юноша шел рядом с ней.
Любопытные, окажись они неподалеку, непременно бы удивились: молодые люди не обменялись ни единым словом.
На лице девушки сохранялась прелестная улыбка, молодой человек, казалось, был сильно смущен.
Так они дошли до улицы Сен-Доминик. Здесь мадемуазель Сапфир остановилась и повернулась к Гектору де Сабрану, который прошептал еще более сконфуженно и застенчиво, чем в тот день, когда встретил ее впервые в театре, куда пришел с компанией друзей по духовной семинарии в Мансе:
– Значит, мы уже должны расстаться?
Вместо ответа мадемуазель Сапфир протянула ему руку и сказала:
– Я так долго вас ждала…
Лицо Гектора озарилось восторгом. Он искал слов и не находил их, его сердце переполняла истинная, огромная любовь.
– Мы сейчас расстанемся, – продолжала Сапфир, не отнимая у него своей руки. – Вы хотите еще что-нибудь сказать мне?
– Вы бледны, – пролепетал Гектор, – мне кажется, вы переменились.
– Потому что я немного нездорова, – ответила она. – Вот уже два дня, как я не танцую.
Гектор отвел глаза.
– Мне бы не надо было говорить вам об этом, – сказала она со своей прелестной полуулыбкой. – Я думаю, вы стыдитесь…
Но Гектор не дал ей договорить: страсть прорвала плотину, удерживавшую поток его слов.
– Вы же знаете, что я люблю вас! – тихо сказал он. – Эти короткие, быстро промелькнувшие мгновения, которые я провел рядом с вами в Фонтенбло, составляют всю мою жизнь. Я люблю вас такой, какая вы есть, и никого в мире не почитаю так, как вас!
Сапфир отняла руку, и ее улыбка стала чуть насмешливой.
– И даже… – начала она.
Но не закончила фразы и добавила нежно:
– Это потому, что я ревную.
Гектору хотелось бы встать на колени, но место было неподходящее. Сапфир кивнула ему головой, словно прощаясь.
– Мы увидимся снова? – дрожа, спросил он.
– Я прихожу в церковь каждое утро в одно и то же время.
– Я хотел бы поговорить с вами, – возразил он.
– Да, наедине, чтобы никого не было рядом, как тогда, под большими деревьями? – прервала его Сапфир.
Он промолчал. Она с улыбкой проговорила:
– Я бы тоже этого хотела.
Потом, после секундного раздумья, закончила:
– Сегодня вечером, в десять часов, за театром. Мое окно – справа, я буду ждать вас.
И грациозной походкой удалилась.
Гектор остался на месте, словно оглушенный счастьем.
Это была их вторая встреча. Гектор оробел больше, чем в первую, и сам этому удивлялся.
О третьей встрече я сейчас расскажу.
Часы Дома Инвалидов только что прозвонили десять раз. На почти пустой площади некоторые балаганы упрямо выколачивали прибыль, тщетно взывая к немногочисленным зевакам.
Театр мадам Канады, напротив того, был пуст и безмолвен. Большое объявление на фасаде гласило, что представления на время отменяются в связи с недомоганием мадемуазель Сапфир.
Пространство за театром было заполнено повозками, принадлежащими заведению Канады; справа стоял большой фургон, служивший семье домом. В центре фургона было квадратное открытое окошко, в котором горел свет.
В конце узкого прохода, который окружал балаганы и вел к площади, показался Гектор. Едва он появился, две тени, до тех пор неподвижные и как бы приклеившиеся к колесу повозки, наклонились и проскользнули под фургоном на другую сторону, где ждал какой-то человек.
– Не мы одни охотимся сегодня вечером, – сказала одна из теней.
А другая ответила:
– Поосторожнее! Выждем и воспользуемся случаем.
Гектор де Сабран пересек пустую площадку. Ему не пришлось никого окликать. Чуть только раздался легкий шум его шагов, в светлом квадрате окна обрисовался стройный силуэт молодой девушки.
– Это вы? – спросила она, стараясь говорить потише; голос ее не дрожал.
– Я, – ответил Гектор.
– Вы точно знаете, что здесь больше никого нет?
Гектор огляделся. Он еще стоял спиной к фургону, а Сапфир уже оказалась на земле рядом с ним: она проворнее белочки выпрыгнула из окна.
– Идемте, – прошептала она, приложив палец к губам.
Она скользила между бараками и фургонами, пока не добралась до другого прохода. Гектор следовал за ней.
Но одна из теней, оторвавшись от домика Канады, в свою очередь, последовала за Гектором.
Не останавливаясь, Сапфир дошла до рощицы слева от площади на спуске от Дома Инвалидов и прошла ее насквозь, до набережной.
Гуляющие встречались редко. Ночь была очень темной, надвигалась гроза, небо угрожающе нависло над землей.
Сапфир, в той же темной одежде, что утром, была едва видна среди деревьев.
На опушке рощи она свернула налево, чтобы по набережной Билли добраться до поворота аллеи, ведущей от площади к Марсову полю.
Только под первыми деревьями этой аллеи она наконец остановилась, внимательно огляделась и увидела одного Гектора.
– Обычно я храбрая, – призналась Сапфир, – но сегодня почему-то боюсь.
– Даже со мной? – спросил Гектор.
– Особенно с вами, – ответила девушка, – и особенно – за вас! О, поймите меня правильно! – перебила она сама себя. – Я верю в ваше мужество, в вашу силу, и я вас выбрала среди всех, чтобы восхищаться вами и любить вас, но… Но если бы я вас потеряла…
– Милое, дорогое дитя! – растроганно прошептал Гектор.
– Я не дитя, – сказала она. – Я пыталась бежать от вас. Вместо того, чтобы прийти на свидание, которое я вам тогда назначила, я уехала далеко, очень далеко, но воспоминания о вас преследовали меня. Я искала вас, перечитывала ваши письма. А когда я узнала из книг – я же все узнаю только из книг! – о том, как мы далеки друг от друга: я, бедная девушка из презираемого и… и осмеиваемого, что куда хуже, сословия, и вы – такой гордый, такой красивый, такой благородный, богатый…
– Да, я богат, – отозвался Гектор. – И слава Богу, потому что это богатство – ваше.
– Я думала, – продолжала Сапфир, как будто вовсе не слыша, что ее прервали, – я думала, вы говорите, как все молодые люди, думала, ваши письма… Ах, это вы были ребенком, когда писали эти письма!
Гектор хотел возразить, но Сапфир продолжала:
– По книгам всего не узнаешь, во всяком случае по тем пустым книжкам, которые я читаю, но, по крайней мере, они рассказывают о главном в жизни. Нет-нет, я больше не ребенок, я размышляла куда больше, чем светские девушки моего возраста, я говорила себе часто, очень часто: я правильно поступила, что сбежала. Все против меня. Было бы безумием с его стороны искать меня, да и как он меня найдет? Мы разлучены навеки. И все-таки я ждала вас каждый день… – вздохнула она.
Она улыбалась, положив обе ладони на руку Гектора. А тот с восторгом созерцал ее дивную красоту, которую ночная сень делала еще более пленительной, почти божественной.
Они медленно шли, прижавшись друг к другу. Нежные слова вертелись у Гектора на языке, но молодой человек сдерживал свой порыв, упоенно слушая голос, проникавший ему в самое сердце.
– А правда, вы всегда думали обо мне, хоть немножко? – вдруг спросила она с какой-то ребячливой веселостью.
– Вы были мечтой всей моей жизни, – серьезно ответил Гектор.
– Если бы вы вдруг забыли меня, – шептала она, – я бы поняла это, я знаю, что-то сказало бы мне об этом. Я была с вами постоянно, была не только мыслями, но и… Послушайте, однажды я заболела, очень сильно заболела, эти добрые люди, которые так меня любят, и которых я буду любить всегда, даже если стану герцогиней, думали, что я умру… И вот один раз, когда мы путешествовали, я увидела в окно…
Она остановилась, пристально посмотрела на него и сказала:
– Это было не так уж давно, мы тогда уже приехали в Париж, и с тех пор я никак не могу как следует выздороветь…
– Но что же вы увидели? – спросил молодой граф.
– Узнаете, только отвечайте мне искренне!
Она почувствовала, как Гектор прижимает к сердцу ее руку.
– Искренне! – повторила она с нажимом. – Когда меня обманывают, я догадываюсь об этом, и я слишком сильно люблю, чтобы не ревновать.
Гектор остановился.
– Я еще молод, – сказал он, – но вот уже два года, как я в свете, и удовольствия, какие может дать Париж, мне хорошо известны. Я никогда никого не любил, кроме вас, и никогда никого не полюблю, кроме вас. Умоляю вас, скажите, что вас огорчает!
– Не теперь, – ответила Сапфир, и вид у нее при этом был мечтательный.
Потом живо добавила:
– Я подходила к первому причастию, и мне дали имя святой. Я говорю об этом, потому что отлично понимаю: вам не хочется называть меня «Сапфир», вы не решаетесь…
– Это правда, – пробормотал Гектор, – но не обижайтесь! Если бы вы знали, как ваше несчастье умножает мою нежность и мое уважение к вам!
Когда он замолчал, Сапфир, казалось, все продолжала слушать его голос.
– Каждый раз, когда я о вас мечтала, – вслух подумала она, – вы говорили мне как раз такие слова. В честь моего первого причастия мне дали имя Девы Марии – хотите называть меня Мари?
Губы Гектора прижались к ее руке.
– Мари! – шептал он. – Моя обожаемая Мари!
– Хорошо, что вы жалеете меня, – сказала она, – но все-таки эти добрые люди не сделали меня несчастной! Я – королева в этой скромной семье, и это они первыми навели меня на мысль о моем происхождении…
– О вашем происхождении? – робко повторил Гектор.
– О, вы добры, – сказала она проникновенно, – как вы добры! Вы не смеетесь надо мной, спасибо вам!
Потом, сама усмехнувшись, но с какой-то странной печалью, добавила:
– Господин граф Гектор де Сабран, вы отлично знаете, что все девочки-найденыши, такие, как я, считают себя дочерьми принцев и принцесс.
– Мари, милая Мари! – воскликнул Гектор, – почему вы говорите с такой горечью?
– Потому что, – понизив голос, ответила она, – в какой-то момент я переставала мечтать. Я никогда особенно не обольщалась… Я прекрасно понимаю: вы меня любите, – чтобы понять это, мне даже не нужно ваших слов… Но вы – граф де Сабран, а я – мадемуазель Сапфир.
Она снова почувствовала на своей руке губы Гектора.
– Вы – моя любовь, – произнес он голосом, исполненным страсти. – Вы – моя надежда и все мое будущее. То, что вы называете своей мечтой, это реальность нашей жизни. Ничто не может помешать осуществлению этой мечты, я свободен, мои отец и мать умерли…
– Ах! – воскликнула девушка, поднимая на графа полные слез глаза.
– Да, я свободен, – воодушевляясь, повторил Гектор. – Мир велик, в нем есть и другие места – не только Европа. Если вы боитесь прошлого мадемуазель Сапфир… Мари, прошлого абсолютно чистого, но способного подать пошляку повод для насмешек, – хорошо, у моей семьи есть состояние в Бразилии. Скажите только слово – и я увезу вас туда, и благодаря этому разверзнется пропасть между госпожой графиней де Сабран и той, которую несправедливость судьбы завела на мгновение так далеко от блестящих путей, по праву ей принадлежащих.
Сапфир не сразу ответила, ее дыхание было тяжелым и прерывистым.
Пока длилось молчание, последовавшее за предложением Гектора, со стороны улицы, сворачивавшей в сторону площади, послышался неясный шум.
Они переглянулись. Это мог быть ветер: первые грозовые порывы вздымали пыль и сухие листья.
Ночь становилась все темнее и темнее. Лишь изредка за деревьями мелькали слабые отсветы газовых фонарей.
Насколько они могли разглядеть, улица была пустынной.
– Вы не отвечаете, Мари? – спросил через какое-то время Гектор.
– Я не могу вам ответить, – призналась девушка.
– Почему?
– Это моя тайна, – ответила она, меланхолически улыбаясь. – Впрочем, разве у меня может быть тайна от вас? Есть только две вещи, ради которых я живу, которые полностью занимают мои мысли. Я должна начать с первой, но вторая – это вы, Гектор, и я даже не знаю, которая для меня имеет большее значение. Я живу только для вас и для моей матери.
– Вашей матери? – вскричал граф. – Вы узнали…
– Ничего я не узнала, ровным счетом ничего, – не дала ему договорить девушка. – Больше того – то, что я принимаю за смутные воспоминания, было, несомненно, внушено мне задним числом единственным человеком, который занимался моим образованием и моим воспитанием. Послушайте, Гектор, я должна рассказать вам это, как и все, что касается меня, потому что я принадлежу вам без остатка!
Он сжал ее руки, а она подставила ему лоб для первого поцелуя.
Неверный свет соседнего фонаря позволил ему увидеть ее взгляд, полный любви и горделивого целомудрия.
– Ни в чем нет никакой уверенности, – продолжала она, – ни в чем, кроме одного обстоятельства: я не родилась в доме тех людей, которые заменили мне родителей. Я напрасно пыталась мысленно вернуться к детским впечатлениям, неясным, как туман, мне казалось, я вспоминаю о воспоминаниях, это было отражение отражения, мне кажется, моя мысль, без конца погружаясь в этот туман, сама заблудилась и приняла выдумку за воспоминания. Где я была раньше? Не знаю. Но где-то в Париже, я уверена в этом. Я уже умела говорить, когда рассталась с матерью, и бесконечный ужас, который до сих пор живет во мне, говорит о том, что меня забрали насильно. Результатом этого насилия была моя долгая немота, но я не только замолчала, я, похоже, не могла и думать… Я чувствую все это лучше, чем могу выразить, и тем не менее мои ощущения отнюдь не ясны… Человек, о котором я вам говорила, тот, кто научил меня читать, писать… и вообще тому немногому, что я умею, был циркачом, глотавшим шпаги. Я не знаю, что он делает теперь. Я видела его недавно, несколько дней назад, но отказалась выслушать его, потому что он говорил такое, что не надо слушать. Я не могу привести никаких доводов в пользу того, что рассказываю вам, моя память никаких доказательств не удержала, у меня нет ничего, кроме одного признака: бесконечного ужаса, который он внушал мне иногда. Этот человек наверняка был участником драмы, разлучившей меня с моей матерью, я убеждена в этом. Впрочем, он говорил мне о матери, он был единственным, кто говорил мне о матери в те времена. Он говорил, что она живет в дворянском особняке или в замке, а я – я бы поклялась, что его слова соответствуют тем смутным впечатлениям, которые сохранились во мне самой. Я не всегда хорошо понимала его мысли, но однажды, больше двух лет назад, я поняла, что он хочет воспользоваться моей молодостью и погубить и обесчестить меня, хочет привязать меня к себе, сделать своей рабыней, – и прогнала его.
Даже в полной темноте можно было увидеть, как побледнел Гектор.
– И где же он, этот негодяй? – глухо спросил граф.
– В Париже, – ответила девушка. – Я ему многим обязана и все-таки не могу его простить. Это единственное существо в мире, которое я ненавижу.
– Тем хуже для него, – сказал Гектор.
Она потянула его к каменной скамье и села, продолжая говорить.
– Я очень устала. Меня лихорадит, когда я говорю об этих вещах. Поймете ли вы меня, Гектор, если я добавлю, что не имею никакого средства узнать, кто моя мать, но все-таки должна оставаться во Франции? На мой взгляд, это священный долг. Мое сердце говорило мне, что вы придете, видите – оно меня не обмануло. Мое сердце говорит мне сейчас, что я найду свою мать.
Она замолчала. Гектор сидел рядом с ней, глубоко задумавшись.
– Вы ничего не отвечаете, – прошептала девушка. Затем ход ее мыслей внезапно переменился.
– Нет, неправда! – воскликнула она. – Моя мать могла бы узнать меня! И думая об этом – о том, что так хорошо доказывает доброту Господню, – я и захотела однажды приблизиться к Богу. Я очень набожна, Гектор, потому что Господь наградил меня видимым знаком, который рано или поздно вернет мне ласку матери!
В течение нескольких мгновений Гектор терзался странным волнением: он вспомнил свою позавчерашнюю встречу в уединенной аллее Булонского леса с госпожой герцогиней де Шав.
Влюбленные верят в чудеса. Он был лихорадочно возбужден, и одна мысль преследовала его:
– А если это она?
Невольно он произнес эти слова вслух.
– Что вы сказали? – с упреком спросила Сапфир. – Вы больше не слушаете меня!
Гектор бросился перед ней на колени и сжал ее прелестные задрожавшие ручки в своих руках.
– Не знаю, может быть, я сумасшедший, – прошептал он. – Я так люблю вас, Мари, и мне было так приятно, так утешительно говорить с ней о вас!
– С кем? – спросила Сапфир, попытавшись отнять свои руки.
– С той, которая уже любит вас, – ответил молодой граф, – потому что я вас люблю. С моим единственным другом, с женщиной такой доброй, такой прекрасной…
– Такой прекрасной! – повторила Сапфир. И добавила тихонько:
– Я знаю ее, я ее видела, если это она была в коляске. Вы ехали рядом, верхом, и – такой веселый, счастливый – склонялись к ней…
– На дороге из Ментенона в Париж? – воскликнул Гектор. – Верно… Правда, она красива?
– Слишком красива! – голос Сапфир изменился. – Я вам не говорила еще, к кому я ревную вас…
– Вы! Ревнуете к ней!
– Скажите мне ее имя.
– Госпожа герцогиня де Шав.
– Ах! – прошептала девушка. – Герцогиня! И вы мечтаете о ней, когда вы рядом со мной!
– Мечта о ней – это мечта о вас, Мари, моя любимая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Любопытные, окажись они неподалеку, непременно бы удивились: молодые люди не обменялись ни единым словом.
На лице девушки сохранялась прелестная улыбка, молодой человек, казалось, был сильно смущен.
Так они дошли до улицы Сен-Доминик. Здесь мадемуазель Сапфир остановилась и повернулась к Гектору де Сабрану, который прошептал еще более сконфуженно и застенчиво, чем в тот день, когда встретил ее впервые в театре, куда пришел с компанией друзей по духовной семинарии в Мансе:
– Значит, мы уже должны расстаться?
Вместо ответа мадемуазель Сапфир протянула ему руку и сказала:
– Я так долго вас ждала…
Лицо Гектора озарилось восторгом. Он искал слов и не находил их, его сердце переполняла истинная, огромная любовь.
– Мы сейчас расстанемся, – продолжала Сапфир, не отнимая у него своей руки. – Вы хотите еще что-нибудь сказать мне?
– Вы бледны, – пролепетал Гектор, – мне кажется, вы переменились.
– Потому что я немного нездорова, – ответила она. – Вот уже два дня, как я не танцую.
Гектор отвел глаза.
– Мне бы не надо было говорить вам об этом, – сказала она со своей прелестной полуулыбкой. – Я думаю, вы стыдитесь…
Но Гектор не дал ей договорить: страсть прорвала плотину, удерживавшую поток его слов.
– Вы же знаете, что я люблю вас! – тихо сказал он. – Эти короткие, быстро промелькнувшие мгновения, которые я провел рядом с вами в Фонтенбло, составляют всю мою жизнь. Я люблю вас такой, какая вы есть, и никого в мире не почитаю так, как вас!
Сапфир отняла руку, и ее улыбка стала чуть насмешливой.
– И даже… – начала она.
Но не закончила фразы и добавила нежно:
– Это потому, что я ревную.
Гектору хотелось бы встать на колени, но место было неподходящее. Сапфир кивнула ему головой, словно прощаясь.
– Мы увидимся снова? – дрожа, спросил он.
– Я прихожу в церковь каждое утро в одно и то же время.
– Я хотел бы поговорить с вами, – возразил он.
– Да, наедине, чтобы никого не было рядом, как тогда, под большими деревьями? – прервала его Сапфир.
Он промолчал. Она с улыбкой проговорила:
– Я бы тоже этого хотела.
Потом, после секундного раздумья, закончила:
– Сегодня вечером, в десять часов, за театром. Мое окно – справа, я буду ждать вас.
И грациозной походкой удалилась.
Гектор остался на месте, словно оглушенный счастьем.
Это была их вторая встреча. Гектор оробел больше, чем в первую, и сам этому удивлялся.
О третьей встрече я сейчас расскажу.
Часы Дома Инвалидов только что прозвонили десять раз. На почти пустой площади некоторые балаганы упрямо выколачивали прибыль, тщетно взывая к немногочисленным зевакам.
Театр мадам Канады, напротив того, был пуст и безмолвен. Большое объявление на фасаде гласило, что представления на время отменяются в связи с недомоганием мадемуазель Сапфир.
Пространство за театром было заполнено повозками, принадлежащими заведению Канады; справа стоял большой фургон, служивший семье домом. В центре фургона было квадратное открытое окошко, в котором горел свет.
В конце узкого прохода, который окружал балаганы и вел к площади, показался Гектор. Едва он появился, две тени, до тех пор неподвижные и как бы приклеившиеся к колесу повозки, наклонились и проскользнули под фургоном на другую сторону, где ждал какой-то человек.
– Не мы одни охотимся сегодня вечером, – сказала одна из теней.
А другая ответила:
– Поосторожнее! Выждем и воспользуемся случаем.
Гектор де Сабран пересек пустую площадку. Ему не пришлось никого окликать. Чуть только раздался легкий шум его шагов, в светлом квадрате окна обрисовался стройный силуэт молодой девушки.
– Это вы? – спросила она, стараясь говорить потише; голос ее не дрожал.
– Я, – ответил Гектор.
– Вы точно знаете, что здесь больше никого нет?
Гектор огляделся. Он еще стоял спиной к фургону, а Сапфир уже оказалась на земле рядом с ним: она проворнее белочки выпрыгнула из окна.
– Идемте, – прошептала она, приложив палец к губам.
Она скользила между бараками и фургонами, пока не добралась до другого прохода. Гектор следовал за ней.
Но одна из теней, оторвавшись от домика Канады, в свою очередь, последовала за Гектором.
Не останавливаясь, Сапфир дошла до рощицы слева от площади на спуске от Дома Инвалидов и прошла ее насквозь, до набережной.
Гуляющие встречались редко. Ночь была очень темной, надвигалась гроза, небо угрожающе нависло над землей.
Сапфир, в той же темной одежде, что утром, была едва видна среди деревьев.
На опушке рощи она свернула налево, чтобы по набережной Билли добраться до поворота аллеи, ведущей от площади к Марсову полю.
Только под первыми деревьями этой аллеи она наконец остановилась, внимательно огляделась и увидела одного Гектора.
– Обычно я храбрая, – призналась Сапфир, – но сегодня почему-то боюсь.
– Даже со мной? – спросил Гектор.
– Особенно с вами, – ответила девушка, – и особенно – за вас! О, поймите меня правильно! – перебила она сама себя. – Я верю в ваше мужество, в вашу силу, и я вас выбрала среди всех, чтобы восхищаться вами и любить вас, но… Но если бы я вас потеряла…
– Милое, дорогое дитя! – растроганно прошептал Гектор.
– Я не дитя, – сказала она. – Я пыталась бежать от вас. Вместо того, чтобы прийти на свидание, которое я вам тогда назначила, я уехала далеко, очень далеко, но воспоминания о вас преследовали меня. Я искала вас, перечитывала ваши письма. А когда я узнала из книг – я же все узнаю только из книг! – о том, как мы далеки друг от друга: я, бедная девушка из презираемого и… и осмеиваемого, что куда хуже, сословия, и вы – такой гордый, такой красивый, такой благородный, богатый…
– Да, я богат, – отозвался Гектор. – И слава Богу, потому что это богатство – ваше.
– Я думала, – продолжала Сапфир, как будто вовсе не слыша, что ее прервали, – я думала, вы говорите, как все молодые люди, думала, ваши письма… Ах, это вы были ребенком, когда писали эти письма!
Гектор хотел возразить, но Сапфир продолжала:
– По книгам всего не узнаешь, во всяком случае по тем пустым книжкам, которые я читаю, но, по крайней мере, они рассказывают о главном в жизни. Нет-нет, я больше не ребенок, я размышляла куда больше, чем светские девушки моего возраста, я говорила себе часто, очень часто: я правильно поступила, что сбежала. Все против меня. Было бы безумием с его стороны искать меня, да и как он меня найдет? Мы разлучены навеки. И все-таки я ждала вас каждый день… – вздохнула она.
Она улыбалась, положив обе ладони на руку Гектора. А тот с восторгом созерцал ее дивную красоту, которую ночная сень делала еще более пленительной, почти божественной.
Они медленно шли, прижавшись друг к другу. Нежные слова вертелись у Гектора на языке, но молодой человек сдерживал свой порыв, упоенно слушая голос, проникавший ему в самое сердце.
– А правда, вы всегда думали обо мне, хоть немножко? – вдруг спросила она с какой-то ребячливой веселостью.
– Вы были мечтой всей моей жизни, – серьезно ответил Гектор.
– Если бы вы вдруг забыли меня, – шептала она, – я бы поняла это, я знаю, что-то сказало бы мне об этом. Я была с вами постоянно, была не только мыслями, но и… Послушайте, однажды я заболела, очень сильно заболела, эти добрые люди, которые так меня любят, и которых я буду любить всегда, даже если стану герцогиней, думали, что я умру… И вот один раз, когда мы путешествовали, я увидела в окно…
Она остановилась, пристально посмотрела на него и сказала:
– Это было не так уж давно, мы тогда уже приехали в Париж, и с тех пор я никак не могу как следует выздороветь…
– Но что же вы увидели? – спросил молодой граф.
– Узнаете, только отвечайте мне искренне!
Она почувствовала, как Гектор прижимает к сердцу ее руку.
– Искренне! – повторила она с нажимом. – Когда меня обманывают, я догадываюсь об этом, и я слишком сильно люблю, чтобы не ревновать.
Гектор остановился.
– Я еще молод, – сказал он, – но вот уже два года, как я в свете, и удовольствия, какие может дать Париж, мне хорошо известны. Я никогда никого не любил, кроме вас, и никогда никого не полюблю, кроме вас. Умоляю вас, скажите, что вас огорчает!
– Не теперь, – ответила Сапфир, и вид у нее при этом был мечтательный.
Потом живо добавила:
– Я подходила к первому причастию, и мне дали имя святой. Я говорю об этом, потому что отлично понимаю: вам не хочется называть меня «Сапфир», вы не решаетесь…
– Это правда, – пробормотал Гектор, – но не обижайтесь! Если бы вы знали, как ваше несчастье умножает мою нежность и мое уважение к вам!
Когда он замолчал, Сапфир, казалось, все продолжала слушать его голос.
– Каждый раз, когда я о вас мечтала, – вслух подумала она, – вы говорили мне как раз такие слова. В честь моего первого причастия мне дали имя Девы Марии – хотите называть меня Мари?
Губы Гектора прижались к ее руке.
– Мари! – шептал он. – Моя обожаемая Мари!
– Хорошо, что вы жалеете меня, – сказала она, – но все-таки эти добрые люди не сделали меня несчастной! Я – королева в этой скромной семье, и это они первыми навели меня на мысль о моем происхождении…
– О вашем происхождении? – робко повторил Гектор.
– О, вы добры, – сказала она проникновенно, – как вы добры! Вы не смеетесь надо мной, спасибо вам!
Потом, сама усмехнувшись, но с какой-то странной печалью, добавила:
– Господин граф Гектор де Сабран, вы отлично знаете, что все девочки-найденыши, такие, как я, считают себя дочерьми принцев и принцесс.
– Мари, милая Мари! – воскликнул Гектор, – почему вы говорите с такой горечью?
– Потому что, – понизив голос, ответила она, – в какой-то момент я переставала мечтать. Я никогда особенно не обольщалась… Я прекрасно понимаю: вы меня любите, – чтобы понять это, мне даже не нужно ваших слов… Но вы – граф де Сабран, а я – мадемуазель Сапфир.
Она снова почувствовала на своей руке губы Гектора.
– Вы – моя любовь, – произнес он голосом, исполненным страсти. – Вы – моя надежда и все мое будущее. То, что вы называете своей мечтой, это реальность нашей жизни. Ничто не может помешать осуществлению этой мечты, я свободен, мои отец и мать умерли…
– Ах! – воскликнула девушка, поднимая на графа полные слез глаза.
– Да, я свободен, – воодушевляясь, повторил Гектор. – Мир велик, в нем есть и другие места – не только Европа. Если вы боитесь прошлого мадемуазель Сапфир… Мари, прошлого абсолютно чистого, но способного подать пошляку повод для насмешек, – хорошо, у моей семьи есть состояние в Бразилии. Скажите только слово – и я увезу вас туда, и благодаря этому разверзнется пропасть между госпожой графиней де Сабран и той, которую несправедливость судьбы завела на мгновение так далеко от блестящих путей, по праву ей принадлежащих.
Сапфир не сразу ответила, ее дыхание было тяжелым и прерывистым.
Пока длилось молчание, последовавшее за предложением Гектора, со стороны улицы, сворачивавшей в сторону площади, послышался неясный шум.
Они переглянулись. Это мог быть ветер: первые грозовые порывы вздымали пыль и сухие листья.
Ночь становилась все темнее и темнее. Лишь изредка за деревьями мелькали слабые отсветы газовых фонарей.
Насколько они могли разглядеть, улица была пустынной.
– Вы не отвечаете, Мари? – спросил через какое-то время Гектор.
– Я не могу вам ответить, – призналась девушка.
– Почему?
– Это моя тайна, – ответила она, меланхолически улыбаясь. – Впрочем, разве у меня может быть тайна от вас? Есть только две вещи, ради которых я живу, которые полностью занимают мои мысли. Я должна начать с первой, но вторая – это вы, Гектор, и я даже не знаю, которая для меня имеет большее значение. Я живу только для вас и для моей матери.
– Вашей матери? – вскричал граф. – Вы узнали…
– Ничего я не узнала, ровным счетом ничего, – не дала ему договорить девушка. – Больше того – то, что я принимаю за смутные воспоминания, было, несомненно, внушено мне задним числом единственным человеком, который занимался моим образованием и моим воспитанием. Послушайте, Гектор, я должна рассказать вам это, как и все, что касается меня, потому что я принадлежу вам без остатка!
Он сжал ее руки, а она подставила ему лоб для первого поцелуя.
Неверный свет соседнего фонаря позволил ему увидеть ее взгляд, полный любви и горделивого целомудрия.
– Ни в чем нет никакой уверенности, – продолжала она, – ни в чем, кроме одного обстоятельства: я не родилась в доме тех людей, которые заменили мне родителей. Я напрасно пыталась мысленно вернуться к детским впечатлениям, неясным, как туман, мне казалось, я вспоминаю о воспоминаниях, это было отражение отражения, мне кажется, моя мысль, без конца погружаясь в этот туман, сама заблудилась и приняла выдумку за воспоминания. Где я была раньше? Не знаю. Но где-то в Париже, я уверена в этом. Я уже умела говорить, когда рассталась с матерью, и бесконечный ужас, который до сих пор живет во мне, говорит о том, что меня забрали насильно. Результатом этого насилия была моя долгая немота, но я не только замолчала, я, похоже, не могла и думать… Я чувствую все это лучше, чем могу выразить, и тем не менее мои ощущения отнюдь не ясны… Человек, о котором я вам говорила, тот, кто научил меня читать, писать… и вообще тому немногому, что я умею, был циркачом, глотавшим шпаги. Я не знаю, что он делает теперь. Я видела его недавно, несколько дней назад, но отказалась выслушать его, потому что он говорил такое, что не надо слушать. Я не могу привести никаких доводов в пользу того, что рассказываю вам, моя память никаких доказательств не удержала, у меня нет ничего, кроме одного признака: бесконечного ужаса, который он внушал мне иногда. Этот человек наверняка был участником драмы, разлучившей меня с моей матерью, я убеждена в этом. Впрочем, он говорил мне о матери, он был единственным, кто говорил мне о матери в те времена. Он говорил, что она живет в дворянском особняке или в замке, а я – я бы поклялась, что его слова соответствуют тем смутным впечатлениям, которые сохранились во мне самой. Я не всегда хорошо понимала его мысли, но однажды, больше двух лет назад, я поняла, что он хочет воспользоваться моей молодостью и погубить и обесчестить меня, хочет привязать меня к себе, сделать своей рабыней, – и прогнала его.
Даже в полной темноте можно было увидеть, как побледнел Гектор.
– И где же он, этот негодяй? – глухо спросил граф.
– В Париже, – ответила девушка. – Я ему многим обязана и все-таки не могу его простить. Это единственное существо в мире, которое я ненавижу.
– Тем хуже для него, – сказал Гектор.
Она потянула его к каменной скамье и села, продолжая говорить.
– Я очень устала. Меня лихорадит, когда я говорю об этих вещах. Поймете ли вы меня, Гектор, если я добавлю, что не имею никакого средства узнать, кто моя мать, но все-таки должна оставаться во Франции? На мой взгляд, это священный долг. Мое сердце говорило мне, что вы придете, видите – оно меня не обмануло. Мое сердце говорит мне сейчас, что я найду свою мать.
Она замолчала. Гектор сидел рядом с ней, глубоко задумавшись.
– Вы ничего не отвечаете, – прошептала девушка. Затем ход ее мыслей внезапно переменился.
– Нет, неправда! – воскликнула она. – Моя мать могла бы узнать меня! И думая об этом – о том, что так хорошо доказывает доброту Господню, – я и захотела однажды приблизиться к Богу. Я очень набожна, Гектор, потому что Господь наградил меня видимым знаком, который рано или поздно вернет мне ласку матери!
В течение нескольких мгновений Гектор терзался странным волнением: он вспомнил свою позавчерашнюю встречу в уединенной аллее Булонского леса с госпожой герцогиней де Шав.
Влюбленные верят в чудеса. Он был лихорадочно возбужден, и одна мысль преследовала его:
– А если это она?
Невольно он произнес эти слова вслух.
– Что вы сказали? – с упреком спросила Сапфир. – Вы больше не слушаете меня!
Гектор бросился перед ней на колени и сжал ее прелестные задрожавшие ручки в своих руках.
– Не знаю, может быть, я сумасшедший, – прошептал он. – Я так люблю вас, Мари, и мне было так приятно, так утешительно говорить с ней о вас!
– С кем? – спросила Сапфир, попытавшись отнять свои руки.
– С той, которая уже любит вас, – ответил молодой граф, – потому что я вас люблю. С моим единственным другом, с женщиной такой доброй, такой прекрасной…
– Такой прекрасной! – повторила Сапфир. И добавила тихонько:
– Я знаю ее, я ее видела, если это она была в коляске. Вы ехали рядом, верхом, и – такой веселый, счастливый – склонялись к ней…
– На дороге из Ментенона в Париж? – воскликнул Гектор. – Верно… Правда, она красива?
– Слишком красива! – голос Сапфир изменился. – Я вам не говорила еще, к кому я ревную вас…
– Вы! Ревнуете к ней!
– Скажите мне ее имя.
– Госпожа герцогиня де Шав.
– Ах! – прошептала девушка. – Герцогиня! И вы мечтаете о ней, когда вы рядом со мной!
– Мечта о ней – это мечта о вас, Мари, моя любимая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51