Быть может, теперь, когда она его увидела, ей в нем что-то не понравилось. Он обдумывал их разговор, повторяя его про себя, чтобы не забыть, и старался вспомнить то выражение, которое было у нее в глазах и на лице.
Насколько он сумел понять раньше, из ее писем, в последнее время ей приходилось очень скверно; но по ее глазам, лицу, походке этого не скажешь. На некоторых людях мгновенно отражается внешне любая неприятность, любая обида или разочарование. Энни Прентис всегда была неисправимой оптимисткой, веселой, уверенной в себе женщиной, и жизненным невзгодам никогда не удавалось согнуть ее.
Сам же он, наоборот, в целом преуспел в жизни и внешне выглядел довольно бодрым человеком, но все неприятности и невзгоды, все разочарования, печали и трагедии, которые ему довелось пережить самому или наблюдать со стороны, – все они навсегда остались в его сердце.
Бессмысленно теперь гадать, как сложилась бы их жизнь, если бы они с Энни в свое время поженились, если бы у них родились дети. Наверное, это было бы прекрасно. Им все всегда говорили, что они просто созданы друг для друга. Однако сейчас гораздо важнее разобраться, смогут ли оба они начать все сначала. Сидевший в нем циник подсказывал, что нет, не смогут. Но молодой Кит Лондри, тот, что был когда-то влюблен по уши, безоглядно, утверждал: да, сможем.
Кит отыскал свою машину, уселся в нее и запустил мотор. Где-то в глубине его сознания витала мысль, что у него еще остались дела в городе, но он все-таки направился домой.
Всю дорогу он вспоминал то раннее утро, двадцать пять лет назад, которое они встретили в ее спальне в Колумбусе. Рассвет еще только занимался, но Кит уже давно проснулся и сидел совершенно одетый. Он не отрываясь смотрел на спящую Энни; в комнате было жарко, и она, совсем нагая, лежала на спине – ее профиль, контуры тела, ее рассыпавшиеся по подушке длинные волосы он запомнил на всю жизнь.
Разумеется, он понимал, что встретятся они теперь не скоро. Ему, однако, и в голову не могло прийти, что следующая их встреча произойдет только через двадцать пять лет и что к тому времени весь привычный и хорошо знакомый им мир исчезнет полностью, бесследно. Тогда, в той комнате, ему приходили на ум мысли, что его ждет война где-то в далекой Азии, что его могут там убить; но в то время все это казалось ему чем-то предельно далеким. Простые ребята из маленького провинциального городка, они провели в колледже четыре года, которые показались им сплошной идиллией, а предстоявшие два года армейской службы – так, досадная помеха, колдобина на дороге, не более. Единственное, что его тогда по-настоящему волновало, – что после того, как они были так неразлучны в школе и в колледже, она будет по нему тосковать, почувствует себя одиноко.
Подготовку он проходил в Форт-Диксе; по окончании ее им должны были представить короткий отпуск; но вместо этого их батальон в пожарном порядке обучили азам борьбы с городскими беспорядками и перебросили в Филадельфию, где антивоенные демонстрации молодежи грозили перерасти в уличные столкновения.
Внешний мир в очередной раз вмешался в их судьбу, как всегда вмешивается он в жизни людей во время войны, но для Кита пока все это было внове.
Он сумел позвонить Энни из телефона-автомата, однако ее не оказалось дома, а автоответчиков в те времена не существовало. Потом у него еще раз выдалась возможность позвонить, уже поздно вечером; но теперь ее телефон был занят. В конце концов он написал ей, но прошло несколько недель, прежде чем он вернулся в Форт-Дикс, где его давно ждало ее ответное письмо. Общение в те времена было непростым; а на протяжении нескольких последующих месяцев оно и вовсе стало для них затруднительным, но уже в ином, более широком смысле.
Кит добрался до фермы и свернул на дорожку, что вела к дому. Он загнал «блейзер» за дом, поближе к саду, и остался сидеть за рулем.
Ему очень хотелось бы убедить себя в том, что все у них будет хорошо, что любовь действительно способна победить любые трудности и преграды. Раньше он полагал, что отдает себе отчет в силе своего чувства; но, если не считать воспоминаний, писем, а теперь вот сегодняшней встречи, он ведь совсем не знал нынешнюю Энни. Как она сама сейчас к нему относится? И как им теперь поступать? А главное, что предпримет в этой связи ее муж?
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Когда Кит Лондри подъехал к старой ферме, прежде принадлежавшей Бауэрам, где теперь жили Гейл и Джеффри Портеры, было уже семь часов вечера. Темнело сейчас все раньше, вечера становились все прохладнее, а небо к этому часу приобретало уже темно-багряный, с красноватым отливом, оттенок; все эти признаки означали, как помнил Кит, что лето подошло к концу.
Дом, обшитый снаружи досками, когда-то белый, но явно давно нуждавшийся в покраске, стоял почти у дороги. Кит еще только выбирался из «блейзера», держа в руках бутылки и оставленный Джеффри зонтик, а Гейл уже выскочила навстречу ему из двери, пересекла поросшую ползучими сорняками лужайку, обняла его, расцеловала и воскликнула:
– Кит, ты просто потрясающе выглядишь!
– Ну, я ведь работал мальчиком на побегушках, мадам, – улыбнулся он. – Но ты и сама замечательно выглядишь. И целоваться не разучилась.
– А ты все такой же, – рассмеялась она.
– Стараемся. – На самом-то деле он познакомился с Гейл только на последнем курсе, когда с ней начал встречаться Джеффри, и сейчас с трудом припоминал, как она тогда выглядела; в то время она была похожа на массу других девушек: таких же узколицых и длинноволосых, гибких и стройных, в подчеркнуто старомодных очках, не признававших косметики, носивших деревенского покроя платья и предпочитавших ходить босиком – все, как тогда было модно. Она и сейчас была одета в деревенское платье – возможно, настоящее, волосы у нее были все такие же длинные, и она и в самом деле была босиком. Кит даже подумал, что, наверное, и ему тоже стоило бы ради такого случая одеться в стиле 60-х годов. Гейл была по-прежнему тонкой и стройной и по-прежнему – как он успел заметить, бросив взгляд на низкий вырез ее платья, – не носила бюстгальтера. Ее нельзя было назвать хорошенькой раньше, не стала она привлекательней и сейчас; но и прежде, и теперь она была и осталась сексуальной. Кит протянул ей зонтик. – Вот, это Джеффри забыл.
– Удивительно, что он не забыл, где живет. Как я понимаю, вы с ним вчера неплохо посидели.
– Очень неплохо..
Гейл взяла его под руку и провела в дом.
– Джеффри говорит, ты был шпионом? – поинтересовалась она.
– Я уже припрятал свои плащ и кинжал подальше.
– Это хорошо. Не будем сегодня говорить о политике. Только вспомянем старое доброе время.
– Трудно будет отделить одно от другого.
– Это верно.
Открыв порядком покосившуюся дверь, они вошли в дом, и Кит оказался в гостиной, освещенной лишь лучами заходящего солнца и почти без мебели. Насколько он понял, обстановка в комнате была выдержана в стиле «модерн», принадлежала к тому европейскому стилю, который требует довольствоваться лишь минимально необходимым, и к тому же, по-видимому, при доставке была снабжена инструкциями по сборке, плохо переведенными со шведского на английский.
Гейл бросила зонтик в угол, после чего они прошли через столовую, обставленную в такой же манере, и очутились в просторной кухне, сочетавшей облик традиционной деревенской кухни с некоторыми нововведениями периода 50-х годов. Кит поставил сумку на рабочий стол, и Гейл принялась доставать из нее бутылки.
– О, яблочное вино! И крепленый сок! Как я их люблю!
– Это в порядке шутки. Но там есть и хорошее «кьянти». Помнишь тот маленький итальянский ресторанчик неподалеку от университета, «У Джулио»?
– Ну разве я могла забыть?! Там кормили скверными спагетти – в те времена их еще не называли «паста», – на столах были клетчатые скатерти и стояли свечи в оплетенных соломой бутылках из-под «кьянти». А почему твоя бутылка не в соломе?
– Интересный вопрос.
Она убрала яблочное вино и крепленый сок в холодильник и дала Киту штопор, чтобы он открыл «кьянти». Потом достала два стаканчика для вина, и он наполнил их. Они чокнулись – Гейл предложила тост:
– За Боулинг-грин.
– За встречу.
Пригубив вино, Гейл сказала:
– Джеффри за домом, собирает зелень.
Кит увидел, что на плите пыхтел большой котел; стоявший на кухне обеденный стол был накрыт на троих, а в центре его, в корзинке, лежала буханка темного хлеба.
– Ты для себя привез что-нибудь мясное? – спросила Гейл.
– Нет. Высматривал по дороге, не удастся ли кого-нибудь задавить, но так ничего и не вышло.
– Фу, какое безобразие, – рассмеялась она.
– Нравится вам здесь? – спросил ее Кит. Она пожала плечами.
– Нормально. Тихо. Масса пустых домов по доступным для нас ценам. К тому же неподалеку до сих пор живут родственники Джеффри, так что последние два года он занимался тем, что восстанавливал свою родословную и записывал их воспоминания. Я сама из Форта-Риковери, так что мне все равно было, куда ехать: сюда или в другое место. А как ты? Тебе здесь нравится?
– Пока да.
– Тоска по прошлому не охватывает? Или грусть? Не скучно тебе тут? Или счастлив, что вернулся?
– Всего понемногу. Сам еще не разобрался.
Гейл снова наполнила их стаканы и налила третий, для Джеффри.
– Пойдем на улицу. Покажу тебе наш огород.
Они вышли через заднюю дверь, и Гейл начала звать мужа.
Кит увидел, как в огороде, ярдах в пятидесяти от них, словно из-под земли вырос Джеффри и помахал им рукой. Потом приблизился к ним; на нем были мешковатые шорты и футболка, в руках он держал плетеную корзину, доверху наполненную какими-то травами и зеленью, показавшимися Киту больше пригодными на выброс, нежели в пищу.
Джеффри обтер руку о шорты и протянул ее Киту.
– Рад тебя видеть, – улыбнулся он.
– Как ты вчера добрался, без приключений? – спросил Кит.
– Конечно. – Джеффри взял у Гейл стаканчик с вином. – Я к старости становлюсь слабоват. Теперь мы балуемся травкой только по особым случаям.
– Ставим старую музыку, – добавила Гейл, – вырубаем свет, раздеваемся догола, накуриваемся и трахаемся.
Вместо ответа Кит огляделся вокруг.
– Хороший огород.
– Да, – кивнул Джеффри, – мы тут пользуемся четырьмя акрами вокруг дома. Ну и кукурузой: сколько сможем утащить с поля, все наше. Слава Богу, что здесь вокруг посеяна сладкая; а то, кто знает, пришлось бы питаться и кормовой.
Кит обвел огород взглядом. По размерам он был заметно больше, чем обычно держали фермеры в здешних краях, и Кит сделал для себя вывод, что Портеры, по-видимому, действительно кормились в основном с этого огорода. Он вспомнил о своей вполне приличной государственной пенсии, о тех четырехстах акрах земли, которыми владела их семья, и чувство жалости к себе, сожаления о своей горькой участи куда-то вдруг пропало.
– Пойдем, посмотришь, что у нас тут растет, – предложил Джеффри.
Они прошлись вдоль и между грядок. На одной из них росли исключительно корнеплоды, на другой – помидоры, кабачки и тыквы, на третьей – всевозможные бобы и фасоль: Кит даже и не подозревал, что существует столько сортов. Самыми интересными были грядки с травами: подобное на огородах округа Спенсер можно было увидеть крайне редко. Здесь росло около сорока различных кулинарных приправ; была грядка, которую Джеффри назвал «нашим небольшим садом исторических и лечебных трав»; несколько грядок были засажены травами, находящими различное применение в домашнем хозяйстве, – такими, которые можно было использовать как красители, для изготовления душистой воды или мыла, и тому подобными. А дальше от того места, где заканчивались грядки, и вплоть до самого кукурузного поля раскинулись бурные заросли диких цветов, у которых не было никакого предназначения, кроме как радовать глаз и давать отдохновение душе.
– Очень красиво, – произнес Кит.
– Я сам делаю духи, лосьон для рук, душистые смеси, чай, ароматизаторы для ванны и все такое, – сказала Гейл.
– А как насчет чего-нибудь покурить?
– Это было бы здорово, – рассмеялся Джеффри. – Но нам нельзя здесь этим рисковать.
– Думаю, что можно было бы, – возразила Гейл, – но Джеффри всего боится.
– Шериф округа поумнее, чем шеф полиции Спенсервиля, – выступил на собственную защиту Джеффри, – и он за нами постоянно следит. Он и так считает нас наркоманами.
– Знаешь, как выращивают шампиньоны? – спросила Гейл. – В темноте и на навозе. Вот и с легавыми надо так же: держать их в неведении и кормить всяким дерьмом.
Все трое расхохотались.
– У меня есть источник. Один человек в Антиохии. Я к нему разочек в месяц наведываюсь, – проговорил Джеффри и, подмигнув Киту, добавил: – Как раз недавно был у него.
На улице уже почти стемнело, и они пошли в дом. Гейл сложила зелень и травы в дуршлаг и принялась мыть, а Джеффри тем временем помешивал содержимое стоявшего на плите горшка, которое по внешнему виду напоминало рагу, только без мяса. Гейл плеснула в горшок немного «кьянти», потом положила травы.
– Пусть немного покипит, – сказала она.
У Кита было странное ощущение, словно он присутствовал при чем-то очень хорошо ему знакомом, уже когда-то виденном; но потом он вспомнил, как в самый первый раз ужинал у Джеффри и Гейл в их маленькой квартирке рядом с университетским городком. Да, с того времени в их доме мало что изменилось.
Гейл разлила остатки «кьянти» по стаканам и сказала, обращаясь к Киту:
– Ты, наверное, считаешь, что мы так и застряли в шестидесятых?
– Нет. – Вот именно .
– Мы в общем-то люди шестидесятых, но относимся к тому времени очень избирательно. В любой эпохе, любом десятилетии есть и хорошее, и плохое. Мы, например, совершенно не признаем нынешний феминизм – мы предпочитаем феминизм прежний. А вот новые радикальные взгляды на экологию мы приняли.
– Весьма проницательное решение, – сухо заметил Кит.
Джеффри расхохотался:
– А ты все такой же умник и зануда!
– Мы с Джеффри чудаки, – улыбнулась Гейл. Кит почувствовал, что должен сказать хозяевам дома что-то приятное.
– По-моему, мы имеем право быть чудаками, если нам так хочется, – проговорил он. – Мы это заслужили.
– Точно, – согласился с ним Джеффри.
– А вы к тому же еще и ушли из принципа, – продолжал Кит, – можно сказать, поступились ради своих взглядов благополучием.
– Отчасти из принципа, – кивнул Гейл. – А отчасти потому, что стали чувствовать себя там неуютно. Два старых радикала, над которыми все смеются у них за спиной. Для нынешних ребят нет ни авторитетов, ни героев, – добавила она, – а мы были героями. Героями настоящей революции. Но молодежь всегда считала, что история начинается только со дня их рождения.
– Ну, не сгущай краски, – произнес Джеффри, – не так уж все было плохо. Но в профессиональном отношении мы и в самом деле чувствовали, что больше не сможем там себя реализовать.
– Вчера вечером ты говорил несколько другое, – заметил Кит.
– Вчера вечером я был просто пьян. – Он помолчал немного, потом признался: – А быть может, вчера я был ближе к истине. Но, так или иначе, вот мы здесь и занимаемся тем, что натаскиваем самых обычных дураков-старшеклассников.
– Джеффри мне сказал, что тебя уволили, – проговорила Гейл, обращаясь к Киту.
– Да. Правда, они с этим не особенно спешили.
– Над тобой кто-нибудь смеялся?
– Нет, я ничего такого не замечал. В милитаристских кругах нашей империалистической разведки старые вояки пока еще в чести.
– Тогда почему же тебя выставили? – спросила Гейл.
– Холодная война закончилась, начались урезания бюджета, сокращения штатов… А впрочем, нет, это еще не вся правда. Меня уволили потому, что я начал превращаться в нечто среднее между выжатым лимоном и живой легендой. Там такие вещи не любят, ни первое, ни второе, и чуют их за милю. – Он задумался, помолчал немного, потом добавил: – Я начал задавать вопросы.
– Например?
– Н-ну… как-то на одном совещании в Белом доме… меня туда приглашали, чтобы я отвечал на вопросы, а не задавал бы их… – Кит улыбнулся при воспоминании о том, о чем он собирался сейчас им поведать, – …я спросил государственного секретаря: «Не могли бы вы мне объяснить, сэр, в чем именно заключается внешняя политика Соединенных Штатов – если, конечно, она у нас есть? Мне тогда было бы легче понять, что именно вам требуется». – Кит смолк, потом добавил: – Вот в этот момент и решилась моя судьба. Можно сказать, листок с уведомлением об увольнении незримо впорхнул в комнату.
– А госсекретарь тебе что-нибудь объяснил? – поинтересовался Джеффри.
– Он как раз отреагировал очень хорошо и действительно попытался это сделать. Но я все равно ничего не понял. А полгода спустя обнаружил на своем столе письмо, где говорилось о сокращении бюджетных ассигнований и о тех радостях жизни, которые ждут меня в случае ухода в досрочную отставку. Место для моей подписи было свободным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Насколько он сумел понять раньше, из ее писем, в последнее время ей приходилось очень скверно; но по ее глазам, лицу, походке этого не скажешь. На некоторых людях мгновенно отражается внешне любая неприятность, любая обида или разочарование. Энни Прентис всегда была неисправимой оптимисткой, веселой, уверенной в себе женщиной, и жизненным невзгодам никогда не удавалось согнуть ее.
Сам же он, наоборот, в целом преуспел в жизни и внешне выглядел довольно бодрым человеком, но все неприятности и невзгоды, все разочарования, печали и трагедии, которые ему довелось пережить самому или наблюдать со стороны, – все они навсегда остались в его сердце.
Бессмысленно теперь гадать, как сложилась бы их жизнь, если бы они с Энни в свое время поженились, если бы у них родились дети. Наверное, это было бы прекрасно. Им все всегда говорили, что они просто созданы друг для друга. Однако сейчас гораздо важнее разобраться, смогут ли оба они начать все сначала. Сидевший в нем циник подсказывал, что нет, не смогут. Но молодой Кит Лондри, тот, что был когда-то влюблен по уши, безоглядно, утверждал: да, сможем.
Кит отыскал свою машину, уселся в нее и запустил мотор. Где-то в глубине его сознания витала мысль, что у него еще остались дела в городе, но он все-таки направился домой.
Всю дорогу он вспоминал то раннее утро, двадцать пять лет назад, которое они встретили в ее спальне в Колумбусе. Рассвет еще только занимался, но Кит уже давно проснулся и сидел совершенно одетый. Он не отрываясь смотрел на спящую Энни; в комнате было жарко, и она, совсем нагая, лежала на спине – ее профиль, контуры тела, ее рассыпавшиеся по подушке длинные волосы он запомнил на всю жизнь.
Разумеется, он понимал, что встретятся они теперь не скоро. Ему, однако, и в голову не могло прийти, что следующая их встреча произойдет только через двадцать пять лет и что к тому времени весь привычный и хорошо знакомый им мир исчезнет полностью, бесследно. Тогда, в той комнате, ему приходили на ум мысли, что его ждет война где-то в далекой Азии, что его могут там убить; но в то время все это казалось ему чем-то предельно далеким. Простые ребята из маленького провинциального городка, они провели в колледже четыре года, которые показались им сплошной идиллией, а предстоявшие два года армейской службы – так, досадная помеха, колдобина на дороге, не более. Единственное, что его тогда по-настоящему волновало, – что после того, как они были так неразлучны в школе и в колледже, она будет по нему тосковать, почувствует себя одиноко.
Подготовку он проходил в Форт-Диксе; по окончании ее им должны были представить короткий отпуск; но вместо этого их батальон в пожарном порядке обучили азам борьбы с городскими беспорядками и перебросили в Филадельфию, где антивоенные демонстрации молодежи грозили перерасти в уличные столкновения.
Внешний мир в очередной раз вмешался в их судьбу, как всегда вмешивается он в жизни людей во время войны, но для Кита пока все это было внове.
Он сумел позвонить Энни из телефона-автомата, однако ее не оказалось дома, а автоответчиков в те времена не существовало. Потом у него еще раз выдалась возможность позвонить, уже поздно вечером; но теперь ее телефон был занят. В конце концов он написал ей, но прошло несколько недель, прежде чем он вернулся в Форт-Дикс, где его давно ждало ее ответное письмо. Общение в те времена было непростым; а на протяжении нескольких последующих месяцев оно и вовсе стало для них затруднительным, но уже в ином, более широком смысле.
Кит добрался до фермы и свернул на дорожку, что вела к дому. Он загнал «блейзер» за дом, поближе к саду, и остался сидеть за рулем.
Ему очень хотелось бы убедить себя в том, что все у них будет хорошо, что любовь действительно способна победить любые трудности и преграды. Раньше он полагал, что отдает себе отчет в силе своего чувства; но, если не считать воспоминаний, писем, а теперь вот сегодняшней встречи, он ведь совсем не знал нынешнюю Энни. Как она сама сейчас к нему относится? И как им теперь поступать? А главное, что предпримет в этой связи ее муж?
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Когда Кит Лондри подъехал к старой ферме, прежде принадлежавшей Бауэрам, где теперь жили Гейл и Джеффри Портеры, было уже семь часов вечера. Темнело сейчас все раньше, вечера становились все прохладнее, а небо к этому часу приобретало уже темно-багряный, с красноватым отливом, оттенок; все эти признаки означали, как помнил Кит, что лето подошло к концу.
Дом, обшитый снаружи досками, когда-то белый, но явно давно нуждавшийся в покраске, стоял почти у дороги. Кит еще только выбирался из «блейзера», держа в руках бутылки и оставленный Джеффри зонтик, а Гейл уже выскочила навстречу ему из двери, пересекла поросшую ползучими сорняками лужайку, обняла его, расцеловала и воскликнула:
– Кит, ты просто потрясающе выглядишь!
– Ну, я ведь работал мальчиком на побегушках, мадам, – улыбнулся он. – Но ты и сама замечательно выглядишь. И целоваться не разучилась.
– А ты все такой же, – рассмеялась она.
– Стараемся. – На самом-то деле он познакомился с Гейл только на последнем курсе, когда с ней начал встречаться Джеффри, и сейчас с трудом припоминал, как она тогда выглядела; в то время она была похожа на массу других девушек: таких же узколицых и длинноволосых, гибких и стройных, в подчеркнуто старомодных очках, не признававших косметики, носивших деревенского покроя платья и предпочитавших ходить босиком – все, как тогда было модно. Она и сейчас была одета в деревенское платье – возможно, настоящее, волосы у нее были все такие же длинные, и она и в самом деле была босиком. Кит даже подумал, что, наверное, и ему тоже стоило бы ради такого случая одеться в стиле 60-х годов. Гейл была по-прежнему тонкой и стройной и по-прежнему – как он успел заметить, бросив взгляд на низкий вырез ее платья, – не носила бюстгальтера. Ее нельзя было назвать хорошенькой раньше, не стала она привлекательней и сейчас; но и прежде, и теперь она была и осталась сексуальной. Кит протянул ей зонтик. – Вот, это Джеффри забыл.
– Удивительно, что он не забыл, где живет. Как я понимаю, вы с ним вчера неплохо посидели.
– Очень неплохо..
Гейл взяла его под руку и провела в дом.
– Джеффри говорит, ты был шпионом? – поинтересовалась она.
– Я уже припрятал свои плащ и кинжал подальше.
– Это хорошо. Не будем сегодня говорить о политике. Только вспомянем старое доброе время.
– Трудно будет отделить одно от другого.
– Это верно.
Открыв порядком покосившуюся дверь, они вошли в дом, и Кит оказался в гостиной, освещенной лишь лучами заходящего солнца и почти без мебели. Насколько он понял, обстановка в комнате была выдержана в стиле «модерн», принадлежала к тому европейскому стилю, который требует довольствоваться лишь минимально необходимым, и к тому же, по-видимому, при доставке была снабжена инструкциями по сборке, плохо переведенными со шведского на английский.
Гейл бросила зонтик в угол, после чего они прошли через столовую, обставленную в такой же манере, и очутились в просторной кухне, сочетавшей облик традиционной деревенской кухни с некоторыми нововведениями периода 50-х годов. Кит поставил сумку на рабочий стол, и Гейл принялась доставать из нее бутылки.
– О, яблочное вино! И крепленый сок! Как я их люблю!
– Это в порядке шутки. Но там есть и хорошее «кьянти». Помнишь тот маленький итальянский ресторанчик неподалеку от университета, «У Джулио»?
– Ну разве я могла забыть?! Там кормили скверными спагетти – в те времена их еще не называли «паста», – на столах были клетчатые скатерти и стояли свечи в оплетенных соломой бутылках из-под «кьянти». А почему твоя бутылка не в соломе?
– Интересный вопрос.
Она убрала яблочное вино и крепленый сок в холодильник и дала Киту штопор, чтобы он открыл «кьянти». Потом достала два стаканчика для вина, и он наполнил их. Они чокнулись – Гейл предложила тост:
– За Боулинг-грин.
– За встречу.
Пригубив вино, Гейл сказала:
– Джеффри за домом, собирает зелень.
Кит увидел, что на плите пыхтел большой котел; стоявший на кухне обеденный стол был накрыт на троих, а в центре его, в корзинке, лежала буханка темного хлеба.
– Ты для себя привез что-нибудь мясное? – спросила Гейл.
– Нет. Высматривал по дороге, не удастся ли кого-нибудь задавить, но так ничего и не вышло.
– Фу, какое безобразие, – рассмеялась она.
– Нравится вам здесь? – спросил ее Кит. Она пожала плечами.
– Нормально. Тихо. Масса пустых домов по доступным для нас ценам. К тому же неподалеку до сих пор живут родственники Джеффри, так что последние два года он занимался тем, что восстанавливал свою родословную и записывал их воспоминания. Я сама из Форта-Риковери, так что мне все равно было, куда ехать: сюда или в другое место. А как ты? Тебе здесь нравится?
– Пока да.
– Тоска по прошлому не охватывает? Или грусть? Не скучно тебе тут? Или счастлив, что вернулся?
– Всего понемногу. Сам еще не разобрался.
Гейл снова наполнила их стаканы и налила третий, для Джеффри.
– Пойдем на улицу. Покажу тебе наш огород.
Они вышли через заднюю дверь, и Гейл начала звать мужа.
Кит увидел, как в огороде, ярдах в пятидесяти от них, словно из-под земли вырос Джеффри и помахал им рукой. Потом приблизился к ним; на нем были мешковатые шорты и футболка, в руках он держал плетеную корзину, доверху наполненную какими-то травами и зеленью, показавшимися Киту больше пригодными на выброс, нежели в пищу.
Джеффри обтер руку о шорты и протянул ее Киту.
– Рад тебя видеть, – улыбнулся он.
– Как ты вчера добрался, без приключений? – спросил Кит.
– Конечно. – Джеффри взял у Гейл стаканчик с вином. – Я к старости становлюсь слабоват. Теперь мы балуемся травкой только по особым случаям.
– Ставим старую музыку, – добавила Гейл, – вырубаем свет, раздеваемся догола, накуриваемся и трахаемся.
Вместо ответа Кит огляделся вокруг.
– Хороший огород.
– Да, – кивнул Джеффри, – мы тут пользуемся четырьмя акрами вокруг дома. Ну и кукурузой: сколько сможем утащить с поля, все наше. Слава Богу, что здесь вокруг посеяна сладкая; а то, кто знает, пришлось бы питаться и кормовой.
Кит обвел огород взглядом. По размерам он был заметно больше, чем обычно держали фермеры в здешних краях, и Кит сделал для себя вывод, что Портеры, по-видимому, действительно кормились в основном с этого огорода. Он вспомнил о своей вполне приличной государственной пенсии, о тех четырехстах акрах земли, которыми владела их семья, и чувство жалости к себе, сожаления о своей горькой участи куда-то вдруг пропало.
– Пойдем, посмотришь, что у нас тут растет, – предложил Джеффри.
Они прошлись вдоль и между грядок. На одной из них росли исключительно корнеплоды, на другой – помидоры, кабачки и тыквы, на третьей – всевозможные бобы и фасоль: Кит даже и не подозревал, что существует столько сортов. Самыми интересными были грядки с травами: подобное на огородах округа Спенсер можно было увидеть крайне редко. Здесь росло около сорока различных кулинарных приправ; была грядка, которую Джеффри назвал «нашим небольшим садом исторических и лечебных трав»; несколько грядок были засажены травами, находящими различное применение в домашнем хозяйстве, – такими, которые можно было использовать как красители, для изготовления душистой воды или мыла, и тому подобными. А дальше от того места, где заканчивались грядки, и вплоть до самого кукурузного поля раскинулись бурные заросли диких цветов, у которых не было никакого предназначения, кроме как радовать глаз и давать отдохновение душе.
– Очень красиво, – произнес Кит.
– Я сам делаю духи, лосьон для рук, душистые смеси, чай, ароматизаторы для ванны и все такое, – сказала Гейл.
– А как насчет чего-нибудь покурить?
– Это было бы здорово, – рассмеялся Джеффри. – Но нам нельзя здесь этим рисковать.
– Думаю, что можно было бы, – возразила Гейл, – но Джеффри всего боится.
– Шериф округа поумнее, чем шеф полиции Спенсервиля, – выступил на собственную защиту Джеффри, – и он за нами постоянно следит. Он и так считает нас наркоманами.
– Знаешь, как выращивают шампиньоны? – спросила Гейл. – В темноте и на навозе. Вот и с легавыми надо так же: держать их в неведении и кормить всяким дерьмом.
Все трое расхохотались.
– У меня есть источник. Один человек в Антиохии. Я к нему разочек в месяц наведываюсь, – проговорил Джеффри и, подмигнув Киту, добавил: – Как раз недавно был у него.
На улице уже почти стемнело, и они пошли в дом. Гейл сложила зелень и травы в дуршлаг и принялась мыть, а Джеффри тем временем помешивал содержимое стоявшего на плите горшка, которое по внешнему виду напоминало рагу, только без мяса. Гейл плеснула в горшок немного «кьянти», потом положила травы.
– Пусть немного покипит, – сказала она.
У Кита было странное ощущение, словно он присутствовал при чем-то очень хорошо ему знакомом, уже когда-то виденном; но потом он вспомнил, как в самый первый раз ужинал у Джеффри и Гейл в их маленькой квартирке рядом с университетским городком. Да, с того времени в их доме мало что изменилось.
Гейл разлила остатки «кьянти» по стаканам и сказала, обращаясь к Киту:
– Ты, наверное, считаешь, что мы так и застряли в шестидесятых?
– Нет. – Вот именно .
– Мы в общем-то люди шестидесятых, но относимся к тому времени очень избирательно. В любой эпохе, любом десятилетии есть и хорошее, и плохое. Мы, например, совершенно не признаем нынешний феминизм – мы предпочитаем феминизм прежний. А вот новые радикальные взгляды на экологию мы приняли.
– Весьма проницательное решение, – сухо заметил Кит.
Джеффри расхохотался:
– А ты все такой же умник и зануда!
– Мы с Джеффри чудаки, – улыбнулась Гейл. Кит почувствовал, что должен сказать хозяевам дома что-то приятное.
– По-моему, мы имеем право быть чудаками, если нам так хочется, – проговорил он. – Мы это заслужили.
– Точно, – согласился с ним Джеффри.
– А вы к тому же еще и ушли из принципа, – продолжал Кит, – можно сказать, поступились ради своих взглядов благополучием.
– Отчасти из принципа, – кивнул Гейл. – А отчасти потому, что стали чувствовать себя там неуютно. Два старых радикала, над которыми все смеются у них за спиной. Для нынешних ребят нет ни авторитетов, ни героев, – добавила она, – а мы были героями. Героями настоящей революции. Но молодежь всегда считала, что история начинается только со дня их рождения.
– Ну, не сгущай краски, – произнес Джеффри, – не так уж все было плохо. Но в профессиональном отношении мы и в самом деле чувствовали, что больше не сможем там себя реализовать.
– Вчера вечером ты говорил несколько другое, – заметил Кит.
– Вчера вечером я был просто пьян. – Он помолчал немного, потом признался: – А быть может, вчера я был ближе к истине. Но, так или иначе, вот мы здесь и занимаемся тем, что натаскиваем самых обычных дураков-старшеклассников.
– Джеффри мне сказал, что тебя уволили, – проговорила Гейл, обращаясь к Киту.
– Да. Правда, они с этим не особенно спешили.
– Над тобой кто-нибудь смеялся?
– Нет, я ничего такого не замечал. В милитаристских кругах нашей империалистической разведки старые вояки пока еще в чести.
– Тогда почему же тебя выставили? – спросила Гейл.
– Холодная война закончилась, начались урезания бюджета, сокращения штатов… А впрочем, нет, это еще не вся правда. Меня уволили потому, что я начал превращаться в нечто среднее между выжатым лимоном и живой легендой. Там такие вещи не любят, ни первое, ни второе, и чуют их за милю. – Он задумался, помолчал немного, потом добавил: – Я начал задавать вопросы.
– Например?
– Н-ну… как-то на одном совещании в Белом доме… меня туда приглашали, чтобы я отвечал на вопросы, а не задавал бы их… – Кит улыбнулся при воспоминании о том, о чем он собирался сейчас им поведать, – …я спросил государственного секретаря: «Не могли бы вы мне объяснить, сэр, в чем именно заключается внешняя политика Соединенных Штатов – если, конечно, она у нас есть? Мне тогда было бы легче понять, что именно вам требуется». – Кит смолк, потом добавил: – Вот в этот момент и решилась моя судьба. Можно сказать, листок с уведомлением об увольнении незримо впорхнул в комнату.
– А госсекретарь тебе что-нибудь объяснил? – поинтересовался Джеффри.
– Он как раз отреагировал очень хорошо и действительно попытался это сделать. Но я все равно ничего не понял. А полгода спустя обнаружил на своем столе письмо, где говорилось о сокращении бюджетных ассигнований и о тех радостях жизни, которые ждут меня в случае ухода в досрочную отставку. Место для моей подписи было свободным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35