Но они лишь добавили радости к и без того радостной жизни. Радоваться Ариадна начала утром первого же дня ее житья в святилище — когда, выбравшись из постели, она обнаружила, что ей нечего надеть, кроме праздничного облачения — и тут же сообразила, что надеяться на получение приданого от отца ей больше не приходится. Поэтому первое, что она сделала, когда жрица принесла ей завтрак, — спросила у нее об одежде из сундуков. И услышала в ответ, что все сундуки прежней жрицы убраны в кладовую вместе с лучшей мебелью.
Исследование сокровищ принесло богатые плоды. В конце жизни прежняя жрица похудела настолько, что большая часть ее новых одежд оказалась в самый раз Ариадне. А кроме всего прочего — в последние месяцы жизни жрицы тяжелая сборчатая юбка стала слишком тяжела для нее, а иссохшие груди свисали слишком уж некрасиво, так что она заказала себе несколько богато расшитых свободных платьев из великолепной ткани. Вот только надеть обновку ей не пришлось — вскоре после этого она слегла и уже не поднималась.
Ариадна тут же завладела всем этим богатством, велев только все получше вытряхнуть, а после развесить на солнышке. Большая часть одежды была, на вкус Ариадны, чересчур вычурной — но мысль, что ей придется принимать тех, кто пожелает поклониться Дионису в его святилище и принести ему жертву, заставила ее снова перебрать содержимое сундуков. И на этот раз она отыскала еще два одеяния, которые добавила к тому, что намеревалась носить каждый день. Одно из них — вызолоченная юбка по меньшей мере с двадцатью рядами черных, окаймленных и расшитых золотой нитью оборок; ее дополнял корсаж — черный, по бокам и вокруг груди искусно расшитый узором из виноградных гроздей. Вторая юбка была винно-багряной и больше всего походила на колокол. Оборок она не имела — зато на ней были полоски сусального золота и тоже с узором из виноградных лоз. Корсаж к ней сперва показался Ариадне сделанным из чистого золота — и лишь взяв его в руки, девушка поняла, что это слегка вызолоченная тонкая кожа, на которой вытиснено изображение листьев и гроздей винограда.
— Черного она никогда не носила, — сказала помогающая Ариадне жрица. — Приказала сшить, а когда оно было готово — сказала, что цвет погружает ее в скорбь. А красное она надевала лишь раз. Оно было для нее тяжело. Перед кончиной она сильно ослабла.
— Она прожила долгую жизнь, — без особого тепла в голосе заметила Ариадна, думая о поношенных одеждах своих помощников, сухих лозах и кислом вине. При этом она вытащила из сундука юбку не только грязную, но и рваную. — А это еще что?
Жрица пожала плечами.
— Она никогда ничего не выбрасывала, и... — она помялась, — и не разрешала нам пользоваться тем, что ей было не нужно.
Намек? Ариадна задумалась. Первым движением ее души всегда было поделиться тем, что имеешь, но, несмотря на юность, она уже знала, что щедрость, как правило, порождает не благодарность, а жадность и неприязнь. Тем не менее определенный смысл в этом был — и Ариадна решила кое-что проверить.
— Это неразумно, — сказала она. — Какой прок от всей этой рвани на дне? Но я больше не могу терять время. Просмотри все сундуки с вещами. Вытащи все грязное и рваное и используй те одежды, какие сочтешь возможным, — если только они без золота и камней. Дионис велел мне продать то, что сложено в кладовой, и на вырученные деньги высечь в горе еще одну-две кладовые. Уверена, это означает, что те из дорогих одежд, которые не подошли мне, тоже можно продать. Он скоро придет благословлять виноградники, и потом еще раз — летом, — чтобы благословить гроздья. Полагаю, после каждого его явления нас ждут немалые приношения — так что лучше подготовиться загодя.
— Да-да, конечно, — с пылом выдохнула жрица, блестя глазами, а потом чуть слышно шепнула: — А когда он придет — можно нам будет взглянуть на него?
Ариадна улыбнулась.
— Я не знаю, когда он придет. Я всего лишь его жрица, и он сказал мне только: «Я приду благословить лозы». Но если ты хочешь этого и уверена, что другие жрица и жрецы захотят того же, — я спрошу у моего господина и бога, могу ли представить вас ему. — Она помолчала, потом добавила: — Не тревожьтесь, если придется подождать. Его очень легко рассердить, и я — прежде чем спрашивать — дождусь, когда он будет спокоен и умиротворен.
— О, конечно!
Ариадна не услышала неискренности в ответе жрицы. Она подозревала, что поток Дионисова гнева, когда он понял, что ему дерзнули подсунуть незрелый плод, мало коснулся жриц и жрецов. Но она не стала ничего говорить об этом — и кроме того, ни словом не попыталась умалить благоговение жрицы. Ариадна была уверена, что лишь благодаря этому трепету ей повиновались мгновенно и без возражений. Она сменила тему и поинтересовалась, нет ли у жриц и жрецов на примете кого-нибудь, кто купит ненужные храму вещи или кто мог бы высечь новые кладовые в горе.
Она знала, что в прошлые годы, при жизни старой жрицы, купцы часто наведывались в храм, где им продавали то, что та считала недостойным себя. Приходили они и после явления Диониса, но жрецы отослали их прочь: поскольку Ариадна объявила, что все будет предложено богу и что на сей раз он примет дары.
— Что ж, — сказала она. — Наш бог Дионис взял, что ему было угодно, и велел продать остальное, так что купцов можно позвать снова. Расскажи мне, как старая жрица вела с ними дела.
Ариадна не любила и совершенно не уважала жадную скупую бабку, утратившую милость бога, — но она была не настолько глупа, чтобы отрицать ее несомненный талант в торговле. К тому же если у кого и учиться, как совершать любые сделки с наибольшей выгодой для себя, так это у нее. Ариадна и училась — и быстро сообразила, каким рычагом ей лучше всего пользоваться.
Одетая в наряд цвета лаванды, расшитый зелеными лозами с аметистовыми гроздьями винограда, она качала искусно причесанной головкой в ответ на несерьезные предложения первых пришедших купцов, которые, видимо, сочли ее легковерным ребенком.
— Эти вещи выставлены на продажу по воле моего бога Диониса. Он пожелал сотворить добро, дав занятие бедным, — Ариадна холодно улыбнулась, — и для того, быть может, чтобы они смогли купить себе немного вина, повелел нанять их, чтобы вырубить в горе кладовые для храма. К тому же подумайте — то, что вы заплатите за имущество бога, должно включать не только честную цену, но и дар Ему.
Двое из купцов побледнели. Они были в толпе в тот день и видели явление Диониса — его божественный гнев передался им, едва не погубив их — и могли засвидетельствовать, что бог опустил между собой и всеми собравшимися завесу сперва молчания, а потом — тьмы. Надуть ребенка — одно дело, но обмануть такого бога — совсем другое. Цены торопливо поползли вверх — и ползли до тех пор, пока Ариадна милостиво не кивнула, соглашаясь, что вот эта цена — справедливая. Она немного волновалась, не желая пользоваться страхом торговцев перед Дионисом, — и была очень довольна, увидев на лицах радость и облегчение.
Следующую декаду Ариадна, совершенно счастливая, занималась делами: пересматривала и подбирала себе одежды, нанимала рабочих, обсуждала с их старшиной, где и как устроить кладовые и как уберечь их от сырости и обвалов. Покончив со всем этим, она начала было задумываться, чем бы еще заняться, — и вдруг ночью ее разбудил Призыв Диониса.
«Я приду под вечер, — сообщил его голос в ее голове и с холодком добавил: — Я думал, ты меня Позовешь».
«Мой господин, я боялась...»
«Не важно. Жди меня у алтаря».
И он исчез — но холодок в его голосе напомнил Ариадне о плачевном провале ее в роли Уст бога. Ей удавалось забывать о том, что Пасифая не вняла переданным ею предостережениям, пока она занималась — и удачно — делами своего служения, исполняя волю бога в святилище, но теперь пришла пора покаяния.
К счастью, до рассвета оставалось не так уж долго, потому что Ариадна уже не смогла заснуть, а когда слуги принесли ей завтрак — не смогла есть. Когда они пришли, она послала их к рабочим с наказом прекратить на сегодня работы, а когда жрицы помогли ей причесаться и облачили ее в черное одеяние, велела им безвылазно сидеть в своих кельях и предупредить о том же учеников и жрецов.
— Господин бог Дионис недоволен, — объяснила она. — Мне не удалось стать его Устами. Я передала то, что он повелел, но не смогла достичь цели.
— Мы не покинем келий, — заверила ее старшая из жриц. А потом со слезами на глазах прошептала: — Но ведь он же не накажет тебя за неудачу? Ты так молода и такая добрая...
— Довольно! — прервала ее Ариадна. — Дионис — мой господин и мой бог. Что бы он ни сделал — для меня все хорошо и справедливо.
Когда пришел Дионис — она стояла на коленях подле алтаря, лицом к фреске, у которой он всегда появлялся. Ариадна вздрогнула от его голоса: она стояла так уже давно, прикрыв глаза.
— Мать всемогущая! — воскликнул он. — Для чего ты так вырядилась?
— Для покаяния. Я подвела тебя, господин.
Огромные синие глаза стали еще больше — и еще синее.
— И в чем же ты меня подвела?
Ариадна с трудом сглотнула образовавшийся в горле комок.
— Я передала то, что ты повелел, но было поздно. Как ты и Видел, моя мать соединилась с быком, что был Посейдоном, и понесла. Я сказала ей, что она носит проклятие, что это Посейдонова месть и ей надо избавиться от плода — но она не вняла мне. Твои Уста подвели тебя.
— Ах, это. — Дионис пожал плечами. — Это не провал. Ты передала предостережение — и с этого мгновения, вняла она или нет, за последствия нести ответ ей. Видения более не тревожат меня, а потому я доволен. — Неожиданно он улыбнулся. — Ты поэтому и не Звала — боялась, я стану винить тебя, что ты не смогла заставить царицу Крита поступить по твоей воле?
— Поэтому, а еще потому, что ты не велел мне Призывать тебя для своего удовольствия. А это очень трудно, господин, ведь для меня главное удовольствие — исполнять мой долг...
Он засмеялся и заявил:
— Я обещал благословить лозы и очень не люблю нарушать клятв. А память у меня короткая, я вполне могу позабыть про тебя, так что лучше Зови. Если твой долг для тебя в радость — тем лучше для нас обоих.
Ариадна улыбнулась в ответ.
— Больше я тебя не подведу... И Звать стану — но не на рассвете, обещаю!
— Это сейчас не важно... — Он осекся и какой-то миг смотрел ей в глаза, а потом отвел взгляд. — Сейчас — в безлунную ночь, когда никто не сможет увидеть нас — мы благословим лозы. — Дионис наклонился и взял ее за подбородок. — Ты еще слишком молода, чтобы праздновать благословение, как делают это другие жрицы. — Он опять засмеялся, увидев ее встревоженное лицо. — Не бойся! Лозы и вино не станут хуже.
— Спасибо тебе, господин мой. Спасибо! Ты, должно быть, самый добрый бог в мире.
Он смотрел в сторону; его била легкая дрожь.
— Не всегда.
Ариадна знала это и чувствовала его гнев. Она коснулась его руки.
— Ты добр ко мне... всегда.
Дионис склонил голову, словно прислушиваясь к чему-то, чего она не сказала вслух, а потом предложил:
— Уйдем с этих камней, дитя. И объясни, почему ты всякий раз мрачнеешь, говоря о «провалах».
Ариадна попыталась встать, но ноги у нее онемели, и Дионис, покачав головой, ласково выбранил ее за столь долгое стояние на коленях. А потом подхватил на руки, словно в ней совсем не было веса, и отнес в ее покои. Когда он опустил ее, она уже вполне могла стоять, но опуститься на колени у его кресла он ей не позволил — и тогда Ариадна, собрав подушки, села рядом с ним на пол. Прежде чем сесть, она спросила, ел ли он, и Дионис сказал, что нет.
— Я люблю есть в компании, — объяснил он. — А дома у меня ее нет.
— Я с удовольствием поем с тобой, — со смешком отозвалась Ариадна. — Тем более что я умираю от голода: утром я думала, что ты сердит на меня, и не смогла заставить себя съесть ни кусочка.
— Ты ответственна за толкование моих Видений. А за действия тех, кого эти Видения касаются, ты не отвечаешь — если только они не касаются тебя и этого храма. — Он поморгал и нахмурился. — Я вообще не знаю, можно ли действовать так, чтобы Увиденное мной изменилось. — Лицо его совсем помрачнело. — Как не знаю, почему мне посылаются эти Видения...
Ариадна склонилась к нему, взяла его за руки.
— Видения будут меньше занимать твой ум после того, как ты хорошенько поешь, — проговорила она. — Позволь мне послать за жрицами... — И, чуть поколебавшись — Дионис ободряюще улыбнулся ей — добавила: — Они умоляли позволить им увидеть тебя. Разрешишь ли ты мне представить их тебе сегодня?
— Если они захватят с собой еду — пожалуй.
Ариадна не ответила; подойдя к звонку, она вызвала жрицу и велела ей принести большое блюдо, которое приготовила еще декаду назад и погрузила в стазис. Приняв его от жрицы, чтобы отнести Дионису, она велела, чтобы та убедилась, что все жрецы одеты в лучшее, что у них есть.
— Господин наш бог Дионис согласился, чтобы я представила вас ему — но только после того, как он поест.
Неся поднос в гостиную, Ариадна по пути сняла чары стазиса. Тотчас над супницей и несколькими тарелками поднялся пар. Дионис повернул голову навстречу соблазнительным запахам.
— Как ты это сделала? — изумился он. — Или отобрала обед у своих служек?
Ариадна весело рассмеялась.
— Я не настолько расточительна, чтобы кормить служек с таких тарелок, — сказала она. — Мы едим неплохо, но эти блюда готовят лишь по большим праздникам. Один из дворцовых поваров с детства баловал меня. Прослышав, что я переселилась сюда и не бываю во дворце, он прислал мне весточку, что у него для меня кое-что есть. Сам понимаешь, я пришла туда со слугой, нагрузила поднос и ушла — а едва выйдя из кухни, наложила на обед стазис... Не хочешь попробовать?
— И ты сохранила все для меня? — тихо спросил Дионис.
— Кроме нескольких кусочков мяса и пары пирожков, — призналась Ариадна. — Мне надо было убедиться, что стазис действует и на горячее — ну, я и отложила немного и зачаровала отдельно, а через пару дней съела. Все было горячим, так что я понадеялась, что оно сохранится таким до твоего прихода. Кажется, я не ошиблась.
Дионис смотрел на нее; губы его приоткрылись, будто он хотел что-то сказать, — но он не произнес ни слова и, отведя взгляд, взял острую палочку, подцепил ею маленький шипящий шарик — начиненную мясом ракушку из теста, отправил ее в рот, обжегся, вдохнул воздух, чтобы остудить... и наконец съел, отметив, что вкус блюда нежнейший. Подцепил еще один шарик и велел Ариадне присоединяться к нему. Прежде чем сесть, она отлила немного супа из супницы в миску. Мисок было несколько, и она налила заодно и себе. Некоторое время оба, очень довольные, молча ели.
— У меня плохая память, — неожиданно сказал Дионис, — но не настолько, чтобы я забыл, как тебя встревожил «провал». Ты что — надеялась отвлечь меня этим пиром?
Ариадна уловила в его голосе резкость — и замерла, не донеся до рта куска мяса в соусе, наколотого на палочку.
— Нет, господин мой, что ты! — возразила она. — Хоть я и надеюсь, что ты сочтешь мои поступки правильными, мне нужен совет — как быть дальше.
— Да?.. — Глаза его блестели, в голосе слышалось нетерпение.
— Когда я поведала царице Пасифае о твоем Видении, она повела себя очень грубо. Я знаю: ты мог бы сделать так, чтобы она поплатилась жизнью за недостаток уважения, — но она родила меня, господин.
Дионис недовольно, но согласно заворчал, потом вздохнул и кивнул.
— А потому я сказала ей, что Кносс — единственный на всем Крите — не получит благословения для своих лоз и вина, пока не будет принесена искупительная жертва — и вымолено прощение.
Дионис задумался, продолжая медленно жевать. Наконец он снова кивнул.
— Согласен. Я сам наказал бы ее много суровей, но жрица не должна проливать родную кровь. Однако если ты уже произнесла сей приговор — какой же тебе нужен совет?
— Господин мой, — сказала Ариадна, не отрывая взгляда от своих сложенных рук, — я знаю, что грядет, и рвусь пополам. Пасифая не принесет ни извинений, ни жертвы, а вот царь Минос придет — и станет умолять меня простить их обоих, а потом предложит и дары, и жертву, и свои извинения. — Теперь она вскинула на него взгляд, большие черные глаза ее умоляли. — Прошу, господин мой, я знаю, царица должна быть наказана, но должна ли я карать Миноса и тех, кто был моими братьями потому лишь, что Пасифая неуправляема?
— То есть ты хочешь сказать, что царь Минос принесет жертву и попросит прощения, но не сможет заставить жену сделать то же?
— Именно так, господин. Царица — земное воплощение Змеиной Богини... и это воистину так. Она всегда знает, кто выйдет невредимым из танца с быками и что означает узор самого танца. По этому узору определяются время посева и виды на урожай. Еще ей известно, когда затрясется земля. Народ не позволит ни унизить ее, ни причинить ей иное зло. Царь Минос и в самом деле не в силах принудить ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44