- Да. Мы из свиньи сделаем свинину.
- Ты собираешься стать мясником? - (Я считал полезным быть в курсе всего этого дела).
- Совершенно верно, друг мой, - прорычал немец. - К сожалению, желающих быть мясниками много. Мы увидим, кто получит это завидное звание. Это придется решить жребием… Хочешь быть с мясниками?
- Не имею опыта по этой части, - спокойно ответил я.
- Послушай, - зарычал он, схватив меня за руку, - скоро у тебя этот опыт будет. Либо в качестве мясника, либо в качестве свиньи. На днях придется выбирать… Скажи это и своему брату… А пока что имей в виду, что если кто-нибудь подойдет к тебе и скажет «свинина», ты должен отвечать «свинья»… И поживее решайте с вашим братом. Нам, конечно, наплевать, что вы решите, мы и без вас справимся, нас много…
Он встал и ушел. В ту же ночь я рассказал Майклу то, что слышал.
На следующий день ко мне подошел Гунтайо. Я сидел на том же месте, и он подошел так же осторожно, как Шварц.
- Жарко, - сказал он, снимая кепи, - изжариться можно.
Я согласился.
- Любишь ли ты жареную… свинину? - спросил он.
- Ах, свинья, - весело ответил я.
- Так, - ответил он сразу. - Что же ты об этом думаешь?
- Я никогда не думаю.
На минуту это заставило его замолчать.
- Их десять против одного, - сказал он внезапно. - Десять мясников против одной свиньи. Какие могут быть шансы у этой свиньи и еще у парочки свинок поменьше устоять против десяти мясников?
- Так, - ответил я. - Что же ты об этом думаешь?
- Я никогда не думаю, - ответил Гунтайо с улыбкой.
Я зевнул, потянулся и сделал вид, что собираюсь спать.
- Согласился бы ты с твоим братом быть свиньями, если мне удалось бы найти еще несколько свинок, чтобы в союзе с большим кабаном перебить мясников? - спросил он, подталкивая меня локтем.
Может быть, он был специально подослан ко мне, чтобы определить мою позицию в деле убийства Лежона. Выяснить, в какой список меня зачислить: в список свиней или в список мясников. Возможно, что все, кто по доброй воле не соединится с мясниками, будут застрелены в казарме в ночь мятежа. Но, с другой стороны, возможно, что он хотел выяснить, какая партия сильней, и собирался предать своих товарищей Лежону.
- Ты говоришь, стать свиньями… - медленно ответил я. - Я не люблю, чтобы из меня делали свинину.
- Я тоже, - ответил он. - А знаешь, я слыхал, что свиньи иногда нападают на людей. Так это неожиданно нападают, а потом съедают их.
- Не люблю быть человеком, которого ест свинья, - заметил я.
- Я тоже, - вновь согласился он, - не люблю быть свининой и не люблю, чтобы меня ели свиньи.
- Правильно, - сказал я. - А разве то или другое обязательно?
- Нет, - ответил он. - Надо только быть умной свиньей и осторожной. Такой, которая нападает на своих мясников, когда они не ожидают.
- А что, большой кабан заметил, что на него охотятся мясники?
- Нет, - сказал Гунтайо, - ни он не заметил, ни две его подначальные свиньи.
- Собираешься ли ты открыть этим слепым свиньям глаза на положение вещей? - спросил я.
- Не знаю, - ответил Гунтайо.
И я почувствовал, что он говорит правду, что он действительно не знает, что делать. Он, очевидно, старался выяснить, что выгоднее: помогать ли своим товарищам в деле убийства Лежона и прочих унтер-офицеров или предать этих же товарищей и помочь начальству в борьбе против мятежников.
Я попробовал поставить себя на его место и думать так, как мог бы думать он. С одной стороны, если бы я был Гунтайо, я понимал бы, с какими опасностями сопряжен мятеж. Мятеж может не удаться и может удаться. Если он удастся, то закончится гибелью мятежников в пустыне - в борьбе с туарегами, французами и песком. Дальше, будь я Гунтайо, я понимал бы, как выгодно донести о готовящемся заговоре. Тому, кто спасет жизнь своих начальников, несомненно предстояло получить повышение по службе и всякие другие награды. Конечно, Лежон, Дюпрэ, Болдини, Гунтайо и еще несколько солдат, верных своему начальству, легко смогли бы подавить мятеж. Для этого было бы достаточно войти ночью в казарму и обезоружить всех солдат. Один Лежон мог это сделать со своим револьвером.
Я не понимал, почему Гунтайо колеблется. Конечно, в его интересах было предать своих товарищей, и несомненно, что если он этого не делает, то не из соображений чести, а из каких-либо более основательных. И тут мне пришло в голову, что могла существовать другая комбинация. Гунтайо, соотечественник Болдини, мог быть агентом Болдини, собиравшегося на этом деле заработать. Возможно, что Болдини решил попробовать завладеть камнем, который, по его убеждению, находился у Майкла, и поэтому хотел создать мятеж и воспользоваться неизбежным смятением при его подавлении…
Нет, это предположение не выдерживало никакой критики. Гунтайо был слишком ненадежен, чтобы использовать его в качестве агента, он был способен предать кого угодно. Несомненно, что больше всего он был сейчас заинтересован в сохранении своей шкуры.
- Трудная эта задача, друг мой, - торжественно заявил я, - никак не пойму, на какую сторону мне становиться. Я хотел бы быть свиньей, при том условии, что свиньям удастся внезапно напасть на своих мясников, а с другой стороны, предпочел бы быть мясником, если мясникам удастся опередить свиней.
Мы сидели молча, и любезный Гунтайо с аппетитом грыз ногти.
- Так, - продолжал я. - Когда же эти мясники собираются действовать?
- Главный мясник (я думаю, что он подразумевал Шварца) хочет подождать полнолуния. Может быть, к тому времени прибудет новый комендант. С другой стороны, может быть, свинью произведут в лейтенанты… Полнолуние очень удобно. Можно убить и в первую же ночь сделать большой переход по пустыне. Потом отдохнуть днем и опять идти при луне, и так далее…
- Значит, у нас есть дня четыре, чтобы решиться, - заметил я.
- Да, - ответил Гунтайо, - но я не советовал бы тебе ждать так долго. Шварц хочет знать заблаговременно, чтобы на каждую свинью назначить мясника.
- А Лежон? - спросил я. Раз он начал употреблять имена вместо фантастических титулов, то и я мог это делать. - Что, если его кто-нибудь предупредит?
- Кто станет его предупреждать, - удивился Гунтайо, - кому охота ради этого бешеного пса рисковать быть распятым или проснуться с перерезанной глоткой? Кому придет в голову его предупреждать? Разве его смерть не была бы радостью для всех остальных?
- Могла бы и не быть, - ответил я, - например, в случае, если потом всем нам придется дохнуть в пустыне.
Гунтайо согласился и продолжал грызть свои ногти.
Да, таково было положение вещей. Он, по-видимому, боялся участвовать в успешном мятеже не менее чем в безуспешном.
- Что сделает Лежон, если я пойду и предупрежу его? - спросил я.
- Посадит тебя на два месяца в карцер и примет меры, чтобы ты оттуда не вышел, - ответил Гунтайо, - да и товарищи тебя не поблагодарят.
Нет, решил я. Любезный Гунтайо не хочет, чтобы я предупреждал Лежона. Он, очевидно, предпочитает сделать это сам.
- А откуда они узнают, что это я донес? - спросил я.
- Я им скажу, - ответил он. - Конечно, кроме тебя, некому… И, конечно, заодно они расправятся и с твоим братом.
Так, значит, Гунтайо мог донести Лежону и потом свалить это на нас с Майклом. Убить и меня, и Майкла и заполучить наш хваленый сапфир.
- А что сделал бы ты на моем месте? - спросил я.
- Присоединился бы к мясникам, - быстро ответил он. - Ты со своим братом должен идти за Шварцем. Лучше быть во вражде с Лежоном, чем с половиной казармы, во главе которой будет стоять Шварц. Лежон едва ли зарежет тебя в кровати, а Шварц сделает это наверняка… Наверняка сделает, если ты к нему не присоединишься.
По-видимому, Гунтайо был совершенно нерешительно настроен, и по мере того, как ему в голову приходили разные мысли, он говорил совершенно различные вещи. Сейчас он советовал мне и Майклу соединиться с мятежниками. Только что он считал, что лучше этого не делать… По-видимому, мне следовало сказать ему правду. Таким людям, как Гунтайо, труднее справиться с правдивым заявлением, чем с самой хитрой ложью.
- Я переговорю об этом с братом, - сказал я, - и сегодня ночью мы решим, что нам делать. Скорее всего мы предупредим Лежона. Так и скажи Шварцу. Я дам ему окончательный ответ завтра, и пусть он делает, что хочет.
- Ты не донесешь Лежону, не предупредив Шварца, что собираешься доносить? - спросил Гунтайо.
Я заметил, что его глаза загорелись, когда я сказал ему о том, что собираюсь доносить Лежону. По-видимому, его это устраивало.
- Нет, не беспокойся, - заверил я его. - При том условии, конечно, что никакого мятежа сегодня ночью не будет.
- Нет, - сказал Гунтайо, - они еще не готовы, им не хватает нескольких человек. Шварц хотел бы объединить всех… Или, во всяком случае, знать, кого им нужно будет убить… Кроме того, он ждет полнолуния.
- Ладно, - сказал я. - Сегодня ночью мы все решим, а пока что убирайся, друг Гунтайо. Мне нужно подумать, и я не настолько тебя люблю, чтобы мне приятно было думать в твоем обществе.
Нужно было найти Майкла и решить, что предпринимать. Майкл был в карауле, поэтому пришлось подождать. Тем временем я мог разыскать Сент-Андре, Мари, Глока и еще двух-трех порядочных людей, достаточно умных и с твердой волей. Людей, которые едва ли были бы способны из-за слепой ненависти к Лежон поднять мятеж, суливший им неизбежную гибель.
Сент-Андре я нашел в казарме, он лежал на своей койке. Я подошел к нему и спросил:
- Любите ли вы свинину, друг мой?
- Я предпочитаю быть свиньей, чем мясником, - ответил он. По-видимому, с ним уже говорили.
- Подойдите ко мне на дворе, - сказал я и вышел.
Несколько минут спустя мы встретились на дворе, и он рассказал, что Шварц сегодня предложил ему выбрать, хочет ли он быть свиньей или мясником. Он предложил ему подумать пару дней и дать ответ и предупредил, что все, кто не с ним, те против него, а тем, кто против него, он пощады не даст.
- Что же вы будете делать, Сент-Андре? - спросил я.
- То же, что вы и ваш брат, - мгновенно ответил он и рассказал, что много думал о заговоре и пришел к тому заключению, что будет действовать заодно со мной и Майклом. - Видите ли, друг мой, - закончил он, - трудно, конечно, быть на стороне этих несчастных безумцев, особенно тому, кто когда-то был офицером и джентльменом. Кроме того, несомненно, что эти бедняги в случае удачи попадут в совершенно безвыходное положение.
Я с ним согласился.
- Здесь мы живем в аду, но все-таки живем, и когда-нибудь мы отсюда выберемся, - продолжал он, - а в пустыне мы жить не будем… И потом я не хотел бы вместе с ними пойти на службу к марокканскому султану. Я француз. Сент-Андре мое настоящее имя, и я нахожусь здесь не по своей вине… Мой брат служит лейтенантом в сенегальском батальоне… Но вы и ваш брат не французы. Если вы попадете в Марокко, то сможете выдвинуться так же, как когда-то выдвинулся ваш соотечественник, каид Маклин… Впрочем, вы едва ли дойдете отсюда пешком до Марокко. Вас загонят насмерть…
- Мы не французы и не были офицерами, Сент-Андре, - ответил я, - но мы не можем состоять в шайке убийц.
- Я знал, что вы к ним не пойдете, - сказал Сент-Андре, схватив меня за руку, - поэтому-то я и решил делать то, что будете делать вы.
- Я переговорю с братом, когда он вернется с поста, и мы сообщим вам, что мы решили предпринять, - сказал я, - во всяком случае, мы не будем на стороне мясников. А тем временем постарайтесь поговорить с Мари, он хороший парень. Попробуйте заодно Глока, Доброва, Мариньи, Бланка и Кордье. Они, пожалуй, наименее сумасшедшие из всех жильцов этого сумасшедшего дома.
- Да, - согласился Сент-Андре, - может быть, нам удастся образовать собственную партию и спасти положение. - И ушел.
Я ожидал Майкла, сидя на арабской кровати, сделанной из плетеной веревки, натянутой сеткой на деревянной раме. Эта кровать стояла во дворе у стены караульного помещения. Было темно и душно, а до меня смутно доносились стоны и дикий хохот из карцеров, в которых окончательно сходили с ума жертвы Лежона. Наконец Майкл сменился и пришел ко мне.
Я рассказал ему о моем разговоре с Гунтайо и высказал мои взгляды на создавшееся положение, а также взгляды Сент-Андре. Майкл слушал молча.
- Так - сказал он, когда я закончил. - Шварц и его банда сумасшедших собираются убить Лежона и всех, кто будет его защищать. Гунтайо, по-видимому, обо всем донес капралу Болдини. Болдини согласился бы присоединиться к мятежникам в случае, если мятеж будет успешным, но отнюдь не в том случае, если он будет подавлен. Кроме того, мне кажется, что Болдини, Гунтайо, Колонна, Готто и Болидар сговорились добыть наш знаменитый сапфир. Если мы присоединимся к мятежникам, то Болдини и компания тоже присоединятся с тем, чтобы потом нас ограбить и дезертировать в Марокко. Если мы откажемся бунтовать, то Болдини, вероятно, заставит Гунтайо убить нас ночью в казарме якобы под предлогом нашей измены мятежу и заодно стащить пресловутую драгоценность, хранящуюся в моем поясе… А может быть, если это не удастся, то Болдини заставит нас подавлять мятеж в надежде, что в свалке меня убьют и он сможет ограбить мой труп. Впрочем, надежды тут ни при чем, он сможет подстроить убийство.
- С другой стороны, - сказал я, - может, Болдини ничего не знает о заговоре, а Гунтайо до сих пор не решил, помогать ли мятежу или предупредить своего старого приятеля Болдини.
- Правильно, - согласился Майкл, - имея дело с такими стопроцентными и чистокровными вралями, как Гунтайо, трудно представить себе истинное положение вещей. Мы ничего не можем знать и можем только предполагать… Следует, однако, помнить, что эта скотина пробовала уговорить тебя присоединиться к Шварцу. По-видимому, это с какой-то стороны его устраивает.
- Что же нам делать Майк? - спросил я.
- Надо организовать группу нормальных людей, не собирающихся кончать жизнь самоубийством и прямо сказать Шварцу, что мы предупредим Лежона, будем повиноваться ему, когда он прикажет нам стрелять по мятежникам.
- Правильно, - сказал я. - Я так и сказал Гунтайо… Во всяком случае с нами будет еще Сент-Андре.
- Даже если, кроме нас и Сент-Андре, никого не будет, мы с ними справимся, - сказал Майкл.
- Будем предупреждать Шварца? - спросил я.
- Конечно, предупредим, - ответил Майкл. - Если мы соберем приличную партию, то они, может быть, откажутся от своего идиотского мятежа… Все будет зависеть от того, много ли мы сможем собрать сторонников.
Минуты две мы сидела молча, обдумывая создавшееся положение.
- Вот что, - внезапно сказал Майкл. - Соберем митинг! Старая английская система. Завтра в шесть вечера на той стороне оазиса. Мы пригласим Сент-Андре, Бланка, Кордье, Мариньи и всех других французов, которые пойдут за Сент-Андре. Из иностранцев - Мари, Доброва, Глока и Рамона… Жаль, что нет Дигби, Хэнка и Бедди.
- Да, - сказал я. - Тогда все было бы значительно проще.
В это время к нам подошел Сент-Андре.
- Я говорил с Мари, - сказал он. - Он на нашей стороне душой и телом. Говорил еще с Мариньи, но он «не хочет быть предателем» и не допускает мысли, чтобы стоило спасать Лежона… Боюсь, что он недостаточно развит и сознателен для того, чтобы понимать…
- Трудно рассматривать Шварца как товарища, - сказал Майкл. - Я не могу считать его товарищем, доверившим мне свою тайну, я просто считаю его убийцей, имевшим дерзость сообщить мне, что он собирается кого-то убить. Поэтому я собираюсь поступать с ним не как с товарищем, а как с убийцей… Да и все это дело невероятно глупо…
- Совершенно верно, - согласился Сент-Андре. - Я говорил еще с Бланком, но, к сожалению, он держится той же точки зрения, что Мариньи. Он отнюдь не хочет участвовать в убийстве, но не допускает возможности предать своих товарищей… Пока я больше ни с кем не говорил.
- Ладно, сказал Майкл. - Поговорим завтра. Встретимся в шесть часов вечера за оазисом. Приведите туда всех порядочных французов, а мы позаботимся о том, чтобы привести Мари, Рамона, Доброва, Глока и, может быть, еще кого-нибудь. Они придут. Придут, потому что для каждого из нас это дело жизни и смерти. Надо сделать так, чтобы шайка Шварца не знала о нашем митинге. По крайней мере не знала бы ничего, пока он не кончится. Впрочем, если они узнают, тоже не беда.
- Хорошая мысль, - согласился Сент-Андре. - Я приду и приведу всех, кого смогу. Итак, завтра в шесть часов.
В шесть часов следующего вечера мы собрались в пальмовой роще по другую сторону оазиса. Всего нас было пятнадцать или шестнадцать человек с точки зрения Майкла, совершенно достаточно для того, чтобы обеспечить за собой руководство гарнизоном, если окажется возможным создать из этих шестнадцати человек объединенную партию. Но это оказалось невозможным. Понятия чести, предательства, справедливости и товарищества были слишком различны у этих людей. Майкл открыл митинг.
- Все вы великолепно знаете, - сказал он, - что существует заговор с целью убить Лежона и унтер-офицеров, а потом дезертировать в пустыню. Шварц является вожаком этого заговора и заявляет, что все, кто к нему не примкнет, будут рассматриваться как враги заговорщиков, а потому будут убиты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33