– Большая или нет, не тебе судить, не хочешь ты ехать, я сам поеду!
– Попробуй! – веско сказал парень и положил руку на рукоятку сабли.
Затевать драку с дураком было бы полным идиотизмом, а молча проглотить угрозу значило потерять лицо. Тем не менее, пришлось смолчать. Мне нужна была помощь, а, судя по многолюдству охраны, у боярыни в сопровождении состояла целая рать. Прошло еще минут двадцать. Диспозиция оставалась прежняя. Поезд стоял на месте, я ждал неведомо чего. Уже проняло даже моего караульного. Он начал сердиться, выжидательно смотрел на дорогу, тоже недоумевая, почему случилась такая задержка.
Наконец о нас вспомнили, и от экипажей прискакал нарочный с приказом привезти меня под боярынины очи живого или мертвого. Нарочный так и сказал: «приказала привезти живого или мертвого», а так как я умирать пока не собирался, то поехал туда живым.
Мы с гордым красавцем приблизились к боярыниному выезду. Вблизи все оказалось еще более внушительным, чем на расстоянии. Чего стоил только один боярский вагон, в который оказались запряжены двенадцать лошадей. Я таких могучих сооружений на колесах еще не встречал, Куда до него было и рыдвану, и поповской карете, которым мне доводилось удивляться в восемнадцатом веке.
Неуклюжее сооружение покоилось на четырех осях и здоровенных пушечных колесах, сделанных почти в рост человека. Кроме того, в экипаже было по четыре окна с каждой стороны, застекленных разноцветной слюдой. До гербов наши знатные соотечественники еще не додумались, потому все это великолепие было довольно кустарно украшено аляповатой резьбой по дереву.
Остальные три экипажа были скромнее по размерам, но не менее неуклюжи и странны здесь на узкой, разбитой грунтовой дороге. Вокруг выезда суетилась целая рать пеших слуг, скорее всего, сопровождающих госпожу на своих двоих. Охраняли «комплекс» конные гайдуки, троих из числа которых я уже имел счастье лицезреть. Однако значительно больше, чем охраны, здесь оказалось холопов, всеми возможными способами демонстрирующих свою преданность госпоже. Сделать же это было не так-то просто, окна кареты был закрыты слюдой, и непонятно, наблюдал ли кто-нибудь изнутри за ужимками и ползаньем на брюхах преданных слуг.
Гайдук, доставивший меня вполне живого под боярынины очи, приказал спешиться перед главной каретой и ждать, когда госпожа соизволит меня пригласить для разговора. Это было уже слишком. Такого я не видел даже при царском дворе Годуновых, по сравнению с тем, что было здесь, бывшим, на мой взгляд, довольно простым и демократичным. Конечно, и там выделывались: бояре и приближенные водили юного царя под ручки, но в основном там была чистая показуха и исполнение правил протокола. Здесь же какая-то неизвестная боярыня устраивала себе императорский выезд, да еще пыталась унизить ожиданием у кареты случайного проезжего.
– Передай боярыне, – сердито сказал я какому-то активному холопу, попытавшемуся стащить меня с лошади за ногу, – если она хочет со мной поговорить, то пусть выйдет сюда. Мне до нее нет никакого дела!
Говорил я это нарочито громко, так, чтобы услышали в карете, а когда пара ретивых слуг полезла к моему донцу, навел на них пистолеты с дымящимися фитилями. Такого намека оказалось достаточно, чтобы отбить охоту выслуживаться даже у самых верных холопов.
Как оказалось, моё заявление в главной карете услышали и твердую позицию оценили. Только что я собрался ехать дальше, как из дверцы кареты выскочило и сбежало по высокой лестнице вниз существо прекрасного пола в таком боевом макияже, что я едва удержал на месте лошадь. Лицо существа было белее мела, щеки пылали багрянцем, черные, широкие брови начинались от переносицы и доставали до ушей.
Остальные прелести красоты несказанной я оценить просто не успел. Коралловые (или как их там еще называют?) губки раскрылись, и из них полетели пулеметные очереди визгливых фраз. Смысл всей этой тирады был в том, что я невежа и нахал, который не может оценить чести, которую ему оказывают, призвав под ясные очи самой боярыни Марии Алексеевны.
Кто такая эта великая Марья Алексеевна, я не имел понятия и не совсем понимал, чего ради ко мне пристают. В конце концов, разбойники, сидящие в лесу, не повод, чтобы заставлять случайных путников ждать аудиенции возле боярской избы на колесах.
Чернобровая красавица, между тем, продолжала пронзительно вопить, как становилось понятно из текста, исполняя панегирик в честь своей хозяйки, дабы та поняла и осознала и свое величие, и восхищение, которое она вызывает у своей верной холопки.
– Эй, ты, – грубо оборвал я достойную женщину. – Заткнись и позови свою хозяйку!
Такое неуважение не смогла бы снести никакая женщина, но моя новая знакомая почему-то заткнулась и шустро вернулась в карету, что лишний раз подтвердило: понятие холопства не имеет половых различий. Только что исчезли из вида желтые сапожки и полные икры радетельницы боярского величия, как в дверях кареты возникло новое прелестное видение, теперь, как я понял, сама госпожа. Боярыня была дамой лет сорока с полным, круглым лицом, так же, как у придворной красавицы, украшенном всеми цветами радуги. Большего о ее внешности я ничего сказать не смогу. Все остальное состояло из мехов, шелков и парчи. На мой вкус, для жаркого лета вот так, за раз надевать весь арсенал женской привлекательности было тяжеловато. Но, как известно, о вкусах не спорят.
Мария Алексеевна с высоты своего положения (карета была так высока, что я, даже сидя на крупном коне, оказался ниже ее колен) сверху вниз осмотрела меня и вяло махнула рукой, что, скорее всего, означало приглашение.
Отказать даме, тем более такой яркой, я не мог и потому спрыгнул с коня и вбежал по приставной лестнице наверх, в карету. Сама боярыня уже сидела в золоченом деревянном кресле, напоминающем трон, по стенкам кареты на узких скамейках располагались фрейлины. Внутреннее убранство кареты оказалось совершенно дурацкое, было непонятно, как бедные женщины вообще могут путешествовать в этой тряской громадине.
Остановившись в дверях, я отвесил учтивый поклон хозяйке и всей остальной компании. Однако тотчас понял, что его глубина явно не соответствовала статусу и претензиям боярыни. Она, не ответив мне даже кивком головы, строго спросила:
– Ты кто таков?
– Князь Крылатский, – со значением представился я, используя свою старую феньку с княжеским Достоинством. То, что такого княжеского рода никогда не существовало на святой Руси, меня нисколько не смущало, на снобов действовала сама магия княжеского титула.
Марья Алексеевна услышав, кто перед ней, заметно смягчилась.
– Знаю князей Крылацких, – соврала она, – хороший род, однако, мы, Хованские, выше.
Мне спорить с дамой было никак не с руки, к тому же о Хованских я слышал только в связи с одноименным кладбищем в Москве, потому согласно кивнул.
– У меня к тебе, княгиня, просьба, помоги выручить от разбойников моих людей!
– Каких еще разбойников? – испуганно воскликнула Марья Алексеевна. – Кто разрешил?!
Кто разрешил разбойникам разбойничать, я не знал, потому на вопрос ответить не смог, попросил снова:
– У тебя много гайдуков, прикажи им мне помочь, мы разбойников разом выкурим из леса.
– Почему мне сразу не доложили? – истерично воскликнула Хованская. – Позвать немедленно сюда воеводу!
Давешняя раскрашенная холопка метнулась к выходу, оттолкнула меня и кубарем слетела с лестницы. Тотчас стали слышны ее пронзительные крики.
– Это что такое творится! – растерянно говорила боярыня, обращаясь ко мне, как к арбитру. – Без ножа ироды режут! Как можно в лес ехать, где разбойники разбойничают!
– Дай мне с десяток гайдуков, и я их разгоню, – опять попросил я, но без уверенности, что вообще буду услышан.
В дверях кареты показалась усатая голова моего дорожного знакомого. Он поднялся по лестнице и остановился в дверях, смущенно переминаясь с ноги на ногу.
– Звала, государыня-матушка? – проникновенно спросил он боярыню.
– Что же ты, Василий, такое творишь? – плачущим голосом воскликнула матушка. – Вот князь рассказал, что тут в лесу полно разбойников, а ты ни ухом, ни рылом! Это как так понимать? Смерти ты моей хочешь?!
– Матушка! – заорал в полный голос лупоглазый. – Не вели казнить, вели слово молвить!
– Ладно, чего уж там, говори, – разрешила она, – только смотри, не ври!
– Я как о разбойниках услыхал, тотчас приказал поворачивать назад. Не один волос с твоей мудрой, прекрасной головки не упадет!
– А вот князь людей просит, хочет разбойников воевать, – капризным голосом произнесла Хованская. – А ты еще говоришь!
От всего этого бреда я заскучал и понял, что зря потерял драгоценное время. Потому, не прощаясь, спустился на твердую землю.
– Куда же ты, князь! – самолично обратилась ко мне из окна Марья Алексеевна. ¦– Останься, можешь с нами ехать!
– Спасибо, боярыня, но мне нужно спасать своих людей, – вежливо ответил я, сел в седло и поскакал прочь.
Что в таких случаях говорят мужчины в адрес подобных женщин, можно и не озвучивать. Ругая нежную боярыню последними словами, я доскакал до ближайшей деревни. Была она небольшой, не более трех десятков домов и, судя по убогим избам, очень бедная. По страдному времени, поре сенокоса, людей видно не было, все работали на лугах, так что оказалось не у кого даже спросить короткую дорогу на Москву. Я поехал дольше, но увидел, что на самом выезде, в последнем подворье, на плетне висит мужик. Он оперся подмышками на хлипкое сооружение из редких прутьев ивовой лозы, свесил руки наружу и задумчиво обозревал окрестности. Я остановился прямо напротив него и вскоре был удостоен его рассеянным вниманием. Перестав таращиться на проплывающие облака, мужик перевел взор на меня и с не меньшим интересом принялся осматривать и меня, и лошадь, и то, что было за нашими с донцом спиной. Сразу стало понятно, что у мужика натура художественная, творческая, и потому он работе предпочитает созерцание.
– Здравствуй, хозяин, – поприветствовал я, подъезжая вплотную.
– Здорово, коли не шутишь, – ответил он безо всякого почтения к моему лошадино-военному виду.
– Как в Москву лучше проехать?
– В какую Москву? – уточнил он, глядя в упор приветливыми голубыми глазами.
– Как это в какую, – не понял я, – что, здесь есть разные Москвы?
– Так нет ни одной, Зюзино – это есть, а ни про какую Москву я отродясь не слышал.
Мужик говорил серьезно, так что было непонятно, он простой придурок или слабоумный. Хотя ни на того, ни на другого вроде бы и не походил. Я решил, что это такой местный юмор – не знать о близкой Москве, и невинно поинтересовался:
– А есть здесь кто-нибудь поумнее тебя?
– Нет, я здесь самый умный, дураки все работают, – так же без тени улыбки ответил он.
В этом утверждении был свой смысл. Действительно, у нас большей частью так и случается, умные всегда отдыхают, а дураки работают.
У меня тут же появилась идея не спешить в столицу, где еще неизвестно как все обернется, а попробовать решить вопрос с разбойниками на месте, тем более, что неожиданно подвернулся такой забавный тип.
– Приютишь меня на пару дней? – спросил я.
– Заходи, если не побрезгуешь, я хорошему человеку всегда рад.
Приглашая меня войти, он, между тем, продолжал висеть на плетне, не делая даже попытки пойти открыть ворота. Я не стал чиниться, слез с коня, сам открыл его условные ворота, состоящие из нескольких жердей, и въехал во двор.
– Иди в избу, устраивайся, – пригласил хозяин, не отрывая взгляда от родных просторов, которые к тому же перестал загораживать проезжий.
Я вошел в избу. Как ни странно, там оказалось вполне цивильно, понятно для этого времени. Была печь с трубой и приличные лавки и полати. Я снял с себя камзол, амуницию и вернулся во двор. Умник продолжал любоваться видом из-за плетня.
– Тебя как звать? – спросил я его сосредоточенную спину.
– Звать зовутка, величают – утка, – ответил он присказкой, но все-таки соизволил повернуться ко мне. – А покойная жена величала Павлом.
– Скажи, друг Павел, у вас в округе разбойники есть?
– Где же их нет? – вопросом на вопрос ответил он.
– А кто с той стороны, – я показал направление, – лес держит?
– Известно кто, лихие люди, – не задумываясь, ответил он, усмотрев что-то необычайно интересное за моей спиной.
– Как бы мне с ними встретиться?
– С разбойниками?! – воскликнул он и, кажется, впервые посмотрел на меня с интересом. – Пойди в лес, они тебя сами найдут!
– Нет, мне нужно их найти так, чтобы они меня не видели. Ты же здешние леса знаешь, сможешь такое устроить? Я заплачу.
– А тебе какая в них нужда?
– Они моего товарища захватили, хочу его выручить.
– Нет, мне такое без интереса, – мне и здесь хорошо.
– Я хорошо заплачу! Не пожалеешь!
– А зачем мне твои деньги? Мы живем по крестьянству, у нас все свое, нам деньги без надобности.
– Ну, лошадь себе хорошую купишь...
– На кой она мне? – искренне удивился он. – Ее, поди, еще и кормить нужно.
Пожалуй, впервые мне посчастливилось встретиться с настоящим прототипом русских народных сказок, Иванушкой-дурачком, в чистом, незамутненном виде.
– У тебя здесь случайно нет волшебной щуки? – серьезно спросил я.
– Какой такой щуки? – удивился он, не понял намека или не знал такой сказки.
– Которая по щучьему велению, по твоему хотению все желания исполняет.
Он обдумал ответ, и только осознав все возможности, которые может получить человек, обладая такой замечательной рыбой, ответил:
– Чего нет, того нет. Коли была бы, стал бы я тут в деревне околачиваться!
– А что бы тогда сделал?
– Что бы? – Он опять задумался, проверяя свои желания, но, так, кажется, ничего интересного не придумал. Потом вдруг сладко улыбнулся. – Мало ли, девку молодую пожелал, а то и двух. Толстопятых! – сказал он и сладко, как кот, прижмурился.
Идея была, безусловно, продуктивная, кто же от такого счастья откажется!
– А почему двух? Бог троицу любит.
– Нет, три много. Сразу станут промеж собой ссориться, шума от них не оберешься. Две в самый раз.
– А я слышал, разбойники у себя много красивых девок держат, хотят туркам в плен продать.
– А мне-то что за дело?
– Ну, поможешь спастись какой-нибудь девушке из плена, она тебя полюбит и замуж за тебя пойдет.
– Не пойдет, – кратко ответил он.
– Почему?
– Я работать не люблю, за то меня девки и не любят. Знаешь, как жена-покойница со мной наплакалась?!
Чем дольше мы говорил, тем меньше я понимал нового знакомого. То ли он все-таки придуривался, то ли на самом деле был таким уникальным лодырем. Однако порядок в избе говорил о другом.
– А почему у тебя в избе печь с трубой, – зашел я с другого бока.
– Как почему, чтобы не дымила.
– И лавки я посмотрел у тебя хорошие, сам делал?
– Нет, жена-покойница.
– Плохо тебе теперь будет без жены...
– И не говори, – тяжело вздохнул он, – не знаю, как зиму перезимую...
– Вот видишь, а к разбойникам идти не хочешь! Я бы дал тебе денег, а ты купил бы красную шапку, красные сапоги, выручил бы из плена красавицу, она бы в тебя влюбилась, вот тебе и жена!
Перспективу я нарисовал, лучше не придумать, осталось только воплотить ее в жизнь. По всем правилам теперь дурню только и осталось надеть лапти и пойти совершать подвиги. Однако он не спешил, обдумывал ситуацию, видимо, в поисках слабых сторон моего предложения. Наконец нашел к чему придраться:
– А если она за меня не пойдет?
Я чуть не спросил его, кто за него не пойдет, но не стал, понимая, что в мозгу Павла уже выкристаллизовался образ идеальной, толстопятой красавицы. Он, кстати, даже облизнулся, и глаза его затуманились от вожделения.
– Только я не уверен, что ты знаешь, где разбойники живут, – не отвечая на вопрос, с сомнением сказал я.
– Чего там знать, в сухом логе, нарыли себе дурни землянок и думают, что их там никто не найдет.
– Подобраться туда незаметно можно?
– Нет, как же к ним подберешься, когда их там видимо-невидимо и кругом соглядатаи. Вот если только гнилой балкой идти, но там нечисто, никто и не ходит.
– Почему нечисто ?
– Леший живет, он пришлых не любит, так голову задурит, что назад пути не найдешь. Прошлый год из Москвы приезжали, как туда зашли, до сих пор не вернулись.
Я сделал вид, что не заметил его упоминания о Москве, о которой он якобы никогда не слышал, сказал другое:
– А может быть, они просто вышли другой дорогой, не через вашу деревню.
– Нет, они же лошадей здесь оставили.
– А ты сам лешего боишься?
– Чего мне его бояться, какая ему от меня радость. Это ты опасайся, ты же пришлый.
– Ну, я как-нибудь с ним договорюсь, – сказал я, имея в виду, что у меня уже был успешный опыт общения с лешим, который в конце концов оказался никаким не лешим, а чиновником службы времени.
– Ну что, значит, пойдем гнилой балкой? – задал я уже конкретный вопрос, как о деле решенном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31