— Вы хотите сказать, что подозреваете епископа Доунса?
— Я этого не говорил, — улыбнулся Лэнгли.
Беллини отвернулся от окна и взглянул на Шрёдера.
— Вы все еще не нажрались по горло этим дерьмом? Одно и то же, одно и то же, а дело с места не двигается.
Шрёдер начал закипать:
— Боже мой, как вы не поймете — это ведь только прием! Слышали, наверное, что я сотни раз его использовал.
— Ну слышал, слышал, а на этот раз только одни разговоры.
— Да пошли вы к черту!
Казалось, Беллини тоже сдерживался с трудом. Он оперся руками о стол Шрёдера и сдержанно произнес:
— Тогда я тоже выйду из игры. Неужели вы думаете, что я пошлю туда своих людей? Господь Всемогущий, Берт, я ведь тоже пойду с ними. А у меня жена и дети. Но, Боже мой, поймите: каждый лишний час гребаной болтовни с ним им только на руку — они за это время еще больше усилят оборону. Каждый час укорачивает время, оставшееся до рассвета, до той минуты, когда я еще могу начать штурм. Но я не могу его начать на рассвете, чтобы в отчаянной попытке сохранить жизнь заложников и собор. Потому что мятежникам известно, что штурм начнется именно на рассвете, перед крайним сроком выполнения их требований.
Шрёдер не отрываясь смотрел на Беллини, но ничего не ответил. Беллини же распалялся и все повышал голос:
— Чем дольше вы с ними будете нянчиться, тем круче они дадут мне от ворот поворот. Если вы кончите тянуть резину и дадите мне… возможность самому принимать решение… тогда я должен начать штурм. — Наклонившись поближе к Шрёдеру, он почти шепотом добавил: — Не нравится мне что-то потеть в пустом ожидании, Берт… И людям моим тоже не нравится… Должен же я знать, что нас ждет.
— Это временная ступень в переговорах, — заученными словами отвечал Шрёдер, — обычные процедуры. Предпринимается в целях стабилизации ситуации, чтобы вынудить их пойти на переговоры, успокоить и добиться переноса крайнего срока.
Беллини с силой хлопнул рукой по столу, отчего все сидящие в кабинете даже подскочили.
— Если вы все же сумеете добиться продления крайнего срока, до каких пор он будет тянуться? Сколько времени останется нам? Час? Два? Или придется начать штурм при дневном свете, а вы в это время будете стоять здесь у окна и, покуривая, любоваться, как там из нас бифштексы рубят?
Шрёдер вскочил со стула, лицо его побагровело от ярости. Он пытался сдержаться, но слова вырывались сами собой:
— Если вы считаете нужным пойти на штурм, я буду рядом с вами, Беллини.
По лицу Беллини проскользнула кривая улыбка. Он повернулся к Лэнгли и Шпигель, затем вновь перевел взгляд на Шрёдера.
— Заметано, капитан, — быстро произнес он, повернулся и вышел из комнаты.
Лэнгли взглянул на захлопнувшуюся дверь и заметил:
— Берт, глупо же так поступать.
Шрёдер чувствовал, что у него от напряжения дрожат руки и ноги. Он устало опустился на стул, но вскочил и проговорил срывающимся голосом:
— Последите за телефоном. Мне необходимо выйти на минутку — в туалет.
И он поспешно покинул комнату. Шпигель презрительно смотрела ему вслед.
— Я ему тоже выдала парочку ласковых словечек, — сказала она. Лэнгли отвернулся.
— Но скажите мне хоть, что я стерва, — продолжала Шпигель.
Лэнгли подошел к буфету и налил себе бокал шерри. У него не было никакого желания говорить помощнице мэра, что она стерва. Шпигель подошла к нему, потянулась и взяла бокал у него из рук. Отпив глоток, сунула ему бокал обратно.
«Она делает так уже второй раз», — подумал Лэнгли. В ее жестах и движениях была какая-то тревожная близость и назойливая агрессивность по отношению к нему, будто он уже является ее собственностью.
Роберта не торопясь пошла к двери, бросив на ходу:
— Не делай таких же глупостей, как Шрёдер.
Лэнгли смотрел на нее с удивлением.
— Ты женат? — неожиданно спросила она. — Разведен?.. Живешь отдельно… холостяк?
— Да.
Она произнесла сквозь смех:
— Ну-ну. Что ж, теперь сиди здесь и стереги лавку. Увидимся попозже. — И вышла из комнаты.
Заметив след от губной помады на бокале, Лэнгли поставил его и подошел к окну.
— Вот уж точно — стерва!
На подоконнике лежал бинокль Беллини. Лэнгли взял его и навел прямо на человека, стоящего на колокольне. Если Беллини начнет штурм, этот молодой человек погибнет одним из первых. Любопытно, а знает ли он об этом? Да, конечно же, знает.
Человек на колокольне тоже заметил Лэнгли и навел свой полевой бинокль. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Затем молодой человек поднял руку в знак приветствия. Тотчас же в сознании Лэнгли лица всех членов ИРА, которых он когда-либо знавал, слились в чуть наивном лице юноши — и молодые романтики, и старые ветераны вроде Хики, и отжившие функционеры, как Фергюсон. И хладнокровные молодые бунтари, каковых сейчас большинство, и вот эти фении, еще более бесшабашные, чем бунтари, самые худшие из худших… Все они, как знал Лэнгли, начинали жизнь скромненькими мальчиками и девочками, одетыми в чистенькие костюмчики и платьица для воскресной мессы. Но вот где-то что-то в их жизни пошло наперекосяк. А может, в одну из ночей, когда в ирландских кварталах производилась «зачистка», в их умах и возникли безумные мысли. Вот теперь эти мысли дают себя знать. Ему, черт возьми, не хотелось бы возиться с такими ребятами.
Он отложил бинокль и, отвернувшись от окна, посмотрел на часы. Где же черти носят Бурка?
На душе у Лэнгли стало муторно. Он словно перенесся в Ольстер и почувствовал себя среди местных его жителей.
* * *
Морин не отрываясь следила за приближающимися пятнами света, и ей после всех переживаний и мук захотелось вновь услышать вкрадчивый голос Хики. И тут же она его услышала:
— Я знаю, тебе страшно, Морин. Вздохни поглубже и отзовись.
Она чуть было не откликнулась, но что-то ее удержало. В памяти пронеслась вереница воспоминаний и лиц: Брайен, Гарольд Бакстер, Уайтхорнское аббатство, белое, как привидение, лицо Фрэнка Галлахера… Ей показалось, будто она плывет на судне в туманном море по воле волн, плывет к призрачному маяку, в призрачную гавань. Она постаралась стряхнуть с себя забытье и заставить себя думать о главной цели — как выбраться отсюда. Освободиться от Брайена Флинна, тех людей и вещей, которые всю жизнь вынуждали ее чувствовать себя виноватой и обязанной кому-то.
«Стал заложником хоть раз, будешь им до конца жизни». Она стала заложницей Брайена задолго до того, как он приставил пистолет к ее голове. Всю свою жизнь она чувствовала себя заложницей своей уязвимости и сложившихся обстоятельств. И вот теперь она впервые ощутила себя хоть и не до конца, но все же не заложницей и не изменницей. Скорее, она чувствовала себя беженкой из безумного мира, где мышление удерживалось за решетками тюрьмы, более ужасной, нежели тюрьма Лонг-Кеш.
«Вступают раз, не выходят никогда». Вот ведь сволочи какие! Морин вновь поползла вдоль фундамента стены.
Из темноты опять донесся голос Хики:
— Морин, мы же видим, как ты движешься. Не вынуждай нас стрелять.
— Я знаю, что у вас нет оружия Галлахера, — отозвалась она, — потому что оно у меня. Так что берегитесь, а не то выстрелю.
До нее донеслись голоса тройки, что-то обсуждавшей между собой, потом погасли фонарики. Морин улыбнулась: как же легко взять на пушку людей, когда они напуганы. Собравшись с силами, она продолжала ползти.
Фундамент снова начал изгибаться, и она поняла, что находится под галереей. Где-то с другой стороны фундамента должен проходить подземный ход до самого дома настоятеля.
Под тонким слоем земли чувствовалась скальная порода Манхэттена. Потолок теперь не достигал и четырех футов, голова то и дело натыкалась на трубы и воздухопроводы. При ударах о воздухопроводы раздавался дребезжащий звук, похожий на барабанную дробь, отчетливо слышимый в затхлом воздухе.
Внезапно вспыхнул свет фонариков и стал приближаться к ней, но замер невдалеке. Из темноты послышался голос Меган:
— Мы нашли пистолет, Морин! Иди на свет или стреляем. Это твой последний шанс.
Морин внимательно следила, как стремительно рыскают из стороны в сторону лучи света. Она сомневалась, нашли они пистолет Галлахера или нет, но знала точно, что у нее его нет. Уткнув лицо в землю, она упорно ползла на животе по-пластунски.
Пятна света начали сужаться вокруг нее. И опять раздался голос Хики:
— Считаю до десяти — потом перемирие закончится!
Он начал считать.
Морин остановилась и на несколько мгновений замерла, вжавшись в стену. По ее лицу струился холодный пот, смешивающийся с кровью, сочащейся из ссадин. В кожу ног и рук впились осколки камней. Морин заставила себя дышать ровнее и вслушалась в звуки, исходящие от фундамента всего в футе от нее. Глазами она искала хоть какое-то пятно от входа в подземный лаз, чувствовала, что он должен быть где-то рядом. Протянув руку, нащупала лишь ровную каменную стену фундамента. Ничего. Она поползла дальше. Из темноты опять донесся голос Хики:
— Морин, этакая бессердечная девчонка, зачем ты заставляешь старика ползать в такой сырости? Я ведь могу умереть. Давай вернемся наверх и выпьем по чашечке чая.
Лучи света иногда проходили по ее телу, и в эти мгновения Морин застывала как вкопанная. Видимо, благодаря маскировке преследователи никак не могли отличить ее в такой кромешной тьме. Каменная стена снова изогнулась и плавно перешла в кирпичную кладку, которая уже не относилась к фундаменту, а отделяла от него что-то другое. Морин осторожно встала на колени, дотянулась руками до верха стены и нащупала небольшую нишу прямо под бетонным потолком. Она заглянула в эту нишу, но не увидела никакого света, не услышала ни единого звука и не почувствовала ни малейшего шевеления воздуха. Но все же она не теряла уверенности, что вход в подземный лаз где-то совсем рядом. Опять послышался голос, на этот раз Галлахера:
— Морин, ну, пожалуйста, не вынуждай нас стрелять в тебя. Я знаю, ты сохранила мне жизнь. Выходи, будь умницей, и мы тогда все вернемся назад.
Но Морин отлично понимала, что стрелять они не будут, и если даже не из-за взрывчатки, то потому, что опасаются, как бы пуля не отрикошетила от камня. Внезапно ее разозлила их маленькая ложь. За какую идиотку они ее принимают! Хики, ладно — он старый солдат, но Морин на своем опыте знала о войне куда больше, чем Меган или Галлахер читали про нее. И сейчас ей хотелось кричать и ругать их за такой их снисходительный тон.
Морин опять поползла вдоль стены и заметила, что та резко изгибается куда-то вовнутрь. Она походила на подкову, а по форме напоминала галерею наверху. Морин решила, что в данный момент она находится под комнатой для невест или под исповедальней. Вдруг ее рука нащупала сухую доску. У нее даже в груди екнуло от радости. Она повернулась лицом к стене и встала на колени. Руки ее аккуратно ощупали доску, вделанную в кирпичную кладку, и вскоре нашли ржавую щеколду. Морин потянула ее, и заржавевшие петли резко скрипнули в тишине. Лучи света мгновенно метнулись к ней.
Хики позвал снова:
— Мы за тобой никак не угонимся, моя юная леди. Надеюсь, ты больше не доставишь неприятностей твоим поклонникам.
Морин в ответ зло прошипела сквозь зубы:
— Иди к черту, старый мешок костей!
Медленно потянув на себя дверцу, она увидела, как из-за нее выбивается свет. Дверца была достаточно высокая и широкая — площадью примерно три квадратных фута. Быстро захлопнув ее, Морин нашла обломок кирпича и бросила его подальше вдоль стены, чтобы отвлечь внимание преследователей.
Лучи света моментально метнулись на звук. Теперь Морин быстро приоткрыла дверцу на несколько дюймов и просунула в щель голову. На пару секунд резкий свет ослепил ее, но, привыкнув, она разглядела коридор.
Пол коридора проходил футах в четырех ниже. «Прекрасный пол, — подумала Морин, — из белого блестящего винила». Стены были оштукатурены, а потолок, возвышающийся в нескольких футах над ее головой, облицован белой акустической черепицей. Вот уж действительно великолепный коридор. По лицу Морин потекли слезы радости.
Распахнув дверцу пошире, она вытерла глаза и откинула с лица мешавшие волосы. Что-то тут не так, но что? Морин вытянула руку, и ее пальцы свободно прошли сквозь проволочную сетку с крупными ячейками. На проходе висела решетка против крыс.
Глава 40
Бурк вошел во внутренний кабинет епископа и увидел там одного Лэнгли, в задумчивости стоявшего у окна.
— Что? Все уже разбежались? — спросил Бурк. Лэнгли обернулся.
— Где Шрёдер? — вновь спросил Бурк.
— Успокаивает себя… или рвет на себе волосы, или еще что-нибудь. Слышал, что случилось?..
— Да, меня уже известили. Эти проклятые идиоты в соборе собрались взорвать его. А с людьми все в порядке?
— Кардинал сказал, в порядке. Кстати, ты пропустил две ожесточенные схватки: Шрёдер против Шпигель и Шрёдер против Беллини. Бедный Берт! Всегда такой пай-мальчик. — Лэнгли сделал небольшую паузу. — По-моему, он проигрывает.
Бурк кивнул:
— И ты думаешь, это ему понравится или нам… Или тем более Флинну?
Лэнгли недоуменно пожал плечами:
— Все знать невозможно…
Бурк подошел к буфету и обратил внимание на то, что жидкости в графинах оставалось чуть-чуть на донышке.
— И зачем только Бог позволил ирландцам изобрести виски, не знаешь, Лэнгли? — проговорил он.
Лэнгли знал, как ответить:
— А чтобы уберечь мир от их правления.
Бурк рассмеялся.
— Верно! Бьюсь об заклад, — рассудительно произнес он, — что фении за последние сорок восемь часов не дерябнули ни грамма… Слушай, а ты не знаешь женщину по имени Терри О'Нил?
Лэнгли задумался, пытаясь вспомнить.
— Нет, такую я еще не трахал, — сказал он, тотчас же пожалев, что выразился на грубом полицейском жаргоне, и исправился: — Нет, не могу вспомнить это имя. Позвони в офис.
— Звонил еще с нижнего этажа. Никто ничего не знает. Но они сейчас перепроверяют. А как насчет Дэна Моргана?
— Тоже не слыхал. Он что, ирландец?
— Вероятнее всего, из Северной Ирландии. Луиза позвонит, когда что-нибудь прояснится.
— А кто они такие?
— Именно это я и хотел бы узнать. — Бурк налил себе остатки бренди и на мгновение задумался. — Терри О'Нил… Кажется, я видел ее лицо, слышал ее голос, но только никак не могу вспомнить…
Лэнгли перебил его:
— Флинн спрашивает о телевизоре. По договоренности передать его должен ты. — Лэнгли украдкой бросил на Бурка насмешливый взгляд. — Вы вдвоем, видать, и впрямь неплохо столковались.
Несколько секунд Бурк думал, почему Лэнгли сказал так. Хотя их встреча с Флинном произошла при слишком неблагоприятных обстоятельствах, тем не менее он признавал в душе, что Флинн был из того типа людей, которые ему нравились. И как знать, если бы Флинн был полицейским или он сам, Бурк, был в ИРА, то…
— Позвони сейчас же Флинну! — предложил Лэнгли.
Бурк направился к телефону, проговорив:
— Флинн может и подождать.
Убедившись, что в соседних комнатах параллельные с телефоном динамики выключены, он подвинул телефон так, чтобы и Лэнгли мог слышать разговор, и набрал номер полиции Северного округа Центрального Манхэттена.
— Гонсалес? Это лейтенант Бурк. Мой человек уже у вас?
В трубке долго не было ни звука, и Бурк непроизвольно задержал дыхание.
— Он здесь, — наконец ответил Гонсалес. — Всю дорогу орал о дебильных полицейских, их произволе и поливал всех грязью. А еще грозит, что потянет нас в суд за арест без ордера. Кажется, вы говорили, что его нужно охранять?
— Он что, до сих пор у вас?
— Да. И жаждет прогуляться до морского вокзала. Не могу я его больше держать ни минуты. Если меня будут судить за арест без ордера, я потащу и вас с собой.
— Позови-ка его!
— С превеликим удовольствием. Подождите.
В ожидании Бурк решил переброситься словом с Лэнгли:
— Это Фергюсон. Он кое-что знает о Терри О'Нил и Дэне Моргане. Но сейчас нацелился смыться.
Лэнгли приблизился к Бурку и сказал:
— Ну что ж, предложи ему деньги, чтобы остался.
— Ты еще не платил ему за сегодняшнюю информацию. Но это неважно, все равно нет таких денег, которые удержали бы его.
Бурк проговорил в телефон:
— Джек…
Комнату наполнил голос Фергюсона, пронзительный и взволнованный:
— Что ты, черт бы тебя побрал, делаешь со мной, Пат? Разве так обращаются с друзьями? Бога ради, будь человеком!..
— Заткнись. Послушай, скажи-ка лучше, кому ты еще говорил что-нибудь об О'Нил и Моргане?
— Никому. Мои источники надежны, а с друзьями подобные вещи я не обсуждаю. Разведывательные органы в нашей стране…
— Прибереги свои излияния для первомайской речи. Послушай, Мартин обманывал всех нас. Это он был подстрекателем фениев. Все было специально подстроено, чтобы направить американское общественное мнение против борьбы ирландцев.
Фергюсон некоторое время молчал, потом все же произнес:
— Я это давно понял.
— Послушай, — не отставал Бурк, — не знаю я, какой информацией кормил тебя Мартин и какие сведения о полиции и фениях поставлял ему ты, но сейчас он уже дошел до той стадии, когда пора заметать следы, а на это он большой мастак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64