«Одесса» Мориса Граффа руководствовалась более важными соображениями. Миллионы и миллионы закладывали свой любимый рейх, чтобы быть использованными предателями вроде фон Тибольта.
— Дела пошли лучше, когда ты выросла?
— Лучше? Конечно. Растешь, приспосабливаешься, понимаешь то, чего не понимала ребенком.
— Друзей стало больше?
— Близких, пожалуй, нет, но больше и не было нужно. Я была не слишком общительна. Я привыкла быть одна; я понимала, почему меня не приглашают на вечеринки и обеды. Во всяком случае — в респектабельные семейства. Годы урезали круг общения моей матери, скажем так, но не ее деловые интересы. Она была акулой: нас избегали даже свои. И конечно, немцев остальные жители Рио по-настоящему не принимали в те годы.
— Почему, ведь война кончилась?
— Но не проблемы. Немцы являлись постоянным источником проблем в то время. Нелегальные деньги, военные преступники, израильские охотники... это продолжалось много лет.
— Ты такая красивая, трудно себе представить, чтобы ты была... скажем, совсем одна.
Хелден приподнялась и посмотрела на него. Она улыбнулась и правой рукой отвела волосы назад, держа их у шеи.
— Я выглядела очень суровой, дорогой. Прямые волосы, собранные в пучок, большие очки и платья на размер больше. Ты бы дважды на меня не взглянул... Не веришь?
— Я думаю не об этом.
— А о чем?
— Ты сказала «дорогой». Она ответила на его взгляд:
— Да, так я и сказала. Это же вполне естественно. Ты не против?
Он ответил ей прикосновением.
* * *
Она снова сидела на стуле, одетая в комбинацию, вместо неглиже, и потягивала бренди. Ноэль — рядом на полу, опираясь на кушетку. Вместо купального халата, на нем были трусы и рубашка. Они держались за руки и наблюдали за огнями на лодках, скользивших по воде.
Он обернулся и взглянул на нее:
— Тебе лучше?
— Много лучше, дорогой. Ты очень нежный. Я мало таких встречала в жизни.
— Меня это не интересует.
— Я не это имела в виду. Кстати, для твоего сведения. У Полковника меня прозвали Fraulein Eiszapfen.
— А что это значит?
— Сосулька, Мадемуазель Сосулька. А на работе уверены, что я лесбиянка.
— Отсылай их ко мне.
— Лучше не стоит.
— Я им скажу, что ты суха как солома и к тому же злоупотребляешь кнутами и велосипедными цепями. От тебя все разбегутся.
— Это очень мило. — Она поцеловала его. — Ты мягок, нежен и легко смеешься. Вы мне очень нравитесь, Ноэль Холкрофт, и я не думаю, что это так уж хорошо.
— Почему?
— Потому что, когда мы простимся, я буду думать о тебе. Ноэль дотронулся до ее руки, все еще касавшейся его лица; он забеспокоился.
— Мы только встретились. Зачем прощаться?
— Тебе много надо сделать. Мне тоже.
— У нас обоих есть Цюрих.
— У тебя есть Цюрих. А у меня своя жизнь в Париже.
— Одно другому не мешает.
— Ты этого не знаешь, дорогой. Ты ничего обо мне не знаешь. Ни где я живу, ни как я живу.
— Я знаю про маленькую девочку, у которой была отдельная комната и которая сто раз смотрела «Волшебника страны Оз».
— Вспоминай о ней с нежностью. А она будет вспоминать тебя. Всегда.
Холкрофт убрал ее руку со своего лица.
— Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать? Спасибо за приятный вечер, всего хорошего?
— Нет, дорогой. Не это. Не теперь.
— Так что же ты хочешь сказать?
— Я не знаю. Может, я просто думаю вслух... У нас впереди еще дни, недели, если хочешь.
— Хочу.
— Но обещай, что ты никогда не будешь пытаться меня найти, встретиться со мной. Я сама тебя найду.
— Ты замужем? Хелден засмеялась:
— Нет.
— Ну, значит, живешь с кем-то?
— Да, но не в том смысле, в каком ты думаешь. Ноэль пристально посмотрел на нее.
— Какого ответа ты ждешь от меня?
— Скажи, что обещаешь.
— Дай мне понять тебя. Кроме того места, где ты работаешь, я нигде не могу тебя найти. Я не могу узнать, где ты живешь и как с тобой связаться.
— Я оставлю тебе телефон подруги. В крайнем случае, она знает, где меня искать.
— Мне казалось, я твой друг.
— Это так. Но по-другому. Пожалуйста, не сердись. Это ради твоей же безопасности.
Холкрофт вспомнил, что произошло три дня назад. Хелден боялась его, боялась, что его прислали не те люди.
— В машине ты сказала, что Цюрих — это решение многих проблем. Это твой ответ? Не может ли Цюрих изменить твою жизнь?
Она колебалась:
— Возможно. Но у нас столько дел...
— И так мало времени, — закончил Холкрофт. Он дотронулся до ее щеки, заставляя взглянуть на него. — Но прежде, чем появятся деньги, можно воспользоваться банком в Женеве и выполнить условия, которые они ставят.
— Я понимаю. Ты говорил об этом, и я уверена, что Иоганн знает о них.
— Не уверен. Он оказался жертвой спекуляций, которые могут выбить его из обоймы.
— Выбить откуда?
— Дисквалифицировать его. Испугать людей в Женеве; заставить их запереть подвалы. Мы вернемся к этому через минуту. Я хочу поговорить о Бомонте. Кажется, я знаю, кто он, но мне нужна твоя помощь, чтобы убедиться в этом.
— Чем я могу помочь?
— Когда Бомонт был в Рио, был ли он как-то связан с Морисом Граффом?
— Понятия не имею.
— Можем ли мы это как-то узнать? Нет ли в Рио людей, которые могут это знать?
— Нет, насколько я знаю.
— Черт, но нам необходимо узнать. Узнать о нем все, что только возможно. Хелден нахмурилась:
— Это трудно.
— Почему?
— Три года назад, когда Гретхен сказала, что собирается выйти замуж за Бомонта, я была шокирована; я тебе рассказывала. В то время я работала для маленькой фирмы на Лестер-сквер — знаешь, это одно из тех отвратительных мест, куда посылаешь несколько фунтов, а они добывают нужную тебе информацию. Все поверхностно, но зато у них есть свои источники. — Хелден замолчала.
— Ты собрала сведения о Бомонте? — спросил Ноэль.
— Попыталась. Я не знала, что искать, но все-таки попыталась. Я нашла университетские записи, собрала всю доступную информацию о его военно-морской карьере. Одни поощрения и рекомендации, награды и продвижения. Вот только была одна несообразность. Я попыталась найти сведения о его семье в Шотландии.
— Ив чем же была несообразность?
— Ну, если верить военно-морским досье, его родители были обычными людьми. Впечатление такое, что он из бедной семьи. У них был овощной или цветочный магазин в городке под названием Данхиф, к югу от Абердина, у Северного моря. И тем не менее он учился в университете, в Кембридже, кстати на дневном отделении.
— На дневном?.. Каким образом?
— На стипендии, по-моему. Он в ней нуждался, и ему ее дали, вот только прошения о стипендии нет. Все это выглядит странно.
— Ты попыталась что-то разузнать о его семье в Шотландии?
— Да, но узнать почти ничего не удалось. Они словно сквозь землю провалились. Я разослала несколько запросов — в городской совет, на почту — в места, которые обычно не приходят в голову. Бомонты были, по всей видимости, англичанами, приехавшими в Шотландию вскоре после войны, они прожили там несколько лет и потом уехали.
— Может, они умерли?
— Нет, судя по записям. ВМФ всегда обновляет свою документацию на случай ранений или гибели. Они по-прежнему числятся живущими в Данхифе, но они оттуда уехали. У почтового ведомства не было вообще никакой информации.
Теперь пришел черед Холкрофта хмуриться.
— Это звучит дико.
— Есть еще кое-что. — Хелден выпрямилась. — На свадьбе у Гретхен был один офицер с корабля Бомонта. Его заместитель, кажется. Он был на год или два младше и явно его подчиненный, но между ними было такое взаимопонимание, которое значит больше, чем дружба, больше, чем общение сослуживцев.
— Что ты называешь взаимопониманием?
— Они как будто все время думают одинаково. Если один начинает предложение, то второй может его закончить. Один поворачивается в какую-то сторону, второй может сказать, что он видит. Понимаешь, о чем я? Ты встречал людей, которые бы так понимали друг друга? Таких людей?
— Да, конечно. Братьев. Влюбленных. И часто — военных, долго прослуживших вместе. Как же ты поступила?
— По тем же источникам я проверила данные и на этого человека. Обнаружилось нечто необычайное. Их учебные и военные досье были почти идентичны, великолепны по всем статьям. Она оба были родом из неизвестных городков, их родители ничем не примечательны и явно небогаты. Оба учились в известных университетах без какой-либо явной финансовой поддержки. И оба стали офицерами, хотя раньше не обнаруживали никакой склонности к военной карьере.
— А что с семьей друга Бомонта? Тебе удалось их найти?
— Нет, они числились живущими в небольшом городке в Уэльсе, но их там не было. Они уехали несколько лет назад, и никаких сведений о них не сохранилось.
То, что удалось узнать Хелден, соответствовало теории Ноэля о том, что Энтони Бомонт был агентом «Одессы». Теперь важно было изъять Бомонта — и его сообщников — из общей картины. Им нельзя позволить и дальше вмешиваться в отношения с Женевой. Может быть, они с Хелден ошибаются. Может быть, они свяжутся с Пэйтон-Джонсом, и пусть у него голова болит о Бомонте. Но следовало рассмотреть и другие возможности, а среди них — и опасность того, что британская разведка откроет досье Питера Болдуина и вернется к «Вольфшанце».
— То, что ты мне рассказала, совпадает с тем, о чем я думал, — сказал Ноэль. — Вернемся к твоему брату. У меня есть некоторые соображения о том, что произошло в Рио. Не хочешь теперь поговорить об этом?
Глаза Хелден широко раскрылись.
— Я не понимаю, о чем ты.
— Твой брат что-то узнал в Рио, не так ли? Он узнал о Граффе и бразильской «Одессе». Поэтому его травили, и ему пришлось уехать. Это были не деловые проблемы твоей матери или твоего брата. Это были Графф и «Одесса».
Хелден медленно вздохнула.
— Я ничего об этом не знаю, поверь мне.
— Тогда в чем дело? Расскажи, Хелден. Она умоляюще посмотрела на него.
— Прошу тебя, Ноэль. Я многим обязана тебе, но не заставляй меня так расплачиваться. То, что произошло с Иоганном в Рио, не имеет к тебе никакого отношения. И к Женеве.
— Ты не можешь этого знать. И я этого не знаю. Я знаю только, что ты должна мне это рассказать. Я должен быть готов. Я слишком многого не понимаю. — Он схватил ее за руку. — Послушай, сегодня я вломился в комнату слепого. Я вышиб дверь, звук был ужасен — неожиданный и громкий. Это был старик, и он, конечно, не мог меня увидеть. Он не мог видеть страх в моих глазах. Его руки дрожали, и он шептал молитву по-французски... Мне захотелось подойти к нему, взять его за руки и сказать, что я понимаю, что он чувствует. Понимаешь, он не видел страха в моих глазах. А я испуган, Хелден. Я не из тех людей, которые вламываются в комнаты, стреляют и подставляются под пули. Я не могу повернуть назад, но я испуган. Так что ты должна мне помочь.
— Я хочу помочь, ты же знаешь.
— Тогда расскажи мне о том, что случилось в Рио. Что случилось с твоим братом?
— Это не важно, — сказала она.
— Все важно. — Ноэль встал и прошел через комнату к стулу, на котором оставил свой пиджак. Он показал Хелден рваную подкладку. — Посмотри. Сегодня в толпе кто-то пытался воткнуть в меня нож. Я не знаю, как ты, но я с таким прежде не сталкивался, это что-то, о чем я ничего не знаю. Это ошеломило меня... и чертовски рассердило. А пять дней назад в Нью-Йорке человек, который меня вырастил и которого я называл отцом, шел по тротуару и был сбит якобы потерявшей управление машиной, которая целилась в него и размазала его по стене! Его смерть была предупреждением. Для меня! Так что не говори мне о «Возмездии», об «Одессе», о «Вольфшанце». Я начинаю узнавать кое-что об этих сукиных детях и хочу избавиться от них — ото всех до единого. С деньгами в Цюрихе мы сможем это сделать. Без них нас никто слушать не станет. Это экономическая основа жизни. Людей с семьюстами восьмьюдесятью миллионами просто так не отсылают. Их выслушивают. — Холкрофт уронил пиджак на пол. — Мы можем добраться до Цюриха, только удовлетворив женевский банк, а добраться до Женевы мы можем только своим умом. На нашей стороне никого нет, мы одни. Фон Тибольты, Кесслеры... И один Клаузен. Так что же произошло в Рио?
Хелден посмотрела на рваный пиджак, потом снова на Холкрофта.
— Иоганн кого-то убил.
— Кого?
— Не знаю, я действительно не знаю. Какую-то важную персону.
Глава 23
Холкрофт вслушивался в ее голос, пытаясь уловить фальшивую ноту. Но фальши не было. Она рассказала ему то немногое, что знала.
— Недель за шесть до нашего отъезда из Бразилии, — объясняла Хелден, — я приехала домой поздно вечером после занятий в университете — мы тогда жили за городом. Перед домом стоял черный лимузин, и я поставила свою машину позади него. Подойдя к двери, я услышала доносившиеся из дома пронзительные крики. Шла жестокая борьба, и я не могла угадать, кто бы это мог быть; голос кричавшего был мне незнаком. Он все выкрикивал слова вроде: «убийца», «это ты сделал»... что-то в этом роде. Я вбежала в дом и увидела, что в прихожей стоят друг против друга Иоганн и незнакомый человек. Незнакомец пытался ударить Иоганна, но мой брат очень сильный, он схватил этого человека за руки и вытолкнул за дверь. Последние слова, которые крикнул тот человек, были о том, что и другие тоже знают, что они еще увидят, как Иоганна повесят за убийство, а если этого не случится, то они сами его прикончат. Он скатился по ступенькам, не переставая кричать, и побежал к лимузину, Иоганн — за ним. Он сказал ему что-то, человек плюнул брату в лицо и уехал.
— Ты спрашивала об этом брата?
— Конечно. Но Иоганн не хотел об этом говорить, только ответил, что тот человек сошел с ума. Он потерял много денег, вложенных в какое-то дело, и лишился рассудка.
— Ты ему не поверила?
— Я хотела поверить, но тут началось странное. Иоганн пропадал где-то до рассвета, исчезал на целые дни; в общем, вел себя совершенно ненормально. Потом, спустя всего несколько недель, мы улетели в Ресифи под новым именем. Кого бы он ни убил, это был богатый и очень могущественный человек. Иначе у него не появилось бы таких друзей.
— Ты совсем не догадываешься, кто был тот человек, которого ты видела у себя дома тогда вечером?
— Нет. Мне показалось, что я видела его прежде, но не могла вспомнить где, а Иоганн не хотел мне говорить. Он приказал мне никогда не вспоминать об этом. Есть вещи, о которых я ничего не должна знать.
— Ты приняла это?
— Да. Попробуй меня понять. Мы были детьми нациста, и мы знали, что это такое. Так что лучше было не задавать лишних вопросов.
— Но тебе же нужно было знать, что происходит.
— Нас учили жить, — сказала Хелден. — Мы проходили обучение: как избегать израильтян, потому что они могли силой получить от нас информацию; как узнавать вербовщиков из «Одессы», маньяков из «Возмездия»; как убежать, как пользоваться сотней способов, чтобы уйти от хвоста.
Изумленный Ноэль покачал головой.
— Ежедневные тренировки в веселом студенческом клубе. Это безумие.
— Так ты сказал бы несколько недель назад, — ответила она, взяв его за руку. — Но не теперь, после того, что произошло сегодня.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Помнишь, в машине я сказала, что мне жаль тебя, потому что у тебя нет опыта.
— А я ответил, что приобретаю его на ходу.
— Но слишком мало и слишком поздно. Иоганн просил меня научить тебя всему, что я умею. Я хочу, чтобы ты выслушал меня, Ноэль. Попытайся запомнить все, что я тебе скажу.
— Что? — Холкрофт почувствовал силу, с которой она сжала его руку, и увидел беспокойство в ее глазах.
— Ты едешь в Берлин. Я хочу, чтобы ты вернулся оттуда.
С этих слов она начала урок. Порой Ноэль едва сдерживал улыбку — или, хуже того, смех, — но ее настойчивость заставляла его сдерживаться; Хелден же была убийственно серьезна. Сегодня убили троих. Они с Хелден легко могли оказаться четвертой и пятой жертвами. Поэтому он слушал и старался запомнить. Все запомнить.
— У нас нет времени на то, чтобы раздобыть фальшивые документы, — на это уйдет несколько дней. У тебя есть деньги, купи еще один билет. Будь начеку и не позволяй никому сесть рядом с тобой, не дай себя окружить. Не ешь и не пей ничего, кроме того, что принес с собой.
В его памяти всплыл стрихнин.
— Этот совет я никогда не забуду.
— Можешь забыть. Так легко заказать кофе или стакан воды. Не делай этого.
— Не буду. А как мне вести себя в Берлине?
— В любом городе, — поправила она. — Найти маленькую гостиницу в перенаселенном районе, где живут порнографией, проституцией и наркотиками. Там в гостиницах никогда не спрашивают документов. Я знаю человека, который назовет нам такую гостиницу в Берлине...
Она все говорила, описывая тактику, определяя методы, рассказывая, как придумывать варианты...
Нужно пользоваться чужими именами, комнаты следует менять каждый день, отели — дважды в неделю. Звонить можно только из автомата и ни в коем случае — из гостиницы или квартиры. Нужно иметь, как минимум, три смены верхней одежды, включая разные шляпы и очки; на обуви должны быть резиновые подошвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Дела пошли лучше, когда ты выросла?
— Лучше? Конечно. Растешь, приспосабливаешься, понимаешь то, чего не понимала ребенком.
— Друзей стало больше?
— Близких, пожалуй, нет, но больше и не было нужно. Я была не слишком общительна. Я привыкла быть одна; я понимала, почему меня не приглашают на вечеринки и обеды. Во всяком случае — в респектабельные семейства. Годы урезали круг общения моей матери, скажем так, но не ее деловые интересы. Она была акулой: нас избегали даже свои. И конечно, немцев остальные жители Рио по-настоящему не принимали в те годы.
— Почему, ведь война кончилась?
— Но не проблемы. Немцы являлись постоянным источником проблем в то время. Нелегальные деньги, военные преступники, израильские охотники... это продолжалось много лет.
— Ты такая красивая, трудно себе представить, чтобы ты была... скажем, совсем одна.
Хелден приподнялась и посмотрела на него. Она улыбнулась и правой рукой отвела волосы назад, держа их у шеи.
— Я выглядела очень суровой, дорогой. Прямые волосы, собранные в пучок, большие очки и платья на размер больше. Ты бы дважды на меня не взглянул... Не веришь?
— Я думаю не об этом.
— А о чем?
— Ты сказала «дорогой». Она ответила на его взгляд:
— Да, так я и сказала. Это же вполне естественно. Ты не против?
Он ответил ей прикосновением.
* * *
Она снова сидела на стуле, одетая в комбинацию, вместо неглиже, и потягивала бренди. Ноэль — рядом на полу, опираясь на кушетку. Вместо купального халата, на нем были трусы и рубашка. Они держались за руки и наблюдали за огнями на лодках, скользивших по воде.
Он обернулся и взглянул на нее:
— Тебе лучше?
— Много лучше, дорогой. Ты очень нежный. Я мало таких встречала в жизни.
— Меня это не интересует.
— Я не это имела в виду. Кстати, для твоего сведения. У Полковника меня прозвали Fraulein Eiszapfen.
— А что это значит?
— Сосулька, Мадемуазель Сосулька. А на работе уверены, что я лесбиянка.
— Отсылай их ко мне.
— Лучше не стоит.
— Я им скажу, что ты суха как солома и к тому же злоупотребляешь кнутами и велосипедными цепями. От тебя все разбегутся.
— Это очень мило. — Она поцеловала его. — Ты мягок, нежен и легко смеешься. Вы мне очень нравитесь, Ноэль Холкрофт, и я не думаю, что это так уж хорошо.
— Почему?
— Потому что, когда мы простимся, я буду думать о тебе. Ноэль дотронулся до ее руки, все еще касавшейся его лица; он забеспокоился.
— Мы только встретились. Зачем прощаться?
— Тебе много надо сделать. Мне тоже.
— У нас обоих есть Цюрих.
— У тебя есть Цюрих. А у меня своя жизнь в Париже.
— Одно другому не мешает.
— Ты этого не знаешь, дорогой. Ты ничего обо мне не знаешь. Ни где я живу, ни как я живу.
— Я знаю про маленькую девочку, у которой была отдельная комната и которая сто раз смотрела «Волшебника страны Оз».
— Вспоминай о ней с нежностью. А она будет вспоминать тебя. Всегда.
Холкрофт убрал ее руку со своего лица.
— Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать? Спасибо за приятный вечер, всего хорошего?
— Нет, дорогой. Не это. Не теперь.
— Так что же ты хочешь сказать?
— Я не знаю. Может, я просто думаю вслух... У нас впереди еще дни, недели, если хочешь.
— Хочу.
— Но обещай, что ты никогда не будешь пытаться меня найти, встретиться со мной. Я сама тебя найду.
— Ты замужем? Хелден засмеялась:
— Нет.
— Ну, значит, живешь с кем-то?
— Да, но не в том смысле, в каком ты думаешь. Ноэль пристально посмотрел на нее.
— Какого ответа ты ждешь от меня?
— Скажи, что обещаешь.
— Дай мне понять тебя. Кроме того места, где ты работаешь, я нигде не могу тебя найти. Я не могу узнать, где ты живешь и как с тобой связаться.
— Я оставлю тебе телефон подруги. В крайнем случае, она знает, где меня искать.
— Мне казалось, я твой друг.
— Это так. Но по-другому. Пожалуйста, не сердись. Это ради твоей же безопасности.
Холкрофт вспомнил, что произошло три дня назад. Хелден боялась его, боялась, что его прислали не те люди.
— В машине ты сказала, что Цюрих — это решение многих проблем. Это твой ответ? Не может ли Цюрих изменить твою жизнь?
Она колебалась:
— Возможно. Но у нас столько дел...
— И так мало времени, — закончил Холкрофт. Он дотронулся до ее щеки, заставляя взглянуть на него. — Но прежде, чем появятся деньги, можно воспользоваться банком в Женеве и выполнить условия, которые они ставят.
— Я понимаю. Ты говорил об этом, и я уверена, что Иоганн знает о них.
— Не уверен. Он оказался жертвой спекуляций, которые могут выбить его из обоймы.
— Выбить откуда?
— Дисквалифицировать его. Испугать людей в Женеве; заставить их запереть подвалы. Мы вернемся к этому через минуту. Я хочу поговорить о Бомонте. Кажется, я знаю, кто он, но мне нужна твоя помощь, чтобы убедиться в этом.
— Чем я могу помочь?
— Когда Бомонт был в Рио, был ли он как-то связан с Морисом Граффом?
— Понятия не имею.
— Можем ли мы это как-то узнать? Нет ли в Рио людей, которые могут это знать?
— Нет, насколько я знаю.
— Черт, но нам необходимо узнать. Узнать о нем все, что только возможно. Хелден нахмурилась:
— Это трудно.
— Почему?
— Три года назад, когда Гретхен сказала, что собирается выйти замуж за Бомонта, я была шокирована; я тебе рассказывала. В то время я работала для маленькой фирмы на Лестер-сквер — знаешь, это одно из тех отвратительных мест, куда посылаешь несколько фунтов, а они добывают нужную тебе информацию. Все поверхностно, но зато у них есть свои источники. — Хелден замолчала.
— Ты собрала сведения о Бомонте? — спросил Ноэль.
— Попыталась. Я не знала, что искать, но все-таки попыталась. Я нашла университетские записи, собрала всю доступную информацию о его военно-морской карьере. Одни поощрения и рекомендации, награды и продвижения. Вот только была одна несообразность. Я попыталась найти сведения о его семье в Шотландии.
— Ив чем же была несообразность?
— Ну, если верить военно-морским досье, его родители были обычными людьми. Впечатление такое, что он из бедной семьи. У них был овощной или цветочный магазин в городке под названием Данхиф, к югу от Абердина, у Северного моря. И тем не менее он учился в университете, в Кембридже, кстати на дневном отделении.
— На дневном?.. Каким образом?
— На стипендии, по-моему. Он в ней нуждался, и ему ее дали, вот только прошения о стипендии нет. Все это выглядит странно.
— Ты попыталась что-то разузнать о его семье в Шотландии?
— Да, но узнать почти ничего не удалось. Они словно сквозь землю провалились. Я разослала несколько запросов — в городской совет, на почту — в места, которые обычно не приходят в голову. Бомонты были, по всей видимости, англичанами, приехавшими в Шотландию вскоре после войны, они прожили там несколько лет и потом уехали.
— Может, они умерли?
— Нет, судя по записям. ВМФ всегда обновляет свою документацию на случай ранений или гибели. Они по-прежнему числятся живущими в Данхифе, но они оттуда уехали. У почтового ведомства не было вообще никакой информации.
Теперь пришел черед Холкрофта хмуриться.
— Это звучит дико.
— Есть еще кое-что. — Хелден выпрямилась. — На свадьбе у Гретхен был один офицер с корабля Бомонта. Его заместитель, кажется. Он был на год или два младше и явно его подчиненный, но между ними было такое взаимопонимание, которое значит больше, чем дружба, больше, чем общение сослуживцев.
— Что ты называешь взаимопониманием?
— Они как будто все время думают одинаково. Если один начинает предложение, то второй может его закончить. Один поворачивается в какую-то сторону, второй может сказать, что он видит. Понимаешь, о чем я? Ты встречал людей, которые бы так понимали друг друга? Таких людей?
— Да, конечно. Братьев. Влюбленных. И часто — военных, долго прослуживших вместе. Как же ты поступила?
— По тем же источникам я проверила данные и на этого человека. Обнаружилось нечто необычайное. Их учебные и военные досье были почти идентичны, великолепны по всем статьям. Она оба были родом из неизвестных городков, их родители ничем не примечательны и явно небогаты. Оба учились в известных университетах без какой-либо явной финансовой поддержки. И оба стали офицерами, хотя раньше не обнаруживали никакой склонности к военной карьере.
— А что с семьей друга Бомонта? Тебе удалось их найти?
— Нет, они числились живущими в небольшом городке в Уэльсе, но их там не было. Они уехали несколько лет назад, и никаких сведений о них не сохранилось.
То, что удалось узнать Хелден, соответствовало теории Ноэля о том, что Энтони Бомонт был агентом «Одессы». Теперь важно было изъять Бомонта — и его сообщников — из общей картины. Им нельзя позволить и дальше вмешиваться в отношения с Женевой. Может быть, они с Хелден ошибаются. Может быть, они свяжутся с Пэйтон-Джонсом, и пусть у него голова болит о Бомонте. Но следовало рассмотреть и другие возможности, а среди них — и опасность того, что британская разведка откроет досье Питера Болдуина и вернется к «Вольфшанце».
— То, что ты мне рассказала, совпадает с тем, о чем я думал, — сказал Ноэль. — Вернемся к твоему брату. У меня есть некоторые соображения о том, что произошло в Рио. Не хочешь теперь поговорить об этом?
Глаза Хелден широко раскрылись.
— Я не понимаю, о чем ты.
— Твой брат что-то узнал в Рио, не так ли? Он узнал о Граффе и бразильской «Одессе». Поэтому его травили, и ему пришлось уехать. Это были не деловые проблемы твоей матери или твоего брата. Это были Графф и «Одесса».
Хелден медленно вздохнула.
— Я ничего об этом не знаю, поверь мне.
— Тогда в чем дело? Расскажи, Хелден. Она умоляюще посмотрела на него.
— Прошу тебя, Ноэль. Я многим обязана тебе, но не заставляй меня так расплачиваться. То, что произошло с Иоганном в Рио, не имеет к тебе никакого отношения. И к Женеве.
— Ты не можешь этого знать. И я этого не знаю. Я знаю только, что ты должна мне это рассказать. Я должен быть готов. Я слишком многого не понимаю. — Он схватил ее за руку. — Послушай, сегодня я вломился в комнату слепого. Я вышиб дверь, звук был ужасен — неожиданный и громкий. Это был старик, и он, конечно, не мог меня увидеть. Он не мог видеть страх в моих глазах. Его руки дрожали, и он шептал молитву по-французски... Мне захотелось подойти к нему, взять его за руки и сказать, что я понимаю, что он чувствует. Понимаешь, он не видел страха в моих глазах. А я испуган, Хелден. Я не из тех людей, которые вламываются в комнаты, стреляют и подставляются под пули. Я не могу повернуть назад, но я испуган. Так что ты должна мне помочь.
— Я хочу помочь, ты же знаешь.
— Тогда расскажи мне о том, что случилось в Рио. Что случилось с твоим братом?
— Это не важно, — сказала она.
— Все важно. — Ноэль встал и прошел через комнату к стулу, на котором оставил свой пиджак. Он показал Хелден рваную подкладку. — Посмотри. Сегодня в толпе кто-то пытался воткнуть в меня нож. Я не знаю, как ты, но я с таким прежде не сталкивался, это что-то, о чем я ничего не знаю. Это ошеломило меня... и чертовски рассердило. А пять дней назад в Нью-Йорке человек, который меня вырастил и которого я называл отцом, шел по тротуару и был сбит якобы потерявшей управление машиной, которая целилась в него и размазала его по стене! Его смерть была предупреждением. Для меня! Так что не говори мне о «Возмездии», об «Одессе», о «Вольфшанце». Я начинаю узнавать кое-что об этих сукиных детях и хочу избавиться от них — ото всех до единого. С деньгами в Цюрихе мы сможем это сделать. Без них нас никто слушать не станет. Это экономическая основа жизни. Людей с семьюстами восьмьюдесятью миллионами просто так не отсылают. Их выслушивают. — Холкрофт уронил пиджак на пол. — Мы можем добраться до Цюриха, только удовлетворив женевский банк, а добраться до Женевы мы можем только своим умом. На нашей стороне никого нет, мы одни. Фон Тибольты, Кесслеры... И один Клаузен. Так что же произошло в Рио?
Хелден посмотрела на рваный пиджак, потом снова на Холкрофта.
— Иоганн кого-то убил.
— Кого?
— Не знаю, я действительно не знаю. Какую-то важную персону.
Глава 23
Холкрофт вслушивался в ее голос, пытаясь уловить фальшивую ноту. Но фальши не было. Она рассказала ему то немногое, что знала.
— Недель за шесть до нашего отъезда из Бразилии, — объясняла Хелден, — я приехала домой поздно вечером после занятий в университете — мы тогда жили за городом. Перед домом стоял черный лимузин, и я поставила свою машину позади него. Подойдя к двери, я услышала доносившиеся из дома пронзительные крики. Шла жестокая борьба, и я не могла угадать, кто бы это мог быть; голос кричавшего был мне незнаком. Он все выкрикивал слова вроде: «убийца», «это ты сделал»... что-то в этом роде. Я вбежала в дом и увидела, что в прихожей стоят друг против друга Иоганн и незнакомый человек. Незнакомец пытался ударить Иоганна, но мой брат очень сильный, он схватил этого человека за руки и вытолкнул за дверь. Последние слова, которые крикнул тот человек, были о том, что и другие тоже знают, что они еще увидят, как Иоганна повесят за убийство, а если этого не случится, то они сами его прикончат. Он скатился по ступенькам, не переставая кричать, и побежал к лимузину, Иоганн — за ним. Он сказал ему что-то, человек плюнул брату в лицо и уехал.
— Ты спрашивала об этом брата?
— Конечно. Но Иоганн не хотел об этом говорить, только ответил, что тот человек сошел с ума. Он потерял много денег, вложенных в какое-то дело, и лишился рассудка.
— Ты ему не поверила?
— Я хотела поверить, но тут началось странное. Иоганн пропадал где-то до рассвета, исчезал на целые дни; в общем, вел себя совершенно ненормально. Потом, спустя всего несколько недель, мы улетели в Ресифи под новым именем. Кого бы он ни убил, это был богатый и очень могущественный человек. Иначе у него не появилось бы таких друзей.
— Ты совсем не догадываешься, кто был тот человек, которого ты видела у себя дома тогда вечером?
— Нет. Мне показалось, что я видела его прежде, но не могла вспомнить где, а Иоганн не хотел мне говорить. Он приказал мне никогда не вспоминать об этом. Есть вещи, о которых я ничего не должна знать.
— Ты приняла это?
— Да. Попробуй меня понять. Мы были детьми нациста, и мы знали, что это такое. Так что лучше было не задавать лишних вопросов.
— Но тебе же нужно было знать, что происходит.
— Нас учили жить, — сказала Хелден. — Мы проходили обучение: как избегать израильтян, потому что они могли силой получить от нас информацию; как узнавать вербовщиков из «Одессы», маньяков из «Возмездия»; как убежать, как пользоваться сотней способов, чтобы уйти от хвоста.
Изумленный Ноэль покачал головой.
— Ежедневные тренировки в веселом студенческом клубе. Это безумие.
— Так ты сказал бы несколько недель назад, — ответила она, взяв его за руку. — Но не теперь, после того, что произошло сегодня.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Помнишь, в машине я сказала, что мне жаль тебя, потому что у тебя нет опыта.
— А я ответил, что приобретаю его на ходу.
— Но слишком мало и слишком поздно. Иоганн просил меня научить тебя всему, что я умею. Я хочу, чтобы ты выслушал меня, Ноэль. Попытайся запомнить все, что я тебе скажу.
— Что? — Холкрофт почувствовал силу, с которой она сжала его руку, и увидел беспокойство в ее глазах.
— Ты едешь в Берлин. Я хочу, чтобы ты вернулся оттуда.
С этих слов она начала урок. Порой Ноэль едва сдерживал улыбку — или, хуже того, смех, — но ее настойчивость заставляла его сдерживаться; Хелден же была убийственно серьезна. Сегодня убили троих. Они с Хелден легко могли оказаться четвертой и пятой жертвами. Поэтому он слушал и старался запомнить. Все запомнить.
— У нас нет времени на то, чтобы раздобыть фальшивые документы, — на это уйдет несколько дней. У тебя есть деньги, купи еще один билет. Будь начеку и не позволяй никому сесть рядом с тобой, не дай себя окружить. Не ешь и не пей ничего, кроме того, что принес с собой.
В его памяти всплыл стрихнин.
— Этот совет я никогда не забуду.
— Можешь забыть. Так легко заказать кофе или стакан воды. Не делай этого.
— Не буду. А как мне вести себя в Берлине?
— В любом городе, — поправила она. — Найти маленькую гостиницу в перенаселенном районе, где живут порнографией, проституцией и наркотиками. Там в гостиницах никогда не спрашивают документов. Я знаю человека, который назовет нам такую гостиницу в Берлине...
Она все говорила, описывая тактику, определяя методы, рассказывая, как придумывать варианты...
Нужно пользоваться чужими именами, комнаты следует менять каждый день, отели — дважды в неделю. Звонить можно только из автомата и ни в коем случае — из гостиницы или квартиры. Нужно иметь, как минимум, три смены верхней одежды, включая разные шляпы и очки; на обуви должны быть резиновые подошвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58