Заходили Мюллеры, их ферма стояла чуть подальше к югу, а также Мартин и Сью Дженкинсы, жившие через дорогу. Каждый приносил с собой что-нибудь съестное, каждый чувствовал себя несколько неудобно и скованно, и каждый задавал одни и те же вопросы: «Что, решили немного пожить здесь? Еще не соскучились по городу? А в нашем городке успели побывать? Кого-нибудь из знакомых встретили?» И все в таком роде. Но ни один из них не задал ему вопроса, который на самом деле сидел у них у всех в головах и звучал так: «Ты что, чокнулся?»
Кит решил устроить себе небольшой перерыв. Он достал из холодильника пиво, уселся на крыльце и стал смотреть на пустынную сельскую дорогу, на поля, на качающиеся под ветром деревья. На бабочек, шмелей, птиц. Мимо проехала бело-голубая полицейская машина. Кит прикинул, что эти машины проезжают мимо его дома раз или два в день, а может быть, и чаще. Ему вдруг пришло в голову, что если бы сюда каким-то чудом заехала Энни, из этого могла бы получиться серьезная неприятность. Он подумал о том, что надо бы как-то предупредить ее через сестру, но ему казалось идиотизмом, что он вынужден действовать подобным образом, и к тому же Кит не совсем представлял себе, каковым должно быть его сообщение. «Привет, я вернулся, и твой муж за мной следит. Держись от меня подальше» .
Можно не сомневаться, что ее муж следит также и за ней самой . Скорее всего, она вовсе и не собирается к нему сюда заезжать, так что зачем проявлять излишнее беспокойство? А чему суждено случиться, то случится. Кит слишком много лет занимался тем, что манипулировал событиями, потом переживал, не зная, выйдет ли что-нибудь из этих его манипуляций, пытался установить, срабатывают ли его усилия, а когда что-то начинало идти совершенно не так, старался по возможности уменьшить, ограничить нежелательные последствия. И так снова, и снова, и снова. «Будь всегда начеку, настороже и наготове. И ничего не предпринимай». Похоже, не самое плохое правило. Но он начинал уже испытывать какой-то необъяснимый зуд.
На следующее утро Кит съездил в Толидо и сменил свой «сааб» на «шевроле-блейзер». Новая машина была темно-зеленого цвета – такого же, как и примерно половина машин в здешних краях, – и хорошо вписывалась в местные вкусы и привычки. Продавец сразу же и зарегистрировал ее, поставив на «блейзер» номера штата Огайо, а старые вашингтонские номера Кит засунул под сиденье. Он должен был отослать их назад, туда, где в свое время получил, – не в Бюро регистрации автотранспорта.
Во второй половине дня, ближе к вечеру, он двинулся в обратный путь. Когда он подъезжал к Спенсервилю, уже смеркалось, а пока добрался до фермы, вокруг дома лежали уже длинные багровые тени. Кит проехал мимо своего почтового ящика, свернул на ведущую к дому дорожку и тут вдруг остановился. Он сдал машину немного назад и увидел, что красный флажок над ящиком поднят; это было странно, потому что утром он вынимал почту. Он открыл ящик и достал из него конверт без марки, на котором было написано только одно слово: «Киту». Почерк был ему прекрасно знаком.
Он загнал «блейзер» за дом, так, чтобы машину не было видно с дороги, вышел из нее и прошел в дом. Там он положил конверт на кухонный стол, достал банку пива, потом поставил ее обратно и налил себе виски, разбавив содовой.
Кит уселся за стол, пригубил напиток, добавил в него немного виски, снова пригубил и снова добавил, повторил эту операцию еще несколько раз и только потом взялся за конверт. «Ну что ж».
Он подумал об Энни и сразу окунулся в воспоминания. У них была страстная любовь, они ни разу не изменили друг другу, и это продолжалось на протяжении двух последних лет учебы в средней школе, а потом еще четыре года в колледже, в Боулинг-грине, который они закончили вместе. Энни, занимавшаяся с большой охотой и обладавшая неплохими способностями, пошла учиться дальше и поступила в аспирантуру университета штата Огайо. Ему же учеба надоела, он испытывал какое-то смятение и беспокойство, да и в финансовом отношении не мог позволить себе продолжать образование, а потому не стал поступать в университет. Поэтому он не поехал вместе с Энни в Колумбус; вместо этого его забрали на военную службу – сразу же, как только призывному участку в Спенсервиле стало известно, что он окончил колледж.
Кит распечатал конверт и прочел первую строчку. «Дорогой Кит, я слышала, что ты вернулся и живешь в доме родителей».
Он посмотрел в окно, на темный двор, прислушался к треску цикад.
То лето они провели вместе – два изумительнейших месяца в Колумбусе; жили в ее новой квартире, бродили по городу, по университету. В сентябре ему предстояло уходить в армию. Он сказал, что обязательно вернется; она ответила, что будет ждать. Но ни тому, ни другому не суждено было случиться; да ни то, ни другое и не могло иметь места в Америке в 1968 году.
Кит глубоко вздохнул и снова сосредоточил свое внимание на письме. «Судя по местным слухам, ты вроде бы собираешься некоторое время пожить здесь. Это правда?»
Быть может . Он подлил себе еще немного виски и снова вернулся к своим воспоминаниям.
Начальную подготовку и первичное военное обучение он проходил в Форт-Беннинге, штат Джорджия; потом его направили в расположенную там же школу младшего офицерского состава; не прошло и года после его призыва на военную службу, как ему уже присвоили звание второго лейтенанта. Неплохо для простого сельского парня. Они с Энни переписывались, поначалу часто, потом, разумеется, все реже; письма приходили не очень радостные. Ей оказалось трудно защищать и оправдывать свое стремление хранить ему верность, и вскоре она дала ему понять, что встречается с другими. Он понимал ее. И в то же время не мог понять. Отпуск, который ему дали перед отправкой во Вьетнам, он провел не в Колумбусе, а в Спенсервиле. Между ними состоялся телефонный разговор. У Энни было трудное время в университете, и она сказала, что сильно занята. Он жил предстоявшим отъездом, перспективой оказаться в зоне боевых действий, и ее университетские дела ему в общем-то были безразличны. Он спросил, встречается ли она сейчас с кем-нибудь. Она ответила, что да, но это несерьезно. После десяти минут такого разговора ему уже захотелось поскорее оказаться на войне.
– А ты изменилась, – сказал он.
– Мы все изменились, Кит, – ответила она. – Посмотри вокруг.
– Ну что ж, мне надо ехать, – проговорил он. – Удачи тебе в учебе.
– Спасибо. Будь осторожен, Кит. Возвращайся назад живым и здоровым.
– Угу.
– Пока.
– Пока.
Но ни тот, ни другой не вешали трубку, чего-то выжидали; потом она проговорила:
– Ты же понимаешь, я стараюсь сделать так, чтобы нам обоим было легче.
– Я понимаю. Спасибо. – Он повесил трубку.
Они продолжали переписываться: ни он, ни она не могли поверить, будто между ними и в самом деле все кончено.
Кит отодвинул стаканчик с виски в сторону. Алкоголь не действовал на него, руки дрожали, разум и чувства никак не желали впадать в приятное оцепенение. Он продолжал читать дальше: «Ну что ж, добро пожаловать домой, Кит, и желаю удачи».
– Спасибо, Энни.
Он служил командиром пехотного взвода, повидал огромное, слишком огромное количество смертей, видел, как хлещет на землю кровь, как она сворачивается под жарким солнцем. Все увиденное он мог сравнить, пожалуй, разве что с бойней. Красивые деревни и фермы разлетались в пух и прах, повсюду валялись мешки с песком, куски колючей проволоки; ему было искренне жаль этих крестьян и их семьи, и он оплакивал их судьбу. После окончания положенного срока он снова приехал в Спенсервиль в отпуск .
Кит вытер выступивший над верхней губой пот и снова сосредоточился на письме, перечитал его с самого начала, потом стал читать дальше: «Завтра я уезжаю: повезу Венди в школу. Она в этом году тоже поступила в нашу с тобой альма матер. Мне и самой не терпится там побывать. Буду отсутствовать примерно с неделю».
Он кивнул и глубоко вздохнул.
Весь положенный ему после участия в боях отпуск, все тридцать дней, он провел тогда в Спенсервиле и по большей части совершенно ничего не делал, только ел, пил, совершал долгие прогулки на машине. Мама посоветовала ему съездить в Колумбус. Вместо этого он просто позвонил туда. Энни тогда уже работала над диссертацией. Насколько он помнил, разговор у них вышел очень напряженным. Он не стал ее спрашивать, встречается ли она с кем-нибудь: с этим он уже смирился. Да и у него самого были другие женщины. Но за прошедший год она сильно изменилась в другом, более серьезном отношении. Она превратилась в политическую активистку, испытывала двойственные чувства по отношению к людям в военной форме и прочитала ему целую лекцию насчет той войны.
Он разозлился, она же держалась холодно и спокойно; он едва сдерживал свою ярость, ее же тон остается равнодушно-ледяным. Он уже готов был бросить трубку, как вдруг она проговорила: «Мне надо идти», и по се голосу он понял, что она плачет или вот-вот расплачется. Он спросил, может ли он приехать повидать ее; она ответила, что если ему хочется, то почему же нет. Но он так и не поехал к ней в Колумбус, а она не приехала к нему в Спенсервиль; не встретились они и на какой-либо нейтральной территории.
Кит дочитал последние строки ее письма. «Моя тетя, Луиза, по-прежнему живет недалеко от тебя, и когда я в следующий раз буду у нее, то загляну повидать и тебя. Будь осторожен. Энни».
Он убрал письмо в карман, встал и вышел через заднюю дверь на улицу. Жаркий ветер стих, стало немного попрохладнее. На западе, над горизонтом, еще виднелась узкая полоска света, оставшаяся от зашедшего солнца, но на противоположной части Небосклона уже ярко выступили звезды.
Кит дошел до кукурузного поля и двинулся дальше между рядами высоких растений. Так он прошел несколько сот ярдов, поднявшись на невысокий холм, который все считали древним индейским могильником. Холм поднимался вверх не круто, его вполне можно было бы распахать, но ни его семья, ни Мюллеры никогда этого не делали и ничего не сеяли на его склонах. Он порос высокой и густой дикой рожью, а на самой вершине стояла одинокая береза; то ли ее там кто-то когда-то посадил, то ли она выросла там сама.
Кит постоял рядом с этой березой, глядя на кукурузные поля. Здесь он когда-то играл, еще мальчишкой; сюда приходил помечтать, когда стал юношей.
Не встретились они и на нейтральной территории. Помешали его гордость и его самолюбие. Он просто не в состоянии был примириться с тем, что она спит с кем-то еще, тогда как они судьбой были предназначены друг для друга. Но, с другой стороны, он ведь не делал ей предложения – возможно, потому, что не хотел оставлять ее молодой вдовой. Классическая дилемма военного времени: жениться или не жениться? Он сейчас уже не помнил в точности, что тогда между ними произошло в этой связи, но был уверен, что она-то помнит.
Он уселся под березой и поднял взгляд к небу, на звезды. В Вашингтоне редко когда можно было видеть звезды; здесь же, в сельской местности, ночное небо потрясало, захватывало воображение. Он смотрел на открывавшуюся взору Вселенную, отыскивал знакомые ему созвездия и вспоминал, как они с Энни занимались этим вместе.
Отпуск, предоставленный ему после пребывания во Вьетнаме, закончился; ему оставалось служить меньше года, но он решил остаться в армии еще на какое-то время, а потому подал рапорт и был зачислен в армейскую разведшколу в Форт-Холабэрде, штат Мэриленд. Работа была интересной и ему нравилась. Вскоре его вторично послали на ту бесконечную войну, однако теперь уже в качестве разведчика-аналитика. Его произвели в капитаны, он получал хорошую зарплату, да и работа была не такой уж скверной. Во всяком случае, это было лучше, чем снова оказаться на поле боя, лучше, чем в Спенсервиле, и лучше, нежели перспектива возвращения в страну, которая, казалось, совсем сошла с ума.
Они перестали переписываться, но до него доходили слухи, что она бросила заниматься своей диссертацией и уехала в Европу, но потом вернулась в Спенсервиль на свадьбу своей двоюродной сестры. Как рассказывал ему приятель, который тоже был на этой свадьбе, именно там она и познакомилась с Клиффом Бакстером. У них явно сразу же все пошло как по маслу, потому что несколько месяцев спустя они поженились. Во всяком случае, так ему говорили; но в то время он уже не желал ничего слышать на эту тему.
Кит достал из кармана письмо, но в сгущавшихся сумерках не смог уже прочесть ни строчки. Он, однако, не убрал его, а молча смотрел на конверт, вспоминая написанное. Он вспомнил почти все. Каждое слово, каждая фраза казались совершенно нейтральными, невинными; но с учетом всего, что было у них в прошлом, пожалуй, в письме говорилось именно то, о чем он хотел бы сейчас услышать. Он понимал, насколько непросто было ей решиться написать ему; понимал, что для нее были чреваты опасностью и слова о намерении заглянуть к нему, и одно уже то, что она сама опустила это письмо в его почтовый ящик. Опасностью не только физической, в лице Клиффа Бакстера, но и эмоциональной, душевной. Ни ему, ни ей ни к чему было бы снова испытывать еще одно разочарование в жизни, снова ощущать свое сердце разбитым. И тем не менее она пошла на этот риск, она даже взяла на себя инициативу, и это был хороший признак.
Кит убрал письмо в карман и сорвал несколько травинок.
После того как он услышал тогда о ее замужестве, он просто выбросил ее из головы. Это продолжалось около недели, а потом, вопреки тому, что подсказывал ему рассудок, он написал ей коротенькое письмо с поздравлениями и отослал на адрес ее родителей. Она ответила еще более коротким посланием, поблагодарив за поздравления, и попросила никогда больше ей не писать.
Ему – а возможно, и ей тоже – всегда казалось, что когда-нибудь они каким-то образом снова будут вместе. Ни одному из них не удавалось по-настоящему забыть другого. На протяжении шести лет они были близкими друзьями и любовниками, раскрывали друг другу душу, делили и счастливые, и горькие моменты своего взросления, влияли на жизнь и на становление друг друга и даже представить себе не могли, что когда-нибудь расстанутся. Но мир в конце концов вмешался в их судьбы, и последнее письмо Энни ясно говорило о том, что теперь между ними действительно все кончено, навсегда. Однако он так никогда в это и не поверил.
Через несколько месяцев после ее свадьбы – Кит тогда работал уже в Европе – она опять написала ему, извинилась за тон своего предыдущего письма и добавила, что было бы неплохо переписываться, только пусть он лучше пишет на адрес ее сестры, которая жила в соседнем округе.
Он дождался своего возвращения в Штаты и написал ей уже из Вашингтона, не сообщив почти ничего, кроме того, что он вернулся и пробудет около года в Пентагоне. Так началась их переписка, которая продолжалась потом целых двадцать лет: по нескольку писем в год, в которых сообщались какие-то самые важные новости – она писала о рождении своих детей, о последних событиях в Спенсервиле, а он – о переменах своих адресов, о переходе на работу в министерство обороны, о временных назначениях, которые он получал в самые разные уголки земного шара.
Ни в одном письме ни разу не было и намека на что-то большее, чем на старую, становящуюся с годами все более зрелой дружбу; разве что только очень изредка в каком-нибудь письме, которое писалось поздно ночью, проскальзывала строчка-другая, которые можно было бы принять за нечто более серьезное, чем обычное «Привет, как жизнь?». Однажды он написал ей из Италии: «Сегодня вечером я впервые в жизни увидел Колизей и пожалел, что ты его не видишь».
Она ответила: «Я видела его, Кит, когда была в Европе; странно, но у меня тогда возникла точно такая же мысль насчет тебя».
Но письма такого рода случались очень редко, и ни один из них не выходил чересчур далеко за установленные рамки.
Когда у него происходила очередная смена адреса и он сообщал ей новый, какой-нибудь экзотический, она ему обычно писала: «Как я тебе завидую, ты так много ездишь, столько видишь! Мне всегда казалось, что именно у меня будет жизнь, полная приключений, а ты будешь безвыездно сидеть в Спенсервиле».
А он отвечал ей в подобных случаях примерно так: «А я завидую тебе: стабильности твоей жизни, тому, что у тебя есть дети, родной город, есть постоянные друзья и соседи».
Сам он так и не женился, Энни не развелась, Клифф Бакстер не умер – что могло бы оказаться весьма кстати. Жизнь продолжалась, мир двигался куда-то все дальше и дальше.
В 1975 году, когда северовьетнамцы вошли в Сайгон, Кит дослуживал там уже третий срок; ему удалось выбраться на одном из самых последних вертолетов. Уже из Токио он написал Энни: «Я понял, что эта война проиграна, еще пять лет тому назад. Какими же мы все оказались дураками! Кое-кто из моих сотрудников подал в отставку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Кит решил устроить себе небольшой перерыв. Он достал из холодильника пиво, уселся на крыльце и стал смотреть на пустынную сельскую дорогу, на поля, на качающиеся под ветром деревья. На бабочек, шмелей, птиц. Мимо проехала бело-голубая полицейская машина. Кит прикинул, что эти машины проезжают мимо его дома раз или два в день, а может быть, и чаще. Ему вдруг пришло в голову, что если бы сюда каким-то чудом заехала Энни, из этого могла бы получиться серьезная неприятность. Он подумал о том, что надо бы как-то предупредить ее через сестру, но ему казалось идиотизмом, что он вынужден действовать подобным образом, и к тому же Кит не совсем представлял себе, каковым должно быть его сообщение. «Привет, я вернулся, и твой муж за мной следит. Держись от меня подальше» .
Можно не сомневаться, что ее муж следит также и за ней самой . Скорее всего, она вовсе и не собирается к нему сюда заезжать, так что зачем проявлять излишнее беспокойство? А чему суждено случиться, то случится. Кит слишком много лет занимался тем, что манипулировал событиями, потом переживал, не зная, выйдет ли что-нибудь из этих его манипуляций, пытался установить, срабатывают ли его усилия, а когда что-то начинало идти совершенно не так, старался по возможности уменьшить, ограничить нежелательные последствия. И так снова, и снова, и снова. «Будь всегда начеку, настороже и наготове. И ничего не предпринимай». Похоже, не самое плохое правило. Но он начинал уже испытывать какой-то необъяснимый зуд.
На следующее утро Кит съездил в Толидо и сменил свой «сааб» на «шевроле-блейзер». Новая машина была темно-зеленого цвета – такого же, как и примерно половина машин в здешних краях, – и хорошо вписывалась в местные вкусы и привычки. Продавец сразу же и зарегистрировал ее, поставив на «блейзер» номера штата Огайо, а старые вашингтонские номера Кит засунул под сиденье. Он должен был отослать их назад, туда, где в свое время получил, – не в Бюро регистрации автотранспорта.
Во второй половине дня, ближе к вечеру, он двинулся в обратный путь. Когда он подъезжал к Спенсервилю, уже смеркалось, а пока добрался до фермы, вокруг дома лежали уже длинные багровые тени. Кит проехал мимо своего почтового ящика, свернул на ведущую к дому дорожку и тут вдруг остановился. Он сдал машину немного назад и увидел, что красный флажок над ящиком поднят; это было странно, потому что утром он вынимал почту. Он открыл ящик и достал из него конверт без марки, на котором было написано только одно слово: «Киту». Почерк был ему прекрасно знаком.
Он загнал «блейзер» за дом, так, чтобы машину не было видно с дороги, вышел из нее и прошел в дом. Там он положил конверт на кухонный стол, достал банку пива, потом поставил ее обратно и налил себе виски, разбавив содовой.
Кит уселся за стол, пригубил напиток, добавил в него немного виски, снова пригубил и снова добавил, повторил эту операцию еще несколько раз и только потом взялся за конверт. «Ну что ж».
Он подумал об Энни и сразу окунулся в воспоминания. У них была страстная любовь, они ни разу не изменили друг другу, и это продолжалось на протяжении двух последних лет учебы в средней школе, а потом еще четыре года в колледже, в Боулинг-грине, который они закончили вместе. Энни, занимавшаяся с большой охотой и обладавшая неплохими способностями, пошла учиться дальше и поступила в аспирантуру университета штата Огайо. Ему же учеба надоела, он испытывал какое-то смятение и беспокойство, да и в финансовом отношении не мог позволить себе продолжать образование, а потому не стал поступать в университет. Поэтому он не поехал вместе с Энни в Колумбус; вместо этого его забрали на военную службу – сразу же, как только призывному участку в Спенсервиле стало известно, что он окончил колледж.
Кит распечатал конверт и прочел первую строчку. «Дорогой Кит, я слышала, что ты вернулся и живешь в доме родителей».
Он посмотрел в окно, на темный двор, прислушался к треску цикад.
То лето они провели вместе – два изумительнейших месяца в Колумбусе; жили в ее новой квартире, бродили по городу, по университету. В сентябре ему предстояло уходить в армию. Он сказал, что обязательно вернется; она ответила, что будет ждать. Но ни тому, ни другому не суждено было случиться; да ни то, ни другое и не могло иметь места в Америке в 1968 году.
Кит глубоко вздохнул и снова сосредоточил свое внимание на письме. «Судя по местным слухам, ты вроде бы собираешься некоторое время пожить здесь. Это правда?»
Быть может . Он подлил себе еще немного виски и снова вернулся к своим воспоминаниям.
Начальную подготовку и первичное военное обучение он проходил в Форт-Беннинге, штат Джорджия; потом его направили в расположенную там же школу младшего офицерского состава; не прошло и года после его призыва на военную службу, как ему уже присвоили звание второго лейтенанта. Неплохо для простого сельского парня. Они с Энни переписывались, поначалу часто, потом, разумеется, все реже; письма приходили не очень радостные. Ей оказалось трудно защищать и оправдывать свое стремление хранить ему верность, и вскоре она дала ему понять, что встречается с другими. Он понимал ее. И в то же время не мог понять. Отпуск, который ему дали перед отправкой во Вьетнам, он провел не в Колумбусе, а в Спенсервиле. Между ними состоялся телефонный разговор. У Энни было трудное время в университете, и она сказала, что сильно занята. Он жил предстоявшим отъездом, перспективой оказаться в зоне боевых действий, и ее университетские дела ему в общем-то были безразличны. Он спросил, встречается ли она сейчас с кем-нибудь. Она ответила, что да, но это несерьезно. После десяти минут такого разговора ему уже захотелось поскорее оказаться на войне.
– А ты изменилась, – сказал он.
– Мы все изменились, Кит, – ответила она. – Посмотри вокруг.
– Ну что ж, мне надо ехать, – проговорил он. – Удачи тебе в учебе.
– Спасибо. Будь осторожен, Кит. Возвращайся назад живым и здоровым.
– Угу.
– Пока.
– Пока.
Но ни тот, ни другой не вешали трубку, чего-то выжидали; потом она проговорила:
– Ты же понимаешь, я стараюсь сделать так, чтобы нам обоим было легче.
– Я понимаю. Спасибо. – Он повесил трубку.
Они продолжали переписываться: ни он, ни она не могли поверить, будто между ними и в самом деле все кончено.
Кит отодвинул стаканчик с виски в сторону. Алкоголь не действовал на него, руки дрожали, разум и чувства никак не желали впадать в приятное оцепенение. Он продолжал читать дальше: «Ну что ж, добро пожаловать домой, Кит, и желаю удачи».
– Спасибо, Энни.
Он служил командиром пехотного взвода, повидал огромное, слишком огромное количество смертей, видел, как хлещет на землю кровь, как она сворачивается под жарким солнцем. Все увиденное он мог сравнить, пожалуй, разве что с бойней. Красивые деревни и фермы разлетались в пух и прах, повсюду валялись мешки с песком, куски колючей проволоки; ему было искренне жаль этих крестьян и их семьи, и он оплакивал их судьбу. После окончания положенного срока он снова приехал в Спенсервиль в отпуск .
Кит вытер выступивший над верхней губой пот и снова сосредоточился на письме, перечитал его с самого начала, потом стал читать дальше: «Завтра я уезжаю: повезу Венди в школу. Она в этом году тоже поступила в нашу с тобой альма матер. Мне и самой не терпится там побывать. Буду отсутствовать примерно с неделю».
Он кивнул и глубоко вздохнул.
Весь положенный ему после участия в боях отпуск, все тридцать дней, он провел тогда в Спенсервиле и по большей части совершенно ничего не делал, только ел, пил, совершал долгие прогулки на машине. Мама посоветовала ему съездить в Колумбус. Вместо этого он просто позвонил туда. Энни тогда уже работала над диссертацией. Насколько он помнил, разговор у них вышел очень напряженным. Он не стал ее спрашивать, встречается ли она с кем-нибудь: с этим он уже смирился. Да и у него самого были другие женщины. Но за прошедший год она сильно изменилась в другом, более серьезном отношении. Она превратилась в политическую активистку, испытывала двойственные чувства по отношению к людям в военной форме и прочитала ему целую лекцию насчет той войны.
Он разозлился, она же держалась холодно и спокойно; он едва сдерживал свою ярость, ее же тон остается равнодушно-ледяным. Он уже готов был бросить трубку, как вдруг она проговорила: «Мне надо идти», и по се голосу он понял, что она плачет или вот-вот расплачется. Он спросил, может ли он приехать повидать ее; она ответила, что если ему хочется, то почему же нет. Но он так и не поехал к ней в Колумбус, а она не приехала к нему в Спенсервиль; не встретились они и на какой-либо нейтральной территории.
Кит дочитал последние строки ее письма. «Моя тетя, Луиза, по-прежнему живет недалеко от тебя, и когда я в следующий раз буду у нее, то загляну повидать и тебя. Будь осторожен. Энни».
Он убрал письмо в карман, встал и вышел через заднюю дверь на улицу. Жаркий ветер стих, стало немного попрохладнее. На западе, над горизонтом, еще виднелась узкая полоска света, оставшаяся от зашедшего солнца, но на противоположной части Небосклона уже ярко выступили звезды.
Кит дошел до кукурузного поля и двинулся дальше между рядами высоких растений. Так он прошел несколько сот ярдов, поднявшись на невысокий холм, который все считали древним индейским могильником. Холм поднимался вверх не круто, его вполне можно было бы распахать, но ни его семья, ни Мюллеры никогда этого не делали и ничего не сеяли на его склонах. Он порос высокой и густой дикой рожью, а на самой вершине стояла одинокая береза; то ли ее там кто-то когда-то посадил, то ли она выросла там сама.
Кит постоял рядом с этой березой, глядя на кукурузные поля. Здесь он когда-то играл, еще мальчишкой; сюда приходил помечтать, когда стал юношей.
Не встретились они и на нейтральной территории. Помешали его гордость и его самолюбие. Он просто не в состоянии был примириться с тем, что она спит с кем-то еще, тогда как они судьбой были предназначены друг для друга. Но, с другой стороны, он ведь не делал ей предложения – возможно, потому, что не хотел оставлять ее молодой вдовой. Классическая дилемма военного времени: жениться или не жениться? Он сейчас уже не помнил в точности, что тогда между ними произошло в этой связи, но был уверен, что она-то помнит.
Он уселся под березой и поднял взгляд к небу, на звезды. В Вашингтоне редко когда можно было видеть звезды; здесь же, в сельской местности, ночное небо потрясало, захватывало воображение. Он смотрел на открывавшуюся взору Вселенную, отыскивал знакомые ему созвездия и вспоминал, как они с Энни занимались этим вместе.
Отпуск, предоставленный ему после пребывания во Вьетнаме, закончился; ему оставалось служить меньше года, но он решил остаться в армии еще на какое-то время, а потому подал рапорт и был зачислен в армейскую разведшколу в Форт-Холабэрде, штат Мэриленд. Работа была интересной и ему нравилась. Вскоре его вторично послали на ту бесконечную войну, однако теперь уже в качестве разведчика-аналитика. Его произвели в капитаны, он получал хорошую зарплату, да и работа была не такой уж скверной. Во всяком случае, это было лучше, чем снова оказаться на поле боя, лучше, чем в Спенсервиле, и лучше, нежели перспектива возвращения в страну, которая, казалось, совсем сошла с ума.
Они перестали переписываться, но до него доходили слухи, что она бросила заниматься своей диссертацией и уехала в Европу, но потом вернулась в Спенсервиль на свадьбу своей двоюродной сестры. Как рассказывал ему приятель, который тоже был на этой свадьбе, именно там она и познакомилась с Клиффом Бакстером. У них явно сразу же все пошло как по маслу, потому что несколько месяцев спустя они поженились. Во всяком случае, так ему говорили; но в то время он уже не желал ничего слышать на эту тему.
Кит достал из кармана письмо, но в сгущавшихся сумерках не смог уже прочесть ни строчки. Он, однако, не убрал его, а молча смотрел на конверт, вспоминая написанное. Он вспомнил почти все. Каждое слово, каждая фраза казались совершенно нейтральными, невинными; но с учетом всего, что было у них в прошлом, пожалуй, в письме говорилось именно то, о чем он хотел бы сейчас услышать. Он понимал, насколько непросто было ей решиться написать ему; понимал, что для нее были чреваты опасностью и слова о намерении заглянуть к нему, и одно уже то, что она сама опустила это письмо в его почтовый ящик. Опасностью не только физической, в лице Клиффа Бакстера, но и эмоциональной, душевной. Ни ему, ни ей ни к чему было бы снова испытывать еще одно разочарование в жизни, снова ощущать свое сердце разбитым. И тем не менее она пошла на этот риск, она даже взяла на себя инициативу, и это был хороший признак.
Кит убрал письмо в карман и сорвал несколько травинок.
После того как он услышал тогда о ее замужестве, он просто выбросил ее из головы. Это продолжалось около недели, а потом, вопреки тому, что подсказывал ему рассудок, он написал ей коротенькое письмо с поздравлениями и отослал на адрес ее родителей. Она ответила еще более коротким посланием, поблагодарив за поздравления, и попросила никогда больше ей не писать.
Ему – а возможно, и ей тоже – всегда казалось, что когда-нибудь они каким-то образом снова будут вместе. Ни одному из них не удавалось по-настоящему забыть другого. На протяжении шести лет они были близкими друзьями и любовниками, раскрывали друг другу душу, делили и счастливые, и горькие моменты своего взросления, влияли на жизнь и на становление друг друга и даже представить себе не могли, что когда-нибудь расстанутся. Но мир в конце концов вмешался в их судьбы, и последнее письмо Энни ясно говорило о том, что теперь между ними действительно все кончено, навсегда. Однако он так никогда в это и не поверил.
Через несколько месяцев после ее свадьбы – Кит тогда работал уже в Европе – она опять написала ему, извинилась за тон своего предыдущего письма и добавила, что было бы неплохо переписываться, только пусть он лучше пишет на адрес ее сестры, которая жила в соседнем округе.
Он дождался своего возвращения в Штаты и написал ей уже из Вашингтона, не сообщив почти ничего, кроме того, что он вернулся и пробудет около года в Пентагоне. Так началась их переписка, которая продолжалась потом целых двадцать лет: по нескольку писем в год, в которых сообщались какие-то самые важные новости – она писала о рождении своих детей, о последних событиях в Спенсервиле, а он – о переменах своих адресов, о переходе на работу в министерство обороны, о временных назначениях, которые он получал в самые разные уголки земного шара.
Ни в одном письме ни разу не было и намека на что-то большее, чем на старую, становящуюся с годами все более зрелой дружбу; разве что только очень изредка в каком-нибудь письме, которое писалось поздно ночью, проскальзывала строчка-другая, которые можно было бы принять за нечто более серьезное, чем обычное «Привет, как жизнь?». Однажды он написал ей из Италии: «Сегодня вечером я впервые в жизни увидел Колизей и пожалел, что ты его не видишь».
Она ответила: «Я видела его, Кит, когда была в Европе; странно, но у меня тогда возникла точно такая же мысль насчет тебя».
Но письма такого рода случались очень редко, и ни один из них не выходил чересчур далеко за установленные рамки.
Когда у него происходила очередная смена адреса и он сообщал ей новый, какой-нибудь экзотический, она ему обычно писала: «Как я тебе завидую, ты так много ездишь, столько видишь! Мне всегда казалось, что именно у меня будет жизнь, полная приключений, а ты будешь безвыездно сидеть в Спенсервиле».
А он отвечал ей в подобных случаях примерно так: «А я завидую тебе: стабильности твоей жизни, тому, что у тебя есть дети, родной город, есть постоянные друзья и соседи».
Сам он так и не женился, Энни не развелась, Клифф Бакстер не умер – что могло бы оказаться весьма кстати. Жизнь продолжалась, мир двигался куда-то все дальше и дальше.
В 1975 году, когда северовьетнамцы вошли в Сайгон, Кит дослуживал там уже третий срок; ему удалось выбраться на одном из самых последних вертолетов. Уже из Токио он написал Энни: «Я понял, что эта война проиграна, еще пять лет тому назад. Какими же мы все оказались дураками! Кое-кто из моих сотрудников подал в отставку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35