Это вы оттуда, да?
– Угу.
– На правительство работаете? Налоги собираете, да? Мы тут последнего сборщика как раз недавно пристрелили. – Он расхохотался.
Кит улыбнулся.
– Нет, я лицо частное.
– Да? Просто едете мимо?
– Может быть, на время задержусь. – Кит протянул мужчине двадцатидолларовую бумажку.
Работник неторопливо отсчитал ему сдачу, потом спросил:
– А где остановились?
– У меня тут родные.
– Вы из здешних краев?
– Из старожилов. Лондри.
– Черт, ну конечно! А вы который из них?
– Кит Лондри. Сын Джорджа и Элмы. У них была ферма около Овертона.
– Ну конечно. Они сейчас на пенсии, да?
– Во Флориде.
Мужчина протянул руку.
– Боб Арлес. У моих предков была в городе старая заправочная станция «Тексако».
– Помню. Что, до сих пор заправляют по двадцать два цента за галлон?
Боб Арлес рассмеялся.
– Нет, они закрылись. Сейчас в городке ни одной станции не осталось. Налоги на собственность слишком большие, арендная плата чересчур высока, и вообще крупные нефтяные компании дыхнуть не дают. Я беру бензин у любого, кто отдает по дешевке.
– И что мне сегодня досталось?
– Ну, вам повезло. Там наполовину «Мобил», остальное «Шелл» и «Тексако».
– Кукурузной выжимки нет?
Арлес снова рассмеялся.
– Ну, и этого малость. Жить-то надо.
– Пиво у вас есть?
– Обязательно.
Арлес прошел вслед за Китом в магазин и познакомил его с сурового вида женщиной, сидевшей за прилавком.
– Это моя жена, Мэри. А это Кит Лондри, у его родителей была ферма возле Овертона.
Женщина кивнула.
Кит подошел к холодильному прилавку и обнаружил там две марки импортного пива, «Хейнекен» и «Корону»; однако, не желая показаться мистеру Арлесу совсем уж иностранцем, взял упаковку из шести банок «Корса» и такую же упаковку «Роллинг рок». Он расплатился с Мэри за пиво – Боб Арлес тем временем продолжал что-то говорить, а потом проводил его до машины.
– Работу будете искать? – спросил Арлес.
– Может быть.
– С этим здесь туго. Ферма еще цела?
– Да, но земля в аренде.
– Это хорошо. Забирайте деньги и чешите отсюда. Чтобы заниматься фермерством, надо иметь много денег.
– Что, так плохо?
– У вас сколько? Четыреста акров? Это только-только, чтобы перебиться. Хорошо живет тот, у кого есть четыре тысячи акров, кто выращивает не одну культуру, а несколько, да еще скотину держит. Я видел одного такого, так он даже на «линкольне» ездит. Но у него все схвачено с япсами и с теми, кто торгует зерном в Мауми. А где вы остановились?
– На ферме.
– Да? А супруга тоже из здешних?
– Я тут один, – ответил Кит.
Арлес, сообразив, что его дружелюбная болтовня может вот-вот перейти в назойливое любопытство, проговорил:
– Ну что ж, желаю удачи.
– Спасибо. – Кит забросил пиво на переднее сиденье и уселся в машину.
– Эй, добро пожаловать домой, – напутствовал его Арлес.
– Спасибо. – Кит снова выехал на узкую двустороннюю дорогу. Отсюда уже была видна южная часть Спенсервиля, непрерывная череда складов и предприятий легкой и пищевой промышленности, основанных когда-то на старом водном пути по Уобашу в Эри; прямо от них начинались поля кукурузы; здесь проходила граница, по одну сторону которой заканчивались городские удобства и городские налоги, а по другую начиналась сельская жизнь.
Кит проехал по окружной дороге, его пока не тянуло въезжать в город, он даже сам не понимал почему. Быть может, его не привлекала идея появиться на Главной улице в странной на вид машине, а возможно, не хотелось встречаться с людьми, которые знали его и которых знал он сам: к этому он был еще не готов.
Он направился в сторону церкви Святого Джеймса.
По пути Кит старался не замечать передвижные дома, алюминиевые навесы и сараи, брошенные старые машины. Пейзаж вокруг все еще оставался изумительным: широкие, простирающиеся до самого горизонта просторы засеянных или оставленных под паром полей, и только там, вдали эту перспективу ломали полосы еще уцелевшего древнего леса. Под плакучими ивами, под простыми деревянными мостиками стремительно неслись, извиваясь и сверкая на солнце, поразительно чистые ручьи и маленькие речки.
Когда-то вся эта местность была дном доисторического моря, потом море отступило, и к тому времени, когда здесь появились предки Кита, большая часть того, что позднее стало северо-западной оконечностью штата Огайо, представляло собой сплошные леса и болота. За относительно короткое время с помощью одного только ручного инструмента и волов были вырублены леса, осушены болота, построены жилые дома, подготовлена к возделыванию, а потом засеяна и засажена земля. Результаты оказались поразительными: земля ответила невероятным плодородием и обилием, словно она специально ждала десять миллионов лет, чтобы в изобилии родить рожь и ячмень, пшеницу и овес, морковь и капусту и вообще почти все, что сажали и сеяли в нее пионеры-первопоселенцы.
Сразу после гражданской войны самые хорошие деньги в сельском хозяйстве можно было сделать на пшенице, потом ей на смену пришла более простая и урожайная кукуруза, а теперь Киту все чаще и чаще попадались поля сои, этих богатых белками чудо-бобов, которые должны будут прокормить стремительно растущее население планеты.
Нравится это кому-то или нет, но округ Спенсер был теперь связан со всем миром, и само его будущее стояло под вопросом. Воображению Кита рисовались две мыслимые картины этого будущего: одна – возрождение сельской жизни, которое может быть осуществлено выходцами из городов и пригородов, стремящимися к более размеренной и безопасной жизни; а другая – превращение всего округа в нечто вроде одной колоссальной плантации, принадлежащей каким-нибудь никогда не показывающимся сюда инвесторам, которые станут выращивать на ней исключительно то, что в данный момент приносит наибольший доход. Кит уже видел несколько ферм, где повырубали все деревья и живые изгороди, чтобы дать возможность действовать гигантским комбайнам. Размышляя над всем этим, Кит вдруг подумал, что, может быть, и страна в целом идет куда-то не туда; а ведь если ты сел не на тот поезд, то ни одна из лежащих на его пути остановок не может оказаться той, что тебе нужна.
Кит съехал на гравийную обочину дороги, остановился и вышел из машины.
Кладбище располагалось на холме, занимая примерно акр земли в окружении старых вязов и полей кукурузы. Примерно в пятидесяти ярдах от того места, где находился сейчас Кит, стояла белая дощатая церковь Святого Джеймса, которую Кит посещал еще мальчишкой, а правее нее – дом приходского священника, где в то время – а может быть, еще и сейчас – жили пастор и миссис Уилкес.
Кит зашел на кладбище и побрел среди небольших надгробий, многие из которых были потрепаны непогодой и заросли лишайником.
Он отыскал могилы своих бабушек и дедушек по материнской и отцовской линиям, могилы их родителей, их сыновей и дочерей, других родственников. Сделать это было несложно, если знать тот своеобразный хронологический порядок, в котором производились захоронения: старые могилы располагались ближе к вершине холма, а от них концентрическими кругами вниз, до самого края кукурузного поля спускались относительно более поздние. Самая старая из могил семьи Лондри была датирована 1849 годом, а старейшая из могил Хоффманов, немецкой линии его предков, восходила к 1841 году. Не было таких лет, на которые приходилось бы сразу по многу могил: в прежние времена не принято было доставлять с войн тела погибших. Но периоды войн в Корее и во Вьетнаме были представлены достаточно внушительно. Кит разыскал могилу дяди и немного постоял возле нее, потом перешел к могилам тех, кого убили во Вьетнаме. Их было десять – очень много для маленького кладбища, расположенного в небольшом округе. Кит знал их всех, некоторых постольку-поскольку, других хорошо, но при виде каждого из написанных на могильных плитах имен в памяти его вставало определенное лицо. Наверное, стоя здесь, среди могил своих бывших одноклассников, Кит должен был бы испытывать чувство некоторой вины перед ними, обычно свойственное тем, кто выжил; но у него не возникало такого чувства перед «Стеной памяти» в Вашингтоне, не возникло оно и здесь. То ощущение, которое он испытывал, вернее было бы назвать не находящим выхода гневом при мысли о том, что все эти жизни загублены понапрасну. Кит не раз уже задумывался – и в последнее время такие размышления посещали его все чаще, – что, несмотря на все его успехи и достижения, и его собственная жизнь сложилась бы намного лучше, если бы не было этой войны.
Он уселся под ивой, между самыми последними могилами у подножия холма и началом кукурузного поля, и принялся жевать травинку. Солнце стояло уже высоко над головой, но земля была еще сырой и прохладной после ночной грозы. В небе над ним кружились учившиеся летать ястребки, из-под крыши церковной колокольни то выпархивали, то возвращались туда деревенские ласточки. Кит ощутил умиротворение, какого не испытывал уже многие годы; его вдруг до глубины души проняли спокойствие и уединенность родных мест.
Он лег на спину и принялся смотреть сквозь крону вяза в бледное небо. «Да. Если бы я не ушел на эту войну, возможно, мы с Энни и поженились бы… кто знает?» А настоящее возвращение домой вполне может начинаться и отсюда, подумал он, в этом смысле кладбище ничем не хуже любого другого места.
Кит доехал до северной оконечности городка и нашел то место, где от шоссейной дороги ответвлялась в сторону Вильямс-стрит. Он принял вбок и остановился, постоял некоторое время в нерешительности, потом свернул на эту окраинную улочку.
Она была застроена внушительного вида домами в викторианском стиле; некоторые из них казались недавно отремонтированными, другие выглядели старыми и обшарпанными. В детстве эта часть городка казалась ему чем-то необыкновенным и замечательным, здесь были такие большие дома, правда, на очень небольших участках – теперь-то он понимал, что эти участки были вовсе не маленькими, – тут росли высоченные деревья, кроны которых летом образовывали нечто вроде темного зеленого тоннеля; ему представлялось странным, что люди могут жить так близко друг к другу, что из окон одного дома было видно, что делается в соседнем, и на него производила огромное впечатление такая роскошь, как стоявшая перед каждым домом пара автомобилей. Но то, что тогда нравилось ему или озадачивало его, теперь, разумеется, уже не способно было ни впечатлять, ни нравиться, ни озадачивать. Ретроспективно детские наивность и удивление казались сейчас почти постыдными; но что же могло бы вырасти из человека, который бы не смотрел в детстве на мир широко раскрытыми глазами?
Улочка выглядела тихой, такой, какой она и должна была быть летним днем в послеполуденное время. Несколько ребят катались на велосипедах, какая-то женщина толкала пред собой детскую коляску, немного дальше по улице прямо посреди дороги остановился автофургон, и водитель болтал с подошедшей к дверце машины женщиной. У всех домов на этой улице устроенное по фасаду парадное крыльцо было раздуто до размера веранды – чисто американское явление, как выяснил за время своих странствий Кит, хотя в самой Америке новые дома уже так не строили. На некоторых верандах играли малыши, на других покачивались в креслах-качалках старики. Киту было приятно, что Энни живет именно на этой улице.
По мере того как он приближался к ее дому, с ним стало твориться что-то странное: сердце его сильно забилось, во рту пересохло. Ее дом стоял по правой стороне, он чуть было не проехал его, но, в последний момент спохватившись, принял к тротуару и остановился. Он заметил, что на ведущей к дому подъездной дорожке стояла довольно потрепанная машина-«универсал» и какой-то пожилой человек направлялся к тыльной части дома, неся с собой лестницу-стремянку. А вот и сама Энни – он успел лишь ухватить ее взглядом в самый последний момент перед тем, как она вместе с пожилым человеком свернула за угол дома. Он видел ее всего секунду-две, с расстояния в пятьдесят ярдов, но нисколько не сомневался, что это была именно она; его самого поразило, как он сумел так мгновенно узнать ее черты, ее осанку, походку.
Он отогнал машину немного назад и открыл дверцу, но тут остановился. Что, вот так вот просто взять и предстать перед дверью ее дома? А с другой стороны, почему нет? Что плохого в том, чтобы прийти к ней совершенно открыто? Мысленно рисуя себе их будущую встречу, он совершенно не собирался предварительно звонить ей или подбрасывать какое-нибудь письмо или записку. Ему представлялось особенно важным, чтобы он появился неожиданно, просто позвонил бы в дверь и сказал: «Здравствуй, Энни»; а там уж что будет, то и будет, спонтанно и без всяких репетиций.
Но что, если у нее в доме сейчас кто-то есть? Дети или муж? Почему, бесконечное число раз за все минувшие годы проигрывая в уме эту сцену, он никогда так и не подумал о подобной возможности? По-видимому, воображаемая картина стала в его сознании настолько реальной, что он неосознанно сам отбрасывал все, что могло бы ее нарушить или испортить.
Он захлопнул дверцу и уехал. По дороге назад, на ферму, мысли у него в голове неслись еще быстрее, чем машина. Что с тобой, Лондри?! Соберись, парень .
Он глубоко вздохнул и снизил скорость до положенного предела. Ни к чему с самого начала портить отношения с местными фараонами. При мысли об этом он тут же вспомнил об Эннином муже. Несомненно, подумал Кит, если бы она не была замужем, у него хватило бы духу зайти и поздороваться. Но нельзя подобным образом компрометировать замужнюю женщину. Во всяком случае, в здешних краях такое не принято. И пойти вместе куда-нибудь пообедать или заглянуть после работы вдвоем в бар и выпить что-нибудь в Спенсервиле тоже было не принято.
Так что, может быть, лучше забросить записку ее сестре. Или позвонить ей. Надо полагать, парень, который не терялся в бою или в перестрелке в Восточном Берлине, способен собраться с духом и позвонить женщине, которую он когда-то любил. «Безусловно». Но только через несколько недель, когда сам определишься, не раньше. Заруби это себе на носу .
Он вернулся назад на ферму и провел остаток дня на веранде, в компании двух своих упаковок пива, внимательно разглядывая все проезжавшие мимо машины.
Боб Арлес заправлял машину начальника полиции. Если здесь заправка самообслуживания, это еще не значит, что Клифф Бакстер должен сам заливать в бак бензин. Попутно они болтали.
– Да, шеф, – проговорил Арлес, – сегодня утром тут объявился один любопытный парень.
– У тебя вяленая говядина есть?
– Конечно. Сходите возьмите.
Клифф Бакстер зашел в магазинчик и дотронулся до полей шляпы, приветствуя сидевшую за прилавком миссис Арлес. Та молча смотрела, как он набирал вяленое мясо, печенье с арахисовым маслом, соленые орешки и несколько шоколадок «Херши». Всего долларов на двенадцать, прикинула она.
Он взял из холодильного прилавка банку апельсинового сока, нетерпеливо подошел к кассе и вывалил все на прилавок.
– На сколько тут, Мэри?
– Думаю, пары долларов будет достаточно. – Она всякий раз отвечала ему именно такими словами.
Пока она складывала все в пакет, Бакстер достал и бросил на прилавок несколько долларовых бумажек.
Вошел Боб Арлес, неся счет, выписанный на бланке муниципалитета, – Клифф подписал, не глядя на сумму.
– Большое спасибо, шеф, – проговорил Боб. Мэри не была уверена, есть ли за что благодарить.
Мужикам обязательно требуется превращать каждую обычную сделку в нечто вроде проявления особой дружбы, подумала она, да еще при этом и пропустить немного. Конечно, Боб сдирает с муниципалитета за бензин лишнее, но зато Клифф Бакстер наедает тут, в магазине, свою жирную морду почти задаром.
Клифф Бакстер взял свой пакет, Боб Арлес вышел его проводить.
– Да, так вот я говорю, появляется тут один парень, на иностранной машине, с вашингтонскими номерами и все такое, и…
– Что, подозрительный?
– Нет, он оказался из местных. Когда-то жил здесь, а теперь вот вернулся, ищет работу, живет пока на ферме родителей. Сейчас сюда мало кто возвращается.
– Это точно. И пусть катятся подальше. – Клифф уселся в полицейскую машину.
– На «саабе» ездит. Сколько такая штука может стоить?
– Н-ну… тысяч двадцать – тридцать, если новая.
– Значит, у этого парня неплохая машинка.
– Ничего хорошего в иностранных машинах нет, Боб. – Клифф начал уже поднимать боковое стекло, потом остановился и спросил: – А имя его ты узнал?
– Лондри, Кит Лондри.
– Что?! – Клифф Бакстер поднял взгляд на Арлеса.
– У его родителей была ферма возле Овертона, – продолжал Арлес. – Вы их знаете?
Клифф посидел немного молча, потом ответил:
– Да… Так, значит, это был Кит Лондри?
– Угу.
– Вернулся?
– Он так сказал.
– С семьей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Угу.
– На правительство работаете? Налоги собираете, да? Мы тут последнего сборщика как раз недавно пристрелили. – Он расхохотался.
Кит улыбнулся.
– Нет, я лицо частное.
– Да? Просто едете мимо?
– Может быть, на время задержусь. – Кит протянул мужчине двадцатидолларовую бумажку.
Работник неторопливо отсчитал ему сдачу, потом спросил:
– А где остановились?
– У меня тут родные.
– Вы из здешних краев?
– Из старожилов. Лондри.
– Черт, ну конечно! А вы который из них?
– Кит Лондри. Сын Джорджа и Элмы. У них была ферма около Овертона.
– Ну конечно. Они сейчас на пенсии, да?
– Во Флориде.
Мужчина протянул руку.
– Боб Арлес. У моих предков была в городе старая заправочная станция «Тексако».
– Помню. Что, до сих пор заправляют по двадцать два цента за галлон?
Боб Арлес рассмеялся.
– Нет, они закрылись. Сейчас в городке ни одной станции не осталось. Налоги на собственность слишком большие, арендная плата чересчур высока, и вообще крупные нефтяные компании дыхнуть не дают. Я беру бензин у любого, кто отдает по дешевке.
– И что мне сегодня досталось?
– Ну, вам повезло. Там наполовину «Мобил», остальное «Шелл» и «Тексако».
– Кукурузной выжимки нет?
Арлес снова рассмеялся.
– Ну, и этого малость. Жить-то надо.
– Пиво у вас есть?
– Обязательно.
Арлес прошел вслед за Китом в магазин и познакомил его с сурового вида женщиной, сидевшей за прилавком.
– Это моя жена, Мэри. А это Кит Лондри, у его родителей была ферма возле Овертона.
Женщина кивнула.
Кит подошел к холодильному прилавку и обнаружил там две марки импортного пива, «Хейнекен» и «Корону»; однако, не желая показаться мистеру Арлесу совсем уж иностранцем, взял упаковку из шести банок «Корса» и такую же упаковку «Роллинг рок». Он расплатился с Мэри за пиво – Боб Арлес тем временем продолжал что-то говорить, а потом проводил его до машины.
– Работу будете искать? – спросил Арлес.
– Может быть.
– С этим здесь туго. Ферма еще цела?
– Да, но земля в аренде.
– Это хорошо. Забирайте деньги и чешите отсюда. Чтобы заниматься фермерством, надо иметь много денег.
– Что, так плохо?
– У вас сколько? Четыреста акров? Это только-только, чтобы перебиться. Хорошо живет тот, у кого есть четыре тысячи акров, кто выращивает не одну культуру, а несколько, да еще скотину держит. Я видел одного такого, так он даже на «линкольне» ездит. Но у него все схвачено с япсами и с теми, кто торгует зерном в Мауми. А где вы остановились?
– На ферме.
– Да? А супруга тоже из здешних?
– Я тут один, – ответил Кит.
Арлес, сообразив, что его дружелюбная болтовня может вот-вот перейти в назойливое любопытство, проговорил:
– Ну что ж, желаю удачи.
– Спасибо. – Кит забросил пиво на переднее сиденье и уселся в машину.
– Эй, добро пожаловать домой, – напутствовал его Арлес.
– Спасибо. – Кит снова выехал на узкую двустороннюю дорогу. Отсюда уже была видна южная часть Спенсервиля, непрерывная череда складов и предприятий легкой и пищевой промышленности, основанных когда-то на старом водном пути по Уобашу в Эри; прямо от них начинались поля кукурузы; здесь проходила граница, по одну сторону которой заканчивались городские удобства и городские налоги, а по другую начиналась сельская жизнь.
Кит проехал по окружной дороге, его пока не тянуло въезжать в город, он даже сам не понимал почему. Быть может, его не привлекала идея появиться на Главной улице в странной на вид машине, а возможно, не хотелось встречаться с людьми, которые знали его и которых знал он сам: к этому он был еще не готов.
Он направился в сторону церкви Святого Джеймса.
По пути Кит старался не замечать передвижные дома, алюминиевые навесы и сараи, брошенные старые машины. Пейзаж вокруг все еще оставался изумительным: широкие, простирающиеся до самого горизонта просторы засеянных или оставленных под паром полей, и только там, вдали эту перспективу ломали полосы еще уцелевшего древнего леса. Под плакучими ивами, под простыми деревянными мостиками стремительно неслись, извиваясь и сверкая на солнце, поразительно чистые ручьи и маленькие речки.
Когда-то вся эта местность была дном доисторического моря, потом море отступило, и к тому времени, когда здесь появились предки Кита, большая часть того, что позднее стало северо-западной оконечностью штата Огайо, представляло собой сплошные леса и болота. За относительно короткое время с помощью одного только ручного инструмента и волов были вырублены леса, осушены болота, построены жилые дома, подготовлена к возделыванию, а потом засеяна и засажена земля. Результаты оказались поразительными: земля ответила невероятным плодородием и обилием, словно она специально ждала десять миллионов лет, чтобы в изобилии родить рожь и ячмень, пшеницу и овес, морковь и капусту и вообще почти все, что сажали и сеяли в нее пионеры-первопоселенцы.
Сразу после гражданской войны самые хорошие деньги в сельском хозяйстве можно было сделать на пшенице, потом ей на смену пришла более простая и урожайная кукуруза, а теперь Киту все чаще и чаще попадались поля сои, этих богатых белками чудо-бобов, которые должны будут прокормить стремительно растущее население планеты.
Нравится это кому-то или нет, но округ Спенсер был теперь связан со всем миром, и само его будущее стояло под вопросом. Воображению Кита рисовались две мыслимые картины этого будущего: одна – возрождение сельской жизни, которое может быть осуществлено выходцами из городов и пригородов, стремящимися к более размеренной и безопасной жизни; а другая – превращение всего округа в нечто вроде одной колоссальной плантации, принадлежащей каким-нибудь никогда не показывающимся сюда инвесторам, которые станут выращивать на ней исключительно то, что в данный момент приносит наибольший доход. Кит уже видел несколько ферм, где повырубали все деревья и живые изгороди, чтобы дать возможность действовать гигантским комбайнам. Размышляя над всем этим, Кит вдруг подумал, что, может быть, и страна в целом идет куда-то не туда; а ведь если ты сел не на тот поезд, то ни одна из лежащих на его пути остановок не может оказаться той, что тебе нужна.
Кит съехал на гравийную обочину дороги, остановился и вышел из машины.
Кладбище располагалось на холме, занимая примерно акр земли в окружении старых вязов и полей кукурузы. Примерно в пятидесяти ярдах от того места, где находился сейчас Кит, стояла белая дощатая церковь Святого Джеймса, которую Кит посещал еще мальчишкой, а правее нее – дом приходского священника, где в то время – а может быть, еще и сейчас – жили пастор и миссис Уилкес.
Кит зашел на кладбище и побрел среди небольших надгробий, многие из которых были потрепаны непогодой и заросли лишайником.
Он отыскал могилы своих бабушек и дедушек по материнской и отцовской линиям, могилы их родителей, их сыновей и дочерей, других родственников. Сделать это было несложно, если знать тот своеобразный хронологический порядок, в котором производились захоронения: старые могилы располагались ближе к вершине холма, а от них концентрическими кругами вниз, до самого края кукурузного поля спускались относительно более поздние. Самая старая из могил семьи Лондри была датирована 1849 годом, а старейшая из могил Хоффманов, немецкой линии его предков, восходила к 1841 году. Не было таких лет, на которые приходилось бы сразу по многу могил: в прежние времена не принято было доставлять с войн тела погибших. Но периоды войн в Корее и во Вьетнаме были представлены достаточно внушительно. Кит разыскал могилу дяди и немного постоял возле нее, потом перешел к могилам тех, кого убили во Вьетнаме. Их было десять – очень много для маленького кладбища, расположенного в небольшом округе. Кит знал их всех, некоторых постольку-поскольку, других хорошо, но при виде каждого из написанных на могильных плитах имен в памяти его вставало определенное лицо. Наверное, стоя здесь, среди могил своих бывших одноклассников, Кит должен был бы испытывать чувство некоторой вины перед ними, обычно свойственное тем, кто выжил; но у него не возникало такого чувства перед «Стеной памяти» в Вашингтоне, не возникло оно и здесь. То ощущение, которое он испытывал, вернее было бы назвать не находящим выхода гневом при мысли о том, что все эти жизни загублены понапрасну. Кит не раз уже задумывался – и в последнее время такие размышления посещали его все чаще, – что, несмотря на все его успехи и достижения, и его собственная жизнь сложилась бы намного лучше, если бы не было этой войны.
Он уселся под ивой, между самыми последними могилами у подножия холма и началом кукурузного поля, и принялся жевать травинку. Солнце стояло уже высоко над головой, но земля была еще сырой и прохладной после ночной грозы. В небе над ним кружились учившиеся летать ястребки, из-под крыши церковной колокольни то выпархивали, то возвращались туда деревенские ласточки. Кит ощутил умиротворение, какого не испытывал уже многие годы; его вдруг до глубины души проняли спокойствие и уединенность родных мест.
Он лег на спину и принялся смотреть сквозь крону вяза в бледное небо. «Да. Если бы я не ушел на эту войну, возможно, мы с Энни и поженились бы… кто знает?» А настоящее возвращение домой вполне может начинаться и отсюда, подумал он, в этом смысле кладбище ничем не хуже любого другого места.
Кит доехал до северной оконечности городка и нашел то место, где от шоссейной дороги ответвлялась в сторону Вильямс-стрит. Он принял вбок и остановился, постоял некоторое время в нерешительности, потом свернул на эту окраинную улочку.
Она была застроена внушительного вида домами в викторианском стиле; некоторые из них казались недавно отремонтированными, другие выглядели старыми и обшарпанными. В детстве эта часть городка казалась ему чем-то необыкновенным и замечательным, здесь были такие большие дома, правда, на очень небольших участках – теперь-то он понимал, что эти участки были вовсе не маленькими, – тут росли высоченные деревья, кроны которых летом образовывали нечто вроде темного зеленого тоннеля; ему представлялось странным, что люди могут жить так близко друг к другу, что из окон одного дома было видно, что делается в соседнем, и на него производила огромное впечатление такая роскошь, как стоявшая перед каждым домом пара автомобилей. Но то, что тогда нравилось ему или озадачивало его, теперь, разумеется, уже не способно было ни впечатлять, ни нравиться, ни озадачивать. Ретроспективно детские наивность и удивление казались сейчас почти постыдными; но что же могло бы вырасти из человека, который бы не смотрел в детстве на мир широко раскрытыми глазами?
Улочка выглядела тихой, такой, какой она и должна была быть летним днем в послеполуденное время. Несколько ребят катались на велосипедах, какая-то женщина толкала пред собой детскую коляску, немного дальше по улице прямо посреди дороги остановился автофургон, и водитель болтал с подошедшей к дверце машины женщиной. У всех домов на этой улице устроенное по фасаду парадное крыльцо было раздуто до размера веранды – чисто американское явление, как выяснил за время своих странствий Кит, хотя в самой Америке новые дома уже так не строили. На некоторых верандах играли малыши, на других покачивались в креслах-качалках старики. Киту было приятно, что Энни живет именно на этой улице.
По мере того как он приближался к ее дому, с ним стало твориться что-то странное: сердце его сильно забилось, во рту пересохло. Ее дом стоял по правой стороне, он чуть было не проехал его, но, в последний момент спохватившись, принял к тротуару и остановился. Он заметил, что на ведущей к дому подъездной дорожке стояла довольно потрепанная машина-«универсал» и какой-то пожилой человек направлялся к тыльной части дома, неся с собой лестницу-стремянку. А вот и сама Энни – он успел лишь ухватить ее взглядом в самый последний момент перед тем, как она вместе с пожилым человеком свернула за угол дома. Он видел ее всего секунду-две, с расстояния в пятьдесят ярдов, но нисколько не сомневался, что это была именно она; его самого поразило, как он сумел так мгновенно узнать ее черты, ее осанку, походку.
Он отогнал машину немного назад и открыл дверцу, но тут остановился. Что, вот так вот просто взять и предстать перед дверью ее дома? А с другой стороны, почему нет? Что плохого в том, чтобы прийти к ней совершенно открыто? Мысленно рисуя себе их будущую встречу, он совершенно не собирался предварительно звонить ей или подбрасывать какое-нибудь письмо или записку. Ему представлялось особенно важным, чтобы он появился неожиданно, просто позвонил бы в дверь и сказал: «Здравствуй, Энни»; а там уж что будет, то и будет, спонтанно и без всяких репетиций.
Но что, если у нее в доме сейчас кто-то есть? Дети или муж? Почему, бесконечное число раз за все минувшие годы проигрывая в уме эту сцену, он никогда так и не подумал о подобной возможности? По-видимому, воображаемая картина стала в его сознании настолько реальной, что он неосознанно сам отбрасывал все, что могло бы ее нарушить или испортить.
Он захлопнул дверцу и уехал. По дороге назад, на ферму, мысли у него в голове неслись еще быстрее, чем машина. Что с тобой, Лондри?! Соберись, парень .
Он глубоко вздохнул и снизил скорость до положенного предела. Ни к чему с самого начала портить отношения с местными фараонами. При мысли об этом он тут же вспомнил об Эннином муже. Несомненно, подумал Кит, если бы она не была замужем, у него хватило бы духу зайти и поздороваться. Но нельзя подобным образом компрометировать замужнюю женщину. Во всяком случае, в здешних краях такое не принято. И пойти вместе куда-нибудь пообедать или заглянуть после работы вдвоем в бар и выпить что-нибудь в Спенсервиле тоже было не принято.
Так что, может быть, лучше забросить записку ее сестре. Или позвонить ей. Надо полагать, парень, который не терялся в бою или в перестрелке в Восточном Берлине, способен собраться с духом и позвонить женщине, которую он когда-то любил. «Безусловно». Но только через несколько недель, когда сам определишься, не раньше. Заруби это себе на носу .
Он вернулся назад на ферму и провел остаток дня на веранде, в компании двух своих упаковок пива, внимательно разглядывая все проезжавшие мимо машины.
Боб Арлес заправлял машину начальника полиции. Если здесь заправка самообслуживания, это еще не значит, что Клифф Бакстер должен сам заливать в бак бензин. Попутно они болтали.
– Да, шеф, – проговорил Арлес, – сегодня утром тут объявился один любопытный парень.
– У тебя вяленая говядина есть?
– Конечно. Сходите возьмите.
Клифф Бакстер зашел в магазинчик и дотронулся до полей шляпы, приветствуя сидевшую за прилавком миссис Арлес. Та молча смотрела, как он набирал вяленое мясо, печенье с арахисовым маслом, соленые орешки и несколько шоколадок «Херши». Всего долларов на двенадцать, прикинула она.
Он взял из холодильного прилавка банку апельсинового сока, нетерпеливо подошел к кассе и вывалил все на прилавок.
– На сколько тут, Мэри?
– Думаю, пары долларов будет достаточно. – Она всякий раз отвечала ему именно такими словами.
Пока она складывала все в пакет, Бакстер достал и бросил на прилавок несколько долларовых бумажек.
Вошел Боб Арлес, неся счет, выписанный на бланке муниципалитета, – Клифф подписал, не глядя на сумму.
– Большое спасибо, шеф, – проговорил Боб. Мэри не была уверена, есть ли за что благодарить.
Мужикам обязательно требуется превращать каждую обычную сделку в нечто вроде проявления особой дружбы, подумала она, да еще при этом и пропустить немного. Конечно, Боб сдирает с муниципалитета за бензин лишнее, но зато Клифф Бакстер наедает тут, в магазине, свою жирную морду почти задаром.
Клифф Бакстер взял свой пакет, Боб Арлес вышел его проводить.
– Да, так вот я говорю, появляется тут один парень, на иностранной машине, с вашингтонскими номерами и все такое, и…
– Что, подозрительный?
– Нет, он оказался из местных. Когда-то жил здесь, а теперь вот вернулся, ищет работу, живет пока на ферме родителей. Сейчас сюда мало кто возвращается.
– Это точно. И пусть катятся подальше. – Клифф уселся в полицейскую машину.
– На «саабе» ездит. Сколько такая штука может стоить?
– Н-ну… тысяч двадцать – тридцать, если новая.
– Значит, у этого парня неплохая машинка.
– Ничего хорошего в иностранных машинах нет, Боб. – Клифф начал уже поднимать боковое стекло, потом остановился и спросил: – А имя его ты узнал?
– Лондри, Кит Лондри.
– Что?! – Клифф Бакстер поднял взгляд на Арлеса.
– У его родителей была ферма возле Овертона, – продолжал Арлес. – Вы их знаете?
Клифф посидел немного молча, потом ответил:
– Да… Так, значит, это был Кит Лондри?
– Угу.
– Вернулся?
– Он так сказал.
– С семьей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35