У него был ключ к потайному шкафу, в котором хранились ключи от тайника и стоявшего в нем несгораемого шкафа.
- Сколько стоит «Голубая Вода», тетя? - спросила Клодия.
- Кому, дорогая? - ответила вопросом тетя Патрисия.
- Ну, сколько дал бы за нее какой-нибудь тип из Хеттон-Гардена?
- Вероятно, половину того, что рассчитывал бы содрать со своего клиента.
- Сколько же это было бы?
- Право не знаю, Клодия. Если какой-нибудь американский миллионер решил бы ее купить, он постарался бы выведать, какова самая низкая цена.
- Какую же цену спросили бы вы? - настаивала Клодия.
- Я вовсе не собираюсь ее продавать, - сказала тетя Патрисия тоном, ясно говорившим о ее желании прекратить разговор на эту тему. Как раз в этот день она получила письмо от мужа из Индии. Он собирался возвращаться домой, и это ее нисколько не радовало.
- Кто-то говорил мне, что дяде Гектору предлагали за него тридцать тысяч фунтов, - сказал Огастес.
- В самом деле? - ответила тетя Патрисия, и в этот момент в комнату вошел капеллан. Он нес в руках сапфир, лежавший на белой бархатной подушке и покрытый стеклянным колпаком. Он поставил его на стол, прямо под огромной висячей люстрой, с ее бесчисленными электрическими лампочками и стеклянными подвесками.
В этом сверкающем раздробленном свете камень лежал огромный и невероятный, пылающий синим огнем и доводящий до головокружения.
- Какое чудо! - сказала Изабель, и я подумал о том, сколько раз эти слова были сказаны применительно к этому камню.
- Дайте мне его поцеловать! - воскликнула Клодия.
Капеллан одной рукой снял крышку, а другой подал камень тете Патрисии. Тетя рассматривала камень, будто впервые его видела. Она долго смотрела сквозь него на свет и наконец передала его Клодии. Мы все по очереди держали его в руках. Огастес подкидывал и ловил его, бормоча: «Тридцать тысяч фунтов… Тридцать тысяч за простой кусок синего стекла!..»
Майкл, когда до него дошла очередь, осматривал его, как покупатель, а не как ценитель прекрасного. Он дышал на него и тер его рукавом, взвешивал в руке и осматривал со всех сторон. Наконец капеллан положил его обратно на подушку и накрыл стеклянным колпаком.
Мы сидели и стояли вокруг, слушая рассказы капеллана об индийских раджах и их знаменитых драгоценностях.
Я стоял у самого стола и, наклонившись, смотрел на синюю глубину сапфира. Сзади Огастес шептал: «Пойдем катать шарики… шарики… шарики…«И вдруг наступила темнота. Это одно из преимуществ электрического освещения.
- Фергюсон опять пьян, - пробормотал в темноте голос Дигби. Фергюсон был главным шофером и смотрел за динамо.
- Сейчас загорится, - сказала тетя Патрисия. - Бердон принесет свечи, если они долго будут возиться с динамо… не ходите только по комнате и не опрокидывайте вещей.
Кто-то легко толкнул меня, двигаясь в темноте.
- Духи и домовые, - сказала Изабель загробным голосом. - Я чувствую ледяную руку скелета на моем горле. Дайте свет!
И вдруг свет вспыхнул. Мы стояли и моргали от непривычной яркости, сменившей мягкую темноту.
- Спасены! - сказала театральным голосом Изабель, а когда я взглянул на нее, я увидел, как она вдруг окаменела и, широко раскрыв глаза, показала на стол.
«Голубая Вода» исчезла. Белая бархатная подушка была пуста, и стеклянный колпак ничего, кроме этой подушки, не покрывал.
Мы, вероятно, выглядели очень глупо, стоя все с вытаращенными глазами и безмолвно глядя на пустую подушку. В жизни моей я не видал большей пустоты, чем та, что была под колпаком.
Наконец тетя Патрисия нарушила оцепенение:
- Твоя шутка, Огастес? - спросила она тоном, от которого слон почувствовал бы себя маленьким.
- Что? Я? Нет, в самом деле… клянусь, я его никогда не трогал… - заявил густо покрасневший Огастес.
- Значит, в этой комнате есть кто-то другой с очень своеобразным чувством юмора, - заметила тетя Патрисия, и я был доволен тем, что я был неудачливым шутником. Кроме того, мне было приятно, что тетя, прежде всего, вспомнила об Огастесе.
- Ты стоял у стола, Джон, - сказала она мне, - ты взял?
- Нет, тетя.
Когда Дигби и Майкл определенно заявили, что камня не трогали, она повернулась к девочкам.
- Неужели вы? - спросила она, поднимая брови.
- Нет, тетя, я слишком была занята борьбой с домовым, - попробовала пошутить Изабель.
- Нет, тетя, у меня камня нет, - сказала Клодия.
Леди Брендон и достопочтенный Фоллиот смотрели на нас с холодной строгостью.
- Не будем говорить об остроумии всей этой игры, - сказала тетя Патрисия, - но не кажется ли вам, что блестящая шутка зашла слишком далеко?
- Положи блестящую штуку на место, Джон, - сказал Огастес, - ты стоял рядом.
- Я уже говорил, что не трогал сапфира, - ответил я.
- Может быть, ты сам положишь ее на место? - спросил Дигби Огастеса, и голос его был непривычно сух.
- А может быть, ты это сделаешь? - огрызнулся Огастес.
Дигби, стоявший непосредственно позади него, поднял правое колено, и Огастес вылетел к самому столу. Это проявление дурных манер не вызвало замечания тети Патрисии.
- Нет у меня этой чертовой штуки! - кричал разъяренный Огастес. - Ее стащил кто-нибудь из вас, бандитов!
Положение было глупое и становилось все более неприятным по мере того, как губы тети Патрисии сжимались тоньше и брови сходились к переносице.
- Послушайте, злоумышленники, - сказала Изабель, - я сейчас потушу свет на две минуты. Тот, кто сострил, положит камень на место и останется неизвестным. Понятно? - И она пошла к выключателю у двери.
- Приготовьтесь! - сказала она. - Пусть никто не двигается с места, кроме злодея, а, когда я зажгу свет, мы снова увидим «Голубую Воду».
- Ерунда, - проворчал Огастес, и раньше, чем тетя Патрисия или капеллан успели что-либо сказать, свет погас.
Мне пришла в голову неожиданная мысль. Надо узнать, кто именно сыграл глупую шутку и потом сказал глупую ложь. Поэтому я быстро шагнул к столу, нащупал его край правой рукой, а левую, широко проведя по воздуху, положил на стеклянный колпак. Тот, кто будет класть сапфир на место, должен будет тронуть мою руку своей, и я его схвачу. Я, может быть, не был бы так заинтересован в уличении шутника, если бы два раза мне не было сказано, что я стоял ближе всех к столу, когда погас свет. Мысль Изабели была превосходна, но я не считал необходимым оставаться под подозрением, особенно из-за этого осла Огастеса.
Итак, я стоял и ждал.
В огромной комнате было совершенно тихо.
- Не могу этого сделать, сапоги скрипят, - неожиданно сказал Дигби
- Не могу найти колпака, - сказал Майкл.
- Еще минута! - сказала Изабель. - Злодей, торопись!
И тогда рядом с собой я услышал чье-то дыхание и почувствовал прикосновение к моему локтю. Меня тронули за руку, и обеими руками я схватил руку шутника.
Это была мужская рука в плотном рукаве пиджака и с накрахмаленной манжетой. Если бы это была женская рука, я бы ее отпустил. Конечно, Огастес. Так похоже на него: сыграть дурацкую шутку и потом воспользоваться темнотой, чтобы ее исправить. Я не завидовал ему. У тети Патрисии будет не очень приятное выражение лица, когда она увидит, что я его поймал. К моему удивлению, он не пытался освободиться, и я приготовился к тому, что он внезапно рванет руку и исчезнет. Но он не двигался.
- Я буду считать до десяти, а потом зажгу свет. Готов ли ты, злодей?
- Я положил камень на место, - сказал Дигби.
- Я тоже, - сказал Майкл где-то рядом со мной.
- И я, - отозвалась Клодия.
Изабель зажгла свет, и я увидел, что крепко держу руку моего брата Майкла. Я был изумлен до крайности.
Конечно, это был пустяк: бездарная шутка и бесцельная ложь. Но это было так не похоже на Майкла. Особенно невероятно было, чтобы он что-нибудь сделал и не признался. Удивление мое увеличилось, когда он сказал:
- Значит это был я, Джон? Бедный Немощный Джест!
Я чувствовал острую боль от происшедшего и, повернувшись к Огастесу, сказал:
- Извини, Огастес, я думал, что это ты.
- Довольно разговаривать! - ответил он. - Кладите чертову штуку на место, вы мне надоели!
Кладите на место? Я посмотрел на подушку. Она все еще была пуста. Я взглянул на Майкла, и он взглянул на меня.
- Положи ее на место, Майк, - сказал я. - Это, конечно, было очень весело и остроумно. Не сомневаюсь. Но, кажется, я начинаю соглашаться с Огастесом. Пора положить ее на место.
Майкл долго и внимательно на меня посмотрел.
- Хм, - сказал он.
Изабель от двери подошла к нам.
- Я думаю, что вы тут что-то напутали, - сказала она. - Положи камень, Майк, и давайте танцевать. Можно будет потанцевать, тетя?
- Конечно, - сказала тетя Патрисия, - как только мы поблагодарим находящегося среди нас остряка.
Я пожалел того, кто окажется этим остряком, несмотря на все неприятности, которые он мне доставал. Капеллан по очереди посмотрел нам всем в глаза и ничего не сказал. Тетя Патрисия сделала то же. Мы стояли и молчали.
- Слушайте, довольно глупостей, - сказала она. - Если камень сейчас же не будет возвращен, я рассержусь!
- Кто сделал, выходи! - сказал Дигби.
Опять молчание. Оно становилось невыносимым.
- Я жду! - сказала леди Брендон и начала нетерпеливо стучать ногой. С этого момента вся эта история перестала быть шуткой.
Я никогда не забуду последующих часов. Эту ужасную атмосферу недоверия и подозрения. Восемь человек, подозревающих друг друга.
Тетя Патрисия не получила ответа на свое: «я жду», и решила быстро и решительно довести дело до конца.
- Морис, - сказала она капеллану, положив руку на его рукав. Лицо у нее при этом вновь сделалось добрым и ласковым. - Морис, сядьте рядом со мной, я хочу каждому из этих молодых людей задать один вопрос. После этого вы пойдете спать, теперь уже поздно, и вам нельзя засиживаться.
Она отвела и посадила его в глубокое кресло у окна, сама села рядом и холодным голосом сказала:
- Это становится серьезным, и если сейчас же камень не будет на месте, то последствия тоже будут серьезными. В последний раз я прошу того из вас, кто взял сапфир, отдать его мне и покончить со всей этой глупой историей, с тем, чтобы больше о ней не вспоминать. Если же это не будет сделано… Глупости, это, конечно, будет сделано…
- Джон! - сказал Огастес.
Больше никто не сказал ни слова,
- Хорошо, - сказала тетя, - если дурак упирается… Подойди ко мне, Клодия… трогала ли ты «Голубую Воду» после того, как капеллан положил ее под колпак? - Она взяла Клодию за руку выше локтя и смотрела ей в глаза.
- Нет, тетя, - сказал Клодия.
- Конечно, нет, - сказала тетя Патрисия, - иди спать, дорогая. Спокойной ночи.
И Клодия ушла, бросив на меня негодующий взгляд.
- Иди сюда, Изабель, - продолжала тетя. - Трогала ли ты камень после того, как его спрятал капеллан?
- Нет, тетя, не трогала, - ответила Изабель.
- Я была в этом уверена. Иди спать. Спокойной ночи.
Изабель повернулась, чтобы уйти, и вдруг остановилась.
- Но я была бы способна его взять, если бы это пришло мне в голову. Ведь это просто шутка.
- Спать! - скомандовала тетя, и Изабель ушла, с жалостью взглянув на меня. Тетя Патрисия повернулась к Огастесу:
- Иди сюда, - жестким голосом сказала она, не отрывая своего холодного взгляда от его бегавших по сторонам глаз. - Пожалуйста, говори только правду. Тебе же будет лучше. Если «Голубая Вода» у тебя, отдай ее, и я больше не скажу ни слова. Она у тебя?
- Клянусь перед Богом… - выпалил Огастес.
- Не клянись ни перед Богом, ни передо мной, Огастес, - холодно сказала тетя. - Да или нет? У тебя камень?
- Нет, тетя! Я готов торжественно поклясться… - несчастный Огастес был опять прерван сухим голосом тети:
- Трогал ли ты его после того, как капеллан положил его на место?
- Нет, тетя. Я никогда… я в самом деле… Я его не трогал… Я вас уверяю… - захлебывался Огастес, и снова был прерван:
- Знаешь ли ты, где он сейчас находится?
- Нет, тетя, - живо ответил Огастес, - не имею ни малейшего понятия. Если б только я знал, я сейчас же…
- Джон, - сказала тетя Патрисия, не обращая больше никакого внимания на Огастеса, - знаешь ли ты, где сейчас этот камень?
- Нет, тетя, - ответил я, - я также не прикасался к нему после капеллана.
Она смотрела мне в глаза долго и внимательно. На ее взгляд я сумел ответить твердым и, надеюсь, не грубым взглядом. Когда я отвернулся, мои глаза встретились с глазами Майкла. Он как-то странно на меня смотрел.
Потом пришел черед Дигби. Он просто сказал, что ничего не знает об исчезновении «Голубой Воды» и что он не трогал камня с тех пор, как получил его от Клодии и передал Изабель.
Оставался только Майкл. Он неизбежно был виновным, иначе кто-то из нас солгал самым постыдным и непоправимым образом. Я так был зол на Майкла, как никогда во всей моей жизни. Я даже не на него был зол, а на его поступок.
Я не протестовал в принципе против удачной «общеполезной» лжи. Такая иногда бывает очень хороша, например, чтобы вытащить какого-нибудь приятеля из-под палки. Но я определенно не люблю глупой, бесцельной лжи, которая ставит всех в дурацкое положение и вдобавок навлекает подозрение на невинного.
Я никогда не поверил бы, чтобы Майкл был способен выкинуть такую штуку и потом врать со страху. Но теперь, когда все совершенно определенно заявили о своей невиновности, я не мог сомневаться, тем более, что сам поймал его за руку. Теперь я должен был признать его трусом, дураком и вралем. Мне хотелось избить его за то, что он с собой сделал.
- Майкл, - сказала тетя Патрисия очень значительным и очень спокойным голосом, - это чрезвычайно грустно. Больше, чем я могу выразить словами, Майкл. Пожалуйста, отдай мне «Голубую Воду», и не будем больше об этом говорить… Но боюсь, что я долго не смогу называть тебя Майком.
- Я не могу отдать вам сапфир, тетя, потому что его у меня нет, - спокойно ответил Майкл, и мое сердце сильно забилось.
- Знаешь ли ты, где он сейчас?
- Не знаю, тетя, - быстро ответил Майкл.
- Трогал ли ты его после капеллана, Майкл? - спросила тетя.
- Нет, - спокойно отвечал Майкл.
- Знаешь ли ты что-нибудь еще, Майкл? - продолжал ровный, холодный голос тети.
- Я знаю только то, что не имел и не имею никакого отношения к его исчезновению, - так же спокойно ответил Майкл, и я почувствовал, что начинаю сходить с ума.
- Заявляешь ли ты, что все, сказанное тобой, - правда?
- Я заявляю, что это все правда и что я ничего не утаил, - ответил Майкл.
Что мне было думать? Ведь я не мог думать, что Майкл лжет. Но я не мог также и забыть, что поймал его руку над стеклянным колпаком.
Мне приходилось не верить либо Майклу, либо моим чувствам. Я предпочитал последнее. Когда мы выйдем из этой ужасной комнаты, я пойду к нему и просто спрошу: «Майк, старик, скажи мне только, что ты не трогал этой чертовой штуки. Если ты скажешь, что не трогал, то, значит, все в порядке».
Услышав его последние слова, тетя Патрисия окаменела. Молчание становилось невыносимым. Наконец она заговорила низким глухим голосом:
- Это невероятно гнусно и омерзительно, - начала она. - Кто-то из шести мальчиков и девочек, выросших в этом доме, показал себя подлым лжецом и, кроме того, самым обыкновенным, или, если хотите, необыкновенным вором… Нет, я не могу думать, что он вор. Слушайте, я оставлю стеклянный колпак на столе. На ночь я закрою все двери и ключи возьму себе. Кроме ключа от этой комнаты. Дай мне его Дигби… Спасибо. Этот ключ я положу в старую бронзовую шкатулку, что стоит на камине во внешнем холле. Слуги будут спать и ничего не узнают. Я прошу присутствующего здесь лжеца воспользоваться случаем. Пусть он положит сапфир на место, запрет комнату и ключ спрячет в ту же шкатулку. Если до завтрашнего утра это не будет сделано, я буду считать, что произошло воровство. И тогда мне придется принять соответственные меры… Для порядка я это же самое сообщу Клодии и Изабель.
- Пойдем, Морис, - сказала она, вставая и беря капеллана под руку. - Я надеюсь, что вы не будете мучиться из-за этой истории и спокойно уснете.
Бедный капеллан не мог говорить. Он выглядел совершенно безумным и несчастным. Я думаю, что каждый из нас с облегчением вздохнул, когда дверь закрылась. Мне, во всяком случае, стало легче.
Что же теперь?
Дигби повернулся к Огастесу.
- Послушай, вошь, - начал он более грустным, чем сердитым голосом. - Я боюсь, что придется спустить с тебя штаны… Пожалуй, понадобится ременный пояс… или подтяжки.
Я промолчал. Рука, которую я поймал над столом, не принадлежала Огастесу. Огастес смотрел на нас, как крыса, загнанная в западню. Он чуть не взвизгнул, когда Дигби его схватил.
- Лжешь, скотина! - закричал он. - Кто был у стола, когда свет потух и вспыхнул опять? Кто возился у стола, когда Изабель зажгла свет? Кто?
Я посмотрел на Майкла, и Майкл посмотрел на меня.
- Да, - взвизгнул Огастес, заметив этот взгляд, и вырвался из рук Дигби.
- Черт! - сказал Дигби. - Если он его стянул, то камень должен быть на нем. Приди в мои объятия, Огастес. - В следующий момент он сидел верхом на лежащем Огастесе и хладнокровно прощупывал его карманы.
- В жилетных карманах нет… в наружных… во внутренних… в брючных… Нет, у него этого камня нет, если только он его не проглотил, - объявил Дигби, - а впрочем, он мог засунуть его куда-нибудь в кресло или диван… Ну, Огастес, куда ты его девал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
- Сколько стоит «Голубая Вода», тетя? - спросила Клодия.
- Кому, дорогая? - ответила вопросом тетя Патрисия.
- Ну, сколько дал бы за нее какой-нибудь тип из Хеттон-Гардена?
- Вероятно, половину того, что рассчитывал бы содрать со своего клиента.
- Сколько же это было бы?
- Право не знаю, Клодия. Если какой-нибудь американский миллионер решил бы ее купить, он постарался бы выведать, какова самая низкая цена.
- Какую же цену спросили бы вы? - настаивала Клодия.
- Я вовсе не собираюсь ее продавать, - сказала тетя Патрисия тоном, ясно говорившим о ее желании прекратить разговор на эту тему. Как раз в этот день она получила письмо от мужа из Индии. Он собирался возвращаться домой, и это ее нисколько не радовало.
- Кто-то говорил мне, что дяде Гектору предлагали за него тридцать тысяч фунтов, - сказал Огастес.
- В самом деле? - ответила тетя Патрисия, и в этот момент в комнату вошел капеллан. Он нес в руках сапфир, лежавший на белой бархатной подушке и покрытый стеклянным колпаком. Он поставил его на стол, прямо под огромной висячей люстрой, с ее бесчисленными электрическими лампочками и стеклянными подвесками.
В этом сверкающем раздробленном свете камень лежал огромный и невероятный, пылающий синим огнем и доводящий до головокружения.
- Какое чудо! - сказала Изабель, и я подумал о том, сколько раз эти слова были сказаны применительно к этому камню.
- Дайте мне его поцеловать! - воскликнула Клодия.
Капеллан одной рукой снял крышку, а другой подал камень тете Патрисии. Тетя рассматривала камень, будто впервые его видела. Она долго смотрела сквозь него на свет и наконец передала его Клодии. Мы все по очереди держали его в руках. Огастес подкидывал и ловил его, бормоча: «Тридцать тысяч фунтов… Тридцать тысяч за простой кусок синего стекла!..»
Майкл, когда до него дошла очередь, осматривал его, как покупатель, а не как ценитель прекрасного. Он дышал на него и тер его рукавом, взвешивал в руке и осматривал со всех сторон. Наконец капеллан положил его обратно на подушку и накрыл стеклянным колпаком.
Мы сидели и стояли вокруг, слушая рассказы капеллана об индийских раджах и их знаменитых драгоценностях.
Я стоял у самого стола и, наклонившись, смотрел на синюю глубину сапфира. Сзади Огастес шептал: «Пойдем катать шарики… шарики… шарики…«И вдруг наступила темнота. Это одно из преимуществ электрического освещения.
- Фергюсон опять пьян, - пробормотал в темноте голос Дигби. Фергюсон был главным шофером и смотрел за динамо.
- Сейчас загорится, - сказала тетя Патрисия. - Бердон принесет свечи, если они долго будут возиться с динамо… не ходите только по комнате и не опрокидывайте вещей.
Кто-то легко толкнул меня, двигаясь в темноте.
- Духи и домовые, - сказала Изабель загробным голосом. - Я чувствую ледяную руку скелета на моем горле. Дайте свет!
И вдруг свет вспыхнул. Мы стояли и моргали от непривычной яркости, сменившей мягкую темноту.
- Спасены! - сказала театральным голосом Изабель, а когда я взглянул на нее, я увидел, как она вдруг окаменела и, широко раскрыв глаза, показала на стол.
«Голубая Вода» исчезла. Белая бархатная подушка была пуста, и стеклянный колпак ничего, кроме этой подушки, не покрывал.
Мы, вероятно, выглядели очень глупо, стоя все с вытаращенными глазами и безмолвно глядя на пустую подушку. В жизни моей я не видал большей пустоты, чем та, что была под колпаком.
Наконец тетя Патрисия нарушила оцепенение:
- Твоя шутка, Огастес? - спросила она тоном, от которого слон почувствовал бы себя маленьким.
- Что? Я? Нет, в самом деле… клянусь, я его никогда не трогал… - заявил густо покрасневший Огастес.
- Значит, в этой комнате есть кто-то другой с очень своеобразным чувством юмора, - заметила тетя Патрисия, и я был доволен тем, что я был неудачливым шутником. Кроме того, мне было приятно, что тетя, прежде всего, вспомнила об Огастесе.
- Ты стоял у стола, Джон, - сказала она мне, - ты взял?
- Нет, тетя.
Когда Дигби и Майкл определенно заявили, что камня не трогали, она повернулась к девочкам.
- Неужели вы? - спросила она, поднимая брови.
- Нет, тетя, я слишком была занята борьбой с домовым, - попробовала пошутить Изабель.
- Нет, тетя, у меня камня нет, - сказала Клодия.
Леди Брендон и достопочтенный Фоллиот смотрели на нас с холодной строгостью.
- Не будем говорить об остроумии всей этой игры, - сказала тетя Патрисия, - но не кажется ли вам, что блестящая шутка зашла слишком далеко?
- Положи блестящую штуку на место, Джон, - сказал Огастес, - ты стоял рядом.
- Я уже говорил, что не трогал сапфира, - ответил я.
- Может быть, ты сам положишь ее на место? - спросил Дигби Огастеса, и голос его был непривычно сух.
- А может быть, ты это сделаешь? - огрызнулся Огастес.
Дигби, стоявший непосредственно позади него, поднял правое колено, и Огастес вылетел к самому столу. Это проявление дурных манер не вызвало замечания тети Патрисии.
- Нет у меня этой чертовой штуки! - кричал разъяренный Огастес. - Ее стащил кто-нибудь из вас, бандитов!
Положение было глупое и становилось все более неприятным по мере того, как губы тети Патрисии сжимались тоньше и брови сходились к переносице.
- Послушайте, злоумышленники, - сказала Изабель, - я сейчас потушу свет на две минуты. Тот, кто сострил, положит камень на место и останется неизвестным. Понятно? - И она пошла к выключателю у двери.
- Приготовьтесь! - сказала она. - Пусть никто не двигается с места, кроме злодея, а, когда я зажгу свет, мы снова увидим «Голубую Воду».
- Ерунда, - проворчал Огастес, и раньше, чем тетя Патрисия или капеллан успели что-либо сказать, свет погас.
Мне пришла в голову неожиданная мысль. Надо узнать, кто именно сыграл глупую шутку и потом сказал глупую ложь. Поэтому я быстро шагнул к столу, нащупал его край правой рукой, а левую, широко проведя по воздуху, положил на стеклянный колпак. Тот, кто будет класть сапфир на место, должен будет тронуть мою руку своей, и я его схвачу. Я, может быть, не был бы так заинтересован в уличении шутника, если бы два раза мне не было сказано, что я стоял ближе всех к столу, когда погас свет. Мысль Изабели была превосходна, но я не считал необходимым оставаться под подозрением, особенно из-за этого осла Огастеса.
Итак, я стоял и ждал.
В огромной комнате было совершенно тихо.
- Не могу этого сделать, сапоги скрипят, - неожиданно сказал Дигби
- Не могу найти колпака, - сказал Майкл.
- Еще минута! - сказала Изабель. - Злодей, торопись!
И тогда рядом с собой я услышал чье-то дыхание и почувствовал прикосновение к моему локтю. Меня тронули за руку, и обеими руками я схватил руку шутника.
Это была мужская рука в плотном рукаве пиджака и с накрахмаленной манжетой. Если бы это была женская рука, я бы ее отпустил. Конечно, Огастес. Так похоже на него: сыграть дурацкую шутку и потом воспользоваться темнотой, чтобы ее исправить. Я не завидовал ему. У тети Патрисии будет не очень приятное выражение лица, когда она увидит, что я его поймал. К моему удивлению, он не пытался освободиться, и я приготовился к тому, что он внезапно рванет руку и исчезнет. Но он не двигался.
- Я буду считать до десяти, а потом зажгу свет. Готов ли ты, злодей?
- Я положил камень на место, - сказал Дигби.
- Я тоже, - сказал Майкл где-то рядом со мной.
- И я, - отозвалась Клодия.
Изабель зажгла свет, и я увидел, что крепко держу руку моего брата Майкла. Я был изумлен до крайности.
Конечно, это был пустяк: бездарная шутка и бесцельная ложь. Но это было так не похоже на Майкла. Особенно невероятно было, чтобы он что-нибудь сделал и не признался. Удивление мое увеличилось, когда он сказал:
- Значит это был я, Джон? Бедный Немощный Джест!
Я чувствовал острую боль от происшедшего и, повернувшись к Огастесу, сказал:
- Извини, Огастес, я думал, что это ты.
- Довольно разговаривать! - ответил он. - Кладите чертову штуку на место, вы мне надоели!
Кладите на место? Я посмотрел на подушку. Она все еще была пуста. Я взглянул на Майкла, и он взглянул на меня.
- Положи ее на место, Майк, - сказал я. - Это, конечно, было очень весело и остроумно. Не сомневаюсь. Но, кажется, я начинаю соглашаться с Огастесом. Пора положить ее на место.
Майкл долго и внимательно на меня посмотрел.
- Хм, - сказал он.
Изабель от двери подошла к нам.
- Я думаю, что вы тут что-то напутали, - сказала она. - Положи камень, Майк, и давайте танцевать. Можно будет потанцевать, тетя?
- Конечно, - сказала тетя Патрисия, - как только мы поблагодарим находящегося среди нас остряка.
Я пожалел того, кто окажется этим остряком, несмотря на все неприятности, которые он мне доставал. Капеллан по очереди посмотрел нам всем в глаза и ничего не сказал. Тетя Патрисия сделала то же. Мы стояли и молчали.
- Слушайте, довольно глупостей, - сказала она. - Если камень сейчас же не будет возвращен, я рассержусь!
- Кто сделал, выходи! - сказал Дигби.
Опять молчание. Оно становилось невыносимым.
- Я жду! - сказала леди Брендон и начала нетерпеливо стучать ногой. С этого момента вся эта история перестала быть шуткой.
Я никогда не забуду последующих часов. Эту ужасную атмосферу недоверия и подозрения. Восемь человек, подозревающих друг друга.
Тетя Патрисия не получила ответа на свое: «я жду», и решила быстро и решительно довести дело до конца.
- Морис, - сказала она капеллану, положив руку на его рукав. Лицо у нее при этом вновь сделалось добрым и ласковым. - Морис, сядьте рядом со мной, я хочу каждому из этих молодых людей задать один вопрос. После этого вы пойдете спать, теперь уже поздно, и вам нельзя засиживаться.
Она отвела и посадила его в глубокое кресло у окна, сама села рядом и холодным голосом сказала:
- Это становится серьезным, и если сейчас же камень не будет на месте, то последствия тоже будут серьезными. В последний раз я прошу того из вас, кто взял сапфир, отдать его мне и покончить со всей этой глупой историей, с тем, чтобы больше о ней не вспоминать. Если же это не будет сделано… Глупости, это, конечно, будет сделано…
- Джон! - сказал Огастес.
Больше никто не сказал ни слова,
- Хорошо, - сказала тетя, - если дурак упирается… Подойди ко мне, Клодия… трогала ли ты «Голубую Воду» после того, как капеллан положил ее под колпак? - Она взяла Клодию за руку выше локтя и смотрела ей в глаза.
- Нет, тетя, - сказал Клодия.
- Конечно, нет, - сказала тетя Патрисия, - иди спать, дорогая. Спокойной ночи.
И Клодия ушла, бросив на меня негодующий взгляд.
- Иди сюда, Изабель, - продолжала тетя. - Трогала ли ты камень после того, как его спрятал капеллан?
- Нет, тетя, не трогала, - ответила Изабель.
- Я была в этом уверена. Иди спать. Спокойной ночи.
Изабель повернулась, чтобы уйти, и вдруг остановилась.
- Но я была бы способна его взять, если бы это пришло мне в голову. Ведь это просто шутка.
- Спать! - скомандовала тетя, и Изабель ушла, с жалостью взглянув на меня. Тетя Патрисия повернулась к Огастесу:
- Иди сюда, - жестким голосом сказала она, не отрывая своего холодного взгляда от его бегавших по сторонам глаз. - Пожалуйста, говори только правду. Тебе же будет лучше. Если «Голубая Вода» у тебя, отдай ее, и я больше не скажу ни слова. Она у тебя?
- Клянусь перед Богом… - выпалил Огастес.
- Не клянись ни перед Богом, ни передо мной, Огастес, - холодно сказала тетя. - Да или нет? У тебя камень?
- Нет, тетя! Я готов торжественно поклясться… - несчастный Огастес был опять прерван сухим голосом тети:
- Трогал ли ты его после того, как капеллан положил его на место?
- Нет, тетя. Я никогда… я в самом деле… Я его не трогал… Я вас уверяю… - захлебывался Огастес, и снова был прерван:
- Знаешь ли ты, где он сейчас находится?
- Нет, тетя, - живо ответил Огастес, - не имею ни малейшего понятия. Если б только я знал, я сейчас же…
- Джон, - сказала тетя Патрисия, не обращая больше никакого внимания на Огастеса, - знаешь ли ты, где сейчас этот камень?
- Нет, тетя, - ответил я, - я также не прикасался к нему после капеллана.
Она смотрела мне в глаза долго и внимательно. На ее взгляд я сумел ответить твердым и, надеюсь, не грубым взглядом. Когда я отвернулся, мои глаза встретились с глазами Майкла. Он как-то странно на меня смотрел.
Потом пришел черед Дигби. Он просто сказал, что ничего не знает об исчезновении «Голубой Воды» и что он не трогал камня с тех пор, как получил его от Клодии и передал Изабель.
Оставался только Майкл. Он неизбежно был виновным, иначе кто-то из нас солгал самым постыдным и непоправимым образом. Я так был зол на Майкла, как никогда во всей моей жизни. Я даже не на него был зол, а на его поступок.
Я не протестовал в принципе против удачной «общеполезной» лжи. Такая иногда бывает очень хороша, например, чтобы вытащить какого-нибудь приятеля из-под палки. Но я определенно не люблю глупой, бесцельной лжи, которая ставит всех в дурацкое положение и вдобавок навлекает подозрение на невинного.
Я никогда не поверил бы, чтобы Майкл был способен выкинуть такую штуку и потом врать со страху. Но теперь, когда все совершенно определенно заявили о своей невиновности, я не мог сомневаться, тем более, что сам поймал его за руку. Теперь я должен был признать его трусом, дураком и вралем. Мне хотелось избить его за то, что он с собой сделал.
- Майкл, - сказала тетя Патрисия очень значительным и очень спокойным голосом, - это чрезвычайно грустно. Больше, чем я могу выразить словами, Майкл. Пожалуйста, отдай мне «Голубую Воду», и не будем больше об этом говорить… Но боюсь, что я долго не смогу называть тебя Майком.
- Я не могу отдать вам сапфир, тетя, потому что его у меня нет, - спокойно ответил Майкл, и мое сердце сильно забилось.
- Знаешь ли ты, где он сейчас?
- Не знаю, тетя, - быстро ответил Майкл.
- Трогал ли ты его после капеллана, Майкл? - спросила тетя.
- Нет, - спокойно отвечал Майкл.
- Знаешь ли ты что-нибудь еще, Майкл? - продолжал ровный, холодный голос тети.
- Я знаю только то, что не имел и не имею никакого отношения к его исчезновению, - так же спокойно ответил Майкл, и я почувствовал, что начинаю сходить с ума.
- Заявляешь ли ты, что все, сказанное тобой, - правда?
- Я заявляю, что это все правда и что я ничего не утаил, - ответил Майкл.
Что мне было думать? Ведь я не мог думать, что Майкл лжет. Но я не мог также и забыть, что поймал его руку над стеклянным колпаком.
Мне приходилось не верить либо Майклу, либо моим чувствам. Я предпочитал последнее. Когда мы выйдем из этой ужасной комнаты, я пойду к нему и просто спрошу: «Майк, старик, скажи мне только, что ты не трогал этой чертовой штуки. Если ты скажешь, что не трогал, то, значит, все в порядке».
Услышав его последние слова, тетя Патрисия окаменела. Молчание становилось невыносимым. Наконец она заговорила низким глухим голосом:
- Это невероятно гнусно и омерзительно, - начала она. - Кто-то из шести мальчиков и девочек, выросших в этом доме, показал себя подлым лжецом и, кроме того, самым обыкновенным, или, если хотите, необыкновенным вором… Нет, я не могу думать, что он вор. Слушайте, я оставлю стеклянный колпак на столе. На ночь я закрою все двери и ключи возьму себе. Кроме ключа от этой комнаты. Дай мне его Дигби… Спасибо. Этот ключ я положу в старую бронзовую шкатулку, что стоит на камине во внешнем холле. Слуги будут спать и ничего не узнают. Я прошу присутствующего здесь лжеца воспользоваться случаем. Пусть он положит сапфир на место, запрет комнату и ключ спрячет в ту же шкатулку. Если до завтрашнего утра это не будет сделано, я буду считать, что произошло воровство. И тогда мне придется принять соответственные меры… Для порядка я это же самое сообщу Клодии и Изабель.
- Пойдем, Морис, - сказала она, вставая и беря капеллана под руку. - Я надеюсь, что вы не будете мучиться из-за этой истории и спокойно уснете.
Бедный капеллан не мог говорить. Он выглядел совершенно безумным и несчастным. Я думаю, что каждый из нас с облегчением вздохнул, когда дверь закрылась. Мне, во всяком случае, стало легче.
Что же теперь?
Дигби повернулся к Огастесу.
- Послушай, вошь, - начал он более грустным, чем сердитым голосом. - Я боюсь, что придется спустить с тебя штаны… Пожалуй, понадобится ременный пояс… или подтяжки.
Я промолчал. Рука, которую я поймал над столом, не принадлежала Огастесу. Огастес смотрел на нас, как крыса, загнанная в западню. Он чуть не взвизгнул, когда Дигби его схватил.
- Лжешь, скотина! - закричал он. - Кто был у стола, когда свет потух и вспыхнул опять? Кто возился у стола, когда Изабель зажгла свет? Кто?
Я посмотрел на Майкла, и Майкл посмотрел на меня.
- Да, - взвизгнул Огастес, заметив этот взгляд, и вырвался из рук Дигби.
- Черт! - сказал Дигби. - Если он его стянул, то камень должен быть на нем. Приди в мои объятия, Огастес. - В следующий момент он сидел верхом на лежащем Огастесе и хладнокровно прощупывал его карманы.
- В жилетных карманах нет… в наружных… во внутренних… в брючных… Нет, у него этого камня нет, если только он его не проглотил, - объявил Дигби, - а впрочем, он мог засунуть его куда-нибудь в кресло или диван… Ну, Огастес, куда ты его девал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33