Скоро я уже хотел, чтобы она брала меня во все свои походы, и, только когда мы вернулись в Гаспид, горько пожалел, что не сделал того, о чем так часто думал в Ивенире, когда доктор уходила на свои прогулки одна. А думал я о том, чтобы потихоньку пойти за ней. О том, чтобы выследить ее, узнать, куда она ходит, тайком за ней понаблюдать.
Уже несколько лун спустя в Гаспиде я узнал, что двое моих сотоварищей из младших дворцовых служителей наткнулись на доктора, когда она гуляла одна. Их звали Аумст и Пумьел – пажи барона Сермила и принца Хреза соответственно, но знакомство мое с ними было шапочным и, по правде говоря, особой симпатии они у меня не вызывали. У них была репутация скандалистов, мошенников и распутников, и, конечно, оба хвастались числом проломленных голов, обставленных в карты слуг и покоренных городских девушек. Ходили слухи, что Пумьел годом раньше чуть не убил одного младшего пажа, который пожаловался своему хозяину, что старший паж отбирает у него деньги. Честной схватки не было – на парня набросились сзади и оглушили ударом по голове. Совершенно наглым образом Пумьел даже не отрицал этого (по крайней мере, в разговоре с нами), полагая, что тем сильнее мы будем его бояться. Аумст был не так отвратителен, но, по общему мнению, лишь потому, что ему не хватало воображения.
Они рассказывали, что решили погулять в лесу и ушли довольно далеко от дворца. День уже клонился к вечеру, который выдался особенно теплым. Пажи возвращались в Ивенир с дичью в сумках, довольные результатами охоты и предвкушая вечернюю трапезу. И тут им попался королевский ксул, животное вообще довольно редкое, а это еще оказалось, по их уверениям, совершенно белое. Оно двигалось по лесу, как резвый, бледный призрак, и они, бросив сумки и приготовив луки, побежали следом, стараясь не шуметь.
Никто из них не думал, что делать, если удастся пристрелить животное. Рассказать об этом они бы все равно никому не смогли, потому что охота на ксула – королевская привилегия, а размеры животного не позволили бы отнести его к недобросовестному мяснику, даже найдись такой смельчак, который не побоялся бы королевского гнева в случае разоблачения. И тем не менее они преследовали животное, подстегиваемые охотничьим азартом, который, возможно, впитали с молоком матери.
Ксула они не поймали. Приблизившись к небольшому горному озеру, окруженному лесом, зверь вдруг пустился с места в карьер и за какие-то мгновения оказался недосягаемым даже для самых искусных лучников.
Пажи добрались до вершины небольшого кряжа как раз вовремя – животное на их глазах исчезло в зарослях кустов, отчего у охотников упало сердце. Но это расстройство было сведено на нет тем, что они увидели в следующее мгновение.
Поразительно красивая и абсолютно голая женщина вышла из озера, глядя в ту сторону, куда унесся ксул.
Вот почему, оказывается, ксул ускакал с такой бешеной скоростью; правда, взамен пажи получали более приятный объект для охоты. Женщина была высокая и темноволосая. У нее были длинные ноги, слишком плоский живот, правда, не слишком отвечал общепринятым канонам красоты, но зато груди, хотя и не очень крупные, выглядели высокими и налитыми. Поначалу ни Аумст, ни Пумьел ее не узнали. Но это была доктор. Она перестала смотреть вслед умчавшемуся ксулу и вернулась в воду – поплыла легко, как рыба, в направлении молодых людей.
Она вышла на берег как раз там, где сверху лежали, притаившись, Аумст и Пумьел. И тут пажи поняли, что именно здесь она и оставила свои одежды. Перед ними была женщина – одна, без сопровождающих, без спутника и, насколько им было известно, без мужа или покровителя при дворе. И опять же ни один не дал себе труда подумать – на самом-то деле покровитель при дворе у нее был, к тому же такой, что все остальные перед ним меркли. Это светлокожее обнаженное тело возбудило их куда как сильнее, чем исчезнувшая дичь, и азарт еще более сильный, чем охотничий, обуял их, распалил, застил их разум.
Под кронами деревьев было темно, птицы, вспугнутые убежавшим ксулом, поднялись в небо и оглашали окрестности криками, которые могли надежно заглушить звуки их приближения, пусть даже не вполне бесшумного.
Они могут оглушить ее или напасть неожиданно и завязать ей глаза. Женщина их даже не увидит, иными словами, они смогут овладеть ею, не рискуя быть обнаруженными и наказанными. Пажам казалось, что сами древние лесные боги послали ксула, чтобы он вывел их сюда. Их позвало мифологическое существо. Возможность была слишком хороша, чтобы ее упускать.
Пумьел вытащил мешочек с монетками, которым раньше пользовался как дубинкой. Аумст кивнул.
Они выскользнули из зарослей и, прячась за редкими деревцами, стали пробираться к женщине. Та что-то тихонько напевала себе под нос. Она закончила вытираться и теперь выжимала свое маленькое полотенце. Потом нагнулась, поднимая блузку, и пажи увидели ее ягодицы, похожие на две бледные луны. Двух мужчин теперь отделяло всего несколько шагов от женщины, стоявшей к ним спиной. Она подняла блузку над головой – сейчас она несколько мгновений будет слепа, натягивая одежду на себя. Оба, Аумст и Пумьел, поняли, что это самый подходящий момент. Они бросились вперед, почувствовали, как женщина напряглась, возможно услышав их. Голова ее, видимо, начала поворачиваться, все еще стесненная складками одежды.
Когда пажи пришли в себя, головы у них трещали от боли. Вокруг стояла глубокая ночь, и только Фой и Джейрли светили с небес, двумя серыми укоризненными глазами отражаясь в спокойных, неподвижных водах горного озерца.
Доктора не было. У обоих на затылках были шишки с хорошее яйцо. Луки их исчезли, но что самое странное, лезвия ножей были скручены винтом, согнуты и завязаны в узел.
Никто из нас не мог этого понять. Ферис, помощник оружейника, клялся и божился, что так обойтись с металлом почти невозможно. Он попытался изогнуть таким же образом ножи, похожие на те, но лезвия почти сразу же сломались. Изогнуть их можно было, только предварительно разогрев до белого каления, да и то оставалось нелегким делом. Ферис добавил, что оружейник надрал ему уши за такие дурацкие эксперименты, чтобы в следующий раз он не портил ценное оружие.
Подозревали, что тут не обошлось без меня, хотя я в то время и не знал об этом. Аумст и Пумьел думали, что я был где-то рядом – охранял доктора с ее ведома или шпионил за ней. И меня спасло от расправы только свидетельство Фолечаро, которому мы с Джоллисом помогали в то время разбирать вещи герцога Валена.
Когда в конце концов слух о происшествии дошел до меня, то я даже не знал, что подумать, только жалел, что меня там не было ни в качестве телохранителя, ни в качестве шпиона. Защищая честь доктора, я бы избил этих негодяев до смерти, и в то же время я был готов легко пожертвовать собственной честью, чтобы хоть краешком глаза ухватить то, что посчастливилось увидеть им.
18. ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ
Обычно считается, что город Ниардж лежит в шести днях пути от Круфа, столицы Тассасена. Протектор со свежим пополнением преодолел этот путь за четыре дня, правда, и устали они больше обычного, проведя столько времени в седле. Было решено отдохнуть в городе до прибытия тяжелой артиллерии и осадных машин, а также до получения новых вестей из Ладенсиона. Вести вскоре прибыли в виде зашифрованного послания от герцога Ралбута, и были они отнюдь не благоприятными. Оказалось, что войска баронов лучше подготовлены и оснащены, чем это предполагалось. Осажденные города вовсе не желали сдаваться на милость победителя. Обороняющиеся войска не были укомплектованы обычным сбродом – напротив, при столкновении с ними сразу становилось ясно, что имеешь дело с прекрасно обученными солдатами. Партизанские соединения атаковали обозы, грабили лагеря, устраивали засады, захватывали и пускали в ход оружие, которое предполагалось использовать против них, отвлекали нужные на театре военных действий войска для охраны караванов. Генерал Ралбут едва избежал смерти или по меньшей мере плена во время дерзкой ночной вылазки из осажденного Жирта. Катастрофу удалось предотвратить только благодаря везению и отчаянной рукопашной схватке. Генерал вынужден был обнажить меч, и, если бы не прикрывавший его адъютант, Ралбуту самому пришлось бы вступить в бой.
Говорят, что захват в клещи – один из тактических приемов, на который солдат хочет поймать противника и боится попасться сам. А значит, можно только догадываться, что чувствовал УрЛейн, попав в Ниардже в клещи, только не вражеских соединений, а информационных сводок. Сведения о том, что война в Ладенсионе идет как нельзя плохо, на полдня опередили новости, прибывшие с противоположной стороны, совсем уже плохие, – известия о болезни.
УрЛейн, казалось, весь съежился. Рука, в которой он держал письмо, упала, а само письмо полетело на землю.
Он тяжело опустился на свое место во главе обеденного стола (протектор занимал старый герцогский дворец в центре Ниарджа). ДеВар, стоявший за спиной Ур-Лейна, нагнулся, поднял письмо, сложил его и подсунул под тарелку УрЛейна.
– Государь, что случилось? – спросил доктор Бре-Делл.
Другие спутники протектора, все как один военные, с тревогой смотрели на него.
– Мальчик, – тихо сказал УрЛейн доктору. – Я знал, что его нельзя оставлять. Или же нужно было оставить с ним вас, доктор.
БреДелл несколько мгновений смотрел на него.
– Что с ним?
– Он на пороге смерти, – сказал УрЛейн, глядя на письмо. Потом протянул письмо доктору – тот прочел.
– Еще один приступ, – сказал БреДелл и отер рот салфеткой. – Может быть, мне вернуться в Круф? Я могу отправиться с рассветом.
Протектор некоторое время смотрел невидящим взглядом вдоль стола. Потом он вроде бы принял решение.
– Да, доктор. И я возвращаюсь с вами. – УрЛейн извиняющимся взглядом посмотрел на своих офицеров. – Господа, – сказал он, повышая голос и распрямляя плечи. – Я должен просить вас пока что продолжить путь в Ладенсион без меня. Моему сыну плохо. Я надеялся бок о бок с вами внести свой вклад в нашу неминуемую победу, но боюсь, что если продолжу путь, то мое сердце и внимание будут в Круфе. Я сожалею, что вся слава достанется вам, если только вы не сумеете затянуть войну. Я присоединюсь к вам, как только смогу. Прошу вас простить меня и быть снисходительными к отцовской любви того, кому давно пора стать дедом.
– Конечно, государь!
– Уверен, все поймут вас, государь.
– Мы сделаем все, чтобы вы гордились нами, государь.
Возгласы поддержки и понимания не прекращались. ДеВар со страхом и дурным предчувствием оглядел нетерпеливые, серьезные лица молодой знати, собравшейся вокруг обеденного стола.
– Перрунд? Это ты?
– Я, молодой господин. Я хотела посидеть с тобой.
– Перрунд, я не вижу.
– Тут очень темно. Доктор говорит, что ты скорее поправишься, если держать тебя в темноте.
– Я знаю, но я все равно не вижу. Возьми меня за руку, пожалуйста.
– Ты не должен волноваться. Болезнь кажется такой страшной, когда ты молод, но болезни проходят.
– Правда?
– Непременно.
– И я снова смогу видеть?
– Конечно сможешь. Не бойся.
– Но мне страшно.
– Твой дядя написал твоему отцу – сообщил ему о твоей болезни. Я думаю, протектор скоро вернется, я даже уверена в этом. Это придаст тебе сил. Он прогонит все твои страхи. Вот увидишь.
– Так ведь он должен быть на войне. Он возвращается из-за меня, а должен быть на войне и выиграть ее для нас.
– Успокойся, успокойся. Мы не могли скрывать от него твою болезнь. Что бы он тогда подумал о всех нас? Он захочет увидеть тебя и, думаю, привезет с собой доктора БреДелла.
– А ДеВара?
– И ДеВара. Куда бы твой отец ни пошел, ДеВар всегда с ним.
– Я не помню, что со мной случилось. Какой сегодня день?
– Третий день старой луны.
– А что случилось? Меня опять стало трясти, как тогда в театре теней?
– Да. Твой учитель сказал, что он, когда ты упал со стула, решил, будто ты хочешь улизнуть с урока математики. Он побежал за нянькой, а потом послали за доктором АеСимилом. Он очень хороший доктор, лечит твоего дядю РуЛойна и генерала ЙетАмидуса. Почти такой же хороший, как БреДелл. Он сказал, что тебе будет лучше, нужно только потерпеть.
– Правда?
– Правда. Он человек с честной душой и достойный доверия.
– А он лучше доктора БреДелла?
– Нет, я думаю, доктор БреДелл должен быть лучше, потому что он доктор твоего отца, а твой отец заслужил, чтобы его лечил самый лучший доктор. Это нужно ради всех нас.
– И ты правда думаешь, что он вернется?
– Уверена.
– Расскажи мне историю.
– Историю? Я не знаю историй.
– Но истории все знают. Разве тебе не рассказывали историй, когда ты была маленькой?… Перрунд?
– Да, да, конечно рассказывали. Да, я знаю одну историю.
– Расскажи мне, Перрунд.
– Хорошо. Дай-ка вспомнить. Когда-то давным-давно жила-была маленькая девочка.
– И?
– Она была очень некрасивая, родители ее совсем не любили и ничуть о ней не заботились.
– А как ее звали?
– Как ее звали? Ее звали… Заря.
– Заря. Какое красивое имя.
– Да. К несчастью, как я уже сказала, она была некрасива. Девочка жила в городке, который ненавидела, с родителями, которых презирала. Они заставляли ее делать то, что, как им казалось, она должна была делать, и то, что она ненавидела, а потому ее долго держали взаперти. Они заставляли ее носить всякое старье и тряпье. Они не хотели покупать ей туфли и ленты, не позволяли играть с другими детьми. И не рассказывали никаких историй.
– Бедняжка Заря!
– Да, и вправду бедняжка. Почти каждый вечер она ложилась и засыпала со слезами, она молилась старым богам или взывала к Провидению, умоляя избавить ее от такой жизни. Она бы сбежала от родителей, но не могла – ведь ее держали взаперти. Но вот как-то раз в город приехала ярмарка с актерами, подмостками, шатрами, жонглерами, акробатами, огнеглотателями, метателями ножей, силачами, карликами, эквилибристами, их слугами и дрессированными животными. Заря горела желанием попасть на ярмарку, она хотела увидеть все, что там происходит, и насладиться этим, потому что чувствовала: в родительском доме ей жизни не будет. Однако родители никуда ее не пускали. Они не хотели, чтобы дочь веселилась, глядя на все эти замечательные представления, и их беспокоило, что люди, увидев их страшилу-дочку, будут над ними смеяться, а может быть, циркачи даже уговорят ее бежать с ними и участвовать в представлении уродов.
– Она правда была такая страшная?
– Может быть, и нет, но все же родители не хотели показывать ее никому, а потому прятали в специальном тайнике внутри дома. Бедняжка Заря плакала целые дни напролет. Но ее родители не знали, что люди с ярмарки всегда посылали своих балаганщиков в город, чтобы совершать маленькие добрые дела – кому дрова поколоть, кому двор подмести, чтобы жители чувствовали себя в долгу и приходили на ярмарку. Так же было и в городе Зари, и, конечно, ее родители, люди очень жадные, не хотели упустить такую возможность – получить бесплатных работников.
Они пригласили их к себе, и те навели в доме порядок, хотя там и без того все было в порядке, потому что Заря сделала большую часть работы. Так вот, убирая в доме и даже оставляя маленькие подарки (а они были очень добрыми, эти балаганщики – кажется, клоун, глотатель огня и метатель ножей), они услышали, как Заря плачет в своей маленькой тюрьме. И тогда они выпустили ее, развеселили шутками, утешили своей добротой. Девочка впервые почувствовала, что кому-то нужна, что кто-то ее любит, и слезы радости покатились по ее щекам. Ее дурные родители спрятались в подвале, а потом убежали, потому что им стало стыдно за жестокое обращение с Зарей.
Балаганщики с ярмарки вернули Заре жизнь. Ей даже стало казаться, что она не так уж и уродлива, и она стала одеваться лучше, чем ей позволяли родители, и чувствовала себя вымытой и свежей. Она перестала думать, что ей суждено прожить всю жизнь уродливой и несчастной. Может, все не так. Может, она прекрасна и ее жизнь будет сплошным счастьем. Рядом с балаганщиками она почему-то чувствовала себя хорошенькой и начала понимать, что это они сделали ее красивой, что она была уродиной только потому, что так говорили другие, а на самом деле она вовсе не такая. Это было как волшебство.
Заря решила присоединиться к балаганщикам, но они с грустью сообщили ей, что не могут взять ее с собой, потому что, сделай они это, люди будут говорить, что вот, мол, они уводят с собой маленьких девочек из семей, а от этого пострадает их репутация. Ей сказали, что она должна остаться и найти своих родителей. Заря нашла это справедливым, а поскольку теперь она видела себя сильной, способной, энергичной и красивой, то смогла проститься с ярмаркой, когда та уехала и все балаганщики повезли доброту и радость в другой город. И знаешь что?
– Что?
– Она отыскала своих родителей, и те после этого были к ней добры, любили ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39