В коридоре я встретил Бердона.
- Не знаете ли вы, где мистер Майкл, сэр? - спросил он. - Его хочет видеть леди Брендон.
- Не знаю, Бердон, - ответил я.
- Кровать мистера Дигби тоже не тронута, - продолжал он. - Я не знал, что джентльмены уезжают… ничего не упаковано…
- Они не говорили мне, что уезжают, - заявил я, стараясь изобразить на лице изумление. - Наверное, они придумали что-нибудь веселое… надеюсь, что они вызовут и меня…
- Может быть, поехали на скачки, сэр? - предположил Бердон.
- Какой ужас! - ответил я и ушел с самым легкомысленным выражением лица, на какое был способен.
За завтраком нас было только четверо. Лицо Изабель вспыхнуло при виде меня, и мы глазами засвидетельствовали друг другу нашу любовь.
- Слыхали что-нибудь о капеллане? - спросила Клодия.
- Я ходила к нему вчера вечером, - ответила Изабель, - но сиделка сказала, что он спит.
- Сиделка? - спросил Огастес
- Да, - ответила Изабель. - Доктор Уоррендер посоветовал выписать для него сиделку, и тетя Патрисия вчера по телеграфу выписала ее.
- Где Дигби? - спросил Огастес.
- В чем дело? - вопросом ответил я.
- Бердон меня спрашивал. Он говорит, что Дигби не ночевал дома.
- Я не больше твоего знаю о том, куда девался Дигби, - с чистым сердцем заверил я его.
- Забавно, - усмехнулся он.
- Чрезвычайно забавно, - подтвердил я.
- Тете это должно понравиться, - злорадно продолжал он. - Особенно после ее категорического запрещения выходить из дома
- Ему следовало сперва посоветоваться с тобой, Сомнительный Огастес, - сказала Клодия.
- Ему не хотелось советоваться с полицией, - грубо ответил Огастес.
- Кушай кашу и говори, только когда тебя спросят, - наставительно сказала Изабель, и вопрос был исчерпан.
К концу завтрака появился Бердон.
- Леди Брендон хочет видеть мистера Дигби, - заявил он.
- Это не так просто сделать, - ехидно заметил Огастес.
- Его здесь нет, - сказал я, заглянув под стол.
- Совершенно верно, сэр, - сказал серьезный Бердон и исчез.
- Теперь твоя очередь, красавец, - сказал Огастес. - Вероятно, сыщики уже пришли.
Бердон возвратился.
- Леди просила вас после завтрака пожаловать к ней в будуар, - сказал он мне.
- Так и есть, - заметил Огастес, когда за Бердоном закрылась дверь.
- Куда они исчезли, как ты думаешь? - спросила меня Клодия. - Ведь не могли же они сбежать? Сбежать мог еще один, но никак не оба.
- Непохоже, чтоб сбежали, правда? - съехидничал Огастес.
- Если они действительно уехали, то они имели на это какие-нибудь очень основательные причины, - сказала Изабель.
- Самые основательные, - согласился Огастес.
- Да, Клодия, - сказал я, глядя на нее в упор, - если они действительно сбежали, как ты говоришь, то они сделали это только для того, чтобы отвратить подозрение от всех, оставшихся в доме.
- Бесспорно! - согласился любезный Огастес.
- Они способны это сделать, - спокойно сказала Изабель.
- Это было бы так похоже на Майкла, - тихо сказала Клодия и вдруг, отвернувшись, вышла из комнаты.
- И на Дигби, - сказал я ей вдогонку.
Огастес ядовито мне улыбнулся и показал пальцем вверх.
- К тете Патрисии! - сказал он и ушел довольный. Наша недавняя подозрительность, кажется, очень его огорчила, и его нежное сердце не могло успокоиться.
Мы с Изабель вышли из дому и пришли на ту поляну, где всегда собиралась шайка Майкла Джеста. Я обнял ее и долго и крепко целовал в глаза и губы.
- Всегда ли ты будешь меня любить дорогая? - спросил я. - Что бы с нами ни случилось?
Она ответила мне без слов, но ее ответ вполне меня удовлетворил.
- Тетя ждет, - сказал я, оторвался от ее губ и убежал.
Я бежал к дому, но отнюдь не собирался видеться с тетей. Я решил играть роль преступника, нервы которого не выдержали предстоящего свидания со своей жертвой. Я был очень рад вызову тети, он делал мое бегство более убедительным.
Я прошел в свою комнату, взял чемодан, положил в карман карточку Изабель и спустился по черному ходу, выходившему прямо во внешний холл. В одну минуту я пробежал луг перед домом и скрылся в кустах. Потом я вышел на дорогу. Из дому меня уже не было видно за деревьями. Через двадцать минут я был на станции и взял билет на Эксетер.
На станции все меня знали, но проследить меня дальше было, пожалуй, невозможно. Эксетер очень бойкая станция, и едва ли кто сможет проследить, что оттуда я выехал в Лондон. Во всяком случае мои следы после вокзала Ватерлоо в Лондоне будут потеряны.
Ожидая на платформе, я испытывал мучительное желание вернуться к Изабель. В горле я ощущал такой комок, какого не помнил с самого раннего детства. Это было ужасно. Если бы не предстоящие приключения, я вернулся бы, но я был романтиком и был возбужден.
Когда расстаются двое возлюбленных, то меньше страдает тот, кто уезжает: движение, перемены и мелкие заботы заглушают боль. Так было и со мной, меня спасала необходимость думать о будущем, о деньгах, о Париже и Алжире, о шансах отыскать Майкла и Дигби…
Как бы то ни было, но я не вернулся. Когда дачный поезд лениво подполз к платформе, я с твердо сжатыми губами и болезненно сжимавшимся сердцем вошел в вагон и начал одно из самых странных путешествий, которое когда-либо выпадало на долю человека.
Веселая романтика
Не помню, как я доехал до Лондона. Это путешествие было как дурной сон. Я очнулся, когда поезд входил в вокзал Ватерлоо.
Как и многим другим путешественникам, Лондон показался мне огромным, и, как многие другие, я чувствовал себя в нем затерянным атомом.
Выйдя из вокзала Ватерлоо на неприглядную площадь, я испытал такое чувство одиночества, что чуть не пошел прямо в небольшой, но роскошный отель, в котором всегда останавливались Брендоны. Там меня хорошо знали, и там я чувствовал бы себя почти как дома. Именно поэтому мне не следовало туда идти.
Мне помогло удержаться от искушения состояние моих финансов. Надо было быть осторожным, иначе моих денег могло не хватить на путешествие до Парижа и существование там, пока я не перейду на полное иждивение госпожи Республики. Прежде всего мне следовало превратить мое имущество в деньги. Это было неприятное, но необходимое дело. Человек, идущий на авантюру, должен иногда делать и более неприятные вещи, - так утешал я себя, идя по какой-то скверной улице по направлению к Вестминстерскому мосту.
Совершенно неожиданно я увидел то, что искал: комиссионный магазин. Окно этого магазина было плотно набито самой невероятной коллекцией разнообразнейших вещей. Ткани и ювелирные изделия, перчатки для бокса, револьверы, пенковые мундштуки и трубки, ножи, фотографические аппараты, зонтики и трости, бинокли, чемоданы и гармоники - трудно сказать, чего там не было.
Я вошел я увидел за прилавком молодого джентльмена. Мне казалось, что он должен подскочить ко мне и, любезно взмахнув руками, осведомиться о моих желаниях. Но он этого не сделал.
По какой-то одному ему известной причине он носил котелок необыкновенных размеров. Этот котелок опирался на его затылок и уши, вследствие чего они склонялись вперед наподобие вянущих лилий.
Чтобы компенсировать ношение шляпы в комнате, он был без пиджака. Широкая золотая цепь украшала его пестрый жилет. Бриллиантовая булавка в галстуке свидетельствовала о солидном положении и строгом вкусе своего хозяина.
Боюсь, что я осматривал его на несколько секунд больше, чем это рекомендуется этикетом высшего света. Он смотрел на меня ровно столько же времени, но с одной разницей - мой взгляд выражал восторг, чего никак нельзя было сказать о его. Он понял, что я не покупатель. Каким образом он это понял, навсегда останется для меня загадкой. Он знал это, и молчание его было красноречиво.
Наконец я не выдержал:
- Я хочу продать часы и еще кое-какие вещички, - сказал я молчаливому незнакомцу.
Он не пришел в восторг от точности своего прогноза. Он просто продолжал молчать. Я вынул часы и положил их у его ног, или, вернее, у его желудка. Это были превосходные часы. Они стоили двадцать пять фунтов.
- Сколько? - произнес молчаливый хозяин.
- Собственно говоря… пожалуй, вам следует назначать цену, - отвечал я. - Они стоили двадцать пять фунтов.
- Сколько? - прервал он мои рассуждения.
- А сколько вы дадите? - ответил я немного растерянно. - Допустим, что мы возьмем полцены, и вы предложите мне…
- Сколько?
- Десять фунтов, - сказал я, чувствуя, что делаю справедливое, даже великодушное предложение.
- Два! - быстро ответил он.
- Меньше десятой части цены? - запротестовал я. - Едва ли это можно считать…
- Два! - снова заявил он.
Мне хотелось взять часы и уйти, но я чувствовал, что не смогу второй раз проделать всю эту процедуру. Может быть, золотые часы полагается продавать за два фунта.
Я вынул портсигар, золотой карандаш и маленькую коробочку с запонками. Потом снял запонки с моих манжет.
- Сколько? - снова спросил равнодушный хозяин.
- Видите ли, - начал я. - Карандаш очень тяжелый, запонки тоже дорогие… золото, восемнадцать каратов… Десять фунтов за часы, карандаш…
- Четыре! - ответил он голосом равнодушной судьбы и, отыскав в жилетном кармане зубочистку, начал применять ее по прямому ее назначению.
Это никуда не годилось. Я чувствовал, что мне нужно иметь по крайней мере пять фунтов сверх тех денег, которые были у меня в кармане. Я не представлял себе, сколько действительно понадобится, но боялся, что мне не хватит.
- Ну ладно, скажем семь фунтов, - ободряюще произнес я.
Он внимательно посмотрел на кончик своей зубочистки. Она несомненно имела для него большее значение, нежели я со всеми моими коммерческими предложениями.
- Шесть! - сказал я с деланной веселостью в голосе.
Зубочистка возвратилась к исполнению своих обязанностей, и вновь наступило тяжелое молчание.
- Ну, хорошо, пять фунтов, - сказал я, пытаясь придать моему голосу решительность и показать, что это последняя цена.
Хозяин зевнул.
- Боюсь, что я даром трачу ваше драгоценное время, - сказал я, делая вид, что собираюсь собрать мое презренное имущество.
Хозяин не опроверг моего утверждения, он снял котелок и задумчиво стал рассматривать его внутренность. Волосы на его голове были курчавы, но не изобильны.
Я пошел к двери, чтобы узнать, предпочтет ли он выпустить меня или заплатит пять фунтов за то, что стоило больше пятидесяти. Тогда он обратил свой взор к моему чемодану.
- Что в нем? - кратко спросил он.
Подражая его экономии слов, я молча открыл чемодан. Там было две серебряных щетки, гребень, несколько пар носков, шелковая рубашка, несколько воротничков, серебряная мыльница, серебряный помазок для бритья, бритва, щетка для ногтей и зубная щетка.
- Пять за все, с риском, что краденное, - сказал он.
- Вы предлагаете мне пять фунтов за все мои золотые вещи, за кожаный чемодан и за все его содержимое? - любезно осведомился я.
- Да, - сухо ответил он.
Побриться можно было где угодно за пару пенсов, в ближайшие дни я, наверное, надену форму, - зачем мне все эти вещи?
- Я оставляю себе зубную щетку и один воротничок, - сказал я, кладя названные предметы в карман.
- Добавьте трость и перчатки, иначе будет четыре и пятнадцать шиллингов, - быстро сказал хозяин.
Я взглянул на него с болезненным изумлением.
- Мне тоже надо жить, - ответил он жалобным голосом на мой жестокий взгляд.
Я не был в этом уверен, но ничего не сказал. Я молча положил трость и перчатки на прилавок. Хозяин передал мне пять фунтовых бумажек и небрежно смахнул мою бывшую собственность в большой ящик.
- Спасибо, - сказал я уходя. - До свидания.
Он не ответил; ему, вероятно, не хотелось свидания со мной.
Я перешел Вестминстерский мост с печалью в сердце и десятью фунтами стерлингов в кармане и пошел мимо Уайтхолла к Трафальгар-сквер.
Различные хорошие места, где можно поесть, искушали меня своим видом и запахами. Однако я понял, что дешевле есть и спать в одном и том же месте. Я вспомнил все отели, где когда-либо бывал: «Ритц», «Савой», «Карлтон», «Клэридж» и «Гровенор» и еще несколько более тихих и еще более роскошных возле Олбени. Там обычно останавливался дядя Гектор. Все они были слишком дороги. Кроме того, в них я рисковал встретить знакомых. Я решил обратиться к общедоступному и непогрешимому справочнику - к лондонскому полисмену.
- Автобус до Блумсберри, там вы найдете, что вам нужно: Рассел-сквер, Бедфорд-сквер, Британский музей, в этих районах, - ответил страж закона на мой скромный вопрос о приличной и дешевой гостинице.
Я послушался его совета и получил приличный обед, чистую постель и прекрасный завтрак за необычайно дешевую цену в одном из маленьких отелей напротив Британского музея. Этот отель пользовался заслуженной симпатией духовенства. Кроме патеров, их жен и родственников, в нем, кажется, никто не жил.
Молодая леди, сидевшая в вестибюле, восстановила мою веру в самого себя, пошатнувшуюся во время последних коммерческих переговоров, тем, что не высказала удивления по поводу отсутствия у меня багажа и не потребовала уплаты денег вперед. Может быть, она лучше различала людей, чем мой страшный противник из комиссионного магазина, а может быть, она была добрей или просто глупей его.
Утром я первый раз в жизни мылся без губки после ночи, которую впервые проспал не в пижаме. Я чувствовал себя голым без привычных запонок в манжетах и невероятно растрепанным, не причесав волосы с утра.
Несмотря на скромность моих чаевых, слуги оказались вполне удовлетворенными и, видимо, простили мне отсутствие пижамы.
Я с наслаждением побрился на Оксфорд-стрит и после этого пошел дальше, почти примиренный с жизнью.
Мое путешествие в Париж было скучным и неприятным. Мне в то время казалось, что лучше было бы отказаться от еды и путешествовать в первом классе, нежели ехать третьим и есть три раза в день. В третьем классе мне казалось душно и тесно.
Однако недалек был день, когда такой способ передвижения показался бы мне верхом роскоши. Я с облегчением вздохнул на палубе парохода в Кале. Морской ветер был много приятнее спертого воздуха моего купе.
Мое настроение в это время было двойственным. Одна половина моего существа томилась по Изабель, в то время как другая дрожала от романтического восторга при мысли о предстоящих мне путешествиях и приключениях в таинственной Африке.
В Кале, при виде французского часового в таможне мой восторг дошел до предела. Мне прямо не верилось, что я тоже надену эту форму. Кепи, мешковатые красные штаны и длинный сюртук с полами, пристегнутыми назад. Насколько это привлекательнее и романтичнее английской военной формы, напоминающей Гайд-парк и флирт с нянями, но отнюдь не пальмы, загадочные мавританские города и войну в пустыне. Чужое всегда кажется лучше своего - это неизбежно.
На Северном вокзале в Париже я еще сильнее испытал то же чувство одиночества и собственного ничтожества, что и по прибытии на вокзал Ватерлоо. Я смешался с шумной и веселой толпой, отнюдь не испытывая желания веселиться.
Передо мной сразу встал вопрос об отеле. Я не имел ни малейшего понятия о том, как следует поступать для того, чтобы предложить свои услуги Французской Республике. Следовательно, мне нужна была комната и постель на время моих поисков.
Мое знание парижских отелей ограничивалось самыми дорогими. Теперь они были для меня закрыты. Было маловероятно встретить там кого-либо из знакомых, однако эта возможность не была исключена.
Мне следовало играть роль бежавшего преступника, старательно заметающего свои следы. Поэтому мне ни в коем случае нельзя было появляться в таких местах. Что подумали бы обо мне сыщики, если бы узнали?
С другой стороны, я не хотел попасть в сомнительную дешевую гостиницу. Придя туда без багажа и будучи очевидным иностранцем, я мог возбудить подозрение хозяина и рисковал закончить свое пребывание разговором с любезным, но любознательным агентом французской полиции.
Мне пришла в голову веселая мысль: лучше начать с разговора с полицией. Вернувшись к вокзалу, я начал искать жандарма. Он стоял на небольшом островке посреди бурного течения улицы, молчаливый, непроницаемый и, видимо, угнетенный чувством своего огромного значения. Я перешел улицу и на лучшем своем французском языке (у меня была француженка гувернантка) спросил его, не может ли он указать мне тихий и приличный отель.
Не поворачивая головы или других частей своей массивной фигуры, он осмотрел меня с головы до ног и обратно.
- Мосье англичанин, - определил он.
Я подтвердил справедливость его догадки, удивляясь про себя, как он мог отличить меня от немца, шведа, датчанина, швейцарца, норвежца или голландца.
- Отель «Нормандия», улица де л'Эшель, - безапелляционно заявил он.
- Как туда попасть, мосье? - спросил я.
- Извозчик! - ответил он быстро и сухо. Всевидящее око отвратилось от меня и углубилось в реку уличного движения. Внезапно поднялась рука в белой перчатке, и к нам подъехала пролетка, управляемая каким-то джентльменом в нескольких плащах, с лицом, не похожим на лицо трезвенника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33