– Мы будем рады защищать вас от него так же, как и от Леманя, но без подмоги мы не сможем держать замок вечно.
– Не вечно, даже не долго, – сказала Джиллиан. – Я думаю, что, как бы ни был жесток Лемань, он предпочел бы взять Тарринг меньшей ценой, чем утопив в крови. Если они придут, я попытаюсь договориться с ним, чтобы он дал вам и остальным спокойно уйти с оружием.
– А вы, миледи?
– Мне он не может причинить вреда, – спокойно ответила Джиллиан.
И это было правдой. Она могла всего лишь умереть, и это было бы счастливым освобождением от жизни, которая казалась ей сплошным ужасом. Катберт неправильно понял отчаянное спокойствие своей госпожи. Он предположил, что она останется невредимой, потому что, являясь владелицей большого состояния, сможет откупиться. Они обсудили возможные условия сдачи, которые снизили бы вероятность предательского удара в спину, и Катберт покинул хозяйку с легким сердцем. Несмотря на огромный риск, он внял голосу совести, и теперь ему, возможно, удастся сохранить жизнь и честь, а также получить и некоторую выгоду. Освободившись от контракта с Саэром, он вместе с остальными наемниками может пойти на службу к новому хозяину.
Проснувшись на следующее утро, Джиллиан сразу же поняла, что замок окружен. Вот и конец. Она встала, оделась и даже неспешно перекусила. Она не испытывала страха, она вообще ничего не чувствовала. Когда пришел человек и сказал ей, что к стене подъехал герольд, Джиллиан спокойно поднялась и последовала за ним на башню. Там она услышала то, что ожидала услышать. Замок должен сдаться, лорд Гилберт де Невилль должен быть выдан осаждающим.
– Скажите им, – обратилась Джиллиан к Катберту, – что лорд Гилберт умер, и теперь замком владеет леди Джиллиан, жена и наследница лорда Гилберта.
Это сообщение прокричали вниз. Герольд застыл в безмолвии на несколько минут, словно смущенный таким ответом, а затем, ничего не ответив, пришпорил коня и быстро поскакал обратно в лагерь. Со стены Джиллиан увидела окруживших его трех мужчин. Даже с такого расстояния было заметно, что двое из них выделялись огромным ростом. Третий был поменьше. После короткого разговора все трое направились к башне, где стояла Джиллиан.
Адаму, Иэну и Джеффри не понадобилось много времени, чтобы решить, что подвергать женщину опасности быть захваченной в плен одним из людей Людовика, было бы так же нехорошо, как и оставлять без помощи слабоумного калеку. Кроме того, женщины бывают разные. Казалось весьма подозрительным, что Невилль умер так удачно и так скоро после гибели Саэра. В любом случае, независимо от того, беззащитна ли вдова Невилля или виновна в убийстве и заслуживает наказания, Тарринг должен быть взят. Однако они были слегка растеряны – никому из троих не улыбалась перспектива угрожать женщине.
– Передайте вашей госпоже, – крикнул Адам, выбранный делегатом за хорошо поставленный голос, – что ради ее собственной безопасности и защиты она должна сдаться нам! Если в замке есть кто-нибудь, разбирающийся в военных вопросах, дайте ему взглянуть на наши силы и наши боевые машины, и он сразу поймет, что мы победим. Мы пришли сюда не ради грабежа или возмездия, а чтобы обеспечить будущую безопасность наших собственных земель. Таким образом, мы не можем удовлетвориться данью. Замок должен быть сдан!
Глубокий бас, смягченный расстоянием, заставил Джиллиан затаить дыхание. За что же, подумалось ей, она так проклята Богом? Зачем отбирать у нее последнюю усладу ее жизни – память о голосе отца? Почему случилось так, что человек, который убьет ее, разговаривает голосом ее отца? Узкие бойницы башни мешали нормальному обзору, и она через дверь вышла на стену, сопровождаемая обеспокоенным Катбертом. Через зубцы стены Джиллиан глянула вниз. Из-за большого расстояния и надвинутого шлема она не смогла различить лицо говорившего человека, заметив только, что он был гладко выбрит и велик ростом.
– Я не враг никому! – крикнула она. – Если вы оставите меня в покое, я не причиню вам вреда.
Слова были бесполезны. Джиллиан знала, что слова не заставят этих людей отказаться от своих намерений. Да и заговорила она только потому, что ей непреодолимо захотелось еще раз услышать этот голос. Адам откинул голову назад и поднес к глазам ладонь, чтобы прикрыться от яркого утреннего солнца. Он не разглядел почти ничего, кроме нежно-розовой расцветки платья женщины.
– Леди Джиллиан? – обратился он.
– Да, это я. Вы приехали и сказали: «Сдавайтесь». А зачем мне сдаваться? Если мы должны умереть, мы умрем, защищаясь. Вы ничего мне не предлагаете, чтобы я согласилась на ваше вторжение.
– Если вы сдадитесь, никто не умрет, – тут же ответил Адам, – а вы получите самое достойное обхождение, какое подобает вашему положению.
– Это легко говорится, – зло парировала Джиллиан. – Легко давать взятые с неба обещания. Я…
– Ко мне это не относится! – гордо возразил Адам. – Я не обещаю, если не могу исполнить!
Джиллиан увидела, как второй гигант быстро коснулся рукой его плеча, а третий, поменьше, взволнованно произнес что-то слишком тихо, чтобы Джиллиан могла услышать. Сердце ее облилось кровью. Они готовят какую-то хитрость. Она должна строго придерживаться того, о чем договорилась с Катбертом. Мужчины поговорили еще немного, затем гигант пожал плечами и снова поднял голову.
– Каких гарантий вы хотите? – спросил он уже более суровым и сердитым голосом.
То крохотное нежное тепло, которое Джиллиан пронесла через всю жизнь, которое поддерживало ее силы в вечном состоянии страха, одиночества и физической боли, начало замерзать и сжиматься в ничто. Спокойная от абсолютного отчаяния и безнадежности, Джиллиан изложила свой план спасения гарнизона замка. Заручившись согласием противника, она перечислила гарантии безопасности слуг. Она не слишком много могла сделать для них, кроме как связать Леманя, который уже представился, обещанием обращаться с ними по-человечески. Если бы это было возможно, Джиллиан отослала бы вместе с наемниками и прислугу, но им некуда идти. Никто не возьмет их к себе. Они умрут от голода, если оборвут связи с привычным местом и хозяевами.
Для себя она не требовала ничего. Она понимала, что любое соглашение на ее счет будет нарушено, – Осберт ясно изложил ей ее судьбу, и лед в этом голосе, который когда-то олицетворял для нее любовь и надежность, подтверждал, что теперь для нее все кончено. И все-таки она надеялась, что тот факт, что она не требовала никакого обещания в отношении себя лично, а значит, что бы они ни решили сотворить с ней, это не будет нарушением клятвы, побудит этих людей исполнить в точности хотя бы то, в чем они поклялись и что стоило им так недорого.
Чтобы обеспечить Катберту и его людям наилучшие условия, Джиллиан растянула переговоры на два дня. Она не осмеливалась оттягивать их дольше отчасти потому, что чувствовала растущую подозрительность и нетерпение врагов, отчасти потому, что не имела ни малейшего представления, насколько быстро Людовик отреагирует на жалобу Осберта. Что бы ни грозило ей, Джиллиан хотела, чтобы эти чужаки успели хорошо подготовиться к обороне, прежде чем вернется Осберт с помощью. На третий день после мессы, когда Катберт и его люди благополучно ушли, Джиллиан приказала опустить мост и поднять решетку. Затем она прошла в большой зал и уселась в кресло с высокой спинкой, занимать которое имел право лишь хозяин замка. Она не чувствовала страха, лишь какую-то легкую дрожь в груди. В руке она держала договор о браке с Осбертом. Она не надеялась, что это может спасти ее, но хотела быть уверена в том, что, если ей суждено умереть и Лемань будет править землями Невилля, Осберт станет его следующей жертвой.
Адам, Иэн и Джеффри наблюдали за открытием ворот замка настороженно. Все это выглядело подозрительно. В некотором смысле это было, конечно, разумно. Если Невилль умер, казалось весьма сомнительным, что вассалы и кастеляны возьмут на себя труд защищать вдову, особенно, если они подозревали ее в убийстве мужа. Таким образом, эта женщина должна понимать, что у нее нет шансов продержаться достаточно долго. С другой стороны, они привыкли к женщинам вроде Элинор и Джоанны, которые никогда не уступили бы и дюйма земли, тем более замок, ни под какой угрозой. К тому же то, что она отправила из замка воинов, казалось им очень странным. Это могло быть сделано для отвода глаз. Вполне вероятно, что гораздо большие силы поджидали их в замке, готовые наброситься, когда они войдут, а потом ушедший отряд вернется на помощь. Если они пройдут через ворота всей армией, то окажутся в западне между самим замком и стенами, и силы защитников, подкрепленные теми, кто якобы ушел, ударят им в спину.
– Но в чем проблема? – спросил Адам Иэна, который излагал эти опасения. – Я войду со своими людьми. Вы с Джеффри подождете снаружи. Первым делом я возьму под контроль подъемный мост и…
– Нет! – в один голос воскликнули Иэн и Джеффри.
Адам посмотрел на них, и раздражение на его лице смешалось с признательностью. Для Иэна он был «сыночком», а для Джеффри – «братиком». Они не могли допустить и мысли, что он попадется в ловушку, хотя каждый из них охотно и, не раздумывая, занял бы его место.
– Боже, дай мне терпения, – вздохнул Адам, улыбаясь. – Я не младенец и буду наименьшей потерей из всех нас. У вас обоих жены…
– У меня не будет жены, как только Джоанна услышит, что я отпустил тебя одного в мышеловку, – возразил Джеффри.
– И твоя мать в любом случае останется вдовой, – добавил Иэн, – потому что убьет меня за это.
– О, нет, – засмеялся Адам. – Так мы далеко не уйдем. Вы тоже не можете оставить меня предстать перед матерью и сестрой с известием, что вы ранены или убиты, захватывая для меня добычу. Если вы достаточно безумны, чтобы совать в петлю сразу все три головы, можете пойти со мной, но я пойду обязательно и, по правде говоря, без вашей компании чувствовал бы себя увереннее. Уже одно то, что мы, догадываясь о ловушке, а основные наши силы останутся в безопасности и будут готовы к возмездию, не позволим ловушке захлопнуться вообще.
Хотя они продолжали препираться и спорить, всем становилось ясно, что доводы Адама справедливы, так что Иэн и Джеффри, наконец, уступили. Они устроили в качестве предупреждения мощную демонстрацию силы и готовности к штурму, показав штурмовые лестницы и средства для преодоления рва. Однако, насколько они могли видеть, на стенах ничто не шевельнулось. Мост лежал спокойно, решетка не дрожала, как было бы, если бы ее придерживали наверху только для того, чтобы неожиданно опустить. Адам въехал внутрь во главе своих людей. Они держали щиты наготове, мечи были обнажены.
Встретила их неземная тишина. Во дворе даже не видно ни одного слуги. Ни один голос не обратился к ним. Оказавшись во дворе, воины соскочили с лошадей и бросились в башни, где находились механизмы управления мостом и решеткой. Двери открылись от простого толчка. В башнях никого не было. Поднявшись по лестницам, они обошли стены. Тоже никого.
Когда отряд из левой башни встретился, обойдя кругом, с отрядом из правой башни, вниз отправился посыльный сообщить Адаму, что все чисто. Тот тем временем осмотрел с третьей группой вход в башню. Здесь тоже дверь была не заперта и никого не было. Адам вернулся во двор, испытывая неприятное предчувствие. Это было похоже на чертог смерти или скорее на заколдованный замок. Где-то в загоне на заднем дворе негромко мычала скотина. Из кухонного дворика слышалось потрескивание огня в печи, но ни один человеческий голос или звук шагов, кроме их собственных, не доносился до них. Он отправил человека за Иэном и Джеффри. Если и было чего бояться в этом замке, то только не внезапной атаки.
После того как гонец Адама пересказал все, что видел, Иэн и Джеффри оставили свои войска снаружи и пересекли ворота вдвоем. Так как отряд Адама контролировал башни и стены, их люди смогут попасть в замок в любое время. К тому времени, как Иэн и Джеффри въехали во двор, волшебная пустота успела произвести гнетущее впечатление на всех. Люди Адама, не выпуская из рук оружие, настороженно искали по сторонам сами не зная что; голоса их притихли, повинуясь окружающему безмолвию.
Иэн и Джеффри спешились и в сопровождении Адама и нескольких воинов вошли в башню, поднялись по наружной лестнице и оказались в большом зале. Там они остановились и огляделись. Зал был пуст, как и остальной замок. Совершенно одинокая, в большом кресле у огня сидела молодая девушка. Настолько пораженные, что даже забыли убрать оружие, трое мужчин быстро направились к ней. Она неторопливо встала поприветствовать их, одной рукой грациозно опираясь на подлокотник, а в другой сжимая тугой свиток пергамента.
– Какого черта вы делаете в таком месте совершенно одна? – взревел Адам, спеша к ней.
Он никогда в жизни не испытывал такой оторопи, как за полчаса, проведенные в пустом дворе. Ему стало ясно, что силой, породившей такую тишину, была эта женщина, и он злился на себя, что едва не спятил от страха из-за какой-то девчонки.
– Адам, успокойся, – резко произнес Иэн. – Бедняжке и без твоего крика пришлось столько перенести.
Тут Адам заметил, что рука девушки, лежавшая на кресле, сжимала подлокотник так крепко, что костяшки ее пальцев побелели, а пергамент шелестел об ее юбку, выдавая дрожь. Увидев ее страх, Адам почувствовал сострадание, но бдительность не потерял.
– Прошу прощения, леди Джиллиан, – произнес он уже потише, а потом с сомнением добавил: – Ведь вы леди Джиллиан?
– Да, я, – голос ее был тихий, но дрожал только чуть-чуть.
– Наверное, мне не следовало выражаться так резко, – продолжал Адам, – но я хотел бы все же получить ответ на свой вопрос. Где вся прислуга? Почему вы одни?
– Я здесь одна потому, что вы можете делать со мной все, что хотите, и вам не понадобится затыкать слугам рты, чтобы сохранить свои секреты. Вы можете сказать им, что меня взяли в плен ради выкупа или что сами сочтете нужным, и они будут охотно и безбоязненно служить вам.
– Почему вы думаете, что мы собираемся что-то делать с вами? – завопил Адам, вновь выходя из себя.
– Бедное дитя, – ласково произнес Иэн, делая шаг к ней. Тут он остановился, сообразив, что до сих пор держит в руке обнаженный меч, и торопливо спрятал его в ножны. – Вы в полной безопасности, и вы лично, и ваша честь. Уверяю вас.
Но глаза Джиллиан не повернулись навстречу человеку, который так тепло обнадеживал ее. Она неотрывно смотрела на обладателя голоса, который жил в ее памяти как символ любви, а теперь изрыгал угрозы.
– Сядьте же, леди Джиллиан, – вмешался Джеффри, также спрятав свой меч и хлопнув по руке Адама, все еще сжимавшей оружие, чтобы привлечь его внимание.
Джеффри умел быть вежливым, но был не столь мягкосердечен, как Иэн, и желал убедиться, что перед ним не хитрая мужеубийца, прежде чем обещать ей безопасность и поддержку.
Адам тоже убрал меч и неловко прокашлялся. Он вдруг осознал, как молода и красива Джиллиан.
– Я еще раз прошу прощения, – пробормотал он, – но мне не нравится, когда меня считают лжецом. Я дал слово, что с вами будут обращаться по законам чести. Почему вы решили, что мы собирались обидеть вас?
Естественно, Джиллиан не могла ответить, что вся ее жизнь научила ее не доверять никому. И потому она вообще не ответила, продолжая пристально рассматривать его. Чувствуя себя очень неуютно под этим пристальным взглядом, Адам снял шлем и стянул капюшон. Джиллиан вытаращила глаза, увидев, насколько он молод и красив. Она поняла, что он был вовсе не чудовищем – это был рыцарь ее грез, гигант с могучим голосом – и вечно недостижимый. Он считал ее своим врагом. Он был чудовищем для тех, кто держал ее всю жизнь в рабстве, кто сделал Адама Леманя ее врагом. Он был чудовищем для того, кто стал ее мужем, и который уверил ее, что Адам убьет ее.
До этого мгновения Джиллиан была фактически без сознания. Когда человек направляет все свои силы только на то, чтобы не сойти с ума от ужаса, такие мелочи, как складки на платье или прыщ на носу, кажутся не имеющими никакого значения. Перед лицом смерти хорошие манеры становятся пустяком. Хватило бы силы сохранить хотя бы гордость. Мозг Джиллиан внезапно озарился пониманием того простого факта, что она не умрет – во всяком случае, не сейчас. И с этим пониманием застывшее отчаяние, блокировавшее все другие чувства, растаяло. Тут же голову ее наполнила гигантская путаница мыслей, которые она бессознательно подавляла, большей частью удивительно глупых. Джиллиан вспомнила вдруг с неприятным сосущим чувством в животе, что забыла причесаться этим утром и, что еще хуже, не распорядилась насчет обеда.
6
Кубер, не готов! Самый страшный грех, который может совершить хозяйка, когда в доме три знатных гостя. Когда страх смерти ушел, его сменили меньшие страхи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51