Майкл и Дигби сидели рядом на скамье с трубками во рту и озабоченными лицами.
- Небо и ад, - произнес Майкл. - Ах ты, дурак сверхъестественный. Помоги нам, святая сила.
Я бросился к ним. Пока я тряс руку Майкла, Дигби тряс мою другую руку, и, пока я тряс руку Дигби, Майкл тряс мою голову. Потом они повалили меня на пол и трясли мои ноги. Наконец я встал, сцепился с Дигби, и Майкл нас опрокинул. Потом мы оба встали, сцепились с Майклом, и все трое рухнули на пол.
Мы почувствовали облегчение и только тогда заметили, что являемся центром всеобщего внимания.
- Хи, - сказал Бедди. - Уже дерутся. Дай им как следует.
- Кусай за ухо, сынок, - посоветовал Хэнк.
- Англичане, - пожав плечами, произнес Вогэ, - дерутся, когда культурные люди обнимаются.
Болдини был глубоко заинтересован.
- Третий грабитель, - задумчиво сказал он Глоку.
- Майкл и Диг, - сказал я, - позвольте вам представить двух стопроцентных, чистокровных, насквозь белых и высокосортных граждан собственной страны Господа Бога - Хэнка и Бедди… Мои братья Майкл и Дигби.
Майкл и Дигби засмеялись.
- Может быть, американцы? - спросил Дигби.
- Руку, - в один голос сказали Хэнк и Бедди, и все четверо пожали друг другу руки.
- Мистер Франческо Болдини, - сказал я.
Ему мои братья руки не протянули.
- Я полагаю, что нам следует выпить. По случаю встречи «трех грабителей», так сказать, - заявил Болдини и внимательно взглянул на всех нас по очереди. Майкл пригласил американцев, и мы пошли. Болдини показывал дорогу, здесь он был как дома.
Вино здесь было не хуже, чем в Марселе. Может быть, даже лучше и еще дешевле. Оно было дешевле пива в Англии. Мы трое почти не пили и молчали. Остальные пили порядочно, и Майкл платил за всех.
К нам вскоре присоединилось несколько старых легионеров. Болдини и они рассказывали невероятные истории из жизни легиона. Правдивость этих историй они подтверждали искренними, необычайными и сверхъестественными ругательствами. Чем невероятнее история, тем больше на нее отпускалось этих ругательств для подкрепления.
- Сын мой, - сказал мне Дигби, когда мы выходили из кабачка, - я вижу, что мы попали отнюдь не в школу для детей джентльменов, в которой религиозное и моральное обучение, а также развитие ума и укрепление характера поставлено во главу угла и не стеснено мертвой буквой программы.
(Дигби процитировал отрывок из проспекта нашей старой приготовительной школы).
Я с ним согласился, но предположил, что это могла оказаться неплохая школа для солдат.
- Надо надеяться, что дальше наши бытовые условия будут несколько лучше, - заметил Майкл, входя в казарму.
Это было исключительно неприятное место. Темнота и грязь, никакой мебели, кроме сплошной скамьи перед нарами. Собственно говоря, это были даже не отдельные нары, а одна широкая полка в тридцать футов длины и семь глубины. Матрацев не было, а в углу лежала куча подозрительных рыжих одеял. Как общая камера в тюрьме эта казарма была бы неудовлетворительна.
Болдини уверил нас, что в Сиди-Бель-Аббесе или в Саиде все будет по-другому. «Очевидно, лучше, потому что хуже нельзя», - решил я.
Вечером нам подали обычный суп, то есть не совсем суп, а густую мешанину из мяса и овощей. Болдини сообщил нам, что в Африке полагается на каждого солдата в день выдавать фунт мяса, на три су овощей, полтора фунта хлеба, пол-унции кофе и полторы унции сахара. Это питание совершенно достаточно, но однообразно. Я был с ним согласен. Перспектива два раза в день и каждый день есть одно и то же меня не радовала. Так я ему и сказал.
- К этому привыкаешь, - ответил Болдини. - Все равно, как к необходимости каждый день мыться мылом и водой… Впрочем, может быть, вы для разнообразия моетесь пряником и шампанским или горячим чаем и куском каменного угля? Конечно, если вы хотите разыгрывать из себя аристократов, - дерзко добавил он, - чистокровных лордов или великосветских авантюристов…
- Не будьте ослом, Болдини, - сказал я, холодно на него взглянув.
Болдини поглядел на меня и решил послушаться. Я подумал, что мистера Болдини придется время от времени осаживать. Во всяком случае, ему нельзя позволить становиться слишком фамильярным. Его «великосветские авантюристы» мне не понравились.
После ужина мы вернулись в кабачок форта. Больше деваться было некуда - из форта выходить воспрещалось. Там мы и провели весь вечер. Я с удовольствием увидел, что мои американцы понравились Майку и Дигби и что они отвечали им взаимностью. Дигби держал себя хозяином и был очень доволен.
За двумя-тремя исключениями, никто из рекрутов, как моей партии, так и прибывшей с моими братьями, не показался мне интересным. Это была коллекция бедняков из Франции, Германии, Испании, Австрии и Швейцарии.
Тут были рабочие, крестьяне, беглые солдаты, приказчики, газетчики, конторщики - вся та толпа, которую можно встретить в бедном квартале любой столицы. Меньше всего они были похожи на преступников. Два-три человека были хорошо одеты и говорили как образованные люди. Один из них, наверное, был офицером во французской или бельгийской армии.
Он был прекрасно воспитан и образован. Он называл себя Жан Сент-Андре, но я подозреваю, что у него была дворянская приставка «де», которую он отбросил при поступлении в легион. Он очень привязался к нам троим, и мы тоже его полюбили.
Когда кабачок закрылся, Майкл предложил, по возможности, сократить пребывание в нашей гнусной казарме. Практичный Дигби заметил, что песок отнюдь не тверже досок и неизмеримо чище их, воздух, может быть, холоднее, но менее вонюч, во всяком случае не надо лежать набитыми, как сельди в бочке, рядом с большим количеством людей и еще большим количеством насекомых. Мы выбрали уголок двора, сели рядом, опершись о еще горячую от дневного солнца стену, и приготовились провести ночь под великолепными африканскими звездами.
- Итак, мой дорогой и глупый щенок, какого же черта ты здесь делаешь? - начал Майкл, закуривая трубку.
- Бегу от карающей руки закона, Майк, - ответил я. - А ты?
- То же самое, - ответил Майкл.
- А ты, Дигби?
- Я? - удивился Дигби. - Я, говоря по правде, если можно так выразиться, скрываюсь от правосудия.
- Ты привез «Голубую Воду», Джон? - спросил Дигби.
- Нет, ответил я. - Никогда не ношу ее на себе.
- Неразумно, - заметил Дигби.
- А ты, Майк? - спросил я Майкла.
- Да, - ответил он.
- Правильно, - одобрил Дигби.
- Ты тоже привез ее, Диг? - обратился я к Дигби.
- Никогда с ней не расстаюсь, - ответил он серьезно.
- Я думаю, что она у кого-то из нас трех, - устало сказал я.
- У двоих из нас, - поправил Дигби.
- Конечно, она здесь, - сказал Майкл. - С какой стати мы были бы здесь без нее.
- Кстати, расскажи нам последние новости из дому, - добавил он. - Как они там себя чувствуют?
Я подробно рассказал им о моем бегстве и о том, как я сделал вид, что боюсь встретиться с тетей Патрисией. Потом рассказал о болезни капеллана и об отношении Клодии, Изабель и Огастеса ко всем последним происшествиям.
- Это жестоко по отношению к Клодии, - сказал Майкл. - И по отношению к старику капеллану тоже.
- А по отношению к тете Патрисии? - спросил я.
- Тридцать тысяч фунтов, - мечтательно сказал Дигби. - Что скажет дорогой дядя Гектор, когда она ему расскажет? Он, наверное, укусит ее.
- Жутко подумать, - сказал я.
- Счастье Огастеса, что Изабель его выгородила, - заметил Дигби.
- Поэтому нам и пришлось удрать, - сказал Майкл. - Подозрение могло бы пасть на Клодию.
В наступившей тишине я услышал какой-то звук совсем близко от нас. Кто-то пошевелился за ближайшим выступом стены. Вероятно, крыса или ночная птица, может быть, собака.
- Но это был кто-то из нас троих, - сказал Майкл. - Это мы доказали. Боюсь, впрочем, что мы перестарались.
- Почему ты не мог дома наслаждаться плодами твоего злодеяния, - продолжал он, - и предоставить мне наслаждаться за границей? Кому нужна эта массовая эмиграция?
- Очень хорошо, - сказал Дигби. - Они не смогут понять, сговорились ли мы трое или просто погнались друг за другом, чтобы разделить добычу.
- Будут ломать головы, - согласился Майкл.
- Когда мы сообщим им, что мы в легионе, Майк? - спросил я.
- Мы еще не в легионе, - ответил Майкл.
- А когда будем, как тогда? Сообщим? - продолжал я.
- Не знаю… Подумаем, - нехотя сказал Майкл.
- Нам незачем сообщать, что мы все трое здесь, - решил Дигби. - Лучше пусть думают, что один из нас сидит на Северном полюсе, другой на Южном, а третий - на экваторе. Это выглядит таинственнее. Они не будут знать, за кем охотиться.
- Не лишено смысла, - заметил Майкл. - Если мы все трое вместе, то это значит, что все мы преступники. Если мы врозь, то двое определенно невинны. Всех троих будут подозревать, но никого не смогут обвинить… Зачем писать? Мы беглые преступники. Такие не пишут писем на родину…
- Сердце мое невинно, - заблеял Дигби. - А потому сила моя равна силе десяти мужей.
- Моя сила будет равна силе одиннадцати, если ты не заткнешься, - предупредил Майкл.
- Неубедительно, Майк, - сказал я. - Мы ничего не доказываем тем, что мы разбежались в разные стороны. Мы все же можем все трое быть преступниками. Ведь мы легко могли сговориться стащить сапфир, бежать в разные стороны, а потом при встрече разделить добычу… Могли бы разделить и без встречи. Один из нас мог продать его в Амстердаме или еще где-нибудь, положить деньги в банк и послать каждому треть суммы чеком или переводом…
- Послушай, как этот юный преступник рассуждает, - сказал Дигби. - Какой блестящий ум!
- Я, собственно, насчет того, что нам следует написать домой, - объяснил я. - Иначе это будет нехорошо в отношении… в отношении тех, кто остался дома. И потом, как же иначе устроить, чтобы они могли нам сообщить, если чертов камень появится?.. И как нам иначе узнать, что у них делается?
- Правильно, - согласился Майкл. - Мы должны будем написать тете Патрисии, что мы веселы и здоровы, и дать ей возможность сообщить нам, если что случится. А пока не надо портить впечатления… Мы хорошо сыграли воров… Я все-таки думаю, что лучше будет не сообщать, что мы все вместе. Это будет выглядеть загадочней и подозрительней…
- Кто же украл эту чертову штуку? - спросил Дигби, еще раз повторяя вопрос, который я задавал себе тысячи раз.
- Я, - ответил Майкл.
- Какого же ты черта не положил ее на место? - спросил Дигби.
- Поздно жалеть, - ответил Майкл. - Кроме того, я хочу переждать и продать камень через пять лет за тридцать тысяч франков. Потом вложить деньги в серьезные предприятия и иметь пожизненный доход в полторы-две тысячи в год… Жить, как дядя Гектор, - спорт, охота, путешествия, квартира в городе, клубы и так далее…
- На деньги дяди Гектора? - спросил я.
- Именно. Это, по-моему, только увеличивает удовольствие, - серьезно ответил Майкл.
- Забавно, - заметил Дигби. - Я сам собираюсь сделать то же самое. Боюсь только, что больше двадцати тысяч мне не дадут. Тогда я вложу деньги в плантацию на островах Тихого океана. Куплю себе самую лучшую шхуну… Раз в три года буду ездить домой и наслаждаться плодами моей двадцатипроцентной прибыли… Буду наживать до четырех тысяч в год… Да… Таити, Апия, Гонолулу, Папаэте, канаки, копра, гавайская гитара, девушки в пальмовых юбках, купание с бревном, Роберт Льюис Стивенсон…
- А что ты будешь делать с «Голубой Водой» все эти пять лет? - спросил я в тон ему.
- Всегда буду носить при себе, - ответил Дигби. - На шее или подмышкой.
- Лучше поступать, как обезьяны с орехами. Держать во рту. Путем упражнения развить свои защечные мешки. Тебе это, пожалуй, нетрудно сделать, - сказал я.
- Вы оба никуда не годитесь, - заявил Майкл. - Берите пример с кенгуру. Где кенгуру носит своих детей, свой носовой платок и свои деньги? Спереди в удобном кармане. Самому достать легко, а другому трудно, потому что кенгуру будет щекотно… Я держу камень при себе. Днем и ночью. В таком кожаном поясе с карманом… Я все это обдумал и купил себе пояс в Лондоне. Теперь хожу, как лондонские ювелиры, которые хранят свои камешки на животиках под жилетками…
- И выглядят пузатенькими, - закончил Дигби. - Джон, ты не сказал нам, что ты собираешься делать с камнем. Продашь через пять лет, это ясно, а деньги куда денешь?
- Разделю с тобой и Майком, - сказал я.
- Молодчага. Почетный пожизненный Молодчага, - одобрил Дигби. - Майк, он нас пристыдил. Мы не выдержим и убьем его, чтобы разделить между собой его долю.
- Правильно, - заявил Майкл. - Так и сделаем…
Так мы сидели и болтали на пустынном дворе, трое молодых идиотов, самых невероятно глупых, но совершенно беспечных идиотов, веселых и не заботящихся о завтрашнем дне… К утру мы уснули и на рассвете проснулись продрогшими, с обмершими руками и ногами, но вполне счастливыми. Мы были все вместе, широкий мир и жизнь были перед нами.

На следующий день прибыл третий эшелон рекрутов, и мы узнали, что сегодня же нам предстояло отправиться либо в Саиду - во второй полк Иностранного легиона, либо в Сиди-Бель-Аббес в первый полк.
Нам почему-то хотелось попасть в первый, - вероятно, просто потому, что он был первым. Впрочем, это было неважно. Мы хотели только одного - остаться всем вместе. Американцы тоже не хотели с нами разлучаться. Болдини подошел к нам.
- Давайте держаться вместе, - заявил он, - я иду в первый и вам советую идти со мной. Я знаю там все ходы и выходы и смогу вас устроить. Сержант Лежон - мой большой приятель…
- Мы трое, конечно, собираемся быть вместе, - сказал Майкл. - И не хотим разлучаться с американцами. Мы охотно пойдем в первый полк. Сможем мы об этом просить у начальства?
- Десять франков будут убедительнее, чем просьбы шести человек, - ответил Болдини. - Выкладывайте деньги, и я устрою так, что мы все попадем в первый… Зачем только беспокоиться из-за американцев? Некультурные и невоспитанные люди.
- Мы будем их воспитывать, - успокоил его Майкл.
Мы дали ему десять франков, и он отправился налаживать дело.
Были мы ему обязаны тем, что остались вместе, или нет, я не знаю. Он, может быть, действительно, дал взятку караулу, а может быть, просто сообщил, что мы шестеро хотим попасть в первый полк. А может, он никому ничего не говорил, и то, что нас не разделили, было просто делом случая.
Когда нас выстроили, чтобы вести на станцию, я оказался рядом с Сент-Андре, позади Майкла и Дигби. Соседняя четверка состояла из Хэнка, Бедди, Болдини и некоего швейцарца Мари. Этот Мари неплохо говорил по-английски, он когда-то был швейцарским гидом и поэтому знал несколько языков и был неглуп. К нам он привязался, потому что любил англичан и джентльменов, как он сам наивно заявил, вскрывая этим сущность своей бывшей профессии. А в общем он был приятный и хороший парень.
На станции Оран мы сели в самый разбитый, тихоходный и печальный поезд из всех, когда-либо передвигавшихся при помощи пара. Этот образчик передвижного состава Западно-Алжирской железнодорожной компании шел от Орана на Сиди-Бель-Аббес со средней скоростью десять миль в час. Несмотря на новизну пейзажа и населения маленьких станций, это путешествие быстро нам надоело.
Наши две четверки и еще двое немцев оказались втиснутыми в одно купе. Мы убивали время болтовней и заставляли Болдини рассказывать истории об Иностранном легионе.
Это было похоже на сон. Голое купе третьего класса, поезд, медленно ползущий по Африке, я с моими братьями почему-то в компании с двумя американцами неизвестной профессии, бывшим офицером континентальной армии, двумя немцами-рабочими, швейцарским гидом и помесью итальянца с индусом, и, наконец, рассказы Болдини, более фантастические, чем сказки «Тысяча и одной ночи».
Я был очень удивлен медленно развертывавшимся передо мной пейзажем. Это была не пустыня и не джунгли, как можно было ожидать, а возделанная страна полей, фруктовых садов, ферм и цветников. Только к концу нашего путешествия появились песчаные дюны. Это были передовые посты пустыни. Негритянские и арабские мальчики приносили на станциях великолепный виноград, апельсины и фиги. Все это стоило очень дешево.
- Это дело, - заметил Дигби, всегда любивший фрукты. - Надо надеяться, что в Сиди-Бель-Аббесе они будут не дороже.
- Да, - сказал Болдини. - Если весь свой доход отдавать целиком на фрукты, то можно каждый день покупать немножко.
Полпенни в день на фрукты это не слишком много, но если эти полпенни составляют весь доход, то картина резко меняется.
Вечером мы приехали в Сиди-Бель-Аббес, где были выстроены во фронт на платформе, приняты сержантом и несколькими капралами и в обычном порядке четверок выведены на улицу. Около станции стояла группа унтер-офицеров и внимательно рассматривала всех проходивших.
Город произвел на меня впечатление Испании, может, потому, что была часто слышна гитара и среди невероятно смешанного населения резко выделялись испанки в черных мантильях и с высокими гребнями. Мы вступили в город через широкие ворота в огромном бастионе и окунулись в смесь востока и запада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33