– Отставку? – с глупым видом переспросил я. Она кивнула. Мне показалось по ее глазам, что она плачет.
– Да, Элф. Я думаю, так будет лучше. Пора мне возвращаться в Дрезен. А король, похоже, поправился.
– Но всего два дня назад он был на пороге смерти! – закричал я, не в силах поверить услышанному и тому, что из этого вытекает.
Она улыбнулась мне одной из своих улыбок – только краешками губ.
– Думаю, больше этого с ним не случится.
– Но вы сказали, что это было вызвано какой-то… как вы ее называете? Аллотропической гальваникой соли! Проклятье, женщина, это может…
– Элф!
То был единственный раз, когда мы говорили друг с другом в таком тоне. Вся моя ярость вышла прочь, как воздух из проткнутого пузыря. Я уткнулся глазами в пол.
– Извините, хозяйка.
– Я не сомневаюсь, – твердо сказала она, – что больше этого не случится.
– Да, хозяйка, – промямлил я.
– А ты можешь все это запаковать снова.
Колокол спустя я, пребывая в полном отчаянии, запаковывал по распоряжению доктора коробки, ящики и мешки, и тут появились вы, хозяин.
– Я хотел бы поговорить с вами наедине, мадам, – сказали вы доктору.
Она посмотрела на меня. Я стоял потный и уставший, весь обвешанный упаковочной соломой.
Она сказала:
– Я думаю, Элф может остаться, правда, начальник стражи?
Несколько мгновений вы смотрели на нее, и я помню, что ваше суровое выражение лица растаяло, как снег.
– Да, – сказали вы и со вздохом сели на стул, на котором временно не стояло ни коробок, ни их содержимого. – Да, пожалуй, может.
Вы улыбнулись доктору. Она в это время, приняв очередную ванну, повязывала полотенце вокруг головы. Она всегда после ванны повязывала полотенце вокруг головы, и я помню, мне вдруг подумалось: Зачем она это делает? Ведь ей теперь не нужно сушить волосы. На ней было плотное объемистое платье, отчего ее обнаженная голова казалась очень маленькой, пока доктор не повязала полотенце.
Вы устроились на стуле поудобнее, поправили меч, чтобы не мешал, переступили ногами. Потом сказали:
– Я слышал, вы просили короля об отставке.
– Верно, начальник стражи. Вы закивали головой.
– Что ж, это, пожалуй, к лучшему.
– Я в этом уверена, начальник стражи. Элф, не стой без дела, – сказала она, поворачиваясь ко мне. – Прошу тебя, продолжай работу.
– Да, хозяйка, – пробормотал я.
– Мне бы очень хотелось узнать, что случилось в камере тем вечером.
– Я уверена, вы уже и так все знаете, начальник стражи.
– А я в такой же мере уверен, что не знаю, – сказали вы, покорно вздохнув. – Человек более суеверный решил бы, что дело тут не обошлось без колдовства.
– Но вы-то так легко не обманываетесь.
– Да, не обманываюсь. Остаюсь в неведении, но не обманываюсь. Пожалуй, я могу сказать, что не будь у меня других объяснений, то меня бы грызли сомнения, пока это дело остается необъясненным, а вы по-прежнему находитесь здесь, но поскольку вы говорите, что отправляетесь…
– Да. Назад в Дрезен. Я уже узнавала насчет корабля… Элф?
Я выронил из рук флягу с дистиллированной водой. Она не разбилась, но звук от падения получился громкий.
– Извините, хозяйка, – сказал я, едва сдерживая слезы. Она уже узнала насчет корабля!
– Как вы считаете, вы здесь с успехом провели время, доктор?
– Думаю – да. Здоровье короля теперь лучше, чем было при моем появлении. Уже одного этого – если, конечно, здесь есть моя заслуга – достаточно, чтобы почувствовать… удовлетворение.
– И тем не менее, как я себе представляю, вы уже соскучились по своим.
– Да, я уверена, представлять вы можете.
– Ну что ж, мне пора, – сказали вы, вставая. Потом добавили: – Странное это было дело – те смерти в Ивенире, а потом еще добрый герцог Ормин и эти трое.
– Странное, сударь?
– Ну, столько ножей или клинков – и ни один не найден. Я говорю об орудиях убийства.
– Да, странно.
Вы повернулись к двери.
– Жуткое там было дело – в камере для допросов. Доктор промолчала.
– Я рад, что вас спасли… целой и невредимой. Я бы многое отдал, чтобы узнать, как это получилось, но не променял бы это знание на результат. – Вы улыбнулись. – Надеюсь, я еще увижу вас, доктор, но если нет, позвольте пожелать вам счастливого пути домой.
И вот спустя пол-луны я стоял на пристани с доктором и обнимал ее, а она обнимала меня, и я знал, что готов на что угодно, лишь бы она осталась или взяла меня с собой, а еще я знал, что никогда больше ее не увижу.
Она легонько оттолкнула меня.
– Элф, – сказала она, шмыгнув носом. – Не забудь, что доктор Хилбиер – сторонник более строгих методов, чем я. Я его уважаю, но он…
– Хозяйка, я не забуду ничего из того, что вы мне говорили.
– Хорошо. Хорошо. Вот, держи. – Он вытащила из-под блузки запечатанный конверт. – Я договорилась с семейством Мифели, чтобы они открыли на тебя счет. Это доверенность. Можешь тратить деньги, как заблагорассудится, хотя я надеюсь, что ты не забудешь и про эксперименты вроде тех, каким я тебя научила…
– Хозяйка!
– … но я оставила Мифели указание, что весь капитал станет твоим, только когда ты получишь звание доктора. Я бы посоветовала тебе купить дом и участок земли, но…
– Хозяйка? Вы говорите – счет? Зачем? Откуда? Где? – сказал я, искренне удивленный.
Она уже оставила мне то, что, на ее взгляд, мне могло пригодиться. А хранить подарок – ее запасы лекарств и сырья – я мог в выделенной мне комнате, в доме моего нового наставника доктора Хилбиера.
– Эти деньги дал мне король, – сказала она. – Мне они не нужны. Они твои. А еще в этом пакете – ключ от моего дневника. В нем все мои заметки и описания экспериментов. Воспользуйся им, если решишь, что тебе это нужно.
– Ах, хозяйка!
Она взяла мою руку в свои ладони и пожала.
– Стань хорошим доктором, Элф. Стань хорошим человеком. Ну а теперь, – сказала она с безнадежно грустным и неубедительным смешком, – чтобы не истечь слезами и не обезводить наши организмы, давай будем про…
– А если я стану доктором, хозяйка? – спросил я, и голос мой прозвучал довольно сдержанно и холодно – я даже не думал, что мне это по силам в такое мгновение. – Если я стану доктором и использую часть денег, чтобы повторить ваш путь и приехать в Дрезен?
Она начала отворачиваться, полуобернулась назад и посмотрела на деревянные мостки пристани.
– Нет, Элф. Нет, я думаю, меня там не будет. – Она подняла взгляд и отважно улыбнулась. – Прощай, Элф. Будь счастлив.
– Прощайте, хозяйка. Спасибо вам. Я буду любить вас вечно.
Эти слова родились у меня в голове, и я чувствовал в себе силы произнести их, мог бы произнести, чуть было не произнес – но все же не произнес. Может быть, именно то, что я не произнес этих слов, даже не зная, что помышлял об этом, и позволило мне сохранить остатки самоуважения.
Она медленно преодолела первую половину крутого трапа, потом подняла голову, ускорила шаг, распрямила спину и, ни разу не обернувшись, заспешила на огромный галион; ее темная шляпка исчезла где-то между черными переплетениями канатов.
Я медленно, опустив голову, побрел назад в город. Слезы катились у меня по носу, а на сердце было черным-черно. Несколько раз я хотел оглянуться, но убеждал себя, что корабль еще не отплыл. Все время я надеялся, надеялся, надеялся, что услышу стук каблучков, или ускоренный шаг носильщиков с паланкином, или громыхание наемного экипажа и фырканье скакунов, а потом ее голос.
Выстрелила пушка, отмечая очередной колокол, гул разнесся по всему городу, с криками и гамом взмыли в воздух стаи птиц, но я все еще ни разу не оглянулся, так как думал, что из этой части города не видны гавань и пристань, а когда я все же поднял голову и обернулся, то понял, что зашел слишком далеко, что стою на рыночной площади, откуда не видно не то что галиона, а даже его верхних парусов.
Я бросился обратно вниз тем же путем, которым пришел. Я думал, что опоздаю, но не опоздал, и, когда пристань снова оказалась в поле моего зрения, я увидел огромный, похожий на луковицу корабль, который величественно двигался к выходу из гавани – его буксировали две длинные галеры, полные налегающих на весла гребцов. На пристани все еще толпились люди, они махали пассажирам и команде, собравшимся на корме удаляющегося галиона. Я не увидел на корабле доктора.
Я не увидел ее на корабле!
Я понесся по пристани как сумасшедший, я искал ее. Я заглядывал во все лица, изучал их выражения, разбирал каждую походку, каждую осанку, словно в своей безответной любви и в самом деле уверовал, что она решила сойти с корабля и остаться здесь, остаться со мной, что весь этот демонстративный отъезд – всего лишь безумно затянувшаяся шутка и что она, сойдя с корабля, решила помучить меня еще немного и переоделась до неузнаваемости.
Галион вышел в открытое море, а я почти и не заметил этого. Галеры, оставляя за собой буруны, возвращались назад, а корабль, оказавшись в открытых водах за волноломом, распустил кремовые паруса и, поймав в них ветер, набирал ход.
Люди стали покидать пристань, остались лишь две рыдающие женщины. Одна стояла, забыв обо всем вокруг, почти совсем закрыв лицо ладонями, другая сидела на корточках, подняв пустые глаза к небесам, а по ее щекам струились слезы.
… Ая стоял, уставившись в пространство между маяками гавани, где вдалеке виднелась неровная полуокружность береговой линии Кратерного озера. Так я стоял там, недоумевающий, ошарашенный, не чуя под собой ног. Я тряс головой и бормотал что-то себе под нос, несколько раз порывался уйти, но возвращался к пристани, влекомый предательским поблескиванием воды, которая разлучила меня с ней. Меня хлестал ветер, уносивший ее все дальше с каждым ударом моего и ее сердца, и оглушали резкие крики кружащих в воздухе морских птиц и тихие, безнадежные рыдания женщин.
24. ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ
Телохранитель ДеВар проснулся оттого, что летал во сне. Он полежал несколько мгновений в темноте, пока не проснулся полностью и не вспомнил, где он, как его зовут, кто он и что происходит.
Тяжесть всего произошедшего за последние дни придавливала его к земле, словно дюжина кольчуг, накиданных на его кровать одна поверх другой. Он даже еле слышно застонал, переворачиваясь на узкой кушетке, и улегся, подсунув одну руку под затылок и уставившись в темноту.
Война в Ладенсионе была проиграна. Окончательно и бесповоротно. Бароны получили все, о чем просили, и даже больше, просто взяв то, что им было нужно. Герцоги Сималг и Ралбут возвращались домой с остатками потрепанной и утратившей боевой дух армии.
Латтенс еще немного приблизился к смерти, и болезнь его упорно противилась любым средствам, какие только могли изобрести врачи.
Не далее как вчера УрЛейн присутствовал на военном совете, и там из кучи докладов и шифрованных сообщений размер катастрофы в Ладенсионе стал ясен в полной мере. Но УрЛейн смотрел пустым взглядом на столешницу, произнося какие-то односложные слова. Он продемонстрировал чуть больше живости и искорку своего прежнего пыла, когда огульно объявил виновными во всех бедах Сималга и Ралбута, но и эта тирада к концу стала казаться тусклой и вымученной, словно даже гнев был ему не по силам.
Совет пришел к выводу, что выправить положение уже невозможно. Армии должны вернуться, о раненых необходимо позаботиться. С этой целью будет построена новая больница. Армию сократят до минимума, необходимого для защиты Тассасена. В некоторых городах уже случались беспорядки – люди, поначалу только ворчавшие из-за увеличения налогов в связи с войной, узнав, что их деньги потрачены впустую, вышли на улицы. Налоги придется сократить, чтобы умиротворить население, а потому некоторые проекты следует приостановить, а другие – вообще прикрыть. В какой-то момент придется вступить в переговоры с мятежными баронами, чтобы после стабилизации положения урегулировать некоторые вопросы.
УрЛейн кивал, слушая, все это его явно мало интересовало. Об этом могут позаботиться другие. Он оставил военный совет, чтобы вернуться к постели своего больного сына.
УрЛейн по-прежнему не пускал слуг в свои покои, где проводил почти все время. Каждый день он просиживал колокол-другой в комнате Латтенса, а гарем посещал вообще от случая к случаю и только для того, чтобы поговорить с наложницами постарше, а чаще всего – с госпожой Перрунд.
ДеВар ощутил влажное пятно на своей подушке, на которой ночью лежала щека. Он повернулся на бок, рассеянно прикоснулся рукой к шнурку подголовного валика, который он, вероятно, обслюнявил ночью. Ах, какими неприглядными становимся мы во сне, подумал он, перебирая влажную материю рукой. Наверно, сосал во сне, подумал он. Интересно, у других это тоже случается? Такое свойственно людям? Может быть, детям…
Он выпрыгнул из кровати, натянул штаны, прыгая то на одной, то на другой ноге и сыпля проклятиями, застегнул на талии ремень с оружием, схватил рубаху, пинком ноги распахнул дверь, опрометью пронесся сквозь ранние утренние тени в своей маленькой гостиной, оттуда – в коридор, где напугал слуг, гасивших свечи. Он бежал быстро, его босые ноги шлепали по деревянным половицам. Как мог, он натянул на себя рубаху.
Протектор искал стражника, чтобы взять его с собой, но никто не попадался. Завернув за угол в направлении комнаты больного Латтенса, он наткнулся на служанку, несшую поднос с завтраком, – та вместе со своей ношей свалилась на пол. Он, не останавливаясь, прокричал слова извинения.
Стражника он нашел у дверей комнаты Латтенса – тот спал, развалясь на стуле. ДеВар ударил ногой по стулу, накричал на стражника и пронесся в комнату.
Нянька, сидевшая у окна с книгой, подняла голову. Она смотрела расширенными глазами на голую грудь ДеВара под наспех натянутой рубахой. Латтенс неподвижно лежал в постели. В изголовье его кровати на столике стоял тазик и лежало полотенце. Нянька словно сжалась, когда ДеВар пересек комнату в направлении кровати мальчика. ДеВар услышал, как следом за ним в комнату вошел стражник. ДеВар, повернув вполоборота голову, сказал ему: «Держи ее!» и кивнул на няньку, которая при этих словах вздрогнула. Стражник неуверенно направился к женщине.
ДеВар подошел к кровати Латтенса, потрогал его шею – пульс едва прощупывался. Мальчик зажал в кулачке бледно-желтую ленточку, без которой не засыпал. ДеВар как можно осторожнее вытащил ленточку из руки Латтенса, глядя в то же время на няньку. Стражник стоял рядом с ней, держа ее одной рукой за запястье.
Глаза няньки стали еще шире. Свободной рукой она принялась колотить стражника, которому в конце концов удалось ухватить ее и за эту руку и привести к порядку. Она попыталась лягнуть его, но стражник развернул ее и заломил ей руку, так что нянька согнулась пополам и закричала от боли – ее голова оказалась на уровне колен.
ДеВар внимательно осмотрел влажный конец ленточки, стражник тем временем смотрел на него в полном недоумении, а женщина, тяжело дыша в неудобной позе, рыдала. ДеВар попробовал языком матерчатую ленточку. На вкус она была сладковатой и чуть горьковатой одновременно. Он сплюнул на пол, потом присел на одно колено, чтобы заглянуть в красное от напряжение лицо няньки. Он сунул ленточку в лицо женщины.
– Этим травили мальчика, мадам? – очень тихо спросил он.
Женщина, скосив глаза, смотрела на ленточку. Сопли и слезы капали с ее носа. Нижняя ее челюсть ходила ходуном. Прошло несколько мгновений, прежде чем она кивнула.
– Где раствор?
– Он… под сиденьем у окна, – сказала нянька дрожащим голосом.
– Держи ее здесь, – тихим голосом сказал ДеВар стражнику. Он подошел к окну, сбросил подушку с сиденья, вделанного в стену, поднял деревянную крышку и сунул внутрь руку. Оттуда ДеВар выбросил несколько игрушек, одежду и наконец небольшой темный кувшин.
– Это? Она кивнула.
– Кто дал?
Нянька покачала головой. ДеВар извлек из ножен свой длинный нож. Она закричала, потом принялась биться в руках стражника, но тот лишь еще сильнее нагнул ее, и она снова задышала с трудом. ДеВар поднес нож ей к носу.
– Госпожа Перрунд! – закричала нянька. – Госпожа Перрунд!
ДеВар оцепенел.
– Кто?
– Госпожа Перрунд! Это она дает мне кувшины! Клянусь!
– Меня это не убеждает, – сказал ДеВар.
Он кивнул стражнику, который еще сильнее заломил руки женщины. Та взвизгнула от боли.
– Правда. Истинная правда! Правду говорю! – закричала она.
ДеВар чуть подался назад и, подняв глаза на стражника, один раз тряхнул головой, и тот чуть ослабил хватку. Женщина рыдала, все ее согнутое пополам тело сотрясалось. ДеВар убрал нож и нахмурился. В комнату ворвались еще двое стражников с мечами наголо.
– Сударь? – выкрикнул один из них, оценив происходящее.
ДеВар расправил плечи.
– Охраняйте мальчика, – сказал он только что появившейся паре. – А эту отведи к начальнику стражи ЗеСпиоле, – велел он стражнику, держащему сиделку. – Скажи ему, что Латтенс был отравлен, и отравительница – она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39