Приправой к хлебу у нас всегда служит унижение! И никто не знает, когда придет его черед и дубинка футуввы обрушится на его голову. Габаль поднял глаза к небу, оно было спокойным, тихим, сонным – ни одного коршуна не видно, лишь по краям кудрявились облака. Вокруг было пусто, и только мошки толклись в воздухе.
Вдруг Габаль услышал неподалеку чей-то грубый окрик: «Стой, сукин сын!» Габаль очнулся от своих мыслей и поднялся с песка, пытаясь вспомнить, где он уже слышал этот голос. Обогнув скалу Хинд, он увидел бегущего со всех ног испуганного человека, которого по пятам преследовал другой. Вглядевшись, он узнал в бегущем Даабаса, а в преследователе – футувву квартала Хамдан Кадру. Габаль сразу понял, в чем дело. С бьющимся сердцем следил он за погоней: вот Кадру догнал Даабаса, схватил его за плечо и резко остановил. Теперь они оба стояли, тяжело дыша после утомительного бега. Кадру, еще не отдышавшись, хриплым голосом прокричал:
– Как ты посмел покинуть свою нору, сын гадюки?! Ну, теперь тебе не поздоровится.
Даабас, прикрыв голову руками в ожидании ударов, воскликнул:
– Отпусти меня, Кадру! Ты же наш футувва и должен защищать нас!
Кадру тряхнул головой так, что повязка его сползла с головы на лицо, и заорал:
– Ты же знаешь, негодяй, что я защищаю вас от всех, кроме Заклата.
Тут Даабас обернулся и увидел Габаля. Узнав его, он стал звать на помощь:
– Помоги мне, Габаль! Ведь ты из нашего рода!
– Из моих рук тебя никто не спасет,– с издевкой проговорил Кадру.
Габаль подошел к ним и, остановившись рядом, спокойно сказал:
– Сжалься над человеком, муаллим Кадру! Кадру, окинув его холодным взглядом, ответил:
– Я сам знаю, что делать!
– Видно, какое-нибудь важное дело заставило его выйти из дома.
– Видно, судьба его такая,– зловеще проговорил Кадру.
И с такой силой сдавил плечо Даабаса, что тот вскрикнул от боли, а Габаль сказал:
– Сжалься над ним! Разве ты не видишь, что он старше и слабее тебя?
Кадру отпустил плечо Даабаса и ударил его кулаком по голове, а затем принялся лупить по чем попало, даже по лицу, и наконец повалил на землю. Нанося удар за ударом, Кадру с бешеной злобой говорил:
– Разве ты не слышал, что приказал Заклат?
Кровь бросилась в голову Габаля. Он закричал в сильном гневе:
– Будьте вы прокляты! И ты, и Заклат! Оставь его в покое, бесстыжий!
Прекратив избивать Даабаса, Кадру в замешательстве сказал:
– И это говоришь ты, Габаль? Разве ты не слышал, как господин управляющий приказал Заклату проучить род Хамдан?!
Гнев душил Габаля.
– Оставь его, бесстыжий! – снова крикнул он.
– Не думай, что, если ты служишь в доме управляющего, это помешает мне разделаться и с тобой таким же образом.
Не помня себя от гнева, Габаль бросился на футувву и мощным ударом отбросил его в сторону, воскликнув:
– Возвращайся к своей матери, если не хочешь, чтобы она лишилась сына!
Кадру вскочил на ноги, схватил с земли свою дубинку и только хотел замахнуться, как Габаль ударил его кулаком в живот, да так, что Кадру еле устоял на ногах. Воспользовавшись этим, Габаль выхватил у него дубинку и, остановившись, выжидательно смотрел на него. Кадру попятился назад, затем, быстро нагнувшись, поднял камень. Но, прежде чем он успел метнуть его, на его голову обрушился страшный удар дубинкой. Кадру закричал, шатаясь из стороны в сторону, и упал лицом вниз… Кровь хлынула из раны на лбу. Тем временем уже стемнело. Габаль оглянулся вокруг, но никого не увидел, кроме стоявшего поблизости Даабаса, который отряхивал песок с одежды и трогал ушибленные места. Даабас подошел к Габалю и сказал:
– Спасибо тебе, благородный брат!
Габаль ничего не ответил. Он нагнулся и перевернул Кадру на спину, пробормотав:
– Он потерял сознание!
Даабас тоже склонился над лежащим и плюнул в лицо, но Габаль отстранил его. Он осторожно потряс Кадру за плечо, однако тот не подавал никаких признаков жизни.
– Что с ним? – недоумевал Габаль.
Даабас приложил ухо к груди футуввы, потом приблизил лицо к его лицу и зажег спичку. Встав, он тихо сказал:
– Он мертв.
Содрогнувшись всем телом, Габаль воскликнул:
– Ты лжешь!
– Мертвее мертвого, клянусь!
– О боже! Какой ужас!
Даабас, стараясь успокоить его, сказал:
– А он? Скольких он бил и скольких убил?! Поделом ему!
Габаль печально оправдывался:
– Но я не бил и не убивал!
– Ты защищался!
– Я не хотел его убивать!
Даабас многозначительно проговорил:
– У тебя сильная рука, Габаль, и ты никого не боишься. Если бы ты захотел, ты бы смог стать футуввой!
Габаль в сердцах ударил себя по лбу, воскликнув:
– О горе мне! Неужели с одного удара я превратился в убийцу?
– Теперь будь осторожен, Габаль! Давай закопаем его, пока не поднялась суматоха.
– Она поднимется в любом случае.
– Я ни о чем не жалею. Пусть такая же судьба постигнет других. Ну, помоги мне спрятать это животное!
Даабас взял палку и принялся копать яму недалеко от того места, где когда– то Кадри похоронил своего брата. С тяжелым сердцем Габаль принялся помогать ему. Они работали молча, пока Даабас, желая отвлечь Габаля от печальных дум, не сказал:
– Не огорчайся! На нашей улице убить – что финик съесть!
– Я совсем не хотел стать убийцей! – тяжело вздыхая, ответил Габаль.– Я не думал, что мой гнев обернется таким кошмаром.
Когда они закончили рыть яму, Даабас вытер рукавом галабеи вспотевший лоб, высморкался, чтобы избавиться от набившейся в нос пыли, и злобно проговорил:
– Эта яма достаточно велика, чтобы, помимо этого сукина сына, вместить и других футувв!
Раздраженный этими словами, Габаль заметил:
– О мертвых не говорят неуважительно! Все мы смертны!
– Когда они нас будут уважать при жизни, мы станем их уважать после смерти,– все так же зло отозвался Даабас.
Они подняли труп Кадру, опустили его в яму, и Габаль положил рядом с покойником его дубинку, после чего они забросали яму землей. Когда Габаль поднял голову, то обнаружил, что темнота уже окутала все вокруг, и, стараясь подавить в себе желание расплакаться, глубоко вздохнул.
30.
«Где же Кадру?» – спрашивал себя Заклат. Тот же вопрос он задавал и другим футуввам. Но футуввы и сами недоумевали. Куда исчез Кадру? Почему его нигде не видно, как не видно и мужчин из рода Хамдан? Кадру жил в соседнем с хамданами квартале. Будучи неженатым, он проводил ночи вне дома и возвращался лишь на заре, а то и позже. Часто он отсутствовал и по две ночи. Но чтобы не приходить домой целую неделю, да еще не сообщив никому о том, где находится, особенно сейчас, в дни «блокады», когда он должен был еще усерднее исполнять свой долг, быть бдительным и осторожным?! Это было подозрительно. И подозрение пало, конечно, на хамданов. Было решено обыскать их дома, и футуввы во главе с Заклатом стали врываться в жилища рода Хамдан и обшаривать каждый угол от подвала до крыши. Они изрыли все дворы вдоль и поперек, подвергая хамданов разным издевательствам – ни один из них не избежал либо пощечины, либо плевка… Но найти Кадру так и не удалось. Футуввы допрашивали всех подряд, может быть, кто-то что-то видел или слышал.
В кофейне, за трубкой кальяна, все только и говорили что о Кадру. Говорили о нем и в беседке, увитой виноградом, в саду Заклата. Весь сад был окутан мраком, и только маленький фонарь, стоявший на земле, недалеко от жаровни с угольями, давал слабый свет, позволявший Баракяту разминать табак и набивать им трубки. Пляшущий от порывов ветра язычок пламени освещал мрачные лица Заклата, Хам-муды, аль-Лейси и Абу Сари и отражался в тусклых глазах. Футуввы выглядели растерянными и понурыми. Громкое кваканье лягушек было похоже на зов о помощи среди полного молчания ночи. Аль-Лейси, взяв у Баракята кальян и передав его Заклату, проговорил:
– Куда он девался? Как сквозь землю провалился! Заклат глубоко затянулся, постучал указательным пальцем по мундштуку и, выпустив струю дыма, ответил:
– Кадру действительно в земле, и покоится он в ней уже неделю!
Все взоры устремились к главному футувве. Один Бара-кят, казалось, был поглощен своим делом, а Заклат вновь заговорил:
– Футувва не может исчезнуть без причины. Смерть имеет свой запах, и я чувствую его.
Абу Сари, оправившись от сильного приступа кашля, согнувшего его, как порыв ветра колосок, спросил:
– Кто же его убил, муаллим?
– Странный вопрос! Кто же это может быть, как не член рода Хамдан?
– Но они же не покидали своих домов, да и мы перевернули все вверх дном.
Стукнув кулаком по тюфяку, на котором он сидел, Заклат спросил:
– А что говорят другие жители улицы?
– Некоторые считают, что хамданы приложили руку к исчезновению Кадру,– ответил Хаммуда.
– Поймите же вы, курильщики! Раз люди так думают, то мы должны это утверждать!
– А если убийца был из аль-Атуфа?
– Даже если он из Кафр аз-Загари, нам все равно. Нам важно не просто наказать убийц, а воспользоваться убийством, чтобы устрашить других!
– Аллах велик! – восхитился Абу Сари. Аль-Лейси, стряхнув угольки в кувшин и передавая трубку Баракяту, пропел:
– Аллах да упокоит ваши души, о род Хамдан! Сухие смешки футувв смешались с кваканьем лягушек.
Все согласно кивали головами. От сильного порыва ветра зашелестели сухие листья на деревьях. Хаммуда, хлопнув ладонью об ладонь, воскликнул:
– Речь идет не о борьбе хамданов с управляющим, а о чести и достоинстве футувв!
Заклат снова стукнул кулаком по тюфяку и изрек:
– Еще не случалось такого, чтобы футувва был убит кем-нибудь с его улицы.
Черты его лица от сильного гнева исказились так, что даже его сотрапезникам стало страшно. Они замолкли, боясь неосторожным словом или движением обратить его гнев против самих себя. Воцарилась тишина. Слышно было лишь бульканье воды в кальяне и чье-то покашливание. Неожиданно Баракят нарушил молчание:
– А если против всех ожиданий Кадру вернется?
– Тогда, проклятый гашишник, я сбрею усы! – злобно прорычал ему в ответ Заклат. Все засмеялись – Баракят первый,– но тут же снова замолчали. Они представили себе картину побоища: дубинки обрушиваются на головы, кровь льется рекой и окрашивает землю, из окон домов, с крыш доносятся крики, предсмертные стоны десятков людей. Звериная ярость пробудилась в душах футувв, они обменивались взглядами, выражавшими жестокость и злобу. Сам Кадру их не особенно беспокоил, никто из них не любил его, да и вообще им были чужды какие-либо дружеские чувства – их объединяло одно желание: властвовать, не выпустить власть из своих рук. Наконец аль-Лейси спросил:
– С чего начнем?
– Я иду к управляющему, как мы с ним условились,– заявил Заклат.
31.
– Господин управляющий! Хам даны убили своего фу-тувву Кадру,– доложил Заклат. Он испытующе смотрел на эфенди, но краем глаза видел и Ходу-ханум, которая стояла справа от мужа, и стоявшего рядом с ней Габаля. Новость не была неожиданной для эфенди, он сказал:
– Я слышал, что Кадру исчез. Но разве ты уже отчаялся найти его?
Утренний свет, проникавший через открытую дверь гостиной, еще более подчеркивал отталкивающую внешность Заклата.
– Мы его не найдем! Поверь, я разбираюсь в таких делах! Хода-ханум, заметившая, что Габаль упорно смотрит на стену перед собой, сказала, сильно нервничая:
– Как это ужасно, если он действительно убит!
– Преступление не должно остаться безнаказанным, иначе и нам, и вам придется плохо! – Говоря это, Заклат сжал кулаки.
Эфенди, перебирая пальцами бусины четок, подтвердил:
– Именно так. Ведь Кадру – олицетворение нашего престижа.
– И всего имения! – подчеркнул Заклат. Тут Габаль нарушил молчание:
– Но, может быть, его никто не убивал?!
При звуке его голоса волна гнева захлестнула Заклата.
– Не стоит терять время на пустые разговоры!
– Докажи, что его убили!
Эфенди, пытаясь скрыть закравшееся сомнение, заметил:
– Еще никто из жителей нашей улицы не исчезал подобным образом. Мысль об убийстве сама приходит в голову.
Холодные порывы осеннего ветра не могли остудить накалившуюся атмосферу в гостиной.
– Преступление вопиет! – вскричал Заклат.– И все соседние улицы только и говорят об этом. Мы не должны терять время на разговоры!
– Но всем хамданам запрещено покидать свой дом,– настойчиво продолжал Габаль.
Заклат громко засмеялся. Лицо его при этом оставалось мрачным.
– Интересная загадка!
Затем, усевшись в кресло, он вызывающе посмотрел на Габаля и сказал:
– Ты заботишься лишь о том, чтобы оправдать своих родственников!
Как ни старался Габаль сдержать гнев, голос его срывался, когда он заговорил:
– Меня заботит истинное положение вещей! Вы избиваете людей за самые ничтожные проступки, а иногда и вовсе без причин. Сейчас ты добиваешься лишь разрешения на расправу с ни в чем не повинными людьми. В глазах Заклата полыхала ненависть.
– Вся твоя родня – преступники! Они убили Кадру, который защищал интересы имения!
– Господин управляющий,– обратился Габаль к эфенди,– не позволяй этому человеку поддаться одолевающей его жажде крови!
Но тот ответил:
– Для нас потерять престиж – значит потерять жизнь! Тут в разговор вмешалась Хода-ханум:
– Габаль! Неужели ты хочешь, чтобы мы были заживо погребены на нашей улице?
– Ты забываешь о тех, кому ты всем обязан! – зло проговорил Заклат.– Ты думаешь только о своих преступных родичах!
С большим трудом сдерживая всевозрастающий гнев, Габаль сказал:
– Они не преступники! Хотя наша улица наводнена преступниками!
Ханум при этих словах нервно скомкала край своей синей шали. Ноздри эфенди затрепетали, лицо побледнело. Ободренный этими признаками, Заклат, уже не скрывая издевки, проговорил:
– Понятно, что ты защищаешь преступников, коли и сам из их числа!
– Странно, что ты ополчаешься на преступников,– ответил Габаль,– ведь ты – главарь преступников нашей улицы.
Заклат угрожающе надвинулся на юношу всей своей огромной тушей, лицо его стало серым.
– Если бы не хорошее отношение к тебе хозяев этого дома, я разорвал бы тебя в клочья на этом самом месте!
С удивительным спокойствием, которое не могло, однако, скрыть того, что творилось в его душе, Габаль сказал:
– Ты много на себя берешь, Заклат! Тут эфенди не выдержал:
– Как вы осмеливаетесь ссориться в моем присутствии?!
– Я только защищаю твою честь,– буркнул Заклат. Пальцы эфенди чуть не разорвали четки, когда он приказал Габалю:
– Не смей защищать хамданов!
– Этот человек из злобных побуждений клевещет на них!
– Оставь мне право судить об этом!
На мгновение воцарилась тишина… Из сада донеслось веселое щебетание птиц, с улицы – шумные приветствия и непристойная брань.
– Так позволит ли мне господин управляющий проучить виновных?
Габаль понял – настал час его судьбы, и, обращаясь к ханум, сказал голосом, исполненным отчаяния и решимости:
– Госпожа, долг требует, чтобы я разделил участь моего рода, оказавшегося в заточении.
– О горе мне! – заломила руки ханум. Охваченный жалостью, Габаль склонил голову, но тут же, словно что-то толкнуло его, поднял глаза на Заклата – тот презрительно и издевательски ухмылялся.
– У меня нет выбора,– с горечью произнес Габаль,– но, пока жив, я не забуду твоих благодеяний.
Измерив Габаля суровым взглядом, эфенди спросил:
– Я должен знать, ты с нами или против нас? Габаль, чувствуя, что навсегда прощается с прошлой жизнью, печально проговорил:
– Кто я? Я всем обязан тебе и потому не могу быть против тебя. Но для меня было бы позором жить в роскоши в этом доме, когда гибнут мои родные.
Хода-ханум съежилась от этих слов, как от удара хлыстом, поняв, что ей грозит навсегда потерять сына.
– Муаллим Заклат,– сказала она,– давай отложим этот разговор на другое время.
Заклат передернулся, словно мул ударил его копытом по лицу. Глядя то на эфенди, то на его супругу, он бормотал:
– Я не знаю, что может случиться завтра на нашей улице.
Эфенди, избегая смотреть на Ходу, повторил свой вопрос Габалю:
– Так с кем же ты, с нами или против нас?
От гнева у него помутился рассудок. Не дожидаясь ответа, он крикнул:
– Или ты остаешься членом нашей семьи, или уходишь к своим родственникам!
Габаль вскипел, увидев, как обрадовался этим словам Заклат, и решительно сказал:
– Господин мой! Ты прогоняешь меня, и я ухожу!
– Габаль! – вскрикнула раздирающим душу голосом ханум, а Заклат с усмешкой заметил:
– Вот он, весь перед вами, как голенький.
Габаль поднялся со своего места и твердой поступью направился к выходу. Хода-ханум хотела броситься за ним, но эфенди удержал ее, и Габаль исчез за дверью. На улице все еще дул сильный ветер, который колыхал занавески на окнах гостиной и раскачивал створки окон. Оставшиеся в гостиной чувствовали себя растерянными, однако Заклат спокойно сказал:
– Мы должны действовать!
– Нет,– упрямо возразила Хода.– Хватит с них и того, что они заперты в своих домах. И не смей даже пальцем тронуть Габаля!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Вдруг Габаль услышал неподалеку чей-то грубый окрик: «Стой, сукин сын!» Габаль очнулся от своих мыслей и поднялся с песка, пытаясь вспомнить, где он уже слышал этот голос. Обогнув скалу Хинд, он увидел бегущего со всех ног испуганного человека, которого по пятам преследовал другой. Вглядевшись, он узнал в бегущем Даабаса, а в преследователе – футувву квартала Хамдан Кадру. Габаль сразу понял, в чем дело. С бьющимся сердцем следил он за погоней: вот Кадру догнал Даабаса, схватил его за плечо и резко остановил. Теперь они оба стояли, тяжело дыша после утомительного бега. Кадру, еще не отдышавшись, хриплым голосом прокричал:
– Как ты посмел покинуть свою нору, сын гадюки?! Ну, теперь тебе не поздоровится.
Даабас, прикрыв голову руками в ожидании ударов, воскликнул:
– Отпусти меня, Кадру! Ты же наш футувва и должен защищать нас!
Кадру тряхнул головой так, что повязка его сползла с головы на лицо, и заорал:
– Ты же знаешь, негодяй, что я защищаю вас от всех, кроме Заклата.
Тут Даабас обернулся и увидел Габаля. Узнав его, он стал звать на помощь:
– Помоги мне, Габаль! Ведь ты из нашего рода!
– Из моих рук тебя никто не спасет,– с издевкой проговорил Кадру.
Габаль подошел к ним и, остановившись рядом, спокойно сказал:
– Сжалься над человеком, муаллим Кадру! Кадру, окинув его холодным взглядом, ответил:
– Я сам знаю, что делать!
– Видно, какое-нибудь важное дело заставило его выйти из дома.
– Видно, судьба его такая,– зловеще проговорил Кадру.
И с такой силой сдавил плечо Даабаса, что тот вскрикнул от боли, а Габаль сказал:
– Сжалься над ним! Разве ты не видишь, что он старше и слабее тебя?
Кадру отпустил плечо Даабаса и ударил его кулаком по голове, а затем принялся лупить по чем попало, даже по лицу, и наконец повалил на землю. Нанося удар за ударом, Кадру с бешеной злобой говорил:
– Разве ты не слышал, что приказал Заклат?
Кровь бросилась в голову Габаля. Он закричал в сильном гневе:
– Будьте вы прокляты! И ты, и Заклат! Оставь его в покое, бесстыжий!
Прекратив избивать Даабаса, Кадру в замешательстве сказал:
– И это говоришь ты, Габаль? Разве ты не слышал, как господин управляющий приказал Заклату проучить род Хамдан?!
Гнев душил Габаля.
– Оставь его, бесстыжий! – снова крикнул он.
– Не думай, что, если ты служишь в доме управляющего, это помешает мне разделаться и с тобой таким же образом.
Не помня себя от гнева, Габаль бросился на футувву и мощным ударом отбросил его в сторону, воскликнув:
– Возвращайся к своей матери, если не хочешь, чтобы она лишилась сына!
Кадру вскочил на ноги, схватил с земли свою дубинку и только хотел замахнуться, как Габаль ударил его кулаком в живот, да так, что Кадру еле устоял на ногах. Воспользовавшись этим, Габаль выхватил у него дубинку и, остановившись, выжидательно смотрел на него. Кадру попятился назад, затем, быстро нагнувшись, поднял камень. Но, прежде чем он успел метнуть его, на его голову обрушился страшный удар дубинкой. Кадру закричал, шатаясь из стороны в сторону, и упал лицом вниз… Кровь хлынула из раны на лбу. Тем временем уже стемнело. Габаль оглянулся вокруг, но никого не увидел, кроме стоявшего поблизости Даабаса, который отряхивал песок с одежды и трогал ушибленные места. Даабас подошел к Габалю и сказал:
– Спасибо тебе, благородный брат!
Габаль ничего не ответил. Он нагнулся и перевернул Кадру на спину, пробормотав:
– Он потерял сознание!
Даабас тоже склонился над лежащим и плюнул в лицо, но Габаль отстранил его. Он осторожно потряс Кадру за плечо, однако тот не подавал никаких признаков жизни.
– Что с ним? – недоумевал Габаль.
Даабас приложил ухо к груди футуввы, потом приблизил лицо к его лицу и зажег спичку. Встав, он тихо сказал:
– Он мертв.
Содрогнувшись всем телом, Габаль воскликнул:
– Ты лжешь!
– Мертвее мертвого, клянусь!
– О боже! Какой ужас!
Даабас, стараясь успокоить его, сказал:
– А он? Скольких он бил и скольких убил?! Поделом ему!
Габаль печально оправдывался:
– Но я не бил и не убивал!
– Ты защищался!
– Я не хотел его убивать!
Даабас многозначительно проговорил:
– У тебя сильная рука, Габаль, и ты никого не боишься. Если бы ты захотел, ты бы смог стать футуввой!
Габаль в сердцах ударил себя по лбу, воскликнув:
– О горе мне! Неужели с одного удара я превратился в убийцу?
– Теперь будь осторожен, Габаль! Давай закопаем его, пока не поднялась суматоха.
– Она поднимется в любом случае.
– Я ни о чем не жалею. Пусть такая же судьба постигнет других. Ну, помоги мне спрятать это животное!
Даабас взял палку и принялся копать яму недалеко от того места, где когда– то Кадри похоронил своего брата. С тяжелым сердцем Габаль принялся помогать ему. Они работали молча, пока Даабас, желая отвлечь Габаля от печальных дум, не сказал:
– Не огорчайся! На нашей улице убить – что финик съесть!
– Я совсем не хотел стать убийцей! – тяжело вздыхая, ответил Габаль.– Я не думал, что мой гнев обернется таким кошмаром.
Когда они закончили рыть яму, Даабас вытер рукавом галабеи вспотевший лоб, высморкался, чтобы избавиться от набившейся в нос пыли, и злобно проговорил:
– Эта яма достаточно велика, чтобы, помимо этого сукина сына, вместить и других футувв!
Раздраженный этими словами, Габаль заметил:
– О мертвых не говорят неуважительно! Все мы смертны!
– Когда они нас будут уважать при жизни, мы станем их уважать после смерти,– все так же зло отозвался Даабас.
Они подняли труп Кадру, опустили его в яму, и Габаль положил рядом с покойником его дубинку, после чего они забросали яму землей. Когда Габаль поднял голову, то обнаружил, что темнота уже окутала все вокруг, и, стараясь подавить в себе желание расплакаться, глубоко вздохнул.
30.
«Где же Кадру?» – спрашивал себя Заклат. Тот же вопрос он задавал и другим футуввам. Но футуввы и сами недоумевали. Куда исчез Кадру? Почему его нигде не видно, как не видно и мужчин из рода Хамдан? Кадру жил в соседнем с хамданами квартале. Будучи неженатым, он проводил ночи вне дома и возвращался лишь на заре, а то и позже. Часто он отсутствовал и по две ночи. Но чтобы не приходить домой целую неделю, да еще не сообщив никому о том, где находится, особенно сейчас, в дни «блокады», когда он должен был еще усерднее исполнять свой долг, быть бдительным и осторожным?! Это было подозрительно. И подозрение пало, конечно, на хамданов. Было решено обыскать их дома, и футуввы во главе с Заклатом стали врываться в жилища рода Хамдан и обшаривать каждый угол от подвала до крыши. Они изрыли все дворы вдоль и поперек, подвергая хамданов разным издевательствам – ни один из них не избежал либо пощечины, либо плевка… Но найти Кадру так и не удалось. Футуввы допрашивали всех подряд, может быть, кто-то что-то видел или слышал.
В кофейне, за трубкой кальяна, все только и говорили что о Кадру. Говорили о нем и в беседке, увитой виноградом, в саду Заклата. Весь сад был окутан мраком, и только маленький фонарь, стоявший на земле, недалеко от жаровни с угольями, давал слабый свет, позволявший Баракяту разминать табак и набивать им трубки. Пляшущий от порывов ветра язычок пламени освещал мрачные лица Заклата, Хам-муды, аль-Лейси и Абу Сари и отражался в тусклых глазах. Футуввы выглядели растерянными и понурыми. Громкое кваканье лягушек было похоже на зов о помощи среди полного молчания ночи. Аль-Лейси, взяв у Баракята кальян и передав его Заклату, проговорил:
– Куда он девался? Как сквозь землю провалился! Заклат глубоко затянулся, постучал указательным пальцем по мундштуку и, выпустив струю дыма, ответил:
– Кадру действительно в земле, и покоится он в ней уже неделю!
Все взоры устремились к главному футувве. Один Бара-кят, казалось, был поглощен своим делом, а Заклат вновь заговорил:
– Футувва не может исчезнуть без причины. Смерть имеет свой запах, и я чувствую его.
Абу Сари, оправившись от сильного приступа кашля, согнувшего его, как порыв ветра колосок, спросил:
– Кто же его убил, муаллим?
– Странный вопрос! Кто же это может быть, как не член рода Хамдан?
– Но они же не покидали своих домов, да и мы перевернули все вверх дном.
Стукнув кулаком по тюфяку, на котором он сидел, Заклат спросил:
– А что говорят другие жители улицы?
– Некоторые считают, что хамданы приложили руку к исчезновению Кадру,– ответил Хаммуда.
– Поймите же вы, курильщики! Раз люди так думают, то мы должны это утверждать!
– А если убийца был из аль-Атуфа?
– Даже если он из Кафр аз-Загари, нам все равно. Нам важно не просто наказать убийц, а воспользоваться убийством, чтобы устрашить других!
– Аллах велик! – восхитился Абу Сари. Аль-Лейси, стряхнув угольки в кувшин и передавая трубку Баракяту, пропел:
– Аллах да упокоит ваши души, о род Хамдан! Сухие смешки футувв смешались с кваканьем лягушек.
Все согласно кивали головами. От сильного порыва ветра зашелестели сухие листья на деревьях. Хаммуда, хлопнув ладонью об ладонь, воскликнул:
– Речь идет не о борьбе хамданов с управляющим, а о чести и достоинстве футувв!
Заклат снова стукнул кулаком по тюфяку и изрек:
– Еще не случалось такого, чтобы футувва был убит кем-нибудь с его улицы.
Черты его лица от сильного гнева исказились так, что даже его сотрапезникам стало страшно. Они замолкли, боясь неосторожным словом или движением обратить его гнев против самих себя. Воцарилась тишина. Слышно было лишь бульканье воды в кальяне и чье-то покашливание. Неожиданно Баракят нарушил молчание:
– А если против всех ожиданий Кадру вернется?
– Тогда, проклятый гашишник, я сбрею усы! – злобно прорычал ему в ответ Заклат. Все засмеялись – Баракят первый,– но тут же снова замолчали. Они представили себе картину побоища: дубинки обрушиваются на головы, кровь льется рекой и окрашивает землю, из окон домов, с крыш доносятся крики, предсмертные стоны десятков людей. Звериная ярость пробудилась в душах футувв, они обменивались взглядами, выражавшими жестокость и злобу. Сам Кадру их не особенно беспокоил, никто из них не любил его, да и вообще им были чужды какие-либо дружеские чувства – их объединяло одно желание: властвовать, не выпустить власть из своих рук. Наконец аль-Лейси спросил:
– С чего начнем?
– Я иду к управляющему, как мы с ним условились,– заявил Заклат.
31.
– Господин управляющий! Хам даны убили своего фу-тувву Кадру,– доложил Заклат. Он испытующе смотрел на эфенди, но краем глаза видел и Ходу-ханум, которая стояла справа от мужа, и стоявшего рядом с ней Габаля. Новость не была неожиданной для эфенди, он сказал:
– Я слышал, что Кадру исчез. Но разве ты уже отчаялся найти его?
Утренний свет, проникавший через открытую дверь гостиной, еще более подчеркивал отталкивающую внешность Заклата.
– Мы его не найдем! Поверь, я разбираюсь в таких делах! Хода-ханум, заметившая, что Габаль упорно смотрит на стену перед собой, сказала, сильно нервничая:
– Как это ужасно, если он действительно убит!
– Преступление не должно остаться безнаказанным, иначе и нам, и вам придется плохо! – Говоря это, Заклат сжал кулаки.
Эфенди, перебирая пальцами бусины четок, подтвердил:
– Именно так. Ведь Кадру – олицетворение нашего престижа.
– И всего имения! – подчеркнул Заклат. Тут Габаль нарушил молчание:
– Но, может быть, его никто не убивал?!
При звуке его голоса волна гнева захлестнула Заклата.
– Не стоит терять время на пустые разговоры!
– Докажи, что его убили!
Эфенди, пытаясь скрыть закравшееся сомнение, заметил:
– Еще никто из жителей нашей улицы не исчезал подобным образом. Мысль об убийстве сама приходит в голову.
Холодные порывы осеннего ветра не могли остудить накалившуюся атмосферу в гостиной.
– Преступление вопиет! – вскричал Заклат.– И все соседние улицы только и говорят об этом. Мы не должны терять время на разговоры!
– Но всем хамданам запрещено покидать свой дом,– настойчиво продолжал Габаль.
Заклат громко засмеялся. Лицо его при этом оставалось мрачным.
– Интересная загадка!
Затем, усевшись в кресло, он вызывающе посмотрел на Габаля и сказал:
– Ты заботишься лишь о том, чтобы оправдать своих родственников!
Как ни старался Габаль сдержать гнев, голос его срывался, когда он заговорил:
– Меня заботит истинное положение вещей! Вы избиваете людей за самые ничтожные проступки, а иногда и вовсе без причин. Сейчас ты добиваешься лишь разрешения на расправу с ни в чем не повинными людьми. В глазах Заклата полыхала ненависть.
– Вся твоя родня – преступники! Они убили Кадру, который защищал интересы имения!
– Господин управляющий,– обратился Габаль к эфенди,– не позволяй этому человеку поддаться одолевающей его жажде крови!
Но тот ответил:
– Для нас потерять престиж – значит потерять жизнь! Тут в разговор вмешалась Хода-ханум:
– Габаль! Неужели ты хочешь, чтобы мы были заживо погребены на нашей улице?
– Ты забываешь о тех, кому ты всем обязан! – зло проговорил Заклат.– Ты думаешь только о своих преступных родичах!
С большим трудом сдерживая всевозрастающий гнев, Габаль сказал:
– Они не преступники! Хотя наша улица наводнена преступниками!
Ханум при этих словах нервно скомкала край своей синей шали. Ноздри эфенди затрепетали, лицо побледнело. Ободренный этими признаками, Заклат, уже не скрывая издевки, проговорил:
– Понятно, что ты защищаешь преступников, коли и сам из их числа!
– Странно, что ты ополчаешься на преступников,– ответил Габаль,– ведь ты – главарь преступников нашей улицы.
Заклат угрожающе надвинулся на юношу всей своей огромной тушей, лицо его стало серым.
– Если бы не хорошее отношение к тебе хозяев этого дома, я разорвал бы тебя в клочья на этом самом месте!
С удивительным спокойствием, которое не могло, однако, скрыть того, что творилось в его душе, Габаль сказал:
– Ты много на себя берешь, Заклат! Тут эфенди не выдержал:
– Как вы осмеливаетесь ссориться в моем присутствии?!
– Я только защищаю твою честь,– буркнул Заклат. Пальцы эфенди чуть не разорвали четки, когда он приказал Габалю:
– Не смей защищать хамданов!
– Этот человек из злобных побуждений клевещет на них!
– Оставь мне право судить об этом!
На мгновение воцарилась тишина… Из сада донеслось веселое щебетание птиц, с улицы – шумные приветствия и непристойная брань.
– Так позволит ли мне господин управляющий проучить виновных?
Габаль понял – настал час его судьбы, и, обращаясь к ханум, сказал голосом, исполненным отчаяния и решимости:
– Госпожа, долг требует, чтобы я разделил участь моего рода, оказавшегося в заточении.
– О горе мне! – заломила руки ханум. Охваченный жалостью, Габаль склонил голову, но тут же, словно что-то толкнуло его, поднял глаза на Заклата – тот презрительно и издевательски ухмылялся.
– У меня нет выбора,– с горечью произнес Габаль,– но, пока жив, я не забуду твоих благодеяний.
Измерив Габаля суровым взглядом, эфенди спросил:
– Я должен знать, ты с нами или против нас? Габаль, чувствуя, что навсегда прощается с прошлой жизнью, печально проговорил:
– Кто я? Я всем обязан тебе и потому не могу быть против тебя. Но для меня было бы позором жить в роскоши в этом доме, когда гибнут мои родные.
Хода-ханум съежилась от этих слов, как от удара хлыстом, поняв, что ей грозит навсегда потерять сына.
– Муаллим Заклат,– сказала она,– давай отложим этот разговор на другое время.
Заклат передернулся, словно мул ударил его копытом по лицу. Глядя то на эфенди, то на его супругу, он бормотал:
– Я не знаю, что может случиться завтра на нашей улице.
Эфенди, избегая смотреть на Ходу, повторил свой вопрос Габалю:
– Так с кем же ты, с нами или против нас?
От гнева у него помутился рассудок. Не дожидаясь ответа, он крикнул:
– Или ты остаешься членом нашей семьи, или уходишь к своим родственникам!
Габаль вскипел, увидев, как обрадовался этим словам Заклат, и решительно сказал:
– Господин мой! Ты прогоняешь меня, и я ухожу!
– Габаль! – вскрикнула раздирающим душу голосом ханум, а Заклат с усмешкой заметил:
– Вот он, весь перед вами, как голенький.
Габаль поднялся со своего места и твердой поступью направился к выходу. Хода-ханум хотела броситься за ним, но эфенди удержал ее, и Габаль исчез за дверью. На улице все еще дул сильный ветер, который колыхал занавески на окнах гостиной и раскачивал створки окон. Оставшиеся в гостиной чувствовали себя растерянными, однако Заклат спокойно сказал:
– Мы должны действовать!
– Нет,– упрямо возразила Хода.– Хватит с них и того, что они заперты в своих домах. И не смей даже пальцем тронуть Габаля!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48