Оказывается, Осмундо бежал на автобусе и Жезуино стрелял в Тонико, а Мундиньо появился с доной Синьязиньей, она была живая, улыбалась Насибу и протягивала ему руки, но у нее было смуглое лицо его бывшей служанки. Только Насиб не мог догнать ее, танцуя, она скрылась в кабаре.
О ПОХОРОНАХ И БАНКЕТАХ С ПОУЧИТЕЛЬНОЙ ИСТОРИЕЙ, РАССКАЗАННОЙ В СКОБКАХ
Отвоеванное вновь солнце было уже высоко, когда Насиб проснулся от криков доны Арминды:
– Пойдем поглядим на похороны, девочка! Будет очень интересно!
– Нет, сеньора, хозяин еще не встал.
Насиб вскочил с постели: разве можно пропустить похороны? Он выходил из ванной уже одетым, когда Габриэла поставила на стол дымящиеся кофейник и молочник. На столе, накрытом белой скатертью, стояли кускус из кукурузы с кокосовым молоком, жареные бананы, сладкая маниока. Она остановилась у двери в кухню и вопросительно посмотрела на него.
– Вы должны мне сказать, что любите.
Насиб жадно глотал кускус, в его глазах отразилось удовольствие, но любопытство заставляло его торопиться - как бы не опоздать на похороны!.. Замечательный кускус, и очень вкусны поджаренные ломтиками бананы... Насиб с трудом оторвался от еды. Габриэла стянула волосы лентой. Должно быть, приятно укусить ее смуглый затылок. Насиб выскочил из дому и чуть не бегом направился в бар. Его провожал голос Габриэлы, которая пела:
Не ходи туда, дружок:
там откос, а ты не знаешь,
поскользнешься, упадешь,
ветку с розой обломаешь.
Похоронная процессия с гробом Осмундо вышла с набережной на площадь.
– Некому даже гроб нести... - заметил кто-то.
– Да-а.
Пожалуй, еще никогда похоронная процессия не была такой малочисленной. Лишь самые близкие друзья Осмундо набрались мужества сопровождать его в этой последней прогулке по улицам Ильеуса. Тот, кто нес дантиста на кладбище, оскорблял тем самым полковника Жезуино и все ильеусское общество. Ари Сантос, капитан, Ньо Гало, редактор "Диарио де Ильеус" и еще кое-кто по очереди несли гроб.
У покойника не было семьи в Ильеусе, но за те месяцы, что он прожил здесь, он завел много знакомств - Осмундо был человек обходительный и любезный, непременный участник балов в клубе "Прогресс", собраний общества имени Руя Барбозы и семейных вечеринок, завсегдатай баров и кабаре. Тем не менее он отправлялся в последний путь как бедняк: никто не украсил его гроб цветами и никто не оплакивал его. Отец Осмундо дал телеграмму одному торговцу в Ильеусе, с которым у него были дела, и попросил его взять на себя хлопоты по похоронам, сообщив, что прибудет с первым пароходом. Торговец заказал гроб, позаботился о могиле, нанял в порту несколько рабочих, чтобы было кому нести гроб, если не явится никто из приятелей покойного, но не нашел нужным тратиться на венки и цветы.
Насиб не поддерживал тесных отношений с Ормундо. Изредка дантист заходил к нему в бар, но обычно посещал кафе "Шик". Почти всегда Осмундо выпивал в компании Ари Сантоса и учителя Жозуэ. Они декламировали сонеты, читали любимые места из прозаических произведений, вели литературные споры.
Иногда араб подсаживался к ним - слушал отрывки из романов, стихи, посвященные женщине. Он, как и все, считал дантиста хорошим парнем, об Осмундо отзывались как о знающем враче, пациентов у него становилось все больше. Наблюдая сейчас эти убогие похороны, эту жалкую горстку друзей, этот голый гроб без цветов, он почувствовал грусть. В конце концов, это несправедливо и недостойно такого города, как Ильеус. Где же люди, что превозносили его поэтический талант, где пациенты, что хвалили его легкую руку, когда он удалял коренные зубы, его коллеги по обществу имени Руя Барбозы, друзья по клубу "Прогресс", приятели по бару? Они боялись полковника Жезуино, боялись языков старых дев и общественного мнения, которое сочтет их солидарными с Осмундо.
Какой-то мальчишка врезался в похоронную процессию, раздавая рекламные листки кинотеатра, сообщавшие о дебюте "знаменитого индийского фокусника принца Сандры, величайшего иллюзиониста нашего столетия, факира и гипнотизера, которому рукоплескала вся Европа, а также его очаровательной помощницы мадам Анабелы, ясновидящей и представляющей собой чудо телепатии". Листок, унесенный ветром, летал над гробом. Осмундо не познакомится с Анабелой, не присоединится к свите ее поклонников, не примет участия в борьбе за обладание ею.
Похоронная процессия проходила мимо церкви, Насиб присоединился к горстке людей, идущих за гробом.
Он не пойдет на кладбище, ему нельзя надолго оставить бар, сегодня банкет автобусной компании. Но пройти за гробом по крайней мере два квартала он обязан.
Процессия вышла на улицу Параллелепипедов; чья это была идея? Более прямой и короткий путь лежал через улицу Полковника Адами, зачем же было проходить мимо дома, в котором находился гроб с телом Синьязиньи? Это, должно быть, придумал капитан.
Глория наблюдала шествие похоронной процессии из своего окна, сидя в капоте, накинутом поверх ночной рубашки. Гроб проплыл перед ее бюстом, едва прикрытым кружевами.
У дверей колледжа Эноха, где толпились любопытные ученики, учитель Жозуэ, сменив Ньо Гало, взялся за ручку гроба. Изо всех окон выглядывали люди, отовсюду слышались восклицания. У дома родственников Синьязиньи стояло несколько человек в черном. Гроб Осмундо медленно двигался, сопровождаемый жалкой свитой. Прохожие снимали шляпы. Из окна погруженного в траур дома кто-то крикнул:
– Не могли, что ли, пойти другой дорогой? Мало вам, что он погубил бедняжку?
Дойдя до центральной площади, Насиб вернулся.
Он недолго побыл на отпевании Синьязиньи. Ее гроб еще не был закрыт, в гостиной горели свечи, стояли цветы, у гроба лежало несколько венков. Женщины плакали. А несчастного Осмундо не оплакивал никто.
– Подождем немного. Пусть его похоронят, - сказал один из родственников Синьязиньи.
Хозяин дома, муж двоюродной сестры Синьязиньи, не скрывая своего недовольства, расхаживал по коридору. Смерть Синьязиньи явилась для него неожиданным осложнением; конечно, тело покойной нельзя было выносить из дома Жезуино и тем более из дома дантиста, это было бы неприлично. Его жена была единственной родственницей Синьязиньи, живущей в городе, остальные жили в Оливенсе: ну как он мог не позволить принести сюда тело и отпевать его здесь? И, как на грех, он друг полковника Жезуино и у него с ним дела.
– Вот уж некстати, - в отчаянии сетовал он.
Столько неприятных хлопот, не говоря уже о расходах. А кто будет платить?
Насиб подошел посмотреть на Синьязинью: глаза закрыты, лицо спокойное, гладкие волосы распущены,; красивые стройные ноги. Он отвел взгляд, не время сейчас смотреть на ноги Синьязиньи. В гостиной появилась торжественная фигура доктора. На мгновение он задержался у гроба и сказал Насибу, но так, чтобы услышали все:
– В ее жилах текла кровь Авила. Эта кровь, кровь Офенизии, предопределила ее судьбу. - Он понизил голос. - Я считаю ее своей родственницей.
Зрители, теснившиеся в дверях и заглядывавшие в окна, были поражены, увидев Малвину, которая вошла с букетом цветов из собственного сада. Зачем пришла сюда, на похороны жены, убитой за измену, эта молодая девушка, еще школьница, дочь фазендейро? Ведь они не были близкими подругами. Ее провожали осуждающими взглядами, шептались по углам. Малвина улыбнулась доктору, положила цветы к ногам покойной, тихо помолилась и вышла, гордо выпрямившись, как и вошла. Насиб стоял, склонив голову.
– Эта дочка Мелка Тавареса - дерзкая особа.
– Она флиртует с Жозуэ.
Насиб тоже проводил Малвину взглядом, ему понравился ее поступок. Он не знал, что с ним происходит в этот день, но он проснулся в странном настроении, он чувствовал, что не может осуждать Осмундо и Синьязинью, потом его возмутило, что на похороны дантиста пришло так мало людей, раздражали жалобы хозяина дома, где стоял гроб покойной. Пришел отец Базилио, пожал всем руки, потолковал о сияющем солнце, об окончании дождей.
Наконец похоронная процессия вышла из дома. Она была многочисленней той, что шла за гробом Осмундо, но в общем тоже выглядела жалко. Отец Базилио прочел несколько молитв, семья Синьязиньи, прибывшая из Оливенсы, рыдала, хозяин дома облегченно вздохнул. Насиб вернулся в бар. Почему их не похоронили вместе, не вынесли оба гроба в один час из одного дома и не опустили в одну могилу? А ведь надо было сделать именно так. Подлая жизнь, бессердечный, лицемерный город, где уважают только деньги!
– Сеньор Насиб, служанка-то как хороша... Прямо красотка! - послышался вкрадчивый голос Шико.
– Иди к черту! - Насиб был грустен.
Он узнал потом, что гроб Синьязиньи внесли в ворота кладбища в тот самый момент, когда оттуда выходили немногие друзья Осмундо, пришедшие на его похороны. Почти в ту же минуту полковник Жезуино Мендонса, сопровождаемый Маурисио Каиресом, постучался в дверь дома судьи, чтобы предстать перед лицом закона. Потом адвокат появился в баре, но ничего, кроме минеральной воды, пить не стал.
– Вчера я перебрал у Амансио. Подавали первоклассное португальское вино...
Насиб отошел в сторону, ему не хотелось знать подробности устроенного накануне пира. Он решил сходить к сестрам Рейс узнать, как идут приготовления к обеду.
Сестры до сих пор никак не могли успокоиться.
– Еще вчера утром она была в церкви, бедняжка, - сказала, крестясь, Кинкина.
– Когда вы пришли к нам, мы только что расстались с ней после мессы, взволнованно добавила Флорзинья.
– Да, вот какие бывают дела... Поэтому я и не женюсь.
Сестры отвели Насиба на кухню, где орудовала Жукундина с дочками. "Пусть обед вас не беспокоит, все идет хорошо".
– А вы знаете, я все-таки нашел кухарку.
– Отлично. Хорошо стряпает?
– Кускус приготовила. А что она вообще умеет делать, узнаю немного позже, во время завтрака.
– Значит, наших закусок и сладостей вам больше не нужно?
– Если можно, поготовьте еще несколько дней.
– Я спрашиваю потому, что сейчас у нас очень много хлопот с презепио.
Когда посетителей в баре стало меньше, Насиб послал Шико завтракать.
– На обратном пути в бар захвати мой завтрак.
В час завтрака бар всегда пустел. Насиб в это время проверял кассу, подсчитывал выручку и расходы.
Первым после завтрака неизменно появлялся Тонико Бастос, он выпивал "для пищеварения" кашасу с "bitter"[53]. В этот день только и разговоров было, что о похоронах, потом Тонико рассказал о том, что произошло в кабаре после ухода Насиба. Полковник Рибейриньо так напился, что его пришлось тащить домой чуть не волоком. На лестнице его трижды вырвало, он перепачкал весь костюм.
– Рибейриньо втюрился в танцовщицу...
– А Мундиньо Фалкан?
– Он ушел рано. Заверил меня, что у него с ней ничего нет, путь свободен. Ну и я, конечно...
– Бросились в атаку...
– Точнее, вошел в игру. - А она?
– Как вам сказать? Кажется, проявляет интерес.
Но пока не подцепит Рибейриньо, очевидно, будет разыгрывать святую. Тут все заранее ясно.
– А муж?
– Целиком за полковника. Он уже все знает о Рибейриньо. А со мной не хочет иметь никаких дел. Пусть жена улыбается Рибейриньо, танцует с ним, прижимается к нему, пусть поддерживает ему голову, чтобы его лучше стошнило, каналья находит это замечательным. Но стоит мне подойти к ней, как он тут же оказывается между нами. Типичный профессиональный альфонс, - Он боится, что вы испортите ему все дело.
– Согласен на остатки. Пусть Рибейриньо платит, а я буду довольствоваться выходными днями... Я думаю, что и муж очень скоро угомонится. Сейчас ему уже должно быть известно, что я сын местного политического лидера. Поэтому ему лучше держаться со мной подобающим образом.
Пришел с завтраком Разиня Шико. Насиб вышел из-за прилавка и устроился за одним из столиков, повязав салфетку вокруг шеи.
– Ну-ка, посмотрим, что она за кухарка... - Новая? - полюбопытствовал Тонико.
– Никогда не видел такой красивой смуглянки! - лениво процедил Шико.
– А вы мне сказали, что она страшна, как ведьма, бесстыдный вы араб, Скрываете правду от друга?
Насиб разобрал судки, расставил на столе блюда.
– О! - воскликнул он, вдохнув аромат куриной кабиделы[54], жареной солонины, риса, фасоли и банана, нарезанного кружочками.
– Действительно хорошенькая? - расспрашивал Тонико Шико.
– Даже очень...
Тонико нагнулся над тарелками.
– И вы говорите, что она не умеет готовить? Вот лживый турок... Ведь слюнки текут...
Насиб пригласил его к столу:
– Тут на двоих хватит. Отведайте немножко.
Бико Фино открыл бутылку пива, поставил ее на стол.
– Что она сейчас делает? - спросил Насиб Шико.
– Завела длинный разговор с матерью. Рассуждают о спиритизме. То есть говорит мать, а она только слушает да смеется. А когда она смеется, сеньор Тонико, прямо обалдеть можно.
– О! - снова воскликнул Насиб, попробовав кушанье. - Это же манна небесная, сеньор Тонико. Теперь, благодарение богу, меня будут хорошо обслуживать.
– За столом и в постели? А, турок?..
Насиб наелся до отвала и после ухода Тонико растянулся, как обычно, в шезлонге, в тени деревьев позади бара. Он взял баиянскую газету почти недельной давности и закурил сигару, потом расправил усы Насиб был доволен жизнью, утренняя грусть рассеялась.
Позднее он сходит в лавку дяди, купит там дешевое платье и пару домашних туфель. Надо договориться с кухаркой о закусках и сладостях для бара. Вот уж не думал, что эта запыленная и оборванная беженка умеет так готовить... И что под слоем пыли скрывается такая очаровательная, такая соблазнительная женщина... Он мирно заснул. Ветерок с моря ласково шевелил его усы.
Еще не пробило пяти часов. В податном бюро и в других учреждениях было полно народу, когда взволнованный Ньо Гало с номером "Диарио де Ильеус" в руках ворвался в бар. Насиб подал ему вермут и приготовился рассказать о новой кухарке, но тот громко объявил своим гнусавым голосом:
– Началось!
– Что?
– Вот сегодняшняя газета. Только что вышла... Читайте...
На первой полосе была помещена длинная статья, набранная жирным шрифтом. Заголовок увенчивал четыре колонки:
"ВОЗМУТИТЕЛЬНОЕ ПРЕНЕБРЕЖЕНИЕ К БУХТЕ".
Резкая критика была направлена главным образом в адрес префектуры и Алфреда Бастоса - "депутата палаты штата, избранного населением Ильеуса, чтобы отстаивать священные интересы какаового района", и забывшего об этом. Слабый голос этого депутата раздается лишь тогда, говорилось в статье, когда надо похвалить действия правительства; этот парламентарий умеет лишь выкрикивать "очень хорошо!" и "поддерживаю!". В статье критиковался и префект, один из кумовьев полковника Рамиро, "никчемная посредственность, способная лишь лебезить перед влиятельной персоной - местным касиком"[55], а также выдвигалось обвинение против политических деятелей, проявляющих пренебрежение к вопросу о бухте Ильеуса. Предлогом для статьи послужило вчерашнее происшествие: пароход "Ита" сел на мель. "Самая важная и самая неотложная проблема района представляет такую альтернативу: либо богатство и цивилизация, либо отсталость и нищета, - проблема бухты Ильеуса, или грандиозная проблема прямого экспорта какао", не существует для тех, кто "захватил при благоприятных обстоятельствах командные посты". Засим следовала едкая тирада, которая заканчивалась явным намеком на Мундиньо и напоминала, что "люди с высокоразвитым гражданским чувством намерены в связи с преступной халатностью муниципальных властей заняться этой проблемой и решить ее. Славные и неустрашимые жители Ильеуса, города древних традиций, сумеют осудить, наказать и вознаградить по заслугам!".
– Дело серьезное, мальчик...
– Похоже, доктор написал.
– Скорее Эзекиел.
– Нет, доктор. Я в этом уверен. Эзекиел напился вчера в кабаре. Статья вызовет шум...
– Шум?! Вы оптимист... Будет черт знает что!
– Если только не начнется сегодня же здесь, в баре.
– Почему здесь?
– А банкет автобусной компании, вы забыли? Придут все: префект, Мундиньо, полковник Амансио, Тонико, доктор, капитан, Мануэл Ягуар, даже полковник Рамиро Бастос обещал принять участие.
– Полковник Рамиро? Ведь он теперь не выходит по вечерам.
– И все же он сказал, что придет. Он человек слова и обязательно явится, вот увидите. Не исключено, что обед закончится ссорой...
Ньо Гало потирал руки.
– Вот будет весело... - Он отправился в податное бюро, оставив Насиба озабоченным. Насиб дружил со всеми, лучше ему держаться подальше от политической борьбы.
Пришли официанты, нанятые для банкета, они начали готовить зал, составляли столики. Почти в это же время судья с пачкой книг под мышкой устроился снаружи с Жоаном Фулженсио и Жозуэ. Они наблюдали за Глорией, сидящей у окна. Судья считал, что ее постоянное присутствие на площади скандализирует город. Жоан Фулженсио смеялся, не соглашаясь с ним:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
О ПОХОРОНАХ И БАНКЕТАХ С ПОУЧИТЕЛЬНОЙ ИСТОРИЕЙ, РАССКАЗАННОЙ В СКОБКАХ
Отвоеванное вновь солнце было уже высоко, когда Насиб проснулся от криков доны Арминды:
– Пойдем поглядим на похороны, девочка! Будет очень интересно!
– Нет, сеньора, хозяин еще не встал.
Насиб вскочил с постели: разве можно пропустить похороны? Он выходил из ванной уже одетым, когда Габриэла поставила на стол дымящиеся кофейник и молочник. На столе, накрытом белой скатертью, стояли кускус из кукурузы с кокосовым молоком, жареные бананы, сладкая маниока. Она остановилась у двери в кухню и вопросительно посмотрела на него.
– Вы должны мне сказать, что любите.
Насиб жадно глотал кускус, в его глазах отразилось удовольствие, но любопытство заставляло его торопиться - как бы не опоздать на похороны!.. Замечательный кускус, и очень вкусны поджаренные ломтиками бананы... Насиб с трудом оторвался от еды. Габриэла стянула волосы лентой. Должно быть, приятно укусить ее смуглый затылок. Насиб выскочил из дому и чуть не бегом направился в бар. Его провожал голос Габриэлы, которая пела:
Не ходи туда, дружок:
там откос, а ты не знаешь,
поскользнешься, упадешь,
ветку с розой обломаешь.
Похоронная процессия с гробом Осмундо вышла с набережной на площадь.
– Некому даже гроб нести... - заметил кто-то.
– Да-а.
Пожалуй, еще никогда похоронная процессия не была такой малочисленной. Лишь самые близкие друзья Осмундо набрались мужества сопровождать его в этой последней прогулке по улицам Ильеуса. Тот, кто нес дантиста на кладбище, оскорблял тем самым полковника Жезуино и все ильеусское общество. Ари Сантос, капитан, Ньо Гало, редактор "Диарио де Ильеус" и еще кое-кто по очереди несли гроб.
У покойника не было семьи в Ильеусе, но за те месяцы, что он прожил здесь, он завел много знакомств - Осмундо был человек обходительный и любезный, непременный участник балов в клубе "Прогресс", собраний общества имени Руя Барбозы и семейных вечеринок, завсегдатай баров и кабаре. Тем не менее он отправлялся в последний путь как бедняк: никто не украсил его гроб цветами и никто не оплакивал его. Отец Осмундо дал телеграмму одному торговцу в Ильеусе, с которым у него были дела, и попросил его взять на себя хлопоты по похоронам, сообщив, что прибудет с первым пароходом. Торговец заказал гроб, позаботился о могиле, нанял в порту несколько рабочих, чтобы было кому нести гроб, если не явится никто из приятелей покойного, но не нашел нужным тратиться на венки и цветы.
Насиб не поддерживал тесных отношений с Ормундо. Изредка дантист заходил к нему в бар, но обычно посещал кафе "Шик". Почти всегда Осмундо выпивал в компании Ари Сантоса и учителя Жозуэ. Они декламировали сонеты, читали любимые места из прозаических произведений, вели литературные споры.
Иногда араб подсаживался к ним - слушал отрывки из романов, стихи, посвященные женщине. Он, как и все, считал дантиста хорошим парнем, об Осмундо отзывались как о знающем враче, пациентов у него становилось все больше. Наблюдая сейчас эти убогие похороны, эту жалкую горстку друзей, этот голый гроб без цветов, он почувствовал грусть. В конце концов, это несправедливо и недостойно такого города, как Ильеус. Где же люди, что превозносили его поэтический талант, где пациенты, что хвалили его легкую руку, когда он удалял коренные зубы, его коллеги по обществу имени Руя Барбозы, друзья по клубу "Прогресс", приятели по бару? Они боялись полковника Жезуино, боялись языков старых дев и общественного мнения, которое сочтет их солидарными с Осмундо.
Какой-то мальчишка врезался в похоронную процессию, раздавая рекламные листки кинотеатра, сообщавшие о дебюте "знаменитого индийского фокусника принца Сандры, величайшего иллюзиониста нашего столетия, факира и гипнотизера, которому рукоплескала вся Европа, а также его очаровательной помощницы мадам Анабелы, ясновидящей и представляющей собой чудо телепатии". Листок, унесенный ветром, летал над гробом. Осмундо не познакомится с Анабелой, не присоединится к свите ее поклонников, не примет участия в борьбе за обладание ею.
Похоронная процессия проходила мимо церкви, Насиб присоединился к горстке людей, идущих за гробом.
Он не пойдет на кладбище, ему нельзя надолго оставить бар, сегодня банкет автобусной компании. Но пройти за гробом по крайней мере два квартала он обязан.
Процессия вышла на улицу Параллелепипедов; чья это была идея? Более прямой и короткий путь лежал через улицу Полковника Адами, зачем же было проходить мимо дома, в котором находился гроб с телом Синьязиньи? Это, должно быть, придумал капитан.
Глория наблюдала шествие похоронной процессии из своего окна, сидя в капоте, накинутом поверх ночной рубашки. Гроб проплыл перед ее бюстом, едва прикрытым кружевами.
У дверей колледжа Эноха, где толпились любопытные ученики, учитель Жозуэ, сменив Ньо Гало, взялся за ручку гроба. Изо всех окон выглядывали люди, отовсюду слышались восклицания. У дома родственников Синьязиньи стояло несколько человек в черном. Гроб Осмундо медленно двигался, сопровождаемый жалкой свитой. Прохожие снимали шляпы. Из окна погруженного в траур дома кто-то крикнул:
– Не могли, что ли, пойти другой дорогой? Мало вам, что он погубил бедняжку?
Дойдя до центральной площади, Насиб вернулся.
Он недолго побыл на отпевании Синьязиньи. Ее гроб еще не был закрыт, в гостиной горели свечи, стояли цветы, у гроба лежало несколько венков. Женщины плакали. А несчастного Осмундо не оплакивал никто.
– Подождем немного. Пусть его похоронят, - сказал один из родственников Синьязиньи.
Хозяин дома, муж двоюродной сестры Синьязиньи, не скрывая своего недовольства, расхаживал по коридору. Смерть Синьязиньи явилась для него неожиданным осложнением; конечно, тело покойной нельзя было выносить из дома Жезуино и тем более из дома дантиста, это было бы неприлично. Его жена была единственной родственницей Синьязиньи, живущей в городе, остальные жили в Оливенсе: ну как он мог не позволить принести сюда тело и отпевать его здесь? И, как на грех, он друг полковника Жезуино и у него с ним дела.
– Вот уж некстати, - в отчаянии сетовал он.
Столько неприятных хлопот, не говоря уже о расходах. А кто будет платить?
Насиб подошел посмотреть на Синьязинью: глаза закрыты, лицо спокойное, гладкие волосы распущены,; красивые стройные ноги. Он отвел взгляд, не время сейчас смотреть на ноги Синьязиньи. В гостиной появилась торжественная фигура доктора. На мгновение он задержался у гроба и сказал Насибу, но так, чтобы услышали все:
– В ее жилах текла кровь Авила. Эта кровь, кровь Офенизии, предопределила ее судьбу. - Он понизил голос. - Я считаю ее своей родственницей.
Зрители, теснившиеся в дверях и заглядывавшие в окна, были поражены, увидев Малвину, которая вошла с букетом цветов из собственного сада. Зачем пришла сюда, на похороны жены, убитой за измену, эта молодая девушка, еще школьница, дочь фазендейро? Ведь они не были близкими подругами. Ее провожали осуждающими взглядами, шептались по углам. Малвина улыбнулась доктору, положила цветы к ногам покойной, тихо помолилась и вышла, гордо выпрямившись, как и вошла. Насиб стоял, склонив голову.
– Эта дочка Мелка Тавареса - дерзкая особа.
– Она флиртует с Жозуэ.
Насиб тоже проводил Малвину взглядом, ему понравился ее поступок. Он не знал, что с ним происходит в этот день, но он проснулся в странном настроении, он чувствовал, что не может осуждать Осмундо и Синьязинью, потом его возмутило, что на похороны дантиста пришло так мало людей, раздражали жалобы хозяина дома, где стоял гроб покойной. Пришел отец Базилио, пожал всем руки, потолковал о сияющем солнце, об окончании дождей.
Наконец похоронная процессия вышла из дома. Она была многочисленней той, что шла за гробом Осмундо, но в общем тоже выглядела жалко. Отец Базилио прочел несколько молитв, семья Синьязиньи, прибывшая из Оливенсы, рыдала, хозяин дома облегченно вздохнул. Насиб вернулся в бар. Почему их не похоронили вместе, не вынесли оба гроба в один час из одного дома и не опустили в одну могилу? А ведь надо было сделать именно так. Подлая жизнь, бессердечный, лицемерный город, где уважают только деньги!
– Сеньор Насиб, служанка-то как хороша... Прямо красотка! - послышался вкрадчивый голос Шико.
– Иди к черту! - Насиб был грустен.
Он узнал потом, что гроб Синьязиньи внесли в ворота кладбища в тот самый момент, когда оттуда выходили немногие друзья Осмундо, пришедшие на его похороны. Почти в ту же минуту полковник Жезуино Мендонса, сопровождаемый Маурисио Каиресом, постучался в дверь дома судьи, чтобы предстать перед лицом закона. Потом адвокат появился в баре, но ничего, кроме минеральной воды, пить не стал.
– Вчера я перебрал у Амансио. Подавали первоклассное португальское вино...
Насиб отошел в сторону, ему не хотелось знать подробности устроенного накануне пира. Он решил сходить к сестрам Рейс узнать, как идут приготовления к обеду.
Сестры до сих пор никак не могли успокоиться.
– Еще вчера утром она была в церкви, бедняжка, - сказала, крестясь, Кинкина.
– Когда вы пришли к нам, мы только что расстались с ней после мессы, взволнованно добавила Флорзинья.
– Да, вот какие бывают дела... Поэтому я и не женюсь.
Сестры отвели Насиба на кухню, где орудовала Жукундина с дочками. "Пусть обед вас не беспокоит, все идет хорошо".
– А вы знаете, я все-таки нашел кухарку.
– Отлично. Хорошо стряпает?
– Кускус приготовила. А что она вообще умеет делать, узнаю немного позже, во время завтрака.
– Значит, наших закусок и сладостей вам больше не нужно?
– Если можно, поготовьте еще несколько дней.
– Я спрашиваю потому, что сейчас у нас очень много хлопот с презепио.
Когда посетителей в баре стало меньше, Насиб послал Шико завтракать.
– На обратном пути в бар захвати мой завтрак.
В час завтрака бар всегда пустел. Насиб в это время проверял кассу, подсчитывал выручку и расходы.
Первым после завтрака неизменно появлялся Тонико Бастос, он выпивал "для пищеварения" кашасу с "bitter"[53]. В этот день только и разговоров было, что о похоронах, потом Тонико рассказал о том, что произошло в кабаре после ухода Насиба. Полковник Рибейриньо так напился, что его пришлось тащить домой чуть не волоком. На лестнице его трижды вырвало, он перепачкал весь костюм.
– Рибейриньо втюрился в танцовщицу...
– А Мундиньо Фалкан?
– Он ушел рано. Заверил меня, что у него с ней ничего нет, путь свободен. Ну и я, конечно...
– Бросились в атаку...
– Точнее, вошел в игру. - А она?
– Как вам сказать? Кажется, проявляет интерес.
Но пока не подцепит Рибейриньо, очевидно, будет разыгрывать святую. Тут все заранее ясно.
– А муж?
– Целиком за полковника. Он уже все знает о Рибейриньо. А со мной не хочет иметь никаких дел. Пусть жена улыбается Рибейриньо, танцует с ним, прижимается к нему, пусть поддерживает ему голову, чтобы его лучше стошнило, каналья находит это замечательным. Но стоит мне подойти к ней, как он тут же оказывается между нами. Типичный профессиональный альфонс, - Он боится, что вы испортите ему все дело.
– Согласен на остатки. Пусть Рибейриньо платит, а я буду довольствоваться выходными днями... Я думаю, что и муж очень скоро угомонится. Сейчас ему уже должно быть известно, что я сын местного политического лидера. Поэтому ему лучше держаться со мной подобающим образом.
Пришел с завтраком Разиня Шико. Насиб вышел из-за прилавка и устроился за одним из столиков, повязав салфетку вокруг шеи.
– Ну-ка, посмотрим, что она за кухарка... - Новая? - полюбопытствовал Тонико.
– Никогда не видел такой красивой смуглянки! - лениво процедил Шико.
– А вы мне сказали, что она страшна, как ведьма, бесстыдный вы араб, Скрываете правду от друга?
Насиб разобрал судки, расставил на столе блюда.
– О! - воскликнул он, вдохнув аромат куриной кабиделы[54], жареной солонины, риса, фасоли и банана, нарезанного кружочками.
– Действительно хорошенькая? - расспрашивал Тонико Шико.
– Даже очень...
Тонико нагнулся над тарелками.
– И вы говорите, что она не умеет готовить? Вот лживый турок... Ведь слюнки текут...
Насиб пригласил его к столу:
– Тут на двоих хватит. Отведайте немножко.
Бико Фино открыл бутылку пива, поставил ее на стол.
– Что она сейчас делает? - спросил Насиб Шико.
– Завела длинный разговор с матерью. Рассуждают о спиритизме. То есть говорит мать, а она только слушает да смеется. А когда она смеется, сеньор Тонико, прямо обалдеть можно.
– О! - снова воскликнул Насиб, попробовав кушанье. - Это же манна небесная, сеньор Тонико. Теперь, благодарение богу, меня будут хорошо обслуживать.
– За столом и в постели? А, турок?..
Насиб наелся до отвала и после ухода Тонико растянулся, как обычно, в шезлонге, в тени деревьев позади бара. Он взял баиянскую газету почти недельной давности и закурил сигару, потом расправил усы Насиб был доволен жизнью, утренняя грусть рассеялась.
Позднее он сходит в лавку дяди, купит там дешевое платье и пару домашних туфель. Надо договориться с кухаркой о закусках и сладостях для бара. Вот уж не думал, что эта запыленная и оборванная беженка умеет так готовить... И что под слоем пыли скрывается такая очаровательная, такая соблазнительная женщина... Он мирно заснул. Ветерок с моря ласково шевелил его усы.
Еще не пробило пяти часов. В податном бюро и в других учреждениях было полно народу, когда взволнованный Ньо Гало с номером "Диарио де Ильеус" в руках ворвался в бар. Насиб подал ему вермут и приготовился рассказать о новой кухарке, но тот громко объявил своим гнусавым голосом:
– Началось!
– Что?
– Вот сегодняшняя газета. Только что вышла... Читайте...
На первой полосе была помещена длинная статья, набранная жирным шрифтом. Заголовок увенчивал четыре колонки:
"ВОЗМУТИТЕЛЬНОЕ ПРЕНЕБРЕЖЕНИЕ К БУХТЕ".
Резкая критика была направлена главным образом в адрес префектуры и Алфреда Бастоса - "депутата палаты штата, избранного населением Ильеуса, чтобы отстаивать священные интересы какаового района", и забывшего об этом. Слабый голос этого депутата раздается лишь тогда, говорилось в статье, когда надо похвалить действия правительства; этот парламентарий умеет лишь выкрикивать "очень хорошо!" и "поддерживаю!". В статье критиковался и префект, один из кумовьев полковника Рамиро, "никчемная посредственность, способная лишь лебезить перед влиятельной персоной - местным касиком"[55], а также выдвигалось обвинение против политических деятелей, проявляющих пренебрежение к вопросу о бухте Ильеуса. Предлогом для статьи послужило вчерашнее происшествие: пароход "Ита" сел на мель. "Самая важная и самая неотложная проблема района представляет такую альтернативу: либо богатство и цивилизация, либо отсталость и нищета, - проблема бухты Ильеуса, или грандиозная проблема прямого экспорта какао", не существует для тех, кто "захватил при благоприятных обстоятельствах командные посты". Засим следовала едкая тирада, которая заканчивалась явным намеком на Мундиньо и напоминала, что "люди с высокоразвитым гражданским чувством намерены в связи с преступной халатностью муниципальных властей заняться этой проблемой и решить ее. Славные и неустрашимые жители Ильеуса, города древних традиций, сумеют осудить, наказать и вознаградить по заслугам!".
– Дело серьезное, мальчик...
– Похоже, доктор написал.
– Скорее Эзекиел.
– Нет, доктор. Я в этом уверен. Эзекиел напился вчера в кабаре. Статья вызовет шум...
– Шум?! Вы оптимист... Будет черт знает что!
– Если только не начнется сегодня же здесь, в баре.
– Почему здесь?
– А банкет автобусной компании, вы забыли? Придут все: префект, Мундиньо, полковник Амансио, Тонико, доктор, капитан, Мануэл Ягуар, даже полковник Рамиро Бастос обещал принять участие.
– Полковник Рамиро? Ведь он теперь не выходит по вечерам.
– И все же он сказал, что придет. Он человек слова и обязательно явится, вот увидите. Не исключено, что обед закончится ссорой...
Ньо Гало потирал руки.
– Вот будет весело... - Он отправился в податное бюро, оставив Насиба озабоченным. Насиб дружил со всеми, лучше ему держаться подальше от политической борьбы.
Пришли официанты, нанятые для банкета, они начали готовить зал, составляли столики. Почти в это же время судья с пачкой книг под мышкой устроился снаружи с Жоаном Фулженсио и Жозуэ. Они наблюдали за Глорией, сидящей у окна. Судья считал, что ее постоянное присутствие на площади скандализирует город. Жоан Фулженсио смеялся, не соглашаясь с ним:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56