Сознавать случившееся – вот что стало настоящим испытанием.
– Я не голодна, – повторила Кэтрин, надеясь, что служанка почувствует решимость в ее голосе. Ее тошнило от пищи. От сна – тоже. Во сне приходили кошмары, полные алых и синих теней, смущающей путаницы, но даже эти кошмары были предпочтительнее бодрствования.
– Глинет заставила меня пообещать, что я вас покормлю, – проговорила Бетти.
Кэтрин с усилием улыбнулась.
– Скажи ей, что все выполнила. – Девчонка, не задумываясь, сошлется на другого, лишь бы добиться своей цели. Раньше, в прежние времена, Кэтрин наверняка рассмеялась бы такой находчивости, но сейчас эта настойчивость ее лишь раздражала. Удерживая натянутую улыбку на губах, Кэтрин подошла к двери.
Бетти вздохнула, сделала книксен и сложила руки на накрахмаленном фартуке.
– Ну, если вы говорите, мадам…
– Не беспокойся обо мне, – оборвала ее Кэтрин. – Оставь поднос. Позже я что-нибудь съем.
Успокоенная Бетти вышла. Кэтрин осталась, наконец, в благословенном одиночестве и прижала лоб к двери. Слугам так хочется, чтобы все было как прежде, они не в состоянии понять, что прошлое не вернется.
В тот день Кэтрин с нетерпением ждала почту, все прислушивалась, не идет ли Глинет. Конечно, Кэтрин почувствовала разочарование, не получив весточки от Гарри, но, распечатывая письмо полковника, она не ощущала никакого предчувствия.
«Мадам Дуннан!
С глубоким прискорбием сообщаю Вам, что Ваш муж, Гарольд Аллен Дуннан, служивший в Шотландском стрелковом полку, убит в схватке с французскими солдатами 18 апреля 1761 года.
Мадам, Ваш муж пал смертью храбрых. Он был честным и смелым солдатом. Его смерть – невосполнимая утрата для нашего полка.
Я имел честь близко знать Вашего мужа и считал его своим другом. Мадам, позвольте выразить свое сочувствие Вам и семье Гарольда, хотя я полностью сознаю, что никакие утешения не способны облегчить Ваше горе».
Значит, пока она с таким нетерпением ждала письма, Гарри был уже мертв.
Чтобы успокоить прислугу, Кэтрин присела за столик, сделала несколько глотков чаю и отщипнула кусочек булочки, потом проглотила две ложечки рыбного суфле – больше она не могла съесть ни крошки.
Обернувшись к кровати, Кэтрин стала смотреть на дорожный кофр Гарри. Как странно выглядела потертая кожа среди женственного убранства ее покоев. Следовало бы поместить кофр в комнату Гарри. До его отъезда в полк они жили именно так: он в одной комнате, она – в другой.
Гарри устраивало такое положение вещей, как устраивала и жизнь в доме отца Кэтрин. Ей и в голову не могло прийти, что ограничения, налагаемые супружеской жизнью, настолько утомят Гарри, что он вступит в Шотландский стрелковый полк и уедет. Кэтрин пыталась отговорить Гарри, но муж был полон нетерпения и энтузиазма.
Настал момент, и Кэтрин, как и миллионы других женщин, поцеловала мужа на прощание и махала ему вслед, пока он не скрылся из виду. И лишь тогда заплакала. Началась война.
Приподняв крышку, Кэтрин вынула из кофра письмо. Письма Гарри стали главной драгоценностью Кэтрин, она держала их здесь, вместе с другими вещами мужа, которые ей вернули после его гибели.
Осторожно развернув страницу, она стала читать:
«Ты просишь, чтобы я написал тебе о своих товарищах. Расскажу-ка я о Питере, адъютанте полковника. Он еще почти ребенок, но держится так серьезно, что рядом с ним я чувствую себя стариком. Питер жаждет испытать все, что приготовила ему судьба… Надо сказать, иногда он изумляет меня проницательностью своих суждений. Должно быть, Питер из тех людей, которые родятся на свет сразу мудрыми стариками.
Мы отослали большинство французов во Францию. Это решение генерал-майора Вулфа. Квебек – чудесное место, но нас здесь не жалуют, я с удовольствием оставил бы этот город и вернулся домой».
Домой… Ах, если бы он вернулся домой, ее жизнь была бы совсем иной.
Кэтрин прилегла на кровать, с благодарностью ощущая усталость, которая внезапно навалилась на все ее тело. Удары сердца замедлились, оно застучало ровнее, словно маятник, отсчитывающий минуты постылой жизни.
Не открывая глаз и не выпуская из рук письма, Кэтрин свернулась под одеялом и стала мысленно сочинять письмо мужу. Эта привычка появилась у нее полгода назад. Эфемерные послания, рождающиеся в мозгу Кэтрин, не были предназначены ни для одной живой души, ее просто успокаивала мысль о том, что где-то там, в ином мире, Гарри услышит ее.
«Я так одинока, дорогой. Дни идут за днями, а тебя все нет. Проходят ночи, а тебя нет. Ах, если бы услышать хотя бы отзвук твоего голоса, почувствовать запах, ощутить прикосновение… Есть ли величие на небесах? Видишь ли ты звезды?»
По щекам Кэтрин катились горячие слезы, обжигали щеки. Рыдания сотрясали тело. Она зажала себе рот ладонью, чтобы сдержать крик.
Прошло уже столько месяцев, но ей казалось – всего только день. О Господи, яви милосердие, облегчи эти муки! Но Бог, казалось, не слышал Кэтрин.
– Полковник, то есть ваша светлость, вы уверены, что мне не следует поехать с вами?
Питер смутился от своей оговорки, но его можно было понять, Монкриф и сам еще не привык к тому, что из полковника превратился в герцога Лаймонда.
Принимая невысказанное извинение, Монкриф похлопал своего бывшего адъютанта по спине. Товарищи возвращались из Америки и остановились на короткий отдых.
Трактирная хозяйка и служанка, наполнявшая кубок Питера, с любопытством смотрели на мужчин. Оба были в военной форме и возбуждали понятный интерес.
Деревня Киркалбен оказалась не такой уж маленькой, как ожидал Монкриф. На двух главных улицах располагались множество лавок и два трактира. Прошлой ночью Монкриф и Питер остановились в «Королевском вереске».
– Я ненадолго, – успокоил товарища Монкриф.
– Дело не в этом, сэр… ваша светлость, – тут же поправил себя Питер. – Вы теперь герцог и должны путешествовать с эскортом.
– Знаешь, Питер, мой отец всю жизнь старался поддерживать свое герцогское достоинство. У меня такое впечатление, что он нанял тебя следить за моими манерами.
Щеки юноши вспыхнули.
– Простите, сэр. Я просто хотел помочь. Монкрифу стало жаль молодого человека, и он решил объясниться с ним.
– После нашего путешествия на корабле мне страшно хочется оказаться, наконец, в одиночестве, – произнес Монкриф и отвернулся. Правда, почему ему не нужны сопровождающие, полковник сказать не мог. Монкриф возвращался домой потому, что его старший брат неожиданно умер от инфлюэнцы и полковник стал двенадцатым герцогом Лаймондом.
Полковая жизнь кончилась. Однако прежде чем взвалить на себя ответственность за Балидон и его людей, Монкриф решил еще на несколько часов остаться полковником Шотландского стрелкового полка. Он горел желанием навестить вдову Дуннана.
– Ну, если вы так решили, ваша светлость. Монкриф улыбнулся:
– Решил, Питер. А ты займешься делами, о которых я тебе говорил?
Молодой человек кивнул.
На самом деле от родового поместья Монкрифа их отделяло всего несколько часов пути. Все необходимое для дороги было запасено в достатке, лошади приобретены, штатская одежда ждала хозяина. После трех лет военной дисциплины расслабленность гражданской жизни приводила Питера в замешательство, а потому Монкриф посчитал необходимым дать бывшему адъютанту несколько поручений, например, купить подарок для домоправительницы Балидона, раздобыть кое-какие ненужные, но приятные мелочи: гвоздичное мыло, новые галстуки.
Через несколько минут Монкриф, следуя указаниям трактирщика, направился к Колстин-Холлу.
Даже с завязанными глазами он смог бы угадать, что попал, наконец, домой, в Шотландию. В воздухе ощущался запах горящего торфа, чувствовалась привычная шотландская сырость. Туманная дымка все уплотнялась и, наконец, укрыла землю плотным ватным одеялом.
Шотландия – древняя страна. Все здесь – и деревья, и скалы, и почва – пропитано историей. Именно этого чувства ушедших веков не хватало Монкрифу в последние четырнадцать лет.
Дом вдовы появился так скоро, что конь полковника, недавно купленный жеребец, даже не успел притомиться. Монкриф спешился, обмотал поводья вокруг торчащего острого камня и взобрался на огромный валун. Его взгляду открылся вид на Колстин-Холл, жилище Кэтрин Дуннан.
Узкая, обсаженная высокими дубами дорога вела к трехэтажному квадратному дому, стоящему в окружении служб и возделанных полей. Туман, цепляющийся за стволы деревьев, клубился у подножия здания. Казалось, что дом плывет над землей, как облако.
Глупо было ехать сюда, но за прошедшие месяцы Монкриф так и не сумел заставить себя забыть Кэтрин.
Сунув руку в карман мундира, он вынул подходящее к случаю письмо. Остальные хранились у него в сумке с документами, вдали от любопытных глаз.
«Мой дорогой!
Я перестроила парадное крыльцо и приказала отреставрировать лепнину на окнах. Колстин-Холл теперь выглядит нарядно и жизнерадостно, как будто ждет твоего приезда.
Весной цветы вдоль улицы покачивают головками на ветру. Летом слышно жужжание пчел, снующих из ульев в поля и обратно. Признаюсь, что зимой здесь не так приятно, если, конечно, не пойдет снег, который окутывает белой мантией голые ветви деревьев и кустов. Но мое самое любимое время – осень.
Возвращайся осенью, когда листья золотым и алым дождем падают на землю, устилая ее пестрым ковром. Будет дуть свежий бриз, а небо станет прозрачно-синим, давая нам знать, что последние, теплые дни уходят.
Приезжай домой осенью, дорогой».
Да, время года полковник выбрал правильно, но небо было бледно-серым, а вместо свежего бриза его встретила густая туманная дымка, как будто Монкриф ступил в призрачный мир.
Полковник не стал лгать себе. Он пришел сюда не затем, чтобы лично выразить сочувствие вдове Гарри. Монкрифу хотелось посмотреть на Кэтрин Дуннан, всего один раз, чтобы суметь, наконец, отправить ее имя в самый дальний уголок своей памяти. Уже полгода эта женщина, которую он даже не видел, занимала его мысли. С этим надо было покончить.
Возможно, при встрече она покажется ему совсем иной. Ведь, скорее всего Кэтрин не соответствует тому образу, который сложился у него по письмам. Она вполне может оказаться злобной эгоисткой, неумной и ограниченной. Может тиранить своих слуг. Может быть мотовкой или, наоборот, сквалыгой, в общем, женщиной, которую следует забыть как можно скорее.
Монкриф развернул письмо и перечитал последнюю часть:
«Дорогой, сегодня вечером я молилась о тебе. Пусть тебя овевает лишь теплый ветер, а зима не обожжет морозами.
Пусть твоя пища будет хорошей, и ее будет достаточно. Да пребудешь ты в добром здравии. Да сохранит тебя Господь во всех опасностях войны».
А что, если забыть не удастся? Что, если Кэтрин Дуннан в жизни окажется столь же привлекательной, как и в письмах? Монкрифу казалось, что он ее уже знает, знает те черты ее характера, которые скрыты от посторонних.
Кэтрин раздражала излишняя религиозность, раздражали поучения викария. Интересно, почему те, кто во всеуслышание проповедует преданность Господу, так часто действуют нам на нервы? Наверняка Господу вовсе не по нраву такая демонстративная набожность.
Ей нравится изменчивое небо над Колстин-Холлом, нравятся грозы. В одном из своих писем Монкриф подшутил над Кэтрин, заметив, что женщина, которая так боится темноты, не должна восхищаться бурей.
«Но ведь это разные вещи, – писала ему в ответ Кэтрин. – Буря – это знак, которым Господь показывает свое присутствие, а темнота – это отсутствие света. Разве не верно, что зло чаще действует в темноте, а не во время грозы?»
Шли месяцы, и Монкриф осознал, что чувство, испытываемое им к Кэтрин Дуннан, не просто сострадание и жалость. Ему хотелось прогонять страхи этой женщины ласковым словом, превозносить ее за ум и сообразительность, восхищаться твердостью и стремлением к цели, а больше всего – втянуть ее в некое подобие умственного адюльтера.
Отвечая на письма Кэтрин, Монкрифу следовало бы думать над каждым предложением, каждым высказыванием, стараясь, чтобы они соответствовали личности и, главное, характеру Гарри. Вместо этого Монкриф все больше раскрывал свою собственную душу и мысли, которыми прежде ни с кем не делился. Мистификация имела успех, поскольку брак Кэтрин длился всего месяц до того, как Дуннан вступил в полк и был направлен в Северную Америку.
– Я быстро понял, какую сделал ошибку, – как-то признался Гарри своему командиру. – Никогда не женитесь на богатых наследницах, полковник. За одно только обещание своих денег они желают получить уверения в вашей вечной любви и привязанности.
Однако сам Монкриф вскоре понял, насколько скромно Кэтрин оценивает свое положение. Она почти не упоминала об унаследованном состоянии и гораздо чаще говорила о человеке, чья смерть сделала ее богатой.
«Я так тоскую об отце, – однажды написала она. – С ним было так весело… Даже его письма заставляли меня улыбаться. А сейчас мне кажется, что после его смерти мир стал мрачнее. Иногда я ощущаю его присутствие рядом с собой. Как ни странно, это бывает, когда я пишу тебе. Я оглядываюсь, и мне кажется, что он стоит за спиной и с улыбкой наблюдает за своей дочерью».
Что бы сказал ее умерший отец сейчас?
«Отправляйтесь домой, ваша светлость. Здесь вам не место. В этом доме по-прежнему царит траур и скорбь о том, чего уже никогда не будет».
Пожалуй, именно это и объединяет полковника и Кэтрин. Мечтаниям Монкрифа тоже не дано осуществиться. Как больно теперь вспоминать о надеждах на свидание с отцом и братом! Отец не встретит его у огромных дверей Балидона. Не будет там и Колина. В доме остались лишь призраки и воспоминания. Монкриф никогда не думал, что унаследует его.
Он вообще мало думал о будущем. Выжить сейчас было куда важнее. Однако за прошедшие недели у него вдруг оказалось достаточно времени, чтобы подумать о женщине; на которой он женится, о детях, которые у него родятся. Сейчас именно в этом состоял его долг перед Балидоном и герцогством. Станет ли это простым выполнением еще одной обязанности? За минувшие четырнадцать лет Монкриф так привык неотступно следовать долгу и необходимости…
Мотнув головой, герцог Лаймонд, все еще облаченный в форму Шотландского стрелкового полка, стряхнул с себя задумчивость, вернулся к коню, вскочил в седло и решительно направился по дороге к Колстин-Холлу.
Глава 2
– Она вас не примет, – заявила служанка и хотела закрыть дверь у полковника перед носом.
Монкриф уперся ладонью в деревянную панель.
– Я настаиваю, – твердо произнес Монкриф, раздраженный тем, что девчонка не желает даже переговорить с хозяйкой.
– Она в трауре, сэр, и никого не принимает. Только викария, – подумав, добавила девушка.
– Я служил с ее мужем. Служанка засомневалась:
– Я передам ей, сэр. Она сама решит. – Девушка смерила его взглядом. Примерно так смотрел на Монкрифа в детстве его отец – с осуждением и оценивающе. – Я бы на вашем месте не стала надеяться. Она никого не принимает.
С недовольной миной на лице служанка провела полковника в маленькую гостиную с окнами на запад. Камин не топился, а в долине все еще лежал плотный туман, но в комнате было на удивление тепло. Толстый слой пыли покрывал столик у тахты и полку над камином. Казалось, сюда давно никто не входил, в воздухе витал дух заброшенности, Монкриф обошел комнату по периметру. Стук шагов гулко отдавался на дощатом полу. Вдруг сверху донесся какой-то звук. Неужели идет?
Внезапно золотой кант воротника врезался полковнику в шею. Стало трудно дышать. Да и чему удивляться, он так давно ждал этой встречи. Естественно, он волнуется.
Монкриф поймал свое отражение в зеркальной панели двери. Ради визита к Кэтрин он надел ярко-красный мундир и черные панталоны – форму, которую носил последние четырнадцать лет.
Шотландский стрелковый полк был образован именно четырнадцать лет назад, через год после восстания против английского владычества. Младшие сыновья из многих знатных семей пошли служить, чтобы доказать свою верность британской короне. Монкриф вступил в полк потому, что не знал, чем заняться.
Монкриф внимательно изучал свое отражение. Интересно, что подумает Кэтрин, когда увидит его впервые?
Глаза голубые. Говорят, у матери были такие же. За последние четырнадцать лет Монкриф отвык улыбаться, но сейчас попробовал. Ничего, вполне приемлемо. Лицо не длинное и не особенно угловатое – среднее. Вот горбинка на носу великовата, слишком уж аристократично. Это несколько встревожило Монкрифа. Черные волосы перевязаны красной лентой. Шотландские стрелки носили меховые головные уборы очень характерного вида, но сейчас Монкриф держал шляпу под мышкой. Сюда он приехал верхом, а потому форменные панталоны были заправлены в сапоги. Сегодня утром Монкриф лично начистил сапоги до блеска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Я не голодна, – повторила Кэтрин, надеясь, что служанка почувствует решимость в ее голосе. Ее тошнило от пищи. От сна – тоже. Во сне приходили кошмары, полные алых и синих теней, смущающей путаницы, но даже эти кошмары были предпочтительнее бодрствования.
– Глинет заставила меня пообещать, что я вас покормлю, – проговорила Бетти.
Кэтрин с усилием улыбнулась.
– Скажи ей, что все выполнила. – Девчонка, не задумываясь, сошлется на другого, лишь бы добиться своей цели. Раньше, в прежние времена, Кэтрин наверняка рассмеялась бы такой находчивости, но сейчас эта настойчивость ее лишь раздражала. Удерживая натянутую улыбку на губах, Кэтрин подошла к двери.
Бетти вздохнула, сделала книксен и сложила руки на накрахмаленном фартуке.
– Ну, если вы говорите, мадам…
– Не беспокойся обо мне, – оборвала ее Кэтрин. – Оставь поднос. Позже я что-нибудь съем.
Успокоенная Бетти вышла. Кэтрин осталась, наконец, в благословенном одиночестве и прижала лоб к двери. Слугам так хочется, чтобы все было как прежде, они не в состоянии понять, что прошлое не вернется.
В тот день Кэтрин с нетерпением ждала почту, все прислушивалась, не идет ли Глинет. Конечно, Кэтрин почувствовала разочарование, не получив весточки от Гарри, но, распечатывая письмо полковника, она не ощущала никакого предчувствия.
«Мадам Дуннан!
С глубоким прискорбием сообщаю Вам, что Ваш муж, Гарольд Аллен Дуннан, служивший в Шотландском стрелковом полку, убит в схватке с французскими солдатами 18 апреля 1761 года.
Мадам, Ваш муж пал смертью храбрых. Он был честным и смелым солдатом. Его смерть – невосполнимая утрата для нашего полка.
Я имел честь близко знать Вашего мужа и считал его своим другом. Мадам, позвольте выразить свое сочувствие Вам и семье Гарольда, хотя я полностью сознаю, что никакие утешения не способны облегчить Ваше горе».
Значит, пока она с таким нетерпением ждала письма, Гарри был уже мертв.
Чтобы успокоить прислугу, Кэтрин присела за столик, сделала несколько глотков чаю и отщипнула кусочек булочки, потом проглотила две ложечки рыбного суфле – больше она не могла съесть ни крошки.
Обернувшись к кровати, Кэтрин стала смотреть на дорожный кофр Гарри. Как странно выглядела потертая кожа среди женственного убранства ее покоев. Следовало бы поместить кофр в комнату Гарри. До его отъезда в полк они жили именно так: он в одной комнате, она – в другой.
Гарри устраивало такое положение вещей, как устраивала и жизнь в доме отца Кэтрин. Ей и в голову не могло прийти, что ограничения, налагаемые супружеской жизнью, настолько утомят Гарри, что он вступит в Шотландский стрелковый полк и уедет. Кэтрин пыталась отговорить Гарри, но муж был полон нетерпения и энтузиазма.
Настал момент, и Кэтрин, как и миллионы других женщин, поцеловала мужа на прощание и махала ему вслед, пока он не скрылся из виду. И лишь тогда заплакала. Началась война.
Приподняв крышку, Кэтрин вынула из кофра письмо. Письма Гарри стали главной драгоценностью Кэтрин, она держала их здесь, вместе с другими вещами мужа, которые ей вернули после его гибели.
Осторожно развернув страницу, она стала читать:
«Ты просишь, чтобы я написал тебе о своих товарищах. Расскажу-ка я о Питере, адъютанте полковника. Он еще почти ребенок, но держится так серьезно, что рядом с ним я чувствую себя стариком. Питер жаждет испытать все, что приготовила ему судьба… Надо сказать, иногда он изумляет меня проницательностью своих суждений. Должно быть, Питер из тех людей, которые родятся на свет сразу мудрыми стариками.
Мы отослали большинство французов во Францию. Это решение генерал-майора Вулфа. Квебек – чудесное место, но нас здесь не жалуют, я с удовольствием оставил бы этот город и вернулся домой».
Домой… Ах, если бы он вернулся домой, ее жизнь была бы совсем иной.
Кэтрин прилегла на кровать, с благодарностью ощущая усталость, которая внезапно навалилась на все ее тело. Удары сердца замедлились, оно застучало ровнее, словно маятник, отсчитывающий минуты постылой жизни.
Не открывая глаз и не выпуская из рук письма, Кэтрин свернулась под одеялом и стала мысленно сочинять письмо мужу. Эта привычка появилась у нее полгода назад. Эфемерные послания, рождающиеся в мозгу Кэтрин, не были предназначены ни для одной живой души, ее просто успокаивала мысль о том, что где-то там, в ином мире, Гарри услышит ее.
«Я так одинока, дорогой. Дни идут за днями, а тебя все нет. Проходят ночи, а тебя нет. Ах, если бы услышать хотя бы отзвук твоего голоса, почувствовать запах, ощутить прикосновение… Есть ли величие на небесах? Видишь ли ты звезды?»
По щекам Кэтрин катились горячие слезы, обжигали щеки. Рыдания сотрясали тело. Она зажала себе рот ладонью, чтобы сдержать крик.
Прошло уже столько месяцев, но ей казалось – всего только день. О Господи, яви милосердие, облегчи эти муки! Но Бог, казалось, не слышал Кэтрин.
– Полковник, то есть ваша светлость, вы уверены, что мне не следует поехать с вами?
Питер смутился от своей оговорки, но его можно было понять, Монкриф и сам еще не привык к тому, что из полковника превратился в герцога Лаймонда.
Принимая невысказанное извинение, Монкриф похлопал своего бывшего адъютанта по спине. Товарищи возвращались из Америки и остановились на короткий отдых.
Трактирная хозяйка и служанка, наполнявшая кубок Питера, с любопытством смотрели на мужчин. Оба были в военной форме и возбуждали понятный интерес.
Деревня Киркалбен оказалась не такой уж маленькой, как ожидал Монкриф. На двух главных улицах располагались множество лавок и два трактира. Прошлой ночью Монкриф и Питер остановились в «Королевском вереске».
– Я ненадолго, – успокоил товарища Монкриф.
– Дело не в этом, сэр… ваша светлость, – тут же поправил себя Питер. – Вы теперь герцог и должны путешествовать с эскортом.
– Знаешь, Питер, мой отец всю жизнь старался поддерживать свое герцогское достоинство. У меня такое впечатление, что он нанял тебя следить за моими манерами.
Щеки юноши вспыхнули.
– Простите, сэр. Я просто хотел помочь. Монкрифу стало жаль молодого человека, и он решил объясниться с ним.
– После нашего путешествия на корабле мне страшно хочется оказаться, наконец, в одиночестве, – произнес Монкриф и отвернулся. Правда, почему ему не нужны сопровождающие, полковник сказать не мог. Монкриф возвращался домой потому, что его старший брат неожиданно умер от инфлюэнцы и полковник стал двенадцатым герцогом Лаймондом.
Полковая жизнь кончилась. Однако прежде чем взвалить на себя ответственность за Балидон и его людей, Монкриф решил еще на несколько часов остаться полковником Шотландского стрелкового полка. Он горел желанием навестить вдову Дуннана.
– Ну, если вы так решили, ваша светлость. Монкриф улыбнулся:
– Решил, Питер. А ты займешься делами, о которых я тебе говорил?
Молодой человек кивнул.
На самом деле от родового поместья Монкрифа их отделяло всего несколько часов пути. Все необходимое для дороги было запасено в достатке, лошади приобретены, штатская одежда ждала хозяина. После трех лет военной дисциплины расслабленность гражданской жизни приводила Питера в замешательство, а потому Монкриф посчитал необходимым дать бывшему адъютанту несколько поручений, например, купить подарок для домоправительницы Балидона, раздобыть кое-какие ненужные, но приятные мелочи: гвоздичное мыло, новые галстуки.
Через несколько минут Монкриф, следуя указаниям трактирщика, направился к Колстин-Холлу.
Даже с завязанными глазами он смог бы угадать, что попал, наконец, домой, в Шотландию. В воздухе ощущался запах горящего торфа, чувствовалась привычная шотландская сырость. Туманная дымка все уплотнялась и, наконец, укрыла землю плотным ватным одеялом.
Шотландия – древняя страна. Все здесь – и деревья, и скалы, и почва – пропитано историей. Именно этого чувства ушедших веков не хватало Монкрифу в последние четырнадцать лет.
Дом вдовы появился так скоро, что конь полковника, недавно купленный жеребец, даже не успел притомиться. Монкриф спешился, обмотал поводья вокруг торчащего острого камня и взобрался на огромный валун. Его взгляду открылся вид на Колстин-Холл, жилище Кэтрин Дуннан.
Узкая, обсаженная высокими дубами дорога вела к трехэтажному квадратному дому, стоящему в окружении служб и возделанных полей. Туман, цепляющийся за стволы деревьев, клубился у подножия здания. Казалось, что дом плывет над землей, как облако.
Глупо было ехать сюда, но за прошедшие месяцы Монкриф так и не сумел заставить себя забыть Кэтрин.
Сунув руку в карман мундира, он вынул подходящее к случаю письмо. Остальные хранились у него в сумке с документами, вдали от любопытных глаз.
«Мой дорогой!
Я перестроила парадное крыльцо и приказала отреставрировать лепнину на окнах. Колстин-Холл теперь выглядит нарядно и жизнерадостно, как будто ждет твоего приезда.
Весной цветы вдоль улицы покачивают головками на ветру. Летом слышно жужжание пчел, снующих из ульев в поля и обратно. Признаюсь, что зимой здесь не так приятно, если, конечно, не пойдет снег, который окутывает белой мантией голые ветви деревьев и кустов. Но мое самое любимое время – осень.
Возвращайся осенью, когда листья золотым и алым дождем падают на землю, устилая ее пестрым ковром. Будет дуть свежий бриз, а небо станет прозрачно-синим, давая нам знать, что последние, теплые дни уходят.
Приезжай домой осенью, дорогой».
Да, время года полковник выбрал правильно, но небо было бледно-серым, а вместо свежего бриза его встретила густая туманная дымка, как будто Монкриф ступил в призрачный мир.
Полковник не стал лгать себе. Он пришел сюда не затем, чтобы лично выразить сочувствие вдове Гарри. Монкрифу хотелось посмотреть на Кэтрин Дуннан, всего один раз, чтобы суметь, наконец, отправить ее имя в самый дальний уголок своей памяти. Уже полгода эта женщина, которую он даже не видел, занимала его мысли. С этим надо было покончить.
Возможно, при встрече она покажется ему совсем иной. Ведь, скорее всего Кэтрин не соответствует тому образу, который сложился у него по письмам. Она вполне может оказаться злобной эгоисткой, неумной и ограниченной. Может тиранить своих слуг. Может быть мотовкой или, наоборот, сквалыгой, в общем, женщиной, которую следует забыть как можно скорее.
Монкриф развернул письмо и перечитал последнюю часть:
«Дорогой, сегодня вечером я молилась о тебе. Пусть тебя овевает лишь теплый ветер, а зима не обожжет морозами.
Пусть твоя пища будет хорошей, и ее будет достаточно. Да пребудешь ты в добром здравии. Да сохранит тебя Господь во всех опасностях войны».
А что, если забыть не удастся? Что, если Кэтрин Дуннан в жизни окажется столь же привлекательной, как и в письмах? Монкрифу казалось, что он ее уже знает, знает те черты ее характера, которые скрыты от посторонних.
Кэтрин раздражала излишняя религиозность, раздражали поучения викария. Интересно, почему те, кто во всеуслышание проповедует преданность Господу, так часто действуют нам на нервы? Наверняка Господу вовсе не по нраву такая демонстративная набожность.
Ей нравится изменчивое небо над Колстин-Холлом, нравятся грозы. В одном из своих писем Монкриф подшутил над Кэтрин, заметив, что женщина, которая так боится темноты, не должна восхищаться бурей.
«Но ведь это разные вещи, – писала ему в ответ Кэтрин. – Буря – это знак, которым Господь показывает свое присутствие, а темнота – это отсутствие света. Разве не верно, что зло чаще действует в темноте, а не во время грозы?»
Шли месяцы, и Монкриф осознал, что чувство, испытываемое им к Кэтрин Дуннан, не просто сострадание и жалость. Ему хотелось прогонять страхи этой женщины ласковым словом, превозносить ее за ум и сообразительность, восхищаться твердостью и стремлением к цели, а больше всего – втянуть ее в некое подобие умственного адюльтера.
Отвечая на письма Кэтрин, Монкрифу следовало бы думать над каждым предложением, каждым высказыванием, стараясь, чтобы они соответствовали личности и, главное, характеру Гарри. Вместо этого Монкриф все больше раскрывал свою собственную душу и мысли, которыми прежде ни с кем не делился. Мистификация имела успех, поскольку брак Кэтрин длился всего месяц до того, как Дуннан вступил в полк и был направлен в Северную Америку.
– Я быстро понял, какую сделал ошибку, – как-то признался Гарри своему командиру. – Никогда не женитесь на богатых наследницах, полковник. За одно только обещание своих денег они желают получить уверения в вашей вечной любви и привязанности.
Однако сам Монкриф вскоре понял, насколько скромно Кэтрин оценивает свое положение. Она почти не упоминала об унаследованном состоянии и гораздо чаще говорила о человеке, чья смерть сделала ее богатой.
«Я так тоскую об отце, – однажды написала она. – С ним было так весело… Даже его письма заставляли меня улыбаться. А сейчас мне кажется, что после его смерти мир стал мрачнее. Иногда я ощущаю его присутствие рядом с собой. Как ни странно, это бывает, когда я пишу тебе. Я оглядываюсь, и мне кажется, что он стоит за спиной и с улыбкой наблюдает за своей дочерью».
Что бы сказал ее умерший отец сейчас?
«Отправляйтесь домой, ваша светлость. Здесь вам не место. В этом доме по-прежнему царит траур и скорбь о том, чего уже никогда не будет».
Пожалуй, именно это и объединяет полковника и Кэтрин. Мечтаниям Монкрифа тоже не дано осуществиться. Как больно теперь вспоминать о надеждах на свидание с отцом и братом! Отец не встретит его у огромных дверей Балидона. Не будет там и Колина. В доме остались лишь призраки и воспоминания. Монкриф никогда не думал, что унаследует его.
Он вообще мало думал о будущем. Выжить сейчас было куда важнее. Однако за прошедшие недели у него вдруг оказалось достаточно времени, чтобы подумать о женщине; на которой он женится, о детях, которые у него родятся. Сейчас именно в этом состоял его долг перед Балидоном и герцогством. Станет ли это простым выполнением еще одной обязанности? За минувшие четырнадцать лет Монкриф так привык неотступно следовать долгу и необходимости…
Мотнув головой, герцог Лаймонд, все еще облаченный в форму Шотландского стрелкового полка, стряхнул с себя задумчивость, вернулся к коню, вскочил в седло и решительно направился по дороге к Колстин-Холлу.
Глава 2
– Она вас не примет, – заявила служанка и хотела закрыть дверь у полковника перед носом.
Монкриф уперся ладонью в деревянную панель.
– Я настаиваю, – твердо произнес Монкриф, раздраженный тем, что девчонка не желает даже переговорить с хозяйкой.
– Она в трауре, сэр, и никого не принимает. Только викария, – подумав, добавила девушка.
– Я служил с ее мужем. Служанка засомневалась:
– Я передам ей, сэр. Она сама решит. – Девушка смерила его взглядом. Примерно так смотрел на Монкрифа в детстве его отец – с осуждением и оценивающе. – Я бы на вашем месте не стала надеяться. Она никого не принимает.
С недовольной миной на лице служанка провела полковника в маленькую гостиную с окнами на запад. Камин не топился, а в долине все еще лежал плотный туман, но в комнате было на удивление тепло. Толстый слой пыли покрывал столик у тахты и полку над камином. Казалось, сюда давно никто не входил, в воздухе витал дух заброшенности, Монкриф обошел комнату по периметру. Стук шагов гулко отдавался на дощатом полу. Вдруг сверху донесся какой-то звук. Неужели идет?
Внезапно золотой кант воротника врезался полковнику в шею. Стало трудно дышать. Да и чему удивляться, он так давно ждал этой встречи. Естественно, он волнуется.
Монкриф поймал свое отражение в зеркальной панели двери. Ради визита к Кэтрин он надел ярко-красный мундир и черные панталоны – форму, которую носил последние четырнадцать лет.
Шотландский стрелковый полк был образован именно четырнадцать лет назад, через год после восстания против английского владычества. Младшие сыновья из многих знатных семей пошли служить, чтобы доказать свою верность британской короне. Монкриф вступил в полк потому, что не знал, чем заняться.
Монкриф внимательно изучал свое отражение. Интересно, что подумает Кэтрин, когда увидит его впервые?
Глаза голубые. Говорят, у матери были такие же. За последние четырнадцать лет Монкриф отвык улыбаться, но сейчас попробовал. Ничего, вполне приемлемо. Лицо не длинное и не особенно угловатое – среднее. Вот горбинка на носу великовата, слишком уж аристократично. Это несколько встревожило Монкрифа. Черные волосы перевязаны красной лентой. Шотландские стрелки носили меховые головные уборы очень характерного вида, но сейчас Монкриф держал шляпу под мышкой. Сюда он приехал верхом, а потому форменные панталоны были заправлены в сапоги. Сегодня утром Монкриф лично начистил сапоги до блеска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29