Блайз застыла. «Это от шока», – подумал Рансом. После того как Куин выпрямился, она еще добрых полминуты смотрела на него в упор, прежде чем догадалась освободить руку и выйти из комнаты.
– Неплохо у вас получилось, – сухо сказал Рансом.
Куин подмигнул:
– За каждое дело своя награда, любила говаривать моя старушка-матушка.
– Могу вас уверить, что благосклонность моей сестры такой наградой для вас не станет.
– Сейчас вы можете говорить что угодно, ваше герцогское высочество. Но лично я думаю, – Куин отвесил поклон, – что человек должен сначала как следует поработать, а потом уже принять награду от вашей светлости. К тому же воткнутый в руку ежик явно не прибавляет вам оптимизма.
– А если бы этот ежик был воткнут вам в з…
– Придержите язык, сэр, пожалуйста! Еще одна прекрасная дама собирается украсить своим присутствием наше скромное общество.
Рансом развернулся – на этот раз очень осторожно – и посмотрел в сторону двери. Там, одетая в знакомый передник с карманом, стояла Мерлин и с тревогой заглядывала в кабинет. Он откинул голову назад, на высокую спинку стула, и со вздохом облегчения прикрыл глаза.
– Сними его с меня, – попросил он. – Немедленно!
– О Боже! – воскликнула Мерлин. – Ты поранился?
Он услышал, как она подбежала к нему:
– Так, давай-ка…
Он завопил от боли, заглушая конец ее фразы. На ее поспешную попытку распрямить его при помощи рычага ежик отреагировал тем, что еще сильнее и глубже всадил иголки в пальцы – до самой кости, был уверен Рансом. Он выдернул у Мерлин свою руку вместе со зверьком. Через минуту, справившись с болью, он приоткрыл глаза и увидел, что Мерлин растерянно смотрит на него.
– Прости меня! – чуть не плакала она. – Бедная твоя рука! Что же нам делать?
– Полагаю, мне следует удалиться, дорогая мадам, – Куин начал продвигаться в сторону двери, – прежде чем его герцогство начнет на всех кидаться.
– Ох, Рансом! – Мерлин не обратила на Куина никакого внимания и, как только он закрыл за собой дверь, схватила Рансома за свободную руку. Она сжимала его ладонь в своих – жест, который в любое другое время он счел бы чрезвычайно приятным. Как бы то ни было, он сумел сдержаться и не стал бранить ее.
– Бедный Рансом, – повторила она и опустилась на колени рядом с его стулом, прижавшись щекой к его руке.
Он сделал десять ровных, глубоких вдохов. Вот и верь после этого судьбе, подумал он. На Мерлин напала нежная преданность как раз тогда, когда он парализован от боли. Дрожащими пальцами провел он по ее нежной коже и прошептал:
– Вот так удача.
– Что? – Она подняла на него большие серые сострадающие глаза.
– Да ничего, – сказал он. – Не важно.
Мерлин повернула голову, прижалась губами к его ладони – и тут же все тело его буквально запело от желания. Вены его горячо загудели, и Рансом почувствовал физическую необходимость крепко прижать ее к себе, как будто это могло избавить его от страданий. Затем он, несмотря на жгучую боль, притянул Мерлин к себе. Губы ее были невероятно нежными и отзывчивыми.
– Проклятие, – пробормотал он, оторвавшись от нее, положив руку на стол и ложась на нее лицом. – Думаю, этого я не заслужил.
– Что я могу сделать? – трогательно спросила Мерлин. – Ну что я могу сделать?
Рансом попытался улыбнуться:
– Как я вижу, не так уж много.
– Но тебе же больно. А я не хочу, чтобы тебе было больно. И все это из-за меня. Ведь скорей всего именно я оставила ежика здесь. Конечно же, это я. Я часто делаю что-нибудь в этом роде. – Она закусила губу. – Ох, Рансом! Ты сможешь простить меня?
Он глубоко вдохнул. У нее были такие красивые глаза…
– Мерлин, – вздохнул он. – До того как я умру, скорее всего когда-нибудь прощу тебя.
Пепельные брови ее сдвинулись. Он видел, что его ирония осталась непонятой, но на ее лице появилось такое трогательное выражение озабоченности… Она поднесла палец к нижней губе. Рансом застонал. Он опустил голову на раненую руку, а свободную вытянул и убрал ее палец от лица.
– Пожалуйста, не делай так, – мягко попросил он. – Из-за этого я чувствую себя настоящим варваром.
– Я не нарочно.
– Знаю. Ты всегда не нарочно, правда? – Он сжал ее пальцы еще сильней. – Посиди со мной, Чара.
Она печально взглянула на ежика:
– Я знаю, каково тебе сейчас.
– Правда? Тебе недавно вонзилась в руку одновременно сотня шляпных булавок?
– Нет. Я имею в виду, я знаю, что чувствует ежик.
Рансом вздохнул:
– А я-то думал, из нас двоих ты будешь сочувствовать мне.
– Я и сама хотела бы сейчас свернуться вот так в клубочек.
– Так почему бы тебе не попробовать? А потом ты сама себя спросила бы, что можно сделать, чтобы тебя распрямить.
Мерлин посмотрела ему в глаза. Он слегка улыбнулся ей, показывая, что шутит, однако она не ответила. В глазах ее появилось знакомое выражение отрешенности, когда казалось, что она разглядывает его нос и в то же время что-то в тысяче миль отсюда. В такие минуты она казалась очень уязвимой и бесконечно драгоценной – как дитя, улыбающееся во сне.
Рансома охватило острое чувство ответственности за Мерлин. Ведь именно он лишил ее тихого, безопасного существования и, не спрашивая, завладел ее телом и всей ее жизнью. Он терпеливо ждал, пока девушка снова вернется в реальный мир.
– Есть!
– Ох! – хрипло выдохнул Рансом, поскольку звук ее голоса заставил ежика вздрогнуть.
Мерлин вскочила на ноги и стала быстро что-то искать в кармане. Она извлекла пригоршню металлических пружинок и рассыпала их по полированной поверхности стола, затем два сломанных карандаша, маленькое зеркальце и табакерку. Оттопырив карман и заглядывая внутрь, она досадливо поморщилась и возобновила поиски. На свет появилась обширная коллекция деталей часов. Рансом воздержался от вопроса, откуда они взялись, но твердо решил в самое ближайшее время проверить состояние всех часовых механизмов Фолкон-Хилла.
– Вот же, – сказала она, – вот она, нашла…
В самой глубине кармана она пыталась ухватить какой-то маленький, ускользающий предмет и после упорной борьбы наконец с триумфом вытащила его.
– Семя подсолнуха, – увидел Рансом.
– Он обожает его! – Она обежала вокруг стола и нагнулась, двигая семечко в направлении колючего шарика на пальце Рансома. – Вот так… Смотри.
Прошла минута.
– Я смотрю, – сказал Рансом.
Она жестом попросила его замолчать. Он склонил голову, наблюдая, как солнце освещает ее волосы и как она, согнувшись, внимательно смотрит на ощетинившегося зверька. Руки ее покоились на поверхности стола, тонкие пальцы были изящно изогнуты. Общее впечатление немного портило пятнышко смазки на одном из них. Простая хлопчатобумажная блуза слегка колыхалась, приоткрывая прелести, находящиеся под ней.
– Иди сюда и поцелуй меня, – сказал он. – Ежик никогда не раскроется, пока мы на него смотрим.
Она подняла голову и откинула с лица выбившийся локон.
– Ты думаешь? – Лицо ее выражало сомнение. – Я никогда не наблюдала за ним достаточно долго.
– Мерлин, мне больно. Очень больно. Мне нужно как-то отвлечься.
Она нахмурилась. Затем лицо ее осветилось застенчивой улыбкой. Она уставилась на собственные пальцы:
– Наверное… если только ты не пытаешься заставить меня сделать что-то, чего я не хочу.
– Конечно же, нет. Это просто обходной маневр. По-моему, ежик стесняется. Ему не нравится, когда люди на него смотрят. Мы должны показать, что полностью забыли о нем.
Она снова подошла к нему, уже не улыбаясь. Лицо ее было серьезно, волшебные серые глаза чисты и ясны, как луна.
– Ты думаешь, это и вправду поможет?
Выражение лица, тон, легкое напряжение бровей – все говорило о том, что вопрос этот задан совершенно серьезно. У него пересохло во рту.
– Нет, – честно прошептал он, – я просто хочу тебя целовать.
Она наклонила голову. Указательным пальцем осторожно очертила контуры его губ. Рансом закрыл глаза. Его наполняло желание – горячее, требовательное, едва поддающееся контролю. При первом трепетном касании ее губ ему пришлось схватиться за край стола. Тот факт, что раненая рука была уже свободна, едва ли достиг его сознания. Он весь растворился в ее неловком поцелуе, в застенчивой нежности ее касаний и запрокинул голову, надеясь на большее…
– Сработало!
Она резко вывернулась, и он почувствовал себя обманутым.
– Смотри, – сказала Мерлин, не обращая внимания на прошептанное им ругательство. – Я же говорила!
Рансому не нужно было глядеть на ежа. Он осмотрел освобожденный палец в надежде, что его не придется ампутировать. Проколы оказались не такими глубокими, как он опасался, хотя палец яростно ныл и кровь залила всю промокательную бумагу. Он обернул палец платком и уставился на ежика, который уже успел справиться с единственным семечком и теперь подергивал черной пуговкой носа в поисках нового угощения.
– Я нахожу ваше присутствие излишним, – сообщил он зверьку. – Будьте добры проследовать в место вашего расположения, и желаю вам по пути свернуть свою колючую шею.
– Вот. – Мерлин раскопала еще одно семечко. – Иди сюда.
Оттопырив карман, она помахала семечком у ежика перед носом. Тот с готовностью поковылял за приманкой, свесился с края стола и стал вытягивать передние лапки до тех пор, пока гравитация не сделала свое дело и он не рухнул прямо в передник Мерлин. Семечко она кинула вдогонку, а затем смела туда же все свои пружинки и прочие мелкие детали. Пока ежик вертелся, из кармана доносилось позвякивание, затем он удовлетворился своим новым положением и затих.
– Надеюсь, – сухо сказал Рансом, – что, когда мы поженимся, ты перестанешь всюду таскать с собой маленького телохранителя.
Как только эти слова сорвались с губ, он захотел взять их обратно. Серьезная тактическая ошибка – говорить так, как будто их разногласие уже разрешилось. И то, как сдвинулись ее брови, ясно показало, что его оговорка не осталась незамеченной.
Дед всегда учил: чтобы загладить промах, нужно перейти в наступление.
– Почему ты не хочешь? – спросил он, прежде чем она успела в очередной раз отказать ему.
Она опустила ресницы:
– Я люблю ежика. И, может быть, мне действительно нужен телохранитель.
– Ты знаешь, о чем я, Мерлин. Ты собиралась сказать, что не хочешь за меня замуж.
– Ты всегда пытаешься сказать за меня.
– Так я ошибся?
– Дело не в этом…
– А для меня как раз в этом. Мерлин, мне нужно знать причину. – Он встал, обошел вокруг стола и протянул руки ей навстречу. – Я слишком старый? Недостаточно богат? Уродлив?
Она нахмурилась и слегка опустила голову, когда он подошел.
– Мерлин, – он взял ее за локоть, нежно, но достаточно крепко, чтобы не дать ей сбежать, – неужели я тебе совсем не нравлюсь?
Губы ее дрогнули. Он взял это на заметку и продолжил наступление, пробежал рукой вверх по ее рукаву, затем погладил по щеке:
– Ты мне нравишься, Мерлин. Очень сильно.
Она нахмурилась сильнее, нижняя губа ее упрямо оттопырилась.
– Я не верю тебе, – произнесла она, едва дыша.
– Так ты думаешь, я лгу? Разве я не сдержал всех своих обещаний? Разве я не перевез сюда все твое оборудование, не дал тебе место для работы, не пригласил лучшего в стране доктора для Теодора? Разве я о тебе не забочусь? Как ты можешь говорить, что не веришь мне… Мерлин, ради Бога, неужели ты думаешь, что я всех женщин в доме целую так, как тебя?
– Не знаю.
Он чуть крепче сжал ее локоть. Терпение начинало покидать его.
– Позволь тебя заверить, я их не целую!
Она сверкнула глазами:
– Уверена, ты бы и их целовал, если бы хотел заставить бросить работу над летательной машиной!
– Мерлин, разве я говорил…
– Конечно, не говорил. Не говорил вслух. Просто целовал меня.
– И ты сделала вывод, что я хочу заставить тебя бросить летательную машину?
– Да!
Стиснув зубы, он сказал:
– Будь любезна, объясни, какая тут связь?
Она открыла рот, но ничего не сказала. Он чувствовал рукой, как она напряжена и вся дрожит.
– Потому что, – взволнованно произнесла она, – ты думаешь головой!
Он недоуменно посмотрел на нее. Затем выпустил ее локоть и потер глаза. Боль в раненом пальце не утихала.
– Я не могу понять тебя, Мерлин. Действительно не могу понять. Я предлагаю тебе свой дом, свою защиту, свое имя… Не знаю, что еще я мог бы дать тебе.
– Крылья, – прошептала она.
От обиды и непонимания терпение его наконец лопнуло.
– Я не позволю тебе расшибиться насмерть из-за какой-то глупой идеи создать машину, умеющую летать! – Он схватил ее за плечи, не обращая внимания на боль в руке. – Ты слышишь меня? Не позволю.
Он тряс ее, но она молчала. Он хотел ее поцеловать, хотел с силой прижать к себе и защитить от любых возможных неприятностей. Но мысли о том, что в кармане ее передника находится злополучный ежик и что его нежность и страсть она воспринимала как некое принуждение, удерживали его. Он выпустил Мерлин и отошел к окну.
– Ты живешь в мире фантазий, – тихим голосом сказал он. – Этот мир красив, Мерлин, и я… я почувствовал себя избранным, когда смог разделить с тобой его красоту. Но все же настоящий мир здесь. И он по-прежнему жесток и не прощает ошибок. – Он поднял взгляд и смотрел на ухоженные полосы зеленых газонов. – Иногда мне кажется, что всю свою жизнь я трачу на то, чтобы защитить от него тех, кто мне небезразличен.
– А может быть, им не нужна твоя защита.
Он повернулся к ней:
– Удивительно мудрое высказывание для дамы, которая хочет приделать себе крылья и спрыгнуть со скалы.
– Нет, это не так просто.
– Не просто? Ты прыгаешь. Падаешь. Ломаешь шею. Для меня это довольно очевидно.
Она опустила голову. Но он все же видел, что маленькая складочка наметилась между ее бровей.
– Мерлин, – сказал он, – прости меня. С тобой я растерял всю свою дипломатию. Но, дорогая, потеря тобой невинности… уже и так лежит на моей совести. И я не хочу, чтобы на ней же была и твоя кончина.
– Не думаю, что моя кончина хоть как-то тебя коснется, – сказала она, глядя в пол. – Я сделаю, что тебе надо с говорящей коробкой, и уеду домой. Ты не отвечаешь за меня, Рансом.
Она пошла к двери, потом вдруг остановилась и обернулась. Лицо ее выражало такую решимость, какой Рансом никогда раньше не видел у нее.
– Я думаю, что если моя «невинность» лежит на твоей совести, то там ей и придется остаться. Может быть, я и живу в мире фантазий, но я не собираюсь выходить за тебя замуж и отказываться от работы над летательной машиной только для того, чтобы ты сохранил хорошее мнение о самом себе.
Глава 9
Эту страшную новость Мерлин узнала от Вудроу. Он невинно обронил ее через неделю, стоя в западном бальном зале и разглядывая раму, на которую она натягивала нить.
– Мистер П-п-пеммини использует алюминий, – беззаботно сказал он.
Мерлин обернулась:
– И для чего он его использует?
– Для крыльев. Он сказал, что здесь нужна прочность н-н-на… – как обычно, Вудроу опустил глаза, и если она смотрела на него, то он заикался сильней, – н-н-натянутого алюминиевого провода.
– Прочность! Прочность дает полотно холста. Жесткий провод не имеет той эластичности, что натуральная нить кетгут. А кто такой мистер Пеммикан?
– П-п-пеммини. – Он глубоко вздохнул. – Он живет в б-б-башне на с-с-скале Бичи-Хед. Я иногда бываю там. Он т-тоже с-с…строит летательную м-м-ма-ашину.
Мерлин ахнула.
– Он строит… – Она ловила ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. – И он использует алюминиевый провод! – Она схватила Вудроу за худенькие плечи. – Он еще не опробовал ее?
– Вряд ли. П-п-пожалуйста, м-м-мисс Ламберн, не с-с-сердитесь! Я точно знаю, он ее еще не з-з-за… не з-з-закончил. Он п-приходил к дяде Деймереллу прошлой осенью и спрашивал, не з-з-захочет ли п-п-правительство выделить ему денег для окончания. Н-н-но мой дядя сказал, что он н-н-ненормальный.
– Прошлой осенью! – простонала Мерлин. – Еще прошлой осенью! Ну теперь-то он уже небось слетал через пролив и обратно.
– М-м-мисс Ламберн, п-п-пожалуйста, не р-р-расстраивайтесь. Я уверен, он не летал. Я езжу к-к-к нему почти каждые д-две недели. Это близко. И он очень злился на дядю Деймерелла. Он… с-сказал, что это п-п-реступление – заставлять г-г-голодать б-б-британского гения. П-п-по-моему, у него ма-а-ало денег, а алюминиевый провод очень дорогой.
– Но прошлой осенью! Наверняка он уже нашел себе какой-нибудь источник дохода. Не у всех же такая рыбья голова, как у твоего дяди, Вудроу!
Вудроу снова опустил глаза и начал шаркать ногой.
– П-п-простите, я не з-з-знал. К-к-когда я был в п-п-прошлый раз, м-м-мистер П-п-пеммини действительно сказал, что он р-р-разговаривал с какой-то… з-з-заинтересованной стороной.
– С заинтересованной стороной. – В голосе ее звучало отчаяние. – Ох… а эта сторона была по-настоящему заинтересована?
– Не знаю. Мне очень ж-ж-жаль. Он т-т-т-олько это сказал: «С з-з-заинтересованной с-с-стороной».
Мерлин прикусила костяшки пальцев. Затем она расправила плечи, повернулась и снова яростно принялась за работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41