Против воли Насиба мысль, поданная однажды Тонико, все больше овладевала им. Да, надо жениться на Габриэле, иного выхода он не видел. Он ее любил, это бесспорно. Любил безгранично, не мог без нее жить, как не мог жить без воды, без пищи, без сна.
И в баре тоже не обойтись без нее. Если Габриэла уйдет, все погибнет: бар станет давать меньшую прибыль, и он, Насиб, уже не сможет откладывать деньги в банк, а значит, придется отказаться от плантации, приобретение которой становится теперь таким реальным. Если же он на ней женится, всем опасениям и страхам настанет конец. Да разве может предложить ей кто-нибудь больше, чем он. К тому же, когда Габриэла станет хозяйкой бара и будет распоряжаться тремя-четырьмя кухарками, присматривая только за приготовлением соусов, Насиб сможет осуществить проект, который давно лелеял: открыть ресторан. Это то, чего не хватало городу; Мундиньо уже не раз повторял:
Ильеусу нужен хороший ресторан, пища в гостиницах плохая, холостякам приходится обедать в дешевых пансионах и завтракать всухомятку. Даже пассажирам пароходов, которые останавливались в Ильеусе, негде как следует перекусить. А где устроить званый обед или банкет, если гостей так много, что они не уместятся в столовой обычного дома? Сам Мундиньо был готов войти в пай с Насибом. Ходили слухи, что какая-то греческая чета тоже подумывает об открытии ресторана и даже подыскивает помещение. Если бы Насиб был уверен, что в кухне будет распоряжаться Габриэла, он открыл бы ресторан.
Но разве он мог быть уверен в этом? Насиб размышлял, лежа в шезлонге в час сиесты - час его самых страшных мук, зажав в углу рта, под обвисшими усами, погасшую горькую сигару. Еще недавно дона Арминда, эта Кассандра из Сеары, ужасно его встревожила. Кажется, впервые Габриэлу соблазнило предложение поклонника. Дона Арминда чуть не с садистским наслаждением подробно описала колебания девушки, вызванные обещаниями Мануэла Ягуара. Какаовая плантация в двести арроб, никак не меньше, - кто же тут не заколеблется? Ни Насиб, ни дона Арминда ничего не знали о Клементе; они вообще мало знали Габриэлу...
Несколько дней Насиб ходил как потерянный, не раз он готов был открыть рот и заговорить с ней о женитьбе. Но дона Арминда утверждала, что, судя ,по всему, Габриэла ему откажет.
– Я никогда не видела такой девушки... Конечно, она заслуживает хорошего мужа, конечно, но...
Но не мало ли этого для нее? "Верность каждой женщины, какой бы преданной она ни была, имеет свои границы", - слышался ему гнусавый голос Ньо Гало.
Да, замужество не было пределом для Габриэлы, ее ценой, но все же это тоже немало, и может быть, она согласится? А вдруг полковник Мануэл Ягуар прибавит к какаовым деревьям дом на окраинной улице, записанный на ее имя? Ничто так не прельщает женщину, как собственный дом. Достаточно вспомнить сестер Рейс, ведь они отказались продать за крупную сумму и тот дом, в котором живут, и те дома, которые сдают в аренду. А Мануэл Ягуар достаточно богат, чтобы подарить дом Габриэле. Денег у него куры не клюют, а после обильного урожая этого года он разбогатеет еще больше. Он строит в Ильеусе для своей семьи настоящий дворец, с башней, откуда можно наблюдать весь город, пароходы в порту, железную дорогу. Этот старый павиан с ума сходит по Габриэле, в конце концов он заплатит ее цену, как бы высока она ни оказалась.
Дона Арминда пристает к Насибу дома, Тонико спрашивает в баре каждый день после обеда:
– Ну как со свадьбой, араб? Решили?
По существу, решение уже принято. Насиб лишь откладывал помолвку из страха перед разговорами.
Поймут ли его друзья? И дядя, и тетка, и сестра, и зять, и богатые родственники из Итабуны, эти гордецы Ашкары? Но, в конце концов, какое ему до них дело? Родственники мало связаны с ним, они заняты своим какао. Дяде он ничем не обязан, на зятя ему наплевать.
Что касается друзей - посетителей бара, партнеров по триктраку и покеру, то разве выказывали они ему расположение, за исключением одного Тонико? Разве не приставали они к Габриэле, не домогались ее у него на глазах? Так что может значить для него их мнение?
В тот день в баре перед завтраком оживленно обсуждались политические вопросы, в том числе и проблема расчистки фарватера. Сторонники Бастосов распространяли слухи, будто отчет инженера сдан в архив и дело реконструкции бухты снова похоронено.
Бесполезно якобы настаивать, вопрос зашел в тупик.
Многие верили. Уже не видно было инженера в лодке с инструментами, занятого исследованиями песчаной мели. Да и Мундиньо Фалкану ехал в Рио. Сторонники Бастосов сияли. Амансио Леал предложил Рибейриньо новое пари: двадцать конто за то, что буксиры и землечерпалки никогда не прибудут. Насиб опять был призван в свидетели.
Возможно, поэтому Тонико в час аперитива был в таком хорошем настроении. Он снова начал появляться в кабаре, влюбленный- теперь в черноокую сеаренку[62].
– Жизнь прекрасна...
– У вас есть причина быть довольным - новая женщина...
Тонико, чистя ногти, снисходительно процедил:
– Я действительно доволен... Работы в бухте ничего не дали, а сеаренка - девочка с темпераментом...
И все же не полковник Мануэл Ягуар вынудил Насиба наконец решиться. Принять окончательное решение заставил его судья.
– А вы, араб, все грустите?
– А что же мне еще делать?
– Сейчас загрустите еще больше. Плохая новость для вас.
– Что случилось? - спросил Насиб с тревогой.
– Судья, дорогой мой, снял домик в переулке Четырех Мотыльков.
– Когда?
– Вчера вечером...
– Для кого?
– А вы не догадываетесь?
Наступила такая тишина, что было слышно, как летит муха. Разиня Шико, вернувшись с завтрака, сообщил:
– Габриэла велела передать вам, что ненадолго уйдет из дому.
– Зачем?
– Не знаю, сеньор. Похоже, за покупками, ей что-то понадобилось.
Тонико слушал, не скрывая иронии. Насиб спросил его:
– Вы все толкуете мне про свадьбу, вы это серьезно? Вы в самом деле считаете, что я должен на ней жениться?
– Конечно. Я уже говорил вам: будь я на вашем месте...
– Я уже все продумал и решил... - Решили?
– Но имеются некоторые препятствия, и вы можете мне помочь...
– Дайте я вас обниму... Примите мои поздравления! Вот счастливый турок!
После того как они обнялись, Насиб, все еще смущенный, продолжал:
– У нее, как я выяснил, нет документов. Нет свидетельства о рождении, и она сама не знает, когда родилась, не знает, как звали отца. Родители ее умерли, когда она была девочкой, и она ничего не помнит. Фамилия ее дяди Силва, но он был братом ее матери.
Она не знает, сколько ей лет, вообще ничего о себе не знает. Как мне быть?
Тонико наклонился к Насибу:
– Я ваш друг, Насиб, и помогу вам. О бумагах не беспокойтесь. Я все устрою в моей нотариальной конторе: выпишу свидетельство о рождении, придумаю имена - для нее, для отца и для матери... Только одно условие: я хочу быть шафером на вашей свадьбе...
– Считайте, что вы уже приглашены... - Насиб сразу почувствовал облегчение, к нему вернулось веселье, он ощутил тепло солнца, ласковый морской ветерок.
Вошел пунктуальный Жоан Фулженсио, приближалось время открывать магазин "Папелариа Модело".
Тонико крикнул:
– Знаете новость?
– Я знаю много новостей... Какую вы имеете в виду?
– Насиб женится...
Всегда невозмутимый Жоан удивился:
– Это правда, Насиб? Ведь вы, насколько мне известно, не были ни с кем помолвлены. Кто же эта счастливица, можно узнать?
– А вы как думаете?.. - улыбнулся Тонико.
– Я женюсь на Габриэле, - сказал Насиб. - Я ее люблю и женюсь на ней. Мне неважно, что будут говорить.
– А сказать можно только одно: у вас благородное сердце и вы порядочный человек. Ничего другого никто не может сказать. Примите мои поздравления...
Жоан Фулженсио обнял Насиба, но взгляд его был озабоченным. Насиб настаивал:
– Так дайте мне совет: вы полагаете, что все уладится?
– В таких делах, Насиб, советов не дают. Разве кто-нибудь может знать наперед? Но я желаю, чтобы все уладилось, вы этого заслуживаете. Только...
– Что только?
– Есть цветы, - может быть, вы заметили, - которые красивы и ароматны, пока растут в саду. Но как только их ставят в вазу, пусть даже серебряную, они вянут и погибают.
– Почему же она должна погибнуть?
Тонико вмешался:
– Оставьте, сеньор Жоан! Бросьте вы эту поэзию... Это будет самая веселая свадьба в Ильеусе.
Жоан Фулженсио, улыбнувшись, сказал:
– Я шучу, Насиб. От души поздравляю вас. Ваш поступок очень благороден, это поступок культурного человека.
– Давайте выпьем по этому случаю, - предложил Тонико.
Веет морской ветерок, сияет солнце, Насиб слышит пение птиц.
О СВАДЬБЕ И ЗЕМЛЕЧЕРПАЛКАХ
Это была самая веселая свадьба в Ильеусе. Судья, явившийся с новой содержанкой, для которой, отчаявшись дождаться Габриэлы, и снял домик в переулке Четырех Мотыльков, в нескольких словах пожелал счастья новой чете, которую соединит истинная любовь, не боящаяся предрассудков, классовых различий и разницы в общественном положении.
Габриэла, с опущенными глазами, со смущенной улыбкой на устах, в тесных туфлях, одетая в небесно-голубое платье, выглядела очень соблазнительно. Она вошла в гостиную под руку с Тонико; нотариус был одет подчеркнуто элегантно, как в большие праздники.
Дом Насиба на Ладейре-де-сан-Себастьян был переполнен. Пришли все, званые и незваные, никому не хотелось пропустить такое зрелище. Как только Насиб сказал Габриэле о своем решении, он отослал ее к доне Арминде. Жениху и невесте не полагается спать под одной крышей.
– Почему? - спросила Габриэла. - Какое это имеет значение?
А как же. Теперь она стала невестой Насиба, а будет его женой, и она достойна самого высокого уважения. Когда он попросил ее руки, она задумалась:
– Зачем, сеньор Насиб? Не нужно...
– Ты что же, не согласна?
– Согласна-то я согласна. Но зачем? Я ведь люблю вас и без этого.
Он нанял пока двух служанок: одну - чтобы убирала, другую, девчонку, чтобы училась готовить. Потом надо будет подумать и о других - для ресторана. Он нанял маляров заново покрасить дом, купил новую мебель. Купил и приданое для невесты, тетка помогла выбрать платья, нижние юбки, туфли, чулки. Дядя и тетка, когда оправились от изумления, стали любезными.
Даже предложили, чтобы Габриэла на время переехала к ним. Он не согласился, разве он мог в эти дни обойтись без нее? Стена, отделявшая двор доны Арминды от двора Насиба, была низкой. Габриэла, подняв юбки, перепрыгивала ее, как горная козочка. Она приходила спать с ним. Сестра с зятем не хотели и слышать о ней и не пожелали примириться с решением Насиба. Ашкары из Итабуны прислали в подарок редкой красоты абажур из раковин.
Все пришли посмотреть на Насиба в темно-синем костюме, в ярко начищенных башмаках, с лихо закрученными усами и гвоздикой в петлице. Габриэла улыбалась, потупив взор. Судья объявил, что Насиб Ашкар Саад, тридцати трех лет, коммерсант, родившийся в Феррадасе, зарегистрированный в Итабуне, и Габриэла да Силва, двадцати одного года, занимающаяся домашним хозяйством, родившаяся в Ильеусе и там же зарегистрированная, вступили в брак.
Дом Насиба был набит гостями до отказа - много мужчин и мало женщин: жена Тонико, бывшая свидетельницей при бракосочетании, белокурая Жеруза, её племянница, супруга капитана, очень добрая и простая, сестры Рейс, которые все время улыбались, и жена Жоана Фулженсио, неунывающая мать шестерых детей.
Другие не пожелали прийти - как можно жениться на служанке? Столы были уставлены яствами и винами.
Гостей было так много, что некоторые не поместились в доме и заполнили тротуар перед домом. Это была самая шумная свадьба в Ильеусе. Даже Плинио Араса, позабыв о конкуренции, принес шампанского. Венчание, которое было бы еще пышнее, не состоялось. Только теперь все узнали, что Насиб магометанин, хотя в Ильеусе он потерял Аллаха и Магомета, не обретя, впрочем, ни Христа, ни Иеговы. Однако отец Базилио все же пришел благословить Габриэлу:
– Да расцветет в потомстве моя иерихонская роза.
Он погрозил Насибу:
– Уж вы как хотите, а детей ваших буду крестить я...
– Согласен, сеньор падре...
Праздник наверняка затянулся бы до ночи, если бы в сумерки не раздался крик с улицы:
– Глядите-ка, землечерпалки идут...
Все бросились на улицу. Возвратившийся из Рио Мундиньо Фалкан пришел на свадьбу и преподнес Габриэле букет красных роз, а Насибу серебряный портсигар. Потом он вышел на улицу и довольно улыбнулся: два буксира тянули к гавани четыре землечерпалки.
Прогремело "ура", еще и еще раз, началось прощание с новобрачными. Мундиньо с капитаном и доктором ушли первыми.
Праздник перенесся к портовым причалам. Лишь дамы, а также Жозуэ и сапожник Фелипе побыли с новобрачными еще некоторое время. Даже Глория покинула в этот день свое окно и вышла на улицу. Когда дона Арминда пожелала наконец новобрачным спокойной ночи и ушла, оставив их одних в опустевшем доме, где все было перевернуто вверх дном, среди пустых бутылок и тарелок, Насиб заговорил:
– Биэ...
– Сеньор Насиб...
– Почему "сеньор"? Я твой муж, а не хозяин...
Она улыбнулась, сбросила туфли и начала прибирать, расхаживая по комнате босиком. Он взял ее за руку и сказал с упреком:
– Так нельзя больше, Биэ...
– Что нельзя?
– Ходить босиком. Ты теперь сеньора.
Она испугалась:
– Нельзя ходить босиком?
– Нельзя...
– А почему?
– Ты - сеньора, достаточно богатая и с положением в обществе.
– Нет, сеньор Насиб, я просто Габриэла..
– Я буду тебя воспитывать. - Он взял её на руки и отнес в постель.
– Красавчик...
В порту толпа кричала и аплодировала. Взлетели в воздух и канули в ночь огни фейерверка. Пестрые шутихи поднимались в небо, ночь растаяла, фейерверк освещал путь землечерпалкам. Русский Яков был так возбужден, что заговорил на своем родном языке Буксиры загудели, они входили в порт.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Лунный свет Габриэлы (Может быть, ребенок, а может быть, дочь народа, кто знает?)
Преобразились не только город, порт, окрестности и поселки. Изменились также нравы, стали иными люди...
(Из обвинительной речи. Эзекиела Прадо на процессе полковника Жезуино Мендонсы)
ПЕСНЯ ДРУГА ГАБРИЭЛЫ
Ах, султан, что сделал ты
с резвою моей подружкой?
Я дворец ей подарил,
трон в бесценных самоцветах,
изумруды и рубины,
золотые башмачки,
платья в осыпи алмазной,
аметистовые перстни,
свиту преданных служанок,
место под моим шатром
и назвал ее супругой.
Ах, султан, что сделал ты
с резвою моей подружкой?
Ведь она хотела только
собирать цветы в полях,
ведь она хотела только
зеркальце - чтобы смотреться,
ведь она хотела только
солнышка - чтобы погреться,
и еще хотела света
лунного - чтоб сладко спать,
и еще любви хотела,
чтобы всю себя отдать.
Ах, султан, что сделал ты
с резвою моей подружкой?
На придворный бал повел я
резвую твою подружку,
чтоб могла в уборе царском
с визиршами толковать
и с учеными мужами,
танцевать заморский танец,
дорогие вина пить,
и вкушать плоды Европы,
и в моих объятьях царских
истинной царицей быть.
Ах, султан, что сделал ты
с резвою моей подружкой?
Пусть по твоему веленью
снова обретет она
место у плиты на кухне,
платье из цветного ситца,
туфельки зеленой кожи,
и танцующую поступь,
и бесхитростные мысли,
и чистосердечный смех,
и утраченное детство,
и счастливый вздох в постели,
и желание любить
ведь ее не изменить!
Для Габриэлы
песенка эта.
Ты - из корицы,
гвоздики и света.
О ВДОХНОВЕННОМ ПОЭТЕ БОРЮЩЕМСЯ С ПРЕЗРЕННЫМИ ДЕНЕЖНЫМИ ЗАБОТАМИ
– Доктор Аржилеу Палмейра, наш талантливый, выдающийся поэт, гордость баиянской литературы,- представил доктор не без гордости.
– Поэт, хм... - Полковник Рибейриньо поглядывал на Аржилеу с недоверием: эти поэты обычно были весьма ловкими вымогателями. - Очень приятно...
Вдохновенный поэт - огромного роста толстый пятидесятилетний мужчина, очень светлый мулат, изрядно потрепанный, с широкой улыбкой, обнажавшей золотые зубы, и с львиной шевелюрой, одетый в полосатые брюки и, несмотря на страшную жару, в пиджак и жилет черного цвета, - держался как отдыхающий от дел сенатор, явно привыкший к недоверию грубых провинциалов. Он вытащил визитную карточку из жилетного кармана, откашлялся, чтобы обратить на себя внимание всего бара, и произнес громовым голосом:
– Бакалавр юридических и социальных наук, то есть дипломированный адвокат, и бакалавр филологии. Прокурор округа Мундо-Ново. К вашим услугам, дорогой сеньор.
Доктор поклонился, протянул карточку изумленному Рибейриньо, фазендейро поискал очки и прочел:
Аржилеу Палмейра
Бакалавр юридических и социальных наук и бакалавр филологии
Прокурор
Поэт-лауреат
Автор шести книг, отмеченных критикой
МУНДО-НОВО БАИЯ ПАРНАС
Рибейриньо вконец смутился, поднялся со стула и произнес, запинаясь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
И в баре тоже не обойтись без нее. Если Габриэла уйдет, все погибнет: бар станет давать меньшую прибыль, и он, Насиб, уже не сможет откладывать деньги в банк, а значит, придется отказаться от плантации, приобретение которой становится теперь таким реальным. Если же он на ней женится, всем опасениям и страхам настанет конец. Да разве может предложить ей кто-нибудь больше, чем он. К тому же, когда Габриэла станет хозяйкой бара и будет распоряжаться тремя-четырьмя кухарками, присматривая только за приготовлением соусов, Насиб сможет осуществить проект, который давно лелеял: открыть ресторан. Это то, чего не хватало городу; Мундиньо уже не раз повторял:
Ильеусу нужен хороший ресторан, пища в гостиницах плохая, холостякам приходится обедать в дешевых пансионах и завтракать всухомятку. Даже пассажирам пароходов, которые останавливались в Ильеусе, негде как следует перекусить. А где устроить званый обед или банкет, если гостей так много, что они не уместятся в столовой обычного дома? Сам Мундиньо был готов войти в пай с Насибом. Ходили слухи, что какая-то греческая чета тоже подумывает об открытии ресторана и даже подыскивает помещение. Если бы Насиб был уверен, что в кухне будет распоряжаться Габриэла, он открыл бы ресторан.
Но разве он мог быть уверен в этом? Насиб размышлял, лежа в шезлонге в час сиесты - час его самых страшных мук, зажав в углу рта, под обвисшими усами, погасшую горькую сигару. Еще недавно дона Арминда, эта Кассандра из Сеары, ужасно его встревожила. Кажется, впервые Габриэлу соблазнило предложение поклонника. Дона Арминда чуть не с садистским наслаждением подробно описала колебания девушки, вызванные обещаниями Мануэла Ягуара. Какаовая плантация в двести арроб, никак не меньше, - кто же тут не заколеблется? Ни Насиб, ни дона Арминда ничего не знали о Клементе; они вообще мало знали Габриэлу...
Несколько дней Насиб ходил как потерянный, не раз он готов был открыть рот и заговорить с ней о женитьбе. Но дона Арминда утверждала, что, судя ,по всему, Габриэла ему откажет.
– Я никогда не видела такой девушки... Конечно, она заслуживает хорошего мужа, конечно, но...
Но не мало ли этого для нее? "Верность каждой женщины, какой бы преданной она ни была, имеет свои границы", - слышался ему гнусавый голос Ньо Гало.
Да, замужество не было пределом для Габриэлы, ее ценой, но все же это тоже немало, и может быть, она согласится? А вдруг полковник Мануэл Ягуар прибавит к какаовым деревьям дом на окраинной улице, записанный на ее имя? Ничто так не прельщает женщину, как собственный дом. Достаточно вспомнить сестер Рейс, ведь они отказались продать за крупную сумму и тот дом, в котором живут, и те дома, которые сдают в аренду. А Мануэл Ягуар достаточно богат, чтобы подарить дом Габриэле. Денег у него куры не клюют, а после обильного урожая этого года он разбогатеет еще больше. Он строит в Ильеусе для своей семьи настоящий дворец, с башней, откуда можно наблюдать весь город, пароходы в порту, железную дорогу. Этот старый павиан с ума сходит по Габриэле, в конце концов он заплатит ее цену, как бы высока она ни оказалась.
Дона Арминда пристает к Насибу дома, Тонико спрашивает в баре каждый день после обеда:
– Ну как со свадьбой, араб? Решили?
По существу, решение уже принято. Насиб лишь откладывал помолвку из страха перед разговорами.
Поймут ли его друзья? И дядя, и тетка, и сестра, и зять, и богатые родственники из Итабуны, эти гордецы Ашкары? Но, в конце концов, какое ему до них дело? Родственники мало связаны с ним, они заняты своим какао. Дяде он ничем не обязан, на зятя ему наплевать.
Что касается друзей - посетителей бара, партнеров по триктраку и покеру, то разве выказывали они ему расположение, за исключением одного Тонико? Разве не приставали они к Габриэле, не домогались ее у него на глазах? Так что может значить для него их мнение?
В тот день в баре перед завтраком оживленно обсуждались политические вопросы, в том числе и проблема расчистки фарватера. Сторонники Бастосов распространяли слухи, будто отчет инженера сдан в архив и дело реконструкции бухты снова похоронено.
Бесполезно якобы настаивать, вопрос зашел в тупик.
Многие верили. Уже не видно было инженера в лодке с инструментами, занятого исследованиями песчаной мели. Да и Мундиньо Фалкану ехал в Рио. Сторонники Бастосов сияли. Амансио Леал предложил Рибейриньо новое пари: двадцать конто за то, что буксиры и землечерпалки никогда не прибудут. Насиб опять был призван в свидетели.
Возможно, поэтому Тонико в час аперитива был в таком хорошем настроении. Он снова начал появляться в кабаре, влюбленный- теперь в черноокую сеаренку[62].
– Жизнь прекрасна...
– У вас есть причина быть довольным - новая женщина...
Тонико, чистя ногти, снисходительно процедил:
– Я действительно доволен... Работы в бухте ничего не дали, а сеаренка - девочка с темпераментом...
И все же не полковник Мануэл Ягуар вынудил Насиба наконец решиться. Принять окончательное решение заставил его судья.
– А вы, араб, все грустите?
– А что же мне еще делать?
– Сейчас загрустите еще больше. Плохая новость для вас.
– Что случилось? - спросил Насиб с тревогой.
– Судья, дорогой мой, снял домик в переулке Четырех Мотыльков.
– Когда?
– Вчера вечером...
– Для кого?
– А вы не догадываетесь?
Наступила такая тишина, что было слышно, как летит муха. Разиня Шико, вернувшись с завтрака, сообщил:
– Габриэла велела передать вам, что ненадолго уйдет из дому.
– Зачем?
– Не знаю, сеньор. Похоже, за покупками, ей что-то понадобилось.
Тонико слушал, не скрывая иронии. Насиб спросил его:
– Вы все толкуете мне про свадьбу, вы это серьезно? Вы в самом деле считаете, что я должен на ней жениться?
– Конечно. Я уже говорил вам: будь я на вашем месте...
– Я уже все продумал и решил... - Решили?
– Но имеются некоторые препятствия, и вы можете мне помочь...
– Дайте я вас обниму... Примите мои поздравления! Вот счастливый турок!
После того как они обнялись, Насиб, все еще смущенный, продолжал:
– У нее, как я выяснил, нет документов. Нет свидетельства о рождении, и она сама не знает, когда родилась, не знает, как звали отца. Родители ее умерли, когда она была девочкой, и она ничего не помнит. Фамилия ее дяди Силва, но он был братом ее матери.
Она не знает, сколько ей лет, вообще ничего о себе не знает. Как мне быть?
Тонико наклонился к Насибу:
– Я ваш друг, Насиб, и помогу вам. О бумагах не беспокойтесь. Я все устрою в моей нотариальной конторе: выпишу свидетельство о рождении, придумаю имена - для нее, для отца и для матери... Только одно условие: я хочу быть шафером на вашей свадьбе...
– Считайте, что вы уже приглашены... - Насиб сразу почувствовал облегчение, к нему вернулось веселье, он ощутил тепло солнца, ласковый морской ветерок.
Вошел пунктуальный Жоан Фулженсио, приближалось время открывать магазин "Папелариа Модело".
Тонико крикнул:
– Знаете новость?
– Я знаю много новостей... Какую вы имеете в виду?
– Насиб женится...
Всегда невозмутимый Жоан удивился:
– Это правда, Насиб? Ведь вы, насколько мне известно, не были ни с кем помолвлены. Кто же эта счастливица, можно узнать?
– А вы как думаете?.. - улыбнулся Тонико.
– Я женюсь на Габриэле, - сказал Насиб. - Я ее люблю и женюсь на ней. Мне неважно, что будут говорить.
– А сказать можно только одно: у вас благородное сердце и вы порядочный человек. Ничего другого никто не может сказать. Примите мои поздравления...
Жоан Фулженсио обнял Насиба, но взгляд его был озабоченным. Насиб настаивал:
– Так дайте мне совет: вы полагаете, что все уладится?
– В таких делах, Насиб, советов не дают. Разве кто-нибудь может знать наперед? Но я желаю, чтобы все уладилось, вы этого заслуживаете. Только...
– Что только?
– Есть цветы, - может быть, вы заметили, - которые красивы и ароматны, пока растут в саду. Но как только их ставят в вазу, пусть даже серебряную, они вянут и погибают.
– Почему же она должна погибнуть?
Тонико вмешался:
– Оставьте, сеньор Жоан! Бросьте вы эту поэзию... Это будет самая веселая свадьба в Ильеусе.
Жоан Фулженсио, улыбнувшись, сказал:
– Я шучу, Насиб. От души поздравляю вас. Ваш поступок очень благороден, это поступок культурного человека.
– Давайте выпьем по этому случаю, - предложил Тонико.
Веет морской ветерок, сияет солнце, Насиб слышит пение птиц.
О СВАДЬБЕ И ЗЕМЛЕЧЕРПАЛКАХ
Это была самая веселая свадьба в Ильеусе. Судья, явившийся с новой содержанкой, для которой, отчаявшись дождаться Габриэлы, и снял домик в переулке Четырех Мотыльков, в нескольких словах пожелал счастья новой чете, которую соединит истинная любовь, не боящаяся предрассудков, классовых различий и разницы в общественном положении.
Габриэла, с опущенными глазами, со смущенной улыбкой на устах, в тесных туфлях, одетая в небесно-голубое платье, выглядела очень соблазнительно. Она вошла в гостиную под руку с Тонико; нотариус был одет подчеркнуто элегантно, как в большие праздники.
Дом Насиба на Ладейре-де-сан-Себастьян был переполнен. Пришли все, званые и незваные, никому не хотелось пропустить такое зрелище. Как только Насиб сказал Габриэле о своем решении, он отослал ее к доне Арминде. Жениху и невесте не полагается спать под одной крышей.
– Почему? - спросила Габриэла. - Какое это имеет значение?
А как же. Теперь она стала невестой Насиба, а будет его женой, и она достойна самого высокого уважения. Когда он попросил ее руки, она задумалась:
– Зачем, сеньор Насиб? Не нужно...
– Ты что же, не согласна?
– Согласна-то я согласна. Но зачем? Я ведь люблю вас и без этого.
Он нанял пока двух служанок: одну - чтобы убирала, другую, девчонку, чтобы училась готовить. Потом надо будет подумать и о других - для ресторана. Он нанял маляров заново покрасить дом, купил новую мебель. Купил и приданое для невесты, тетка помогла выбрать платья, нижние юбки, туфли, чулки. Дядя и тетка, когда оправились от изумления, стали любезными.
Даже предложили, чтобы Габриэла на время переехала к ним. Он не согласился, разве он мог в эти дни обойтись без нее? Стена, отделявшая двор доны Арминды от двора Насиба, была низкой. Габриэла, подняв юбки, перепрыгивала ее, как горная козочка. Она приходила спать с ним. Сестра с зятем не хотели и слышать о ней и не пожелали примириться с решением Насиба. Ашкары из Итабуны прислали в подарок редкой красоты абажур из раковин.
Все пришли посмотреть на Насиба в темно-синем костюме, в ярко начищенных башмаках, с лихо закрученными усами и гвоздикой в петлице. Габриэла улыбалась, потупив взор. Судья объявил, что Насиб Ашкар Саад, тридцати трех лет, коммерсант, родившийся в Феррадасе, зарегистрированный в Итабуне, и Габриэла да Силва, двадцати одного года, занимающаяся домашним хозяйством, родившаяся в Ильеусе и там же зарегистрированная, вступили в брак.
Дом Насиба был набит гостями до отказа - много мужчин и мало женщин: жена Тонико, бывшая свидетельницей при бракосочетании, белокурая Жеруза, её племянница, супруга капитана, очень добрая и простая, сестры Рейс, которые все время улыбались, и жена Жоана Фулженсио, неунывающая мать шестерых детей.
Другие не пожелали прийти - как можно жениться на служанке? Столы были уставлены яствами и винами.
Гостей было так много, что некоторые не поместились в доме и заполнили тротуар перед домом. Это была самая шумная свадьба в Ильеусе. Даже Плинио Араса, позабыв о конкуренции, принес шампанского. Венчание, которое было бы еще пышнее, не состоялось. Только теперь все узнали, что Насиб магометанин, хотя в Ильеусе он потерял Аллаха и Магомета, не обретя, впрочем, ни Христа, ни Иеговы. Однако отец Базилио все же пришел благословить Габриэлу:
– Да расцветет в потомстве моя иерихонская роза.
Он погрозил Насибу:
– Уж вы как хотите, а детей ваших буду крестить я...
– Согласен, сеньор падре...
Праздник наверняка затянулся бы до ночи, если бы в сумерки не раздался крик с улицы:
– Глядите-ка, землечерпалки идут...
Все бросились на улицу. Возвратившийся из Рио Мундиньо Фалкан пришел на свадьбу и преподнес Габриэле букет красных роз, а Насибу серебряный портсигар. Потом он вышел на улицу и довольно улыбнулся: два буксира тянули к гавани четыре землечерпалки.
Прогремело "ура", еще и еще раз, началось прощание с новобрачными. Мундиньо с капитаном и доктором ушли первыми.
Праздник перенесся к портовым причалам. Лишь дамы, а также Жозуэ и сапожник Фелипе побыли с новобрачными еще некоторое время. Даже Глория покинула в этот день свое окно и вышла на улицу. Когда дона Арминда пожелала наконец новобрачным спокойной ночи и ушла, оставив их одних в опустевшем доме, где все было перевернуто вверх дном, среди пустых бутылок и тарелок, Насиб заговорил:
– Биэ...
– Сеньор Насиб...
– Почему "сеньор"? Я твой муж, а не хозяин...
Она улыбнулась, сбросила туфли и начала прибирать, расхаживая по комнате босиком. Он взял ее за руку и сказал с упреком:
– Так нельзя больше, Биэ...
– Что нельзя?
– Ходить босиком. Ты теперь сеньора.
Она испугалась:
– Нельзя ходить босиком?
– Нельзя...
– А почему?
– Ты - сеньора, достаточно богатая и с положением в обществе.
– Нет, сеньор Насиб, я просто Габриэла..
– Я буду тебя воспитывать. - Он взял её на руки и отнес в постель.
– Красавчик...
В порту толпа кричала и аплодировала. Взлетели в воздух и канули в ночь огни фейерверка. Пестрые шутихи поднимались в небо, ночь растаяла, фейерверк освещал путь землечерпалкам. Русский Яков был так возбужден, что заговорил на своем родном языке Буксиры загудели, они входили в порт.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Лунный свет Габриэлы (Может быть, ребенок, а может быть, дочь народа, кто знает?)
Преобразились не только город, порт, окрестности и поселки. Изменились также нравы, стали иными люди...
(Из обвинительной речи. Эзекиела Прадо на процессе полковника Жезуино Мендонсы)
ПЕСНЯ ДРУГА ГАБРИЭЛЫ
Ах, султан, что сделал ты
с резвою моей подружкой?
Я дворец ей подарил,
трон в бесценных самоцветах,
изумруды и рубины,
золотые башмачки,
платья в осыпи алмазной,
аметистовые перстни,
свиту преданных служанок,
место под моим шатром
и назвал ее супругой.
Ах, султан, что сделал ты
с резвою моей подружкой?
Ведь она хотела только
собирать цветы в полях,
ведь она хотела только
зеркальце - чтобы смотреться,
ведь она хотела только
солнышка - чтобы погреться,
и еще хотела света
лунного - чтоб сладко спать,
и еще любви хотела,
чтобы всю себя отдать.
Ах, султан, что сделал ты
с резвою моей подружкой?
На придворный бал повел я
резвую твою подружку,
чтоб могла в уборе царском
с визиршами толковать
и с учеными мужами,
танцевать заморский танец,
дорогие вина пить,
и вкушать плоды Европы,
и в моих объятьях царских
истинной царицей быть.
Ах, султан, что сделал ты
с резвою моей подружкой?
Пусть по твоему веленью
снова обретет она
место у плиты на кухне,
платье из цветного ситца,
туфельки зеленой кожи,
и танцующую поступь,
и бесхитростные мысли,
и чистосердечный смех,
и утраченное детство,
и счастливый вздох в постели,
и желание любить
ведь ее не изменить!
Для Габриэлы
песенка эта.
Ты - из корицы,
гвоздики и света.
О ВДОХНОВЕННОМ ПОЭТЕ БОРЮЩЕМСЯ С ПРЕЗРЕННЫМИ ДЕНЕЖНЫМИ ЗАБОТАМИ
– Доктор Аржилеу Палмейра, наш талантливый, выдающийся поэт, гордость баиянской литературы,- представил доктор не без гордости.
– Поэт, хм... - Полковник Рибейриньо поглядывал на Аржилеу с недоверием: эти поэты обычно были весьма ловкими вымогателями. - Очень приятно...
Вдохновенный поэт - огромного роста толстый пятидесятилетний мужчина, очень светлый мулат, изрядно потрепанный, с широкой улыбкой, обнажавшей золотые зубы, и с львиной шевелюрой, одетый в полосатые брюки и, несмотря на страшную жару, в пиджак и жилет черного цвета, - держался как отдыхающий от дел сенатор, явно привыкший к недоверию грубых провинциалов. Он вытащил визитную карточку из жилетного кармана, откашлялся, чтобы обратить на себя внимание всего бара, и произнес громовым голосом:
– Бакалавр юридических и социальных наук, то есть дипломированный адвокат, и бакалавр филологии. Прокурор округа Мундо-Ново. К вашим услугам, дорогой сеньор.
Доктор поклонился, протянул карточку изумленному Рибейриньо, фазендейро поискал очки и прочел:
Аржилеу Палмейра
Бакалавр юридических и социальных наук и бакалавр филологии
Прокурор
Поэт-лауреат
Автор шести книг, отмеченных критикой
МУНДО-НОВО БАИЯ ПАРНАС
Рибейриньо вконец смутился, поднялся со стула и произнес, запинаясь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56