовки священнослужителей в это время, я не знал. Предполагал, что, скорее сего, их пестуют в монастырях, но поговорить с отцом Петром, действительно, было бы не худо. Однако священник как ушел с утра в собор, так до сих пор и е возвращался. Тогда я сам отправился на поиски. Я уже говорил, что церковь в Богородском была бедной. Икон едва хватило на украшение алтаря. Только возле плохо выписанного лика Спасителя горела одинокая свеча. Отец Петр стоял перед иконой Сына божья на коленях и молился.
Я подождал, когда он кончит, не дождался и тихо вышел из храма. До вечера заняться мне было нечем, потому я решил его все-таки дождаться и переговорить о своем рынде.
Мимо церкви проходил крестьянин, приблизившись к паперти, он снял шапку, перекрестился и остался стоять на месте, с интересом глядя на нового человека. Заметив, что я на него смотрю, он подошел ближе и опять сиял шапку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Утром стрельцам стало значительно лучше, сказалось мое экстрасенсорное лечение, однако вставать они еще не могли, лежали на своих лавках, с большим плотоядным интересом поглядывали на попадью с поповной и отпускали в их адрес весьма рискованные шутки. Такое внимание смущало женщин, а нас с Ваней напрягало. Меня по идейным и эстетическим соображениям, Ваню из ревности, он уже успел запасть на кукольно красивую Катю и смотрел на прекрасную поповну жалобными собачьими глазами.
Я пару раз намекнул воинам, чтобы они держали себя в рамках, если не хотят оказаться на улице. Отец Петр, вернувшись после заутрени, ходил по избе мрачнее тучи, и, видимо, уже жалело своем гостеприимстве.
Однако стрельцы ни на священника, ни на меня не реагировали, видимо, считали себя в своем праве: я был тут чужой, а хозяин был стар и вряд ли мог сам защитить свою семью от посягательств расшалившихся мужиков. Кончилось тем, что матушка с дочерью убрались из собственной избы по добру, по здорову, а сам хозяин от греха подальше отправился в церковь. Как только он вышел, я сразу же решил показать, кто здесь будет командовать парадом, и напрямую сказал десятнику Васильичу:
– Еще раз скажете женщинам пакость или будете к ним приставать, отправитесь в лес к товарищам.
– Чего ты сказал! – возник десятник, садясь на лавке.
– Что слышал, – небрежно ответил я.
– Тебе что, больше всех надо? – угрожающе спросил он.
– Вот именно.
– Может, они сами хотят! Вон, какие кобылы! – сбавил он обороты, пытаясь все обратить в шутку. Но я на миролюбивый тон не повелся:
– Мне все равно, кто что хочет! Я тебя предупредил!
Стрелец пожевал губы и посмотрел исподтишка, пронзительно и грозно, но, понимая, что сила не у него, дальше выступать не решился, завершил разговор примирительно:
– Ладно тебе, что, слово сказать нельзя!
– Нельзя.
На этом инцидент завершился, но по косым взглядам воинов я понимал, что ненадолго. Теперь, когда в нашем стане вновь воцарился мир, нужно было подумать, как попасть в имение воеводы, забрать оттуда свою казну.
Без денег в любые времена живется несладко а у меня после расчета со странным ездовым, который привез нас в это село, в кармане осталось всего несколько медных московок.
Сначала я хотел отправить в имение Ваню, но побоялся за его безопасность. Пока в государстве царило безвластие, на дорогах творилось невесть что. Решил пойти сам, благо до имения было всего версты четыре. Мой оруженосец такому раскладу обрадовался. Оставлять без своей могучей защиты прекрасную поповну ему очень не хотелось.
– Мне нужно отойти, но я скоро вернусь, – с нажимом на последние слова сообщил я стрельцам, Дабы у них не появились какие-нибудь гнусные помыслы.
– Нам-то что, – нейтрально сказал Николай. Он уже вполне оклемался и сидел на лавке, по-турецки подогнув под себя босые ноги с желтыми ступнями.
– Это я к тому, что бы вы не баловали.
– Очень нужно, – обиженно сказал десятник, – я думал ты мужик, а ты...
Что он обо мне думает, знать было совершенно неинтересно, потому я повернулся и вышел из комнаты.
– Присматривай за ними, – сказал я Ване, который вышел меня проводить.
– А то! – самоуверенно воскликнул он. – Я им, если что!
Мы простились, и я отправился в имение. День стоял по-летнему жаркий, облаков на небе почти не было, и я в теплой одежде и кольчуге скоро совсем запарился. Округа словно вымерла; ни крестьян в полях, ни путников на дороге. Мирную картину дополнял птичий гомон. Даже когда я подошел к таинственному лесу, в котором остались убитые стрельцы, никакой тревоги не почувствовал. Единственно, что сделал, пошел по середине дороги, подальше от густого кустарника на обочинах.
Предчувствие не подвело, никаких осложнений не последовало. В лесу было тихо, никто на меня не нападал, и я вскоре вышел к знакомому полю и через полчаса дошел до имения. Там все было так же, как и в предыдущие дни, как будто ничего не произошло, и меня не арестовывали. Холопы, пользуясь отсутствием господ, лениво слонялись по двору, судачили кучками в доме. Шесть человек дворни, включая управляющего, пристроившись в тени барской избы, играли в зернь, азартную игру, запрещенную повсеместно, тем не менее процветавшую и очень популярную. Я подошел, но никто не поздоровался. Видимо, арест так снизил мой статус, что я перестал быть хозяйским гостем. Сам управляющий лишь мельком взглянул на меня и демонстративно отвернулся, не желая отвлекаться от захватывающего развлечения. Я стоял, надеясь, что меня все-таки заметят. Наконец управляющий соизволил увидеть нежданного гостя.
– Хочешь поиграть? – осклабившись редкозубым ртом, спросил он меня, меча кости.
– Нет, не хочу, – сердито ответил я и пошёл своей дорогой.
– Смотри, пожалеешь, – крикнул он вслед.
В моей каморе все было, как вчера утром, не хватало только одежды, денег и прочего имущества. Ничего другого не оставалось, как вновь идти к управляющему.
– А, что я говорил, надумал! – радостно приветствовал он мое возвращение.
– Где мои вещи? – спросил я.
– Какие вещи? – рассеянно удивился он, азартно бросил кости и от полноты чувств хлопнул себя по колену. – Не хочешь играть, так не мешай!
Невинность была полнейшая. Как говорится: не пойман – не вор, хотя вор и был в наличии.
– У меня украли вещи и деньги, – сообщил я. Наконец он удостоил меня мимолетным вниманием:
– Какие еще деньги? А я-то здесь при чем?
– При том, – ответил я, стараясь не превратиться в нудного просителя. – Разберись, кто украл, и все верни.
– Я ничего не знаю, может быть, у тебя ничего и не было! Так каждый скажет, что у него что-то пропало, а я за все отвечай! – возмущенно воскликнул он, апеллируя к игрокам. Те дружно заулыбались, подыгрывая начальству.
Я понял, что доказывать, обращаться к совести совершенно бесполезно. Нужно было предпринимать что-то радикальное.
– Значит, о моих деньгах ты ничего не знаешь?
– А что я должен знать?! Ты смотри, говори, да не заговаривайся! Ишь, какой умный нашелся!
Пока он не начал наглеть, у меня еще оставались сомнения в его участии в краже, теперь их больше не было. Нападение в этом случае не оказалось лучшей защитой, скорее наоборот, показало, чья кошка сметану съела.
– Если ты немедленно не вернешь, все, что украл, – негромко сказал я, – то тебе мало не покажется!
– Что?! Что ты сказал! – грозно воскликнул он, вставая, и тотчас вслед за ним начали подниматься на ноги остальные мужики.
Я оказался перед стеной наглых, откормленных холопов и невольно отступил на шаг, чтобы не дать им себя окружить. Такая робость вдохновила, и управляющий плюнул мне под ноги.
– Иди отсюда, покуда жив, – высокомерно сказал он, кося взглядом на восхищенных такой смелостью товарищей.
Последние два дня были для меня достаточно трудными, и я почувствовал, что готов сорваться. К сожалению, этого не поняли холопы. Они решили, что вполне могут покуражиться над раненым человеком, к тому же имеющим проблемы с законом.
– Ату, его ребята, – дурашливо закричал управляющий и, растопырив пятерню, полез пальцами в лицо. Остальные заржали и начали дурашливо приседать, кривляться и улюлюкать. На дармовое развлечение со всех сторон стала сбегаться дворня.
Я невольно потянул руку к эфесу. Первым порывом было вытащить саблю и порубить всю компанию. Однако я сумел совладать с собой и пошел по самому трудному бескровному пути, поймал управляющего за руку, вывернул ее так, что у него вышел плечевой сустав, а сам шутник завизжал совершенно неприличным фальцетом.
Игроки сначала дернулись выручить товарища, но я так повернул тому руку, что новый захлебывающийся от боли и страха вопль удержал их на месте.
– Говори, отдашь деньги? – спросил я его в самое ухо, продолжая гнуть к земле.
– Отдам, все отдам! – закричал он. – Отпусти, Христа ради!
Удивительно, но как только недавний герой оказался унижен, он тотчас потерял весь авторитет, и недавние товарищи смотрели на него так же презрительно, как только что на меня.
– Наподдай ему, – кричали со всех сторон, – ишь чего выдумал, чужое брать! Все ему, ироду, мало!
Я послушался народных советов и «наподдал» вору ногой по мягкому месту, чем окончательно завоевал симпатии зрителей.
– Где мои деньги? – спросил я лежащего на земле управляющего.
– Отдам, все отдам, – пообещал он, явно не собираясь вставать с земли.
Как я знал из опыта, так просто с деньгами, даже чужими, люди не расстаются, потому, не дожидаясь, когда он проявит сознательность, погнал бедолагу пинками. Не знаю, какие чувства испытал управляющий, но кошель с серебром он вернул. Дальше я потребовал лошадей, своего донца и Ванину кобылу Зорьку. Но тут управляющий неожиданно заартачился:
– Не могу, воевода не велел. Хоть режь меня на куски, лошадей не отдам!
О хозяине имения воеводе я знал лишь понаслышке, самого же его никогда не видел, потому приказ мифического сюзерена для меня ничего не значил. К тому же мой донец был великолепным конем, сильным, быстрым, выносливым, и лишаться его я не хотел ни в коем случае. Между тем зрители, затаив дыхание, ждали, чем закончится наша стычка, и нетерпеливо ожидали моего хода.
– Ладно, как хочешь, – сказал я и, наконец, обнажил саблю.
Вид клинка привел народ в полный восторг. Мне показалось, что большинство и правда жаждало, чтобы я разрубил управляющего на куски. Век был суровый, и людям не хватало не только хлеба, но и зрелищ.
Однако самому объекту любопытства такое развлечение оказалось явно не по душе.
– Так отдашь лошадей? – поинтересовался я, поигрывая клинком.
– Мне-то что, – угрюмо сказал он, – я тебя предупредил, воевода ослушание не простит. А там как сам знаешь.
Меня добрый совет не заинтересовал, тем более, что угроза исходила от неизвестного человека, и я приказал тут же стоящему знакомому конюху привести лошадей. Тот без пререканий отправился в конюшню и вскоре вывел лошадей уже под седлами, донец узнал меня, заржал и ткнулся мордой в плечо. Это было необыкновенно трогательно. Я в ответ на ласку потрепал его по гриве, вскочил в седло, взял кобылу под уздцы и отправился назад в село Богородское.
Теперь верхом, почти выздоровевший, я чувствовал себя достаточно уверенным, чтобы не бояться мифических разбойников или неизвестного воеводу. Застоявшийся в конюшне жеребец сразу же взял в галоп, кобылка припустилась следом, и минут через двадцать я рассчитывал быть на месте. Мы миновали то самое пресловутое поле и въехали в подозрительный лес. На всякий случай, чтобы быстрее миновать опасное место, я пришпорил донца, он прибавил хода, но Зорька за ним не поспевала, и пришлось его придержать.
Мы приблизились к месту, где произошло нападение на стрельцов, и я невольно внутренне напрягся, ждал, не подстерегает ли меня засада. Пока ничего подозрительного заметно не было, лес хорошо просматривался, и, вообще, все было мирно и благолепно. Я успокоился, даже начал расслабляться, как вдруг из глубины леса раздался громоподобный выстрел. Стреляли не иначе, как из пищали с сошками. Прямо над головой с воем пролетел какой-то нестандартный снаряд. Кобылка рванулась в сторону и едва не выдернула меня из седла – хорошо, что повод не был намотан на руку, и я его просто выпустил.
Мой казацкий конь, привыкший к стрельбе, только тревожно повел ушами. Я же привычно прижался к его шее и, не оглядываясь, поскакал по дороге. Вдруг впереди оглушительно затрещало, и поперек дороги рухнуло дерево. Даже привычный к бою конь встал на дыбы и заплясал на месте на задних ногах. Пришлось его ударить по голове рукоятью нагайки, чтобы заставить повиноваться поводьям.
На мое счастье, лес здесь был молодой. Повали нападающие старое, большое дерево, я непременно оказался бы в капкане. Так же, оценив обстановку, нашел место, которое донец легко перескочил. Как только мы оказались на свободе, я остановил лошадь и обернулся назад, Там по прежнему было тихо, нападающих не было видно, получалось, что все происходит как бы без присутствия людей. Только Ванина лошадь бесследно исчезла с дороги.
Все это напоминало вчерашний инцидент, за тем исключением, что у меня недостало самоуверенности броситься разбираться с обидчиками. Торчать на самом виду посередине дороги было глупо, и я поскакал в Богородское. Весь вояж занял около трех часов, так что здесь в поповской усадьбе ничего существенного не произошло. Стрельцы по-прежнему лежали по лавкам, попадья с дочкой обретались во дворе, сидели на лавочке. Только Ваня был занят делом, он трудился в свином хлеву в поте лица, видимо, выслуживаясь перед красоткой Кэт.
– А где моя Зорька? – рассеяно, поинтересовался он, когда я подошел посмотреть, чем он занят.
– Враги отбили, – туманно ответил я, незаметно издалека рассматривая предмет его вожделения.
– А... – протянул он, не проявляя никакого интереса к теме, – а я решил немного помочь батюшке по хозяйству...
Относительно батюшки он слукавил, а вот поповская дочка и правда была весьма симпатичная, из категории кукольных, ангелоподобных блондинок, с большими наивными лазоревыми глазами, льняными кудряшками, кокетливо выбивающимися из-под скромного платочка, пухлыми щечками и яркими полными губками. Короче говоря, идеальная мечта селянина.
– Как эти? – кивнул я на избу. – Не балуют?
– Не знаю, они во двор не выходили, – ответил он. – Пусть только попробуют!
У парнишки лицо стало таким непривычно злым, что мне показалось, что я вот-вот потеряю оруженосца. Теперь ему стало ясно, кого он призван охранять.
– Как, матушка, – спросил я попадью, подойдя к лавочке, за которой сидели мать с дочкой, – хорош у меня парень?
– Ты бы моего сыночка увидел, – ответила женщина, – тогда бы говорил.
– Братца и сестрицу на туретчину в полон угнали, – вмешалась в разговор Катя, – остальные братья и сестры в младенчестве умерли. У родителей только я одна осталась.
– Неправду говоришь! – воскликнула попадья. – Наш Варфоломей в Москву поехал и скоро назад воротится!
Я внимательно посмотрел на матушку. Похоже, с головой у нее было не все ладно: взгляд блуждал, не останавливаясь ни на чем конкретном, в то время как влажные губы собирались в умильную улыбку.
– Давно их угнали? – тихо спросил я Катю.
– Давно, я совсем маленькая была.
Работорговля на Руси была большой, почти неразрешимой проблемой. Существовала целая индустрия вывоза русских людей в восточное рабство. У державы были такие большие границы, что защитить граждан от постоянных набегов южных соседей правительство не могло.
Создавалась целая система городов-крепостей, пытались перекрыть дороги, но без Великой китайской стены сделать это было нереально.
– Нравится тебе Ваня? – тихо спросил я девочку, когда паренек отошел в сторону, а матушка отвлеклась на бродящих по двору кур.
– Не знаю, – ответила она, отводя взгляд, – парень как парень. Меня все равно за духовного выдадут, чтобы было кому тятин приход передать.
Как все женщины, поповна оказалась более реалистична, чем пребывающий в розовом тумане юноша.
– А если он пойдет в дьяки? – задал я провокационный вопрос.
Ответ оказался предельно лаконичный:
– Тогда я против родительской воли не пойду. Как они скажут, так и сделаю.
Идея пристроить паренька мне понравилась. Хотя он и помогал мне в странствиях, но одному было удобнее. Отправить его в родную деревню на холопство я не мог, а тут подворачивалась возможность одним выстрелом убить двух зайцев.
– Хочешь, я поговорю о Ване с твоим батюшкой?
– Не знаю, если тебе не в тягость, то поговори. Думаю, худого в этом не будет.
Какова была система подготовки священнослужителей в это время, я не знал. Предполагал, что, скорее сего, их пестуют в монастырях, но поговорить с отцом Петром, действительно, было бы не худо. Однако священник как ушел с утра в собор, так до сих пор и е возвращался. Тогда я сам отправился на поиски. Я уже говорил, что церковь в Богородском была бедной. Икон едва хватило на украшение алтаря. Только возле плохо выписанного лика Спасителя горела одинокая свеча. Отец Петр стоял перед иконой Сына божья на коленях и молился.
Я подождал, когда он кончит, не дождался и тихо вышел из храма. До вечера заняться мне было нечем, потому я решил его все-таки дождаться и переговорить о своем рынде.
Мимо церкви проходил крестьянин, приблизившись к паперти, он снял шапку, перекрестился и остался стоять на месте, с интересом глядя на нового человека. Заметив, что я на него смотрю, он подошел ближе и опять сиял шапку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31