Дионис перевел взгляд с Ариадны за окно, на склон горы, где длинные предвечерние тени начинали уже сливаться в ночные непроглядные сумерки. Ариадна смотрела ему в лицо и видела беспокойство, раздражение и — после его короткого косого взгляда на нее — смирение.
— Значит, царица Пасифая свободна от угрозы любого наказания, от тени любого обвинения, а за ее грехи платят другие?
Ариадна вздохнула.
— Обычно так и бывает.
Дионис резко, без радости, хохотнул.
— На сей раз — не будет, — заверил он и, когда Ариадна затаила дыхание и побледнела, ласково погладил ее по голове. — Нет, из-за меня она не погибнет. Я удержу руку. Смерть ее была бы наградой тем, кто позволил ей безнаказанно сеять зло а они, хоть сердце твое и благоволит им, тоже должны получить по заслугам. Нет, нет. Я и пальцем не шевельну. Если царица Пасифая носит тот самый плод... — Он пожал плечами. — С Миносом можешь вести себя, как сочтешь нужным — до тех пор, пока он сознает, за чью вину платит. Но вот что... знаешь ли ты границы его личных владений?
— Я знаю только про земли вокруг Кносса, — сказала Ариадна. — В других частях Крита у него есть еще какие-то владения, но мне ничего про них не известно. Но владения вокруг Кносса — самые крупные.
— Ну, еще бы... — Дионис явно что-то обдумывал. Потом лучезарно улыбнулся. — Нет, мы не станем снимать с него твоего проклятия. Мы сделаем даже больше: лишим благословения все его земли. Сегодня ночью благословим виноградники вокруг храма — кроме Миносовых. За следующую декаду ты обойдешь все мои святилища на Крите. Ты — избранная мною Верховная Жрица и мои Уста, и другие жрецы и жрицы должны знать тебя. В каждом святилище я стану приходить к тебе, и мы будем благословлять те земли; но служители святилищ должны будут говорить нам, какие из земель принадлежат Миносу, дабы их благословение не коснулось.
— Да. — Ариадна вздохнула. — Так урок выйдет доходчивей.
— Тебя это не радует. Ты боишься, что, когда царь Минос увидит, что лишь его виноградники не плодоносят, он попробует тебя наказать?
Ариадну удивило такое внимание к ее чувствам. Но прежде чем она успела сказать, что испытывает не столько страх, сколько печаль, потому что пострадать должны те, кого она любит, Дионис отложил палочку, которую до сих пор вертел в пальцах, и вперил взгляд в свои пустые ладони.
— Не бойся, — проговорил он, когда серебристый шар возник меж его пальцев. — Подойди.
Дионис еще не договорил, а Ариадна уже поднялась и, обогнув маленький стол, встала на колени у его ног. Он взглянул на нее сверху вниз, заглянув в самую глубину бесстрашных доверчивых глаз.
— Это заклинание приведет меня к тебе, как только в том возникнет нужда. Что бы ни грозило тебе — Позови, и я тотчас приду. Но не злоупотребляй этим.
Говоря, он коснулся серебристым шаром макушки Ариадны. Она ощутила, как Сила струится по ней, холодком щекоча кожу, серебристой мглой окутав грудь, проникая внутрь... пока наконец не истаяла, вспыхнув на миг меж ее пальцев.
— Нет-нет, — заверила она. — Я буду осторожна. Я Позову, только когда придет время благословлять гроздья или давить их... Или в смертной нужде. — Тут она опустила голову, закусила губу и наконец, умоляюще протягивая руки, вскинула глаза. — Но... но неужели я никогда не смогу Позвать тебя просто так? Просто потому, что люблю тебя? Ради той радости, что ты даришь мне, бывая со мной? Никогда?
Губы Диониса искривились, словно от боли, но через миг он рассмеялся.
— Просто ради любви и радости?.. Что ж, и то, и другое неплохие вещи, и моя жрица должна любить меня и находить во мне радость. Так что — Зови. Но не каждый день и даже не каждый месяц. Два-три раза в год... скажем, на твой день рождения, на именины... Призови меня — и, если у меня не будет других дел, я приду.
— Благодарю тебя! Благодарю!..
Щелкнув Ариадну по носу, Дионис знаком отправил ее назад на подушки и принялся объяснять, как они будут благословлять лозы. Для начала, заявил он, ей надо переодеться во что-нибудь без оборок, не то они станут цепляться за каждый сучок. Она показала, что у нее есть, и он выбрал юбку из белой шерсти и пару крепких сандалий. Потом он рассказал, что они будут делать. Ко времени, когда он закончил объяснения, на подносе и в амфоре почти ничего не осталось, а сумерки превратились в настоящую ночь — и Дионис, щелкнув пальцами, зажег ближайшую лампу.
По зову Ариадны пришли жрецы и жрицы и принесли с собой свечки, которыми, с разрешения Диониса, зажгли остальные лампы. Ариадна увидела, что они одеты в лучшие, почти не ношенные одежды, с едва заметным узором из виноградных гроздьев и лоз, — и вспомнила, что обещала представить их Дионису. Она подозвала их, и они выстроились перед богом. Они скованно приветствовали его жестом, после чего застыли, затаив дыхание.
— Скажи им: «Вижу вас», — шепнула Ариадна на ухо Дионису.
— Вижу вас, — повторил он, а потом, со свойственной ему проницательностью угадав, что этого мало, мысленно осведомился у Ариадны, как их зовут — и она без малейшего усилия ответила точно так же.
— Вижу тебя, Дидо, — сказал он старшей жрице, а потом — младшей: — Вижу тебя, Хайне.
После этого он повернулся к жрецам и обратился к ним:
— Вижу, тебя, Кадм. Вижу тебя, Леандр.
У всех четверых вырвался судорожный вздох.
— Наш бог Дионис — милостивый бог. Вы представлены ему, как и просили, и теперь он знает о вас, — не дав никому из них сказать ни слова, заговорила Ариадна. — А сейчас уберите поднос и тарелки.
Когда они удалились, Дионис повернулся к Ариадне.
— Что это значит? Вижу вас. Разумеется, я их видел. Попробовал бы не увидеть! Они же стояли прямо передо мной.
Ариадна сперва удивилась, потом, размышляя, склонила голову.
— Это царское приветствие, — сказала она и вдруг улыбнулась. — Оно очень удобно, поверь. Позволяет могущественной особе признать существование слуги или придворного, ни к чему не обязывая.
Глаза Диониса широко раскрылись, но через мгновение он тоже заулыбался.
— Ты смотри-ка, — пробормотал он. — Действительно удобно — и умно, и я знаю, кто будет мне очень благодарен за такую идею. — Он поднялся и рывком притянул к себе Ариадну. Продолжая обнимать, он вывел ее из внутренних покоев во двор святилища.
Звезды светили ярко, и все же Ариадна замялась на пороге. Как и что она увидит в полях? Дионис, казалось, понял ее, вернулся назад и снял со стены изогнутую на конце длинную палку, которой стаскивали плети винограда с деревьев и крыш. Касание его пальцев — и крючок занялся светом. Еще одно касание — мерцающая точка зажглась на груди Ариадны, и она, без всяких объяснений, соединила ее с цветком у своего сердца. Тогда Дионис взял ее за руку — и исчез.
Он был рядом. Она чувствовала крепкое пожатие его руки, тепло его тела — но не видела его.
— Это дар Гекаты, — пояснил он. — Она сотворила это заклинание для Эроса, но поделилась и со мной. Оно отнимает массу сил, но я никогда не жаловался на их недостаток.
— Но почему ты не хочешь быть видимым, мой обожаемый господин? Народ любит тебя. Они непременно...
— ...непременно последовали бы за мной — чтобы сыграть в игру, для которой моя жрица еще слишком юна. Когда ты подрастешь... посмотрим. Ныне же, если люди увидят, что ты одна ходишь по виноградникам, они примут это как таинство благословения. А потом, когда лозы окрепнут, а гроздья нальются соком, это добавит тебе власти и — через тебя — мне. Сейчас этого довольно.
Они шли рядом, рука к руке, и, хотя Ариадна не видела Диониса, серебристый туман, струясь между ними, делал бога «зримым» для нее и «объяснял» ей, что делать. Дионис благословлял лозы справа от дорожки, Ариадна, широко взмахивая сияющим посохом, — слева. Девушка чувствовала, как Сила исходит из нее подобно тому, как истекала она, когда Ариадна погружала в стазис приношения, — но здесь, в полях, она не чувствовала ни пустоты внутри себя, ни холода. Тепло наполняло ее, переливалось через край, она торопливо разбрызгивала его по лозам — и все же не успевала отдать все. Она шла все быстрее — и наконец побежала, легко, уверенно понеслась меж лоз, и рука Диониса по-прежнему сжимала ее ладонь.
Ариадна могла бы поклясться, что всю ночь пробегать не может никто, даже она, танцовщица Матери. В танце она порой отдыхала. Но останавливалась ли она в эту ночь — Ариадна не знала; единственное, в чем она была уверена, так это в том, что посетила все виноградники и винокурни окрест Кносса, даже дворцовые — кроме тех, что принадлежали лично Миносу.
Во дворе храма Дионис со смехом избавился от невидимости, глаза его горели — но не гневом, а чистым восторгом.
— Как? — спросила его Ариадна, тоже смеясь от счастья. — Как смогла я пробежать все эти стадии — и не запыхаться, и ни чуточки не устать? Когда я накладывала стазис, то чуть не умерла от истощения и холода. А теперь я даже сильней, чем прежде! И ты тоже совсем не устал.
— Это потому, что когда ты накладывала стазис, то пользовалась чужим заклинанием. Способность же улучшать виноград — мой Дар, а возможно — и твой тоже. Дар этот такая же часть нас самих, как наши сердца. Пользуясь им, мы не устаем. Для нас это естественно.
— Но Сила вытекала из меня так же быстро, как когда я накладывала стазис. Просто возвращалась она еще быстрей.
Дионис улыбнулся.
— Наш Дар получен нами от Матери. Думаю, это она дает нам Силу, когда мы используем его, как Ей надобно.
Ариадна быстро глянула на него и тут же отвела взгляд. Разве богам тоже нужны Дары Матери? Разве сами они не воплощенная... Она отбросила мысль, не додумав, потому что Дионис наклонил к ней голову и заговорщицки подмигнул:
— Ну что бы Ей одарить мой желудок сытостью? Я страшно голоден.
Ариадна засмеялась и сказала, что позаботится о еде, правда, на сей раз без разносолов: будут лишь маслины, хлеб и сыр. Пока она ходила за едой — о своем желудке после такой ночной прогулки ей тоже стоило позаботиться, — девушка вновь задумалась над тем, что боги едят то же, что и смертные. В жертву Матери не приносили коров. Во славу Ее возжигали ладан, Ей курили фимиам, дарили музыку бубнов, свирелей и систр, в Ее честь творился Танец. Мать не нуждалась в еде — и все же Ариадна была абсолютно уверена в Ее могуществе. Что же, если не оно, давало ей силу танцевать или — как сегодня — бежать без отдыха ночь напролет?
Однако, хоть он и ел сыр и маслины, Ариадна не могла сомневаться и в могуществе Диониса. Он приходил за ней пять следующих ночей. Девушка становилась перед алтарем, бог обнимал ее — и в следующий миг она, чувствуя его руки на своих плечах, оказывалась в совершенно незнакомом храме. Порой на лицах жрецов и жриц читались потрясение и замешательство; порой Ариадна видела в глазах местных жриц зависть и злость.
Дионис не давал им времени разбудить в нем ярость. Он объявлял, что Ариадна — избранная им верховная жрица, и касался служителей каждого храма краешком волны своего гнева — гнева столь дикого, что те с воплями валились на землю. Пока они лежали, он выводил Ариадну в безлунную тьму, и они благословляли поля. В последнюю ночь на небе висел тоненький — с волос — серпик луны. Той ночью было почти жарко, Ариадна вынесла еду наружу и они ели, сидя на алтаре. Доев, Дионис коснулся ее лица немного жирными пальцами.
— Какое-то время мы не увидимся, — проговорил он. — Виноградники есть не только на Крите, и везде им нужно благословение. Может, там меня и ждет больше веселья, но знай, если услышишь обо мне непристойности, — никакие вакханалии не затмят и не заменят мне радости общения с тобой.
Он исчез, прежде чем она успела ответить, а она еще дней десять — двадцать только и знала, что грустить — больше делать ей все равно было нечего. А потом в святилище на Гипсовой Горе повалил народ. Жрицы и жрецы рассказывали, что виноградные листья вырываются из почек едва ли не с неистовством; лозы, кажется, пульсируют, просыпаясь и набираясь сил. А завязи, обещающие урожай тяжких, налитых гроздьев, появились на удивление рано — и все на редкость здоровые. Лишь в виноградниках, принадлежащих царю, листья выходят медленно и неохотно, лозы усыхают, и видов на урожай никаких.
С южной стороны Кносского дворца была видна дорога на Гипсовую Гору, и лучше всего — из портика, куда выходят личные покои царя. Быть может, сам Минос увидел нескончаемый поток людей, несущих и ведущих дары вверх по дороге, быть может, те, кто работал в его виноградниках, донесли ему о том, что лозы безнадежны, — но только какова бы ни была причина, спустя месяц с того дня, когда Ариадна и Дионис благословили виноградники, ее младший брат Главк в сопровождении блестящей свиты явился в храм.
Он потребовал у Дидо и Кадма, принимавших дары, чтобы к нему вышла сама Ариадна, и Хайне пошла искать ее. Ариадна едва удержалась, чтобы не вскочить и не кинуться выполнять пожелания брата. Ей пришлось напомнить себе, кто она такая сейчас, и потратить время на то, чтобы одеться и причесаться, как ей ныне пристало.
Хотя это никак не отражалось на ее лице, Ариадна с удовольствием отметила, что надменность Главка слегка поувяла, когда она вышла из внутренних покоев и заняла место прямо под изображением Диониса. Она знала: со стороны кажется, что рука бога, чуть приподнятая на фреске, покоится на ее плечах. Ее винно-красное, с золотыми обручами платье слепило брата, он моргал и отводил глаза от ее высокой, украшенной золотыми цепочками и самоцветами прически с выпущенными по бокам локонами посвящения.
Ариадна увидела, как Главк сглотнул и губы его сжались: наверняка он напомнил себе, что она всего лишь его маленькая сестра; но она не проронила ни слова — просто ждала и смотрела на него.
Наконец он закашлял, прочищая горло.
— Третья дочь Миноса, — важно изрек он, — твой отец призывает тебя пред свои очи.
— Я не дочь Миноса, — ровно и холодно отозвалась Ариадна. — На рассвете дня поворота года перед этим самым алтарем Минос отдал меня под руку Диониса, который соблаговолил принять меня. Ныне я — верховная жрица Диониса, его Уста, наделенная властью благословлять виноградники Крита.
— Ты не благословила их на землях царя Миноса, — сердито заявил Главк.
— Воистину так. Бог лишил земли Миноса благословения.
— Но ты же дочь Миноса. Ты была его жертвой богу, который, как ты говоришь, соблаговолил принять тебя. Его виноградники должны быть в особой милости.
— Царский дом и так в особой милости — благодаря моим мольбам и заботе. Вспомни об участи царя Пентея — он оскорбил бога моего Диониса и был разорван своими ближними, и первой среди всех была его мать. Радуйтесь, что Кносс не постигло ничего страшнее гибели виноградников.
Хотя Главк сам не был на посвящении Ариадны, рассказ потрясенного Андрогея о том, что тогда случилось, а больше того — уважение, которое выказывал с тех пор старший брат Ариадне, произвели на него немалое впечатление. И об участи Пентея Главк тоже отлично знал. Царь и весь его двор погибли, царство было наводнено ордами безумцев, убивающих направо и налево без всякой причины, и пришло в запустение. Минуло пятьдесят лет — но и по сей день вряд ли кто сунет нос в те залитые кровью земли.
— Ты это о чем? — Ну разумеется, если тебе страшно — нападай. Это правило Главк усвоил хорошо.
— Я — Уста Диониса. Когда я пришла передать предостережение моего бога, а это моя обязанность, меня оскорбили, ударили и изгнали. Ты знаешь, что делает Дионис с теми, кто идет против него. Только лишь мои слезные мольбы отвели его руку от всех вас. Примите же как дар проклятие, лежащее на виноградниках, и будьте благодарны. Славьте Диониса, он может быть милостив.
Долгий миг Главк смотрел на нее, потом повернулся и покинул святилище. Свита двинулась за ним. Ариадна закусила губу. «Интересно, — подумалось ей, — убедила ли я братца и что он расскажет отцу?..» Ответ она получила — и весьма быстро. В тот же день из дворца прибежал гонец — испросить у верховной жрицы приема для самого царя Миноса.
Перед тем как принять его, Ариадна оделась в черное — он же, к ее облегчению, пришел один и приветствовал ее надлежащим жестом.
— Вижу тебя, царь Минос, — негромко проговорила Ариадна.
Губы его дрогнули, а рука напряглась, опускаясь — очевидно, такого приема он не ждал.
— Неужто мы прокляты навек? — вопросил он. — Неужто вечно нам быть зерном меж жерновами Посейдоновой воли и Дионисова гнева? Ты разве не понимаешь, что гибель царских виноградников — одних только царских виноградников — дает право равно и знати, и черни смотреть на меня с подозрением, подрывает устои моей власти? Ты говорила о жертве и возмещении... Какая тебе нужна жертва? Бык из моря пропал. Пропал наутро после того, что Пасифая сделала... то, что сделала. А возмещение... Какое? Я могу примириться с тобой — но не могу принудить Пасифаю отказаться от того, что она носит.
— Искать мира тебе нужно не со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44