Подвыпившие гости шумели так, что мне не осталось ничего другого, как присоединиться к компании и участвовать в застолье. Несколько раз на глаза попадался любознательный красавец, он старался не высовываться и как только замечал, что я смотрю в его сторону, сразу же прятался за спины гостей.
Поминальное застолье, как водится, постепенно приобрело масштаб национальной пьянки, и приказные на халяву так назюзюкались, что вполне могли стать жертвой еще одного пожара. Однако на этот раз все обошлось, и к рассвету гости и местные поминальщики начали засыпать на тех местах, где их смог свалить Бахус.
Я пил умерено, стараясь придерживаться золотой середины: не очень выделяться в теплой компании, но и не потерять, как говорится, трезвый ум и твердую память. Когда окончательно рассвело, я вышел из господской избы. День обещал быть дождливым, похолодало, и низкие быстрые тучи едва не цепляли верхушки деревьев. В голове шумело от выпитого и бессонной ночи. Двор был пуст. Пока никто не мешал, я опять пошел к сгоревшей избе. За прошедшие день и ночь пожарище дотлело, и пепел почти остыл. Теперь можно было, не боясь обжечься, попытаться разобраться со своими сомнениями.
Палки, которой я давеча ковырялся в золе, там, куда я ее бросил, не оказалось. Сначала я не обратил на это внимания. Ее вполне могли утащить местные ребятишки. Я прошелся по двору, подобрал обломок жерди и вернулся на пожарище. Как уже говорилось, меня интересовало, не была ли подперта снаружи входная дверь, и где застала смерть бражников.
Разбираться с золой оказалось делом муторным. Нижние венцы избы до конца не сгорели, так что все время попадались куски обугленного дерева, которые нужно было убирать. Вскоре я добрался до первых обгоревших костей, Зачем мне все это было нужно, объяснить сложно. Обвинять в поджоге и умышленном убийстве саму Наталью или кого-то из дворни я не собирался, да это и было бесполезно. Следствие в те времена велось по одному образцу, обвиняемых пытали, пока они не сознавались в преступлении, или, если позволяло здоровье и нервная система, объявляли невиновными, скорее всего, я просто хотел понять сам, что же здесь все-таки произошло.
Когда я разгреб верхний слой золы, сразу же нашлись два почерневших черепа. Это могло говорить о том, что, по меньшей мере, два человека пытались выбраться из дома, но почему-то не сумели, Дальше – больше, жердь выворотила третий череп, На этом можно было поиски прекратить, для меня уже все было ясно.
Я выбрался с пожарища, отряхнул с себя прах и, сколько смог, сажу, после чего пошел к колодцу умываться, Именно там, недалеко от него, в кустах, мне и попалась на глаза главная улика преступления: обожженный бердыш со сгоревшей деревянный ручкой, То, что его забросили сюда совсем недавно, можно было понять по примятой траве, на которой он лежал, и моей вчерашней палке, валяющейся рядом.
Никого другого, кроме вчерашнего красавца, в попытке скрыть улики преступления я не заподозрил, осталось только выяснить, кто он такой и какое имеет отношение к погибшему Требухину.
Пока я умывался и очищал одежду, во дворе начали появляться люди, судя по одежде и поведению, холопы. Я подозвал какого-то парня со смышленым лицом и спросил о таинственном красавце. Он долго пытался понять, кем я интересуюсь, но так и не смекнул, о ком идет речь. Впрочем, возможно, это я не смог ему толком объяснить, кто мне нужен. Пришлось набраться терпения и ждать, когда встанут все гости.
Проболтавшись без дела с полчаса, я встретил своего рынду. Он уже оправился после своего ночного любовного подвига и, став настоящим мужчиной, смотрел на меня едва ли не свысока.
– Иди, готовь лошадей, мы скоро отсюда уезжаем, – сказал я.
– Это еще зачем? – не скрывая недовольства, спросил он.
– Нам здесь больше нечего делать.
Парнишка скорчил недовольную рожу и независимо повел плечом:
– Я хочу остаться! У меня здесь Аксинья!
Кажется, у меня на корабле назревал бунт. Начинающий половой гигант влюблялся во все, что носило юбку.
– Хочешь сгореть, как боярин? – спросил я. Ваня набычился и смотрел на меня исподлобья злыми упрямыми глазами.
– Я все равно останусь!
Спорить с ним, пока он находился в таком состоянии, было бессмысленно.
– Хорошо, оставайся. А мне пойди и оседлай донца.
Парнишка завилял глазами, потом повернулся так, чтобы не встретиться со мной взглядом, и неожиданно заявил:
– Боярышня не велела!
– Какая боярышня? – не сразу понял я. – Наталья?
– Наталья Прохоровна! – поправил он.
Это было уже круто, Такого поворота событий я не ожидал, Наталья начинала наглеть не по дням, а по часам. Вот тебе и феодализм в действии!
– Хорошо, я сам с ней поговорю, – сказал я и, не откладывая в долгий ящик, пошел выяснять отношения с бывшей возлюбленной.
В господской избе вповалку, кто на лавках, а кто и просто на полу, спали гости. Я прошел, переступая через тела, к лестнице, ведущей в терем боярышни. Навстречу мне метнулась какая-то женщина и залопотала, преграждая дорогу:
– Куда, куда, туда нельзя, боярышня отдыхает!
– Тогда пойди сама и скажи своей боярышне, что мне нужно с ней поговорить! – сердито сказал я.
– Никак невозможно, государь-батюшка, она изволит почивать!
– Значит, разбуди! – рявкнул я так, что начали поднимать головы спящие гости.
– Кто там шумит? – раздался сверху нежный Наташин голосок.
– Наталья, мне нужно с тобой поговорить!
– Ах, я еще не проснулась, неужели нельзя дать мне отдохнуть в тишине!
Выяснять с ней отношения в присутствии просыпающихся гостей мне не хотелось, как и позволить помыкать собой, Потому я резко сказал:
– Ничего с тобой не случится, потом доспишь!
Наталья с минуту размышляла, потом обратилась к защитнице лестницы.
– Ладно, Анна, пусть боярин войдет, – томно сказала она, – и покличь Афанасия, он мне нужен.
Тетка с поклоном уступила дорогу, и я, пылая праведным гневом, взлетел вверх, в девичий теремок. Наталья, полностью одетая, сидела возле окна. У ее ног расположилось несколько дворовых девушек. Никто здесь не спал, и ничей покой я не нарушил.
– Почему ты приказала не выпускать меня из поместья? – не здороваясь, спросил я.
Требухина жеманно потянулась и, глядя мне в глаза своими чудными лучистыми очами, ответила:
– Лучше если ты останешься здесь.
– Кому лучше? – стараясь оставаться в рамках вежливой холодности, поинтересовался я.
– Ты мне можешь еще понадобиться.
– Знаешь что, моя милая, позволь мне самому решать, где и с кем мне оставаться!
– Ну, зачем ты так, – грустно сказала девушка, – у нас так все хорошо получалось, а теперь ты все портишь.
– Я уезжаю сейчас же, прикажи вернуть моего донца.
– Нет, ты останешься здесь до тех пор, пока я не разрешу тебе уехать, – поменяв тон с ласкового на повелительный, приказала боярышня.
– Что?! – только и нашелся сказать я и, круто повернувшись, вышел из светлицы.
– Алексей, лучше покорись, – крикнула она мне вслед, но я уже сбегал по лестнице вниз.
Там стоял вчерашний красавец. Я шел прямо на него. Когда мы уже почти столкнулась, он отступил в сторону и вдруг ударил меня в солнечное сплетение. Это произошло так неожиданно, что я не успел сгруппироваться и согнулся, хватая ртом воздух.
– Будешь ходить здесь, разнюхивать... – с ненавистью прошипел он.
– Ты что дерешься? – миролюбиво спросил я, пытаясь восстановить дыхание.
– Сейчас узнаешь, как по-настоящему дерутся! – сказал он и опять замахнулся кулаком.
Этого удара я уже ожидал и, легко отстранившись, врезал ему прямым в челюсть так, что сразу онемела рука. Красавец вскрикнул и повалился навзничь. Кругом поднялись крики. Разбуженные гости отступали к дверям, не понимали, что происходит. Кто-то пытался подойти и поднять упавшего Афанасия. Я в это время уже бежал в свой терем за оружием, сбивая с ног пытавшихся остановить меня холопов.
Ситуация складывалась самая что ни есть гнусная, мне предстояло биться одному против всей боярской челяди. Уже у себя наверху, напяливая кольчугу, я догадался, кто такой коварный красавец по имени Афанасий. Почти наверняка он и есть Натальин возлюбленный, бросивший ее одну в лесу. Если это так, то парочка складывалась самая подходящая.
Одеться и вооружиться было делом нескольких секунд. Даже во время службы в армии я никогда так быстро не собирался по тревоге. Вниз я бежал с кинжалом и саблей наголо. Там за это время ничего не изменилось: красавец-любовник по-прежнему лежал на полу, приказные, сбившись кучкой, обсуждали неожиданную драку, холопы стояли вдоль стены, не зная, что делать. Объяснять им, что происходит, мне было некогда. Сверкая сталью клинков, я пробежал к выходу и выскочил во двор. Желающих оказаться зарубленным среди слуг не нашлось.
Пока на моей стороне был фактор неожиданности, нужно успеть забрать из конюшни лошадь. В крайнем случае, если не успею ее оседлать, придется ускакать без седла. Жизнь, как говорится, дороже.
На мое появление с оружием во дворе никто не обратил внимание. Время было раннее, после вчерашней общей пьянки дворовых занимали другие заботы, так что я беспрепятственно достиг цели. Донец, узнав хозяина, приветливо замотал головой, Я отворил затвор, и конь вышел из стойла.
Конюх, который присматривал за лошадьми, еще сонный, с соломой во всклоченной шевелюре, диковато глянул на меня, не понимая, отчего такая спешка. Я закричал на него, требуя уздечку и седло. – Так я откуда знаю, где они, – не спеша, ответил он. – Твой парнишка, поди, забрал.
Нужно было что-то придумать, найти хоть веревку, чтобы сделать узду. Но, кажется, что-либо предпринимать было уже поздно. В конюшню влетело несколько вооруженных чем попало холопов. Увидев меня посреди помещения, они, не останавливаясь, пошли в атаку. Донец заржал и испугано затанцевал на месте. Я, не дожидаясь нападения, бросился вперед и ранил в плечо первого из нападавших, здорового белобрысого парня, Он закричал и, уронив огромный самодельный меч, кинулся назад, смешав ряды нападающих.
Поднялся крик, как обычно, начались ругань и угрозы, но больше желающих наткнуться на клинок не нашлось. Тогда я сам пошел на холопов, надеясь вытеснить их из конюшни и запереть изнутри дверь. Однако на ней никаких запоров не оказалось, и мне пришлось вслед за отступающими выйти во двор. Теперь против меня было четверо лбов, у двоих из который в руках были сабли, у одного бердыш и у самого здорового – обычные вилы.
– Бей его, ребята! – кричал с безопасного расстояния управляющий, вездесущий Мироныч. – Бей, не робей!
Ребята грозно размахивали оружием, но попасть под удар моей сабли не спешили. Их сдерживали вопли и проклятия раненного товарища. Ситуация складывалась патовая, я не мог уйти без лошади, нападающие не хотели попасть под раздачу и тянули время. В конце концов, они устали, перестали махать своими железяками и стояли, ожидая подкрепления.
– Хозяин, уже можно ехать! – раздался вдруг за спиной знакомый голос.
Женолюбивый рында выводил из конюшни моего донца, взнузданного и оседланного. Каким образом он попал на конюшню, я спрашивать не стал, было не до того. Я одним махом вскочил в седло и двинул коня на противника. Теперь опасность представлял только парень с вилами и второй, с бердышом на длинной рукоятке. Однако, на мое счастье, они оказались самыми робкими, спрятались за спинами товарищей.
– Хозяин, – опять позвал меня Ваня, – погоди чуток, мы сейчас!
Оглянуться и посмотреть, что это еще за «мы», я не мог, поскольку следил за холопами.
– Давай скорее! – крикнул я, когда увидел новых бойцов, собирающихся под предводительством Мироныча возле господской избы. С такой ратью справиться было бы уже проблематично.
– Едем, – откликнулся Ваня.
Я оглянулся. Из широко открытых ворот конюшни, низко склоняясь к лошадиной шее, выехал сам рында и его ночная пассия Аксинья.
– Можно она с нами? – совсем не боевым тоном спросил оруженосец.
– Не отставайте! – крикнул я и направил коня в открытые ворота усадьбы.
Донец сразу пошел галопом, в разные стороны отскочили холопы, и наша маленькая кавалькада вырвалась на оперативный простор столбовой дороги.




1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31