Повар раскритиковал баиянские кушанья, недостойные, по его словам, деликатных желудков, и сразу же внушил всем глубокую антипатию. Доктор выступил в защиту ватапы, каруру[81], эфо[82].
– Этот тип - просто осел, - пробормотал он.
Насиб был унижен и напуган. Стоило ему открыть рот, надменный шеф-повар бросал на него осуждающий холодный взгляд. Если бы Фернана не выписали из Рио, если бы он не стоил таких денег и не придумай все это Мундиньо Фалкан, Насиб послал бы его к черту со всеми его кушаньями, которые так сложно назывались, и с его французскими словами.
Чтобы испробовать шеф-повара, Наеиб попросил его приготовить закуски и сладости для бара и обед для себя. И снова Насибу пришлось схватиться за голову. Блюда получились страшно дорогие, закуски тоже. Шеф-повар обожал консервы: маслины, рыбу, ветчину. Себестоимость каждого пирожка почти равнялась его продажной цене, к тому же пирожки были тяжелые - много теста и мало начинки. Боже мой, какая разница между пирожками Фернана и Габриэлы!
Тесто Фернана застревало в зубах и прилипало к небу. А пирожки Габриэлы были острые, но вместе с тем нежные, они таяли во рту и вызывали желание выпить. Насиб качал головой.
Он пригласил Жоана Фулженсио, Ньо Гало, доктора, Жозуэ и капитана на завтрак, приготовленный благородным шефом. Майонезы, зеленый суп, курица по-милански, филе с яйцом. Нельзя сказать, чтобы это было невкусно... Но разве можно сравнить эту кухню с местными блюдами, остро приправленными, пахучими, вкусными? Как сравнить ее с кушаньями, приготовленными Габриэлой? Жозуэ предался воспоминаниям: кушанья Габриэлы из креветок и пальмового масла, рыбы и кокосового сока, мяса и перца были настоящей поэмой. У Насиба голова шла кругом. Примут ли посетители эти незнакомые блюда, эти бельке соусы? Они ели, но не знали, что едят: мясо, рыбу или курицу. Капитан одной фразой подвел итог:
– Очень хорошо, но нам не подходит.
Что касается Насиба, то для этого родившегося в Сирии бразильца любое не байянское блюдо, за исключением кибе[83], было невкусным. Он признавал исключительно местную кухню. Но что делать? Этот надутый, спесивый наглец, тараторящий по-французски, уже был здесь, и Насиб платил ему чудовищное жалованье. Повар бросал томные взгляды на Разиню Шико, который грозился надавать ему тумаков. Хотя Насиб и опасался за судьбу ресторана, публика проявляла большой интерес к повару, о шефе говорили как о важной персоне, рассказывали, что он готовил в знаменитых ресторанах, придумывали всякие истории, в особенности по поводу уроков кулинарии, которые он давал нанятым ему в помощь девушкам. Бедняжки ничего не понимали, а кухарка из Сержипе, которую обуяла зависть, прозвала его каплуном.
В конце концов все было готово, и открытие назначили на воскресенье. Владельцы "Коммерческого ресторана" устроили завтрак для почетных граждан Ильеуса. Насиб пригласил всех местных знаменитостей и всех старейших посетителей бара. За исключением Тонико Бастоса, конечно. На завтрак шеф-повар собирался приготовить самые затейливые яства. А Насиб все чаще задумывался над намеками доны Арминды.
Да, нет кухарки лучше Габриэлы...
К несчастью, это невозможно, даже думать нечего.
А жаль!
О БОЕВОМ ТОВАРИЩЕ
Когда луна, разрывая ночную тьму, появлялась из-за скалы Рапа, совершалось волшебство: портнихи становились пастушками, Дора превращалась в сказочную королеву, а ее дом - в белоснежный парусник.
Трубка сеньора Нило вспыхивала яркой звездой, правой рукой он держал королевский скипетр, левой щедро сеял веселье. Входя, Нило метко бросал на старый манекен свою бескозырку, в которой прятались ветры и бури. И начиналось колдовство. Манекен оживал, становился женщиной на одной ноге, одетой в еще не законченное платье и с бескозыркой на несуществующей голове. Она обнимала сеньора Нило за талию, и они танцевали. Одноногий манекен танцевал очень смешно. Смеялись пастушки, Микелина хохотала, как безумная. Дора улыбалась, как королева. Да она и была королевой.
С холма спускались другие пастушки, приходила и Габриэла. Они уже не были простыми пастушками, они были дочерьми святого, весталками Иансан[84]. Каждый вечер сеньор Нило наполнял комнату весельем. В убогой кухоньке Габриэла готовила свои богатства: медные акараже, серебряные абары и золотую тайну ватапы. Праздник начинался.
Дора принадлежит Нило, Нило - Доре; но кого из пастушек обходил своими милостями сеньор Нило, божок террейро[85]? Они были ночными кобылками, верховыми лошадками для святых, а сеньор Нило преображался и олицетворял всех святых - Огуна и Шанго, Ошосси и Омолу, для Доры же он был бог Ошала. Он звал Габриэлу Иеманжой, богиней вод, матерью реки Кашоэйры и моря Ильеус и всех родников, которые бьют среди камней. Озаренный лучами лунного света дом-парусник плыл по воздуху, поднимался на холм, отправлялся на праздник. Песни - это ветер, танцы - весла, Дора наяда на носу корабля. Капитан - сеньор Нило, он командует матросами.
Матросы приходили из порта; негр Теренсио, замечательно игравший на барабане, мулат Траира, прославленный гитарист, юноша Батиста, исполнитель народных песенок, и Марио Краво, полусумасшедший сантейро[86], ярмарочный фокусник. Сеньор Нило свистел, и комната исчезала, она становилась террейро, священным местом для кандомбле и макумбы, залом для танцев, брачным ложем, баркой без руля на холме Уньан, плывущей под парусами в свете луны. Сеньор Нило приносил веселье каждый вечер. Он всегда был готов танцевать и петь.
Сете Волтас, его приятель, был огненной шпагой, потерянным лучом, страхом в ночи, звоном бубенцов.
Когда Сете Волтас, шагая вразвалку, с ножом за поясом, которым он так гордился и который так очаровывал девушек, появлялся с сеньором Нило в доме Доры, дом превращался в шумный хоровод. Пастушки склонялись перед волхвом, одним из богов террейро, святым наездником.
Лошадь Иеманжи - Габриэла - мчалась по лугам и горам, через долины и моря, через глубокие океаны.
Танцуя и напевая, скакала резвая лошадка. Костяной гребень, флакон духов бросала Габриэла со скалы богине моря, прося у нее немногого: плиту Насиба, его кухню, заднюю комнатку в его доме, его волосатую грудь, усы, которые щекотали ей шею, его тяжелую ногу на своем крупе, украшенном сбруей.
Когда гитара замолкала, наступал час кафунэ, час, когда рассказывались нескончаемые истории.
Сеньор Нило дважды тонул, смотрел смерти в глаза, морской смерти с зелеными волосами и со свирелью в руках. Но сеньор Нило был чист, как родниковая вода, а Сете Волтас был как колодец без дна, как тайна смерти, на его ноже осталась память об убитых. Полицейские в мундирах и в штатском повсюду разыскивали его. В Баие, в Сержипе, в Алагоасе, в хороводах капоэйры, на священных террейро, на базарах и ярмарках, в тайниках пристани, в портовых барах. Даже сам сеньор Нило относился к Сете Волтасу с почтением, ведь он никому не покорялся. Татуировка на его груди напоминала об; одиночной камере. Кто он? Посланец насильственной смерти. Он завернул к ним по пути и сейчас торопился. В порту Бани его ожидают игроки в ронду, мастера из Анголы - вожаки террейро и четыре женщины.. Нужно переждать некоторое время, чтобы полиция забыла о нем. Пользуйтесь, девочки!
В воскресные вечера за домом на чистом дворе раздавались звуки беримбау[87]. Приходили повеселиться мулаты и негры. Сете Волтас играл и пел:
Мой товарищ боевой,
мы пойдем бродить с тобой,
мы пойдем бродить по свету.
Эй, товарищ...
Потом он передавал инструмент сеньору Нило и входил в круг. Теренсио взлетал вверх, подобно бумажному змею. Он прыгал легко, выше мулата Траиры. Юноша Батиста падал на пол, Сете Волтас зубами поднимал платок с земли. На поле сражения оставался в конце концов он один, с голой татуированной грудью.
На пляже возле скал Сете Волтас трепал сбрую Габриэлы, погружался в волны ее пенного и бурного моря. Габриэла была нежностью мира, ясностью дня и тайной ночи. Но грусть оставалась, грусть бродила по песку? бежала к морю, звучала в скалах.
– Почему ты грустишь, женщина?
– Не знаю. Я одинока.
– Я не могу, чтобы со мной грустили. Мой святой - веселый, да я и сам весельчак. Я убиваю грусть своим ножом.
– Не надо убивать.
– Почему?
Она хотела, чтобы у нее снова была плита, двор с дынным деревом и питангой, задняя комнатка и, наконец, тот добрый молодой человек.
– Неужели тебе мало меня? Женщины готовы убить и умереть из-за меня, ты должна благодарить свою судьбу.
– Мало. Никто мне не по душе. Все для меня нехороши.
– И ты никак не можешь его забыть?
– Не могу.
– Ну и что?
– Как что? Это плохо.
– Это значит - ничего тебе не хочется.
– Это плохо.
– Это значит, ничто тебя не радует.
– Плохо.
Однажды вечером он увел Габриэлу. Накануне он был с Микелиной, в субботу - с Паулой, у которой грудь как у горлицы, теперь наступила долгожданная очередь Габриэлы. В доме Доры сеньор Нило лежит в гамаке, а на груди у него королева. Парусник пришел в свою гавань.
Габриэла плакала на песчаном берегу моря. Лупа залила ее золотым светом, ветер уносил запах гвоздики.
– Ты плачешь, женщина?
Он тронул ее лицо цвета корицы рукой, которая привыкла держать нож.
– Почему? Со мной женщины никогда не плачут, они смеются от радости.
– Конец, теперь конец...
– Чему конец?
– Мечте, что в один прекрасный день...
– Что?
Что она вернется к плите, во двор, в свою заднюю комнату, в бар. Разве не открывает Насиб ресторан?
Разве не понадобится ему хорошая кухарка? А кто готовит лучше Габриэлы? Дона Арминда говорит, чтобы она не теряла надежды. Только она, Габриэла, могла бы наготовить столько кушаний и отлично со всем справиться. И вот теперь вместо нее наняли какое-то чучело, которое приехало из Рио и умеет болтать по-иностранному. Через три дня состоится большое празднество в честь открытия ресторана. Теперь не осталось никакой, надежды. Она хотела бы уйти из Ильеуса. Хоть на дно морское.
Сете Волтас - это свобода, обретаемая каждый день на заре. Он жертвует собой и полон решимости. Он горд и щедр. Он поражает, как молния, и питает, как дождь, он - боевой товарищ.
– Ты говоришь, он португалец?
Боевой товарищ поднялся. Ветер стихал, когда касался его, лунный свет бледнел на его руках, волны набегали, чтобы лизнуть его ноги, в танце отбивавшие ритм.
– Не плачь, женщина. С Сете Волтасом женщины не плачут. Они смеются от радости.
– Что я могу поделать? - Габриэла впервые почувствовала себя бедной, печальной и несчастной, и жить ей не хотелось.
Даже солнце, лунный свет, прохладная вода, капризный кот, тело мужчины, жар бога террейро - ничто не могло развеселить ее, пробудить жажду жизни в ее опустошенном сердце, потому что не было там Насиба, такого хорошего и такого красивого.
– Сама ты ничего не сделаешь, но тебе поможет Сете Волтас, он сделает все.
– Что все? Я не вижу, чем ты мне можешь помочь.
– Если португалец исчезнет, кто тогда будет готовить? А если он исчезнет накануне открытия ресторана, придется позвать тебя, иного выхода не будет. Значит, он исчезнет.
Иногда Сете Волтас был мрачен, как ночь без луны, и тверд, как скала, смело встречающая бурное море. Габриэла вздрогнула:
– Что ты собираешься сделать? Ты убьешь его? Я не хочу этого.
Когда Сете Волтас смеялся, он был, как восходящая заря, как святой Георгий на луне, как земля, которую увидел тонущий, когда уже не осталось надежды на спасение, как якорь корабля.
– Убить португальца? Он мне ничего плохого не сделал. Просто я заставлю его убраться отсюда побыстрей. И лишь слегка проучу его, если он заупрямится.
– Правда?!
– Со мной женщина должна смеяться, а не плакать.
Габриэла улыбнулась. Боевой товарищ прикрыл веками свои жгучие глаза. Он подумал, что так, пожалуй, даже лучше. Он уйдет, продолжит свой путь, сохранит волю в груди и свободу в сердце. Пусть по другому тоскует она, эта единственная в мире женщина, которая способна удержать его, привязать к этому маленькому какаовому порту, согнуть и покорить. В ту ночь он хотел сказать ей все и сдаться в плен любви.
Так лучше, пусть вздыхает и плачет о другом, умирает из-за любви к другому, Сете Волтас может уйти. Он, боевой товарищ, уйдет бродить по свету.
Габриэла потянула его за руку и благодарно раскрыла объятия. Лодка шла по спокойному морю, приплыла в бухту острова, засаженного сахарным тростником и перцем. Стоял в этой лодке с высоким носом боевой товарищ. Ах, товарищ, пылает твоя грудь, ты страдаешь оттого, что теряешь Габриэлу. Но ты один из богов террейро, в правой руке у тебя гордость, свобода - в левой.
ОБ УВАЖАЕМОМ ГРАЖДАНИНЕ
В субботу, накануне торжественного открытия "Коммерческого ресторана", можно было видеть, как его владелец араб Насиб в одной рубашке без пиджака, как сумасшедший, несется по улице. Объемистый живот Насиба колыхался над поясом, глаза были вытаращены, он мчался по направлению к экспортной конторе Мундиньо Фалкана.
У двери федерального податного бюро капитану удалось сдержать неистовый бег араба, схватив его за руку:
– Что такое, дружище, куда вы так торопитесь? - Всегда вежливый и приветливый, капитан держался особенно любезно с тех пор, как был выдвинут кандидатом в префекты. - Что-нибудь случилось? Я не могу вам чем-нибудь помочь?
– Он исчез! Исчез! - задыхался Насиб.
– Кто?
– Повар, Фернан.
Вскоре весь город узнал о таинственном происшествии: выписанный из Рио кулинар, вызвавший такую сенсацию, шеф-повар мсье Фернан (он любил, когда его так называли) со вчерашнего вечера исчез из Ильеуса. Накануне он договорился с двумя официантами, нанятыми Дли обслуживания ресторана, и с помощницами по кухне встретиться утром, чтобы закончить последние приготовления к завтрашнему дню. Но повар не появился, и никто его не видел.
Мундиньо Фалкан вызвал полицейского комиссара, рассказал ему, что случилось, и посоветовал произвести тщательное расследование. Это был тот самый лейтенант, которого секретарь префектуры И табуны вынудил когда-то покинуть город. Теперь он в присутствии Мундиньо держался приниженно и раболепно.
В "Папелариа Модело" Жоан Фулженсио и Ньо Гало высказывали различные предположения. Повар; судя по его манерам и взглядам, которые он то и дело бросал, был, конечно, гомосексуалистом. Может, имеет место гнусное преступление? Вспомнили, что мсье Фернан охаживал Разиню Шико. Инспектор допросил молодого официанта, но тот разозлился:
– Мне нравятся женщины... Я ничего не знаю об этом выродке. Как-то раз я его чуть не избил, и он прикинулся, будто не понял почему.
Как знать, может быть, повар стал жертвой преступных элементов, в Ильеусе сейчас собралось немало мошенников, жуликов, карманных воришек и всяких темных личностей, бежавших из Баии и других местностей. Инспектор и полицейские обшарили порт, Уньан, Конкисту, Остров Змей, Понтал. Насиб призвал на помощь своих друзей - Ньо Гало, сапожника Фелипе, Жозуэ, официантов, некоторых посетителей бара. Перевернули вверх дном весь Ильеус, но все было тщетно.
Жоан Фулженсио пришел к заключению, что повар сбежал.
– Я придерживаюсь той версии, что ваш уважаемый шеф уложил чемоданы и удрал, не дожидаясь подъемных. Ильеус - неподходящее место для изысканных задов, тут ввиду малого спроса хватает Машадиньо и Мисс Пиранжи, поэтому он огорчился и убрался восвояси. Впрочем, он поступил хорошо, вовремя освободил нас от своего мерзкого присутствия.
– Но на чем он мог уехать? Ведь вчера не было ни одного парохода. Только сегодня отправляется "Канавиейрас"... - усомнился Ньо Гало.
– На автобусе, на поезде...
Нет, он не уехал ни поездом, ни автобусом, ни верхом и не ушел пешком. Инспектор был уверен, что повар не покидал города. Около четырех часов дня прибежал взволнованный негритенок Туиска, который напал на след. Из всех объявившихся в этот день Шерлоков Холмсов он один сообщил что-то конкретное. Толстого, элегантного мужчину - это вполне мог быть повар, так как у него тоже были остроконечные усики и он тоже покачивал бедрами, видела поздно ночью одна из самых дешевых проституток. Она выходила из "Бате-Фундо" и заметила в стороне портовых складов трех подозрительных типов, которые вели толстяка.
Все это она рассказала Туиске, но в полиции ее показания стали сбивчивыми и неопределенными. Ей только показалось, что она видела, но она не уверена, так как была навеселе. Она не знает, кто были эти люди, она лишь слышала какие-то разговоры. На самом же деле женщина, без всякого сомнения, узнала сеньора Нило, негра Теренсио и их главаря, - как его зовут, она не знала, но по нему вздыхали все девки в "Бате-Фундо".
Он превосходно танцевал, этот пришелец из Баии, но пользовался дурной славой. Проститутка подозревала, что повар лежит сейчас на дне морском, и внутренне содрогалась. Но ничего такого она не говорила в полиции, уже раскаявшись в том, что проболталась Туиске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Этот тип - просто осел, - пробормотал он.
Насиб был унижен и напуган. Стоило ему открыть рот, надменный шеф-повар бросал на него осуждающий холодный взгляд. Если бы Фернана не выписали из Рио, если бы он не стоил таких денег и не придумай все это Мундиньо Фалкан, Насиб послал бы его к черту со всеми его кушаньями, которые так сложно назывались, и с его французскими словами.
Чтобы испробовать шеф-повара, Наеиб попросил его приготовить закуски и сладости для бара и обед для себя. И снова Насибу пришлось схватиться за голову. Блюда получились страшно дорогие, закуски тоже. Шеф-повар обожал консервы: маслины, рыбу, ветчину. Себестоимость каждого пирожка почти равнялась его продажной цене, к тому же пирожки были тяжелые - много теста и мало начинки. Боже мой, какая разница между пирожками Фернана и Габриэлы!
Тесто Фернана застревало в зубах и прилипало к небу. А пирожки Габриэлы были острые, но вместе с тем нежные, они таяли во рту и вызывали желание выпить. Насиб качал головой.
Он пригласил Жоана Фулженсио, Ньо Гало, доктора, Жозуэ и капитана на завтрак, приготовленный благородным шефом. Майонезы, зеленый суп, курица по-милански, филе с яйцом. Нельзя сказать, чтобы это было невкусно... Но разве можно сравнить эту кухню с местными блюдами, остро приправленными, пахучими, вкусными? Как сравнить ее с кушаньями, приготовленными Габриэлой? Жозуэ предался воспоминаниям: кушанья Габриэлы из креветок и пальмового масла, рыбы и кокосового сока, мяса и перца были настоящей поэмой. У Насиба голова шла кругом. Примут ли посетители эти незнакомые блюда, эти бельке соусы? Они ели, но не знали, что едят: мясо, рыбу или курицу. Капитан одной фразой подвел итог:
– Очень хорошо, но нам не подходит.
Что касается Насиба, то для этого родившегося в Сирии бразильца любое не байянское блюдо, за исключением кибе[83], было невкусным. Он признавал исключительно местную кухню. Но что делать? Этот надутый, спесивый наглец, тараторящий по-французски, уже был здесь, и Насиб платил ему чудовищное жалованье. Повар бросал томные взгляды на Разиню Шико, который грозился надавать ему тумаков. Хотя Насиб и опасался за судьбу ресторана, публика проявляла большой интерес к повару, о шефе говорили как о важной персоне, рассказывали, что он готовил в знаменитых ресторанах, придумывали всякие истории, в особенности по поводу уроков кулинарии, которые он давал нанятым ему в помощь девушкам. Бедняжки ничего не понимали, а кухарка из Сержипе, которую обуяла зависть, прозвала его каплуном.
В конце концов все было готово, и открытие назначили на воскресенье. Владельцы "Коммерческого ресторана" устроили завтрак для почетных граждан Ильеуса. Насиб пригласил всех местных знаменитостей и всех старейших посетителей бара. За исключением Тонико Бастоса, конечно. На завтрак шеф-повар собирался приготовить самые затейливые яства. А Насиб все чаще задумывался над намеками доны Арминды.
Да, нет кухарки лучше Габриэлы...
К несчастью, это невозможно, даже думать нечего.
А жаль!
О БОЕВОМ ТОВАРИЩЕ
Когда луна, разрывая ночную тьму, появлялась из-за скалы Рапа, совершалось волшебство: портнихи становились пастушками, Дора превращалась в сказочную королеву, а ее дом - в белоснежный парусник.
Трубка сеньора Нило вспыхивала яркой звездой, правой рукой он держал королевский скипетр, левой щедро сеял веселье. Входя, Нило метко бросал на старый манекен свою бескозырку, в которой прятались ветры и бури. И начиналось колдовство. Манекен оживал, становился женщиной на одной ноге, одетой в еще не законченное платье и с бескозыркой на несуществующей голове. Она обнимала сеньора Нило за талию, и они танцевали. Одноногий манекен танцевал очень смешно. Смеялись пастушки, Микелина хохотала, как безумная. Дора улыбалась, как королева. Да она и была королевой.
С холма спускались другие пастушки, приходила и Габриэла. Они уже не были простыми пастушками, они были дочерьми святого, весталками Иансан[84]. Каждый вечер сеньор Нило наполнял комнату весельем. В убогой кухоньке Габриэла готовила свои богатства: медные акараже, серебряные абары и золотую тайну ватапы. Праздник начинался.
Дора принадлежит Нило, Нило - Доре; но кого из пастушек обходил своими милостями сеньор Нило, божок террейро[85]? Они были ночными кобылками, верховыми лошадками для святых, а сеньор Нило преображался и олицетворял всех святых - Огуна и Шанго, Ошосси и Омолу, для Доры же он был бог Ошала. Он звал Габриэлу Иеманжой, богиней вод, матерью реки Кашоэйры и моря Ильеус и всех родников, которые бьют среди камней. Озаренный лучами лунного света дом-парусник плыл по воздуху, поднимался на холм, отправлялся на праздник. Песни - это ветер, танцы - весла, Дора наяда на носу корабля. Капитан - сеньор Нило, он командует матросами.
Матросы приходили из порта; негр Теренсио, замечательно игравший на барабане, мулат Траира, прославленный гитарист, юноша Батиста, исполнитель народных песенок, и Марио Краво, полусумасшедший сантейро[86], ярмарочный фокусник. Сеньор Нило свистел, и комната исчезала, она становилась террейро, священным местом для кандомбле и макумбы, залом для танцев, брачным ложем, баркой без руля на холме Уньан, плывущей под парусами в свете луны. Сеньор Нило приносил веселье каждый вечер. Он всегда был готов танцевать и петь.
Сете Волтас, его приятель, был огненной шпагой, потерянным лучом, страхом в ночи, звоном бубенцов.
Когда Сете Волтас, шагая вразвалку, с ножом за поясом, которым он так гордился и который так очаровывал девушек, появлялся с сеньором Нило в доме Доры, дом превращался в шумный хоровод. Пастушки склонялись перед волхвом, одним из богов террейро, святым наездником.
Лошадь Иеманжи - Габриэла - мчалась по лугам и горам, через долины и моря, через глубокие океаны.
Танцуя и напевая, скакала резвая лошадка. Костяной гребень, флакон духов бросала Габриэла со скалы богине моря, прося у нее немногого: плиту Насиба, его кухню, заднюю комнатку в его доме, его волосатую грудь, усы, которые щекотали ей шею, его тяжелую ногу на своем крупе, украшенном сбруей.
Когда гитара замолкала, наступал час кафунэ, час, когда рассказывались нескончаемые истории.
Сеньор Нило дважды тонул, смотрел смерти в глаза, морской смерти с зелеными волосами и со свирелью в руках. Но сеньор Нило был чист, как родниковая вода, а Сете Волтас был как колодец без дна, как тайна смерти, на его ноже осталась память об убитых. Полицейские в мундирах и в штатском повсюду разыскивали его. В Баие, в Сержипе, в Алагоасе, в хороводах капоэйры, на священных террейро, на базарах и ярмарках, в тайниках пристани, в портовых барах. Даже сам сеньор Нило относился к Сете Волтасу с почтением, ведь он никому не покорялся. Татуировка на его груди напоминала об; одиночной камере. Кто он? Посланец насильственной смерти. Он завернул к ним по пути и сейчас торопился. В порту Бани его ожидают игроки в ронду, мастера из Анголы - вожаки террейро и четыре женщины.. Нужно переждать некоторое время, чтобы полиция забыла о нем. Пользуйтесь, девочки!
В воскресные вечера за домом на чистом дворе раздавались звуки беримбау[87]. Приходили повеселиться мулаты и негры. Сете Волтас играл и пел:
Мой товарищ боевой,
мы пойдем бродить с тобой,
мы пойдем бродить по свету.
Эй, товарищ...
Потом он передавал инструмент сеньору Нило и входил в круг. Теренсио взлетал вверх, подобно бумажному змею. Он прыгал легко, выше мулата Траиры. Юноша Батиста падал на пол, Сете Волтас зубами поднимал платок с земли. На поле сражения оставался в конце концов он один, с голой татуированной грудью.
На пляже возле скал Сете Волтас трепал сбрую Габриэлы, погружался в волны ее пенного и бурного моря. Габриэла была нежностью мира, ясностью дня и тайной ночи. Но грусть оставалась, грусть бродила по песку? бежала к морю, звучала в скалах.
– Почему ты грустишь, женщина?
– Не знаю. Я одинока.
– Я не могу, чтобы со мной грустили. Мой святой - веселый, да я и сам весельчак. Я убиваю грусть своим ножом.
– Не надо убивать.
– Почему?
Она хотела, чтобы у нее снова была плита, двор с дынным деревом и питангой, задняя комнатка и, наконец, тот добрый молодой человек.
– Неужели тебе мало меня? Женщины готовы убить и умереть из-за меня, ты должна благодарить свою судьбу.
– Мало. Никто мне не по душе. Все для меня нехороши.
– И ты никак не можешь его забыть?
– Не могу.
– Ну и что?
– Как что? Это плохо.
– Это значит - ничего тебе не хочется.
– Это плохо.
– Это значит, ничто тебя не радует.
– Плохо.
Однажды вечером он увел Габриэлу. Накануне он был с Микелиной, в субботу - с Паулой, у которой грудь как у горлицы, теперь наступила долгожданная очередь Габриэлы. В доме Доры сеньор Нило лежит в гамаке, а на груди у него королева. Парусник пришел в свою гавань.
Габриэла плакала на песчаном берегу моря. Лупа залила ее золотым светом, ветер уносил запах гвоздики.
– Ты плачешь, женщина?
Он тронул ее лицо цвета корицы рукой, которая привыкла держать нож.
– Почему? Со мной женщины никогда не плачут, они смеются от радости.
– Конец, теперь конец...
– Чему конец?
– Мечте, что в один прекрасный день...
– Что?
Что она вернется к плите, во двор, в свою заднюю комнату, в бар. Разве не открывает Насиб ресторан?
Разве не понадобится ему хорошая кухарка? А кто готовит лучше Габриэлы? Дона Арминда говорит, чтобы она не теряла надежды. Только она, Габриэла, могла бы наготовить столько кушаний и отлично со всем справиться. И вот теперь вместо нее наняли какое-то чучело, которое приехало из Рио и умеет болтать по-иностранному. Через три дня состоится большое празднество в честь открытия ресторана. Теперь не осталось никакой, надежды. Она хотела бы уйти из Ильеуса. Хоть на дно морское.
Сете Волтас - это свобода, обретаемая каждый день на заре. Он жертвует собой и полон решимости. Он горд и щедр. Он поражает, как молния, и питает, как дождь, он - боевой товарищ.
– Ты говоришь, он португалец?
Боевой товарищ поднялся. Ветер стихал, когда касался его, лунный свет бледнел на его руках, волны набегали, чтобы лизнуть его ноги, в танце отбивавшие ритм.
– Не плачь, женщина. С Сете Волтасом женщины не плачут. Они смеются от радости.
– Что я могу поделать? - Габриэла впервые почувствовала себя бедной, печальной и несчастной, и жить ей не хотелось.
Даже солнце, лунный свет, прохладная вода, капризный кот, тело мужчины, жар бога террейро - ничто не могло развеселить ее, пробудить жажду жизни в ее опустошенном сердце, потому что не было там Насиба, такого хорошего и такого красивого.
– Сама ты ничего не сделаешь, но тебе поможет Сете Волтас, он сделает все.
– Что все? Я не вижу, чем ты мне можешь помочь.
– Если португалец исчезнет, кто тогда будет готовить? А если он исчезнет накануне открытия ресторана, придется позвать тебя, иного выхода не будет. Значит, он исчезнет.
Иногда Сете Волтас был мрачен, как ночь без луны, и тверд, как скала, смело встречающая бурное море. Габриэла вздрогнула:
– Что ты собираешься сделать? Ты убьешь его? Я не хочу этого.
Когда Сете Волтас смеялся, он был, как восходящая заря, как святой Георгий на луне, как земля, которую увидел тонущий, когда уже не осталось надежды на спасение, как якорь корабля.
– Убить португальца? Он мне ничего плохого не сделал. Просто я заставлю его убраться отсюда побыстрей. И лишь слегка проучу его, если он заупрямится.
– Правда?!
– Со мной женщина должна смеяться, а не плакать.
Габриэла улыбнулась. Боевой товарищ прикрыл веками свои жгучие глаза. Он подумал, что так, пожалуй, даже лучше. Он уйдет, продолжит свой путь, сохранит волю в груди и свободу в сердце. Пусть по другому тоскует она, эта единственная в мире женщина, которая способна удержать его, привязать к этому маленькому какаовому порту, согнуть и покорить. В ту ночь он хотел сказать ей все и сдаться в плен любви.
Так лучше, пусть вздыхает и плачет о другом, умирает из-за любви к другому, Сете Волтас может уйти. Он, боевой товарищ, уйдет бродить по свету.
Габриэла потянула его за руку и благодарно раскрыла объятия. Лодка шла по спокойному морю, приплыла в бухту острова, засаженного сахарным тростником и перцем. Стоял в этой лодке с высоким носом боевой товарищ. Ах, товарищ, пылает твоя грудь, ты страдаешь оттого, что теряешь Габриэлу. Но ты один из богов террейро, в правой руке у тебя гордость, свобода - в левой.
ОБ УВАЖАЕМОМ ГРАЖДАНИНЕ
В субботу, накануне торжественного открытия "Коммерческого ресторана", можно было видеть, как его владелец араб Насиб в одной рубашке без пиджака, как сумасшедший, несется по улице. Объемистый живот Насиба колыхался над поясом, глаза были вытаращены, он мчался по направлению к экспортной конторе Мундиньо Фалкана.
У двери федерального податного бюро капитану удалось сдержать неистовый бег араба, схватив его за руку:
– Что такое, дружище, куда вы так торопитесь? - Всегда вежливый и приветливый, капитан держался особенно любезно с тех пор, как был выдвинут кандидатом в префекты. - Что-нибудь случилось? Я не могу вам чем-нибудь помочь?
– Он исчез! Исчез! - задыхался Насиб.
– Кто?
– Повар, Фернан.
Вскоре весь город узнал о таинственном происшествии: выписанный из Рио кулинар, вызвавший такую сенсацию, шеф-повар мсье Фернан (он любил, когда его так называли) со вчерашнего вечера исчез из Ильеуса. Накануне он договорился с двумя официантами, нанятыми Дли обслуживания ресторана, и с помощницами по кухне встретиться утром, чтобы закончить последние приготовления к завтрашнему дню. Но повар не появился, и никто его не видел.
Мундиньо Фалкан вызвал полицейского комиссара, рассказал ему, что случилось, и посоветовал произвести тщательное расследование. Это был тот самый лейтенант, которого секретарь префектуры И табуны вынудил когда-то покинуть город. Теперь он в присутствии Мундиньо держался приниженно и раболепно.
В "Папелариа Модело" Жоан Фулженсио и Ньо Гало высказывали различные предположения. Повар; судя по его манерам и взглядам, которые он то и дело бросал, был, конечно, гомосексуалистом. Может, имеет место гнусное преступление? Вспомнили, что мсье Фернан охаживал Разиню Шико. Инспектор допросил молодого официанта, но тот разозлился:
– Мне нравятся женщины... Я ничего не знаю об этом выродке. Как-то раз я его чуть не избил, и он прикинулся, будто не понял почему.
Как знать, может быть, повар стал жертвой преступных элементов, в Ильеусе сейчас собралось немало мошенников, жуликов, карманных воришек и всяких темных личностей, бежавших из Баии и других местностей. Инспектор и полицейские обшарили порт, Уньан, Конкисту, Остров Змей, Понтал. Насиб призвал на помощь своих друзей - Ньо Гало, сапожника Фелипе, Жозуэ, официантов, некоторых посетителей бара. Перевернули вверх дном весь Ильеус, но все было тщетно.
Жоан Фулженсио пришел к заключению, что повар сбежал.
– Я придерживаюсь той версии, что ваш уважаемый шеф уложил чемоданы и удрал, не дожидаясь подъемных. Ильеус - неподходящее место для изысканных задов, тут ввиду малого спроса хватает Машадиньо и Мисс Пиранжи, поэтому он огорчился и убрался восвояси. Впрочем, он поступил хорошо, вовремя освободил нас от своего мерзкого присутствия.
– Но на чем он мог уехать? Ведь вчера не было ни одного парохода. Только сегодня отправляется "Канавиейрас"... - усомнился Ньо Гало.
– На автобусе, на поезде...
Нет, он не уехал ни поездом, ни автобусом, ни верхом и не ушел пешком. Инспектор был уверен, что повар не покидал города. Около четырех часов дня прибежал взволнованный негритенок Туиска, который напал на след. Из всех объявившихся в этот день Шерлоков Холмсов он один сообщил что-то конкретное. Толстого, элегантного мужчину - это вполне мог быть повар, так как у него тоже были остроконечные усики и он тоже покачивал бедрами, видела поздно ночью одна из самых дешевых проституток. Она выходила из "Бате-Фундо" и заметила в стороне портовых складов трех подозрительных типов, которые вели толстяка.
Все это она рассказала Туиске, но в полиции ее показания стали сбивчивыми и неопределенными. Ей только показалось, что она видела, но она не уверена, так как была навеселе. Она не знает, кто были эти люди, она лишь слышала какие-то разговоры. На самом же деле женщина, без всякого сомнения, узнала сеньора Нило, негра Теренсио и их главаря, - как его зовут, она не знала, но по нему вздыхали все девки в "Бате-Фундо".
Он превосходно танцевал, этот пришелец из Баии, но пользовался дурной славой. Проститутка подозревала, что повар лежит сейчас на дне морском, и внутренне содрогалась. Но ничего такого она не говорила в полиции, уже раскаявшись в том, что проболталась Туиске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56