Мне придется нанять по крайней мере полдюжины человек, чтобы они делали твою работу.
– Насчет ума, как у банкира, – это вы загнули, – усмехнулся Кэм.
– После твоих удачных ходов с инвестициями ты не можешь отрицать…
– Это было не специально. Просто сработало мое проклятие удачи.
Довольный тем, что смог расшевелить Кэма, Сент-Винсент выпустил колечко дыма и посмотрел на Уэстклиффа.
– Скажи же что-нибудь. Ты же не одобряешь эту глупость?
– Не наше дело – одобрять или нет.
– Спасибо, – пробормотал Кэм.
– Однако, – продолжал Уэстклифф, – я настоятельно прошу вас, Роан, подумать о том, что хотя вы наполовину свободолюбивый цыган, вы еще наполовину ирландец, а этот народ известен своей привязанностью к земле. Этот факт заставляет меня сомневаться, что вы будете счастливы своей кочевой жизнью, как сейчас думаете.
Эта мысль потрясла Кэма. Он всегда старался забыть об ирландской части своего происхождения. Она представлялась ему в виде какого-то малоподъемного багажа, который ему хотелось бы где-нибудь оставить, но для которого он никак не находил удобного места.
– Если вы хотите сказать, что я проклят, что бы я ни делал, – сказал Кэм сухо, – я предпочитаю ошибиться, но все же выбрать свободу.
– Все умные люди должны рано или поздно расстаться со своей свободой, – возразил Сент-Винсент. – Проблемы холостяков слишком скучны. Единственное, что остается, – это брак.
Брак. Респектабельность. Кэм оглядел своих собеседников со скептической улыбкой. Они напоминали ему пару птиц, которые старались убедить себя в том, что их клетки чрезвычайно удобны. Нет такой женщины, ради которой он готов обрезать себе крылья.
– Завтра я уезжаю в Лондон, – сказал он. – Я останусь в клубе до тех пор, пока он не откроется после ремонта. После этого я уеду навсегда.
Сент-Винсент, по своему обыкновению, продолжал обдумывать проблему, рассматривая ее со всех сторон.
– Роан… Ты в течение долгих лет вел более или менее цивилизованный образ жизни, и вдруг он стал для тебя невыносим. Почему?
Кэм молчал. Он не был готов сказать правду даже самому себе, не говоря уже о том, чтобы произнести ее вслух.
– Должна же быть какая-то причина, почему ты хочешь все бросить? – настаивал Сент-Винсент.
– Возможно, я ошибаюсь, – сказал Уэстклифф, – но я подозреваю, что к этому имеет какое-то отношение мисс Хатауэй.
Кэм метнул на графа испепеляющий взгляд.
Сент-Винсент посмотрел на каменное лицо Кэма, потом на Уэстклиффа:
– Ты не говорил мне, что здесь замешана женщина.
Кэм так быстро вскочил, что стул отлетел в сторону.
– Она не имеет к этому никакого отношения.
– Кто она? – Сент-Винсент не любил, если слухи обходили его стороной.
– Одна из сестер лорда Рамзи. Они живут в соседнем со мной поместье, – ответил Уэстклифф.
– Так, так. Она, видимо, чего-то стоит, Роан, раз вызвала в тебе такие чувства. Расскажи мне о ней. Она блондинка? Или темненькая? С хорошей фигурой?
Промолчать или все отрицать значило бы признать свою слабость. Кэм сел и сказал небрежным тоном:
– Волосы темные. Хорошенькая. Но у нее есть кое-какие, я бы сказал, причуды.
– Причуды? – Глаза Сент-Винсента заблестели. – Как интересно. Продолжай.
– Например, она читала непонятные книги по средневековой философии. Она боится пчел. Когда она нервничает, начинает стучать ногой. – Он мог бы раскрыть и другие, более интимные, качества, такие, как удивительная белизна ее шеи и груди, как тяжесть ее волос в его руке, как сила и вместе с тем уязвимость ее характера, не говоря уже о теле, которое было создано для смертного греха.
Кэм не хотел думать об Амелии. Всякий раз, когда он вспоминал об этой женщине, его охватывало чувство, которого он не знал прежде, – острая боль, такая же ощутимая, как голод. Это чувство лишало его сна. И он не знал, как с этим справиться.
Если бы он мог овладеть ею, утолить этот голод, эту бесконечную боль… Но случись так, что он будет с ней хотя бы раз, он может привязаться к Амелии еще больше.
Кэм Роан заметил, как Сент-Винсент и Уэстклифф обменялись многозначительными взглядами, и сказал:
– Если вы полагаете, что мое решение уйти в табор как-то связано с моей реакцией на мисс Хатауэй… я и сам об этом думал. Но я не идиот. И у меня есть опыт общения с женщинами.
– Это-то мы знаем, – сухо подтвердил Сент-Винсент. – Но когда ты преследовал женщин – или, лучше сказать, когда они преследовали тебя, – ты знал, что все они взаимозаменяемы. Во всяком случае, ты так считал до сих пор. Но если тебя по-настоящему зацепила эта Хатауэй, не кажется ли тебе, что стоит получше ее изучить?
– Нет, что вы. Это приведет лишь к одному.
– К браку, – сказал виконт.
– Да. А это невозможно.
– Почему?
Уже того, что они обсуждали Амелию Хатауэй и тему брака с ней, было достаточно, чтобы смутить Кэма.
– Я не из тех, кто женится…
Сент-Винсент фыркнул.
– Как и всякий нормальный мужчина. Брак – это изобретение женщин.
– Но даже если бы я был склонен к браку, – продолжил Кэм, – я – цыган. Не лучший выбор для нее, мягко говоря.
Не было нужды объяснять. Приличные gadjis не выходят замуж за цыган. Он был полукровкой, но даже если Амелия сможет пренебречь предрассудками, дискриминация, которую не раз испытывал на себе Кэм, коснется их детей. Мало того, за брак с gadjo его осудили бы и сами цыгане. Gadje Gadjensa, Rom Romensa…
– Что, если ваше происхождение ей безразлично? – тихо спросил Уэстклифф.
– Не в этом дело. Важно, как к такому соседу отнесутся другие. – Кэм увидел, что Уэстклифф хочет ему возразить, и сказал: – Скажите мне, кто-то из вас хотел бы, чтобы ваша дочь вышла замуж за цыгана?
Оба промолчали, и Кэм невесело улыбнулся. Уэстклифф потушил сигару.
– Вы, очевидно, уже все решили, так что спорить дальше бесполезно.
Сен-Винсент последовал примеру Уэстклиффа и, пожав плечами, заявил:
– Полагаю, что сейчас я должен пожелать вам счастья в вашей новой жизни, хотя отсутствие в доме водопровода – вопрос счастья весьма спорный.
Кэма не обманула их показная уступчивость. Они были не из тех, кто легко уступает в споре. Поэтому Кэм прекрасно знал, что это не было их последним словом, еще не один раз они оба попытаются отговорить его.
– Я уезжаю на рассвете, – только и сказал он. Ничто не может изменить его решения.
Глава 13
Волшебный фонарь так захватил воображение Беатрикс, что она с трудом могла дождаться вечера, чтобы еще раз посмотреть все слайды. Некоторые были забавны: на них были изображены животные в человеческой одежде, они играли на фортепьяно, сидели за письменным столом или мешали суп в кастрюле.
Другие слайды были более сентиментальны: зимние сценки, играющие дети. Были даже изображения экзотических животных в джунглях. Например, тигр, полускрытый листвой, был особенно запоминающимся. Беатрикс двигала фонарь то дальше от стены, то ближе, чтобы тигр был виден как можно лучше.
Беатрикс пришло в голову написать рассказ, к которому Поппи должна была разрисовать соответствующие слайды. Они решили, что когда-нибудь устроят представление: Беатрикс будет читать свой текст, а Поппи управлять волшебным фонарем.
Младшие сестры лежали на ковре возле камина, обсуждая свою задумку, а Амелия сидела на диване рядом с Уин, которая занималась рукоделием.
Их полупьяный брат сидел рядом с девочками, скрестив по-турецки ноги. Когда-то он был добрым и заботливым старшим братом, мог забинтовать кому-нибудь из детей больной палец или поискать потерянную куклу. Сейчас он обращался с сестрами с вежливым безразличием незнакомца.
Амелия посмотрела на Меррипена, сидевшего в углу комнаты. Вид у него был усталый. Его взгляд был отрешенным, словно он думал о чем-то своем. Ей было тяжело на него смотреть: цвет его кожи, блеск темных волос слишком напоминали о Кэме Роане.
В этот вечер она почему-то никак не могла освободиться от мыслей о нем, равно как и о Кристофере Фросте, образ которого, видимо, по контрасту, то и дело возникал перед глазами.
Кэм – это никаких обязательств, никакого будущего, только мимолетные минуты наслаждения. Он не был джентльменом, но он был беспощадно честен, а это качество Амелия ценила гораздо больше, чем вкрадчивые манеры.
И был светловолосый, цивилизованный, разумный и красивый Кристофер Фрост. Он заявил о своем желании возобновить их отношения. Она не знала, искренен ли он, не знала, что она ответит. Сколько женщин были бы благодарны за то, что получили шанс снова быть со своей первой любовью! Если бы Амелия захотела забыть о его ошибке и простить, возможно, для них все еще могло бы быть не поздно. Но она не была уверена, что хочет снова вернуться к своим мечтам. И можно ли быть счастливой с человеком, который однажды уже предал?
Беатрикс вытащила из фонаря слайд и, бережно отложив его в сторону, достала из коробки еще один.
– А это мой любимый, – сказала она Поппи Амелии надоело следить за сменяющимися картинками, и она обратила свое внимание на рукоделие Уин. Но Уин неожиданно попала иголкой не в ткань, а себе в палец, на котором тут же выступила капелька крови.
– О, Уин… – пробормотала Амелия.
Но Уин, казалось, даже не обратила внимания на укол. Нахмурившись, Амелия увидела застывшее лицо Уин и проследила за ее взглядом, устремленным на противоположную стену.
На картинке, отброшенной фонарем, был изображен зимний пейзаж – затянутое снежной пеленой небо и темная полоса леса. В картинке не было бы ничего необычного, если бы не тонкие очертания женского лица, возникавшего как будто из тени.
Знакомое лицо.
Потом черты лица женщины приобрели объем и стали более выпуклыми, пока не стало казаться, что она может поднять руку и провести ею по лицу.
– Лора, – выдохнула Уин.
Это была девушка, которую любил Лео, ошибки быть не могло. Первой отчетливой мыслью Амелии было, что Беатрикс и Поппи сыграли с ними какую-то ужасную шутку. Но девочки сидели на ковре и болтали, и Амелия поняла, что они даже не видят лица умершей девушки. Меррипен, смотревший на Уин, тоже его не видел.
Когда ошеломленная Амелия пришла в себя, лицо Лоры уже исчезло.
Беатрикс достала слайд из фонаря, но в этот момент Лео вскрикнул и, набросившись на Беатрикс, выхватил у нее слайд.
– Дай мне! – прорычал он. Лео был бледен, его лицо – искажено гримасой, во взгляде – паника. Он смотрел на раскрашенный кусочек стекла так, будто это было крошечное окно в ад, и чуть было не уронил фонарь, пытаясь вставить слайд обратно.
– Ты сломаешь фонарь! – закричала Беатрикс. – Лео, что ты делаешь?
– Лео, будь осторожен, а то ненароком устроишь пожар, – сказала Амелия.
– В чем дело? – недоумевала Поппи. – Что случилось?
Стекло встало на место, и на стене появилось изображение зимнего пейзажа. Небо, снег, лес. Больше ничего.
– Возвращайся, – бормотал Лео, лихорадочно встряхивая фонарь. – Возвращайся. Возвращайся.
– Ты меня пугаешь, Лео, – жалобно сказала Беатрикс и, встав, подошла к Амелии. – Что это с ним?
– Лео пьян, вот и все, – расстроенно ответила Амелия. – Ты же знаешь, каким он бывает, когда слишком много выпьет.
– Но таким он еще никогда не был.
– Пора идти спать, – вмешалась Уин. Она явно была обеспокоена. – Пошли наверх, Беатрикс… Поппи… – Она посмотрела на Меррипена, который сразу же встал.
– Но Лео может сломать мой фонарь. – Беатрикс была безутешна. – Лео, прекрати, ты испортишь слайды.
Поскольку их брат, очевидно, ничего не слышал и не понимал, Уин и Меррипен быстро и умело выпроводили младших девочек из комнаты. На удивленный взгляд Меррипена Уин ответила, что объяснит ему все позже.
Когда все ушли и не были слышны даже их голоса, Амелия сказала:
– Я тоже ее видела, Лео. И Уин.
Брат не ответил, но его руки застыли на фонаре. Потом он вынул слайд и опять его вставил. Его руки дрожали. Вид такого неприкрытого страдания был невыносим. Амелия приблизилась к брату.
– Лео, поговори со мной. Пожалуйста…
– Оставь меня одного. – Он прикрыл лицо ладонью, отгораживаясь от нее.
– Кто-то должен остаться с тобой. – В комнате стало холоднее. Амелия почувствовала, что у нее начинается дрожь.
– Со мной все в порядке. – С титаническим усилием Лео опустил руку и посмотрел на Амелию. Его глаза светились странным светом. – Все хорошо, Амелия. Мне просто надо… я хочу… немного побыть один.
– Но я хочу поговорить о том, что мы видели.
– Ничего не было. – Лео становился все спокойнее. – Это была иллюзия. Обман зрения.
– Это было лицо Лоры. Ты, Уин и я – мы все его видели.
– Мы все видели одну и ту же тень. Послушай, сестрица, – почти с насмешкой сказал он, – ты слишком рациональна, чтобы верить в привидения.
– Да, но… – Насмешка в голосе брата немного ее успокоила. Все же ей не нравилось, что Лео еще держал фонарь.
– Иди спать. Уже поздно, а тебе надо отдохнуть. Со мной все будет в порядке.
– Если ты действительно хочешь… – Амелию уже пробирал холод.
– Да. Иди.
Амелия неохотно отправилась к себе и, выходя из каминной, почувствовала сквозняк. Она не хотела закрывать дверь, но та сама со стуком захлопнулась.
Амелия постояла в нерешительности, хотелось остаться с Лео и защитить своего брата от чего-то.
Просто она не знала, от чего.
В своей спальне она переоделась в любимую ночную рубашку. Белая фланель немного уменьшилась в размерах от многочисленных стирок, высокий воротник и длинные рукава были украшены вышивкой, выполненной Уин. Амелия никак не могла согреться. Она заползла под одеяло и свернулась клубочком. Можно было раньше разжечь камин. Надо сделать это сейчас, тогда в комнате станет теплее. Но вылезти из-под одеяла у нее не хватило духу.
Амелия стала вспоминать о горячих вещах – горячем чае, шерстяной шали, горячей ванне, о завернутом во фланелевую тряпку горячем кирпиче из камина – и незаметно согрелась и заснула.
Но ее сны были беспокойными. Она спорила с какими-то людьми о чем-то неприятном и все время ворочалась с боку на бок.
Потом она услышала голос… Ее звала Поппи, все громче и громче:
– Амелия. Амелия!
Амелия приподнялась на локтях, спросонья ничего не понимая. Возле ее постели стояла Поппи.
– Что такое? – промямлила Амелия, откидывая с лица волосы.
– По-моему, пахнет дымом, – сказала Поппи.
Даже если Поппи просто почудилось, такие подозрения нельзя было оставить без внимания. Где бы человек ни жил, огонь всегда представляет опасность. Он может начаться, где и когда угодно, – от перевернувшейся свечки, от масляной лампы, от искр из камина или от тлеющих в печке углей. А пожар в таком старом доме, как этот, будет просто катастрофой.
Выбравшись из постели, Амелия сунула ноги в тапочки и накинула шаль. Взявшись за руки, сестры вышли из темной комнаты.
На верху лестницы Амелия принюхалась, но не почувствовала ничего, кроме обычного запаха хозяйственного мыла, воска, пыли и лампового масла.
– Я не чувствую дыма.
– Твой нос еще не проснулся. Вдохни еще раз.
На этот раз она действительно уловила запах чего-то горящего. Ее охватила паника. Она подумала о Лео, о фонаре, о пламени… И сразу поняла, что случилось.
– Меррипен! – крикнула она, да так громко и отчаянно, что Поппи вздрогнула. Амелия схватила ее за руку. – Найди Меррипена. Разбуди всех, кричи как можно громче.
Поппи побежала в сторону спальни сестер, а Амелия бросилась вниз по лестнице. Под дверью гостиной была видна яркая полоска света.
– Лео! – Она рывком открыла дверь и отпрянула, потому что на нее дохнуло огнем, как из топки. Одна стена была объята пламенем, и огонь поднимался все выше. Сквозь дым она увидела на полу тело Лео. Амелия подбежала к нему и так рванула за складки рубашки, что ткань разорвалась. – Лео, вставай! Сейчас же вставай! – Но Лео был без чувств.
Амелия трясла и тащила брата, умоляя его прийти в себя. Слезы текли по ее щекам. Потом появился Меррипен. Не слишком вежливо оттолкнув Амелию, он поднял Лео и перекинул его через плечо.
– Идите за мной. Девочки уже вышли из дома.
– Я тоже сейчас выйду, но мне надо подняться наверх и кое-что взять…
– Нет.
– Но у нас нет никакой одежды, все сгорит…
– Уходите!
Поскольку Меррипен за все годы, что они знали друг друга, ни разу не повысил на нее голос, Амелия поняла, что надо его послушаться. От дыма у нее слезились глаза даже тогда, когда они вышли на дорожку перед домом Уин и Поппи пытались растормошить Лео и заставить его сесть. Так же, как Амелия, девочки были в ночных рубашках, тапочках и шалях.
– А где Беатрикс?
В то же мгновение зазвонил колокол.
– Я приказала ей звонить, – сказала Уин. – Звон привлечет на помощь соседей и жителей деревни, хотя к тому времени, когда они до нас доберутся, Рамзи-Хаус скорее всего уже будет весь объят пламенем.
Меррипен отправился в конюшню, чтобы вывести лошадь на тот случай, если огонь перекинется и туда.
– Что происходит? – услышала Амелия хриплый голос Лео. Но прежде чем кто-то мог ему ответить, он зашелся в приступе кашля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Насчет ума, как у банкира, – это вы загнули, – усмехнулся Кэм.
– После твоих удачных ходов с инвестициями ты не можешь отрицать…
– Это было не специально. Просто сработало мое проклятие удачи.
Довольный тем, что смог расшевелить Кэма, Сент-Винсент выпустил колечко дыма и посмотрел на Уэстклиффа.
– Скажи же что-нибудь. Ты же не одобряешь эту глупость?
– Не наше дело – одобрять или нет.
– Спасибо, – пробормотал Кэм.
– Однако, – продолжал Уэстклифф, – я настоятельно прошу вас, Роан, подумать о том, что хотя вы наполовину свободолюбивый цыган, вы еще наполовину ирландец, а этот народ известен своей привязанностью к земле. Этот факт заставляет меня сомневаться, что вы будете счастливы своей кочевой жизнью, как сейчас думаете.
Эта мысль потрясла Кэма. Он всегда старался забыть об ирландской части своего происхождения. Она представлялась ему в виде какого-то малоподъемного багажа, который ему хотелось бы где-нибудь оставить, но для которого он никак не находил удобного места.
– Если вы хотите сказать, что я проклят, что бы я ни делал, – сказал Кэм сухо, – я предпочитаю ошибиться, но все же выбрать свободу.
– Все умные люди должны рано или поздно расстаться со своей свободой, – возразил Сент-Винсент. – Проблемы холостяков слишком скучны. Единственное, что остается, – это брак.
Брак. Респектабельность. Кэм оглядел своих собеседников со скептической улыбкой. Они напоминали ему пару птиц, которые старались убедить себя в том, что их клетки чрезвычайно удобны. Нет такой женщины, ради которой он готов обрезать себе крылья.
– Завтра я уезжаю в Лондон, – сказал он. – Я останусь в клубе до тех пор, пока он не откроется после ремонта. После этого я уеду навсегда.
Сент-Винсент, по своему обыкновению, продолжал обдумывать проблему, рассматривая ее со всех сторон.
– Роан… Ты в течение долгих лет вел более или менее цивилизованный образ жизни, и вдруг он стал для тебя невыносим. Почему?
Кэм молчал. Он не был готов сказать правду даже самому себе, не говоря уже о том, чтобы произнести ее вслух.
– Должна же быть какая-то причина, почему ты хочешь все бросить? – настаивал Сент-Винсент.
– Возможно, я ошибаюсь, – сказал Уэстклифф, – но я подозреваю, что к этому имеет какое-то отношение мисс Хатауэй.
Кэм метнул на графа испепеляющий взгляд.
Сент-Винсент посмотрел на каменное лицо Кэма, потом на Уэстклиффа:
– Ты не говорил мне, что здесь замешана женщина.
Кэм так быстро вскочил, что стул отлетел в сторону.
– Она не имеет к этому никакого отношения.
– Кто она? – Сент-Винсент не любил, если слухи обходили его стороной.
– Одна из сестер лорда Рамзи. Они живут в соседнем со мной поместье, – ответил Уэстклифф.
– Так, так. Она, видимо, чего-то стоит, Роан, раз вызвала в тебе такие чувства. Расскажи мне о ней. Она блондинка? Или темненькая? С хорошей фигурой?
Промолчать или все отрицать значило бы признать свою слабость. Кэм сел и сказал небрежным тоном:
– Волосы темные. Хорошенькая. Но у нее есть кое-какие, я бы сказал, причуды.
– Причуды? – Глаза Сент-Винсента заблестели. – Как интересно. Продолжай.
– Например, она читала непонятные книги по средневековой философии. Она боится пчел. Когда она нервничает, начинает стучать ногой. – Он мог бы раскрыть и другие, более интимные, качества, такие, как удивительная белизна ее шеи и груди, как тяжесть ее волос в его руке, как сила и вместе с тем уязвимость ее характера, не говоря уже о теле, которое было создано для смертного греха.
Кэм не хотел думать об Амелии. Всякий раз, когда он вспоминал об этой женщине, его охватывало чувство, которого он не знал прежде, – острая боль, такая же ощутимая, как голод. Это чувство лишало его сна. И он не знал, как с этим справиться.
Если бы он мог овладеть ею, утолить этот голод, эту бесконечную боль… Но случись так, что он будет с ней хотя бы раз, он может привязаться к Амелии еще больше.
Кэм Роан заметил, как Сент-Винсент и Уэстклифф обменялись многозначительными взглядами, и сказал:
– Если вы полагаете, что мое решение уйти в табор как-то связано с моей реакцией на мисс Хатауэй… я и сам об этом думал. Но я не идиот. И у меня есть опыт общения с женщинами.
– Это-то мы знаем, – сухо подтвердил Сент-Винсент. – Но когда ты преследовал женщин – или, лучше сказать, когда они преследовали тебя, – ты знал, что все они взаимозаменяемы. Во всяком случае, ты так считал до сих пор. Но если тебя по-настоящему зацепила эта Хатауэй, не кажется ли тебе, что стоит получше ее изучить?
– Нет, что вы. Это приведет лишь к одному.
– К браку, – сказал виконт.
– Да. А это невозможно.
– Почему?
Уже того, что они обсуждали Амелию Хатауэй и тему брака с ней, было достаточно, чтобы смутить Кэма.
– Я не из тех, кто женится…
Сент-Винсент фыркнул.
– Как и всякий нормальный мужчина. Брак – это изобретение женщин.
– Но даже если бы я был склонен к браку, – продолжил Кэм, – я – цыган. Не лучший выбор для нее, мягко говоря.
Не было нужды объяснять. Приличные gadjis не выходят замуж за цыган. Он был полукровкой, но даже если Амелия сможет пренебречь предрассудками, дискриминация, которую не раз испытывал на себе Кэм, коснется их детей. Мало того, за брак с gadjo его осудили бы и сами цыгане. Gadje Gadjensa, Rom Romensa…
– Что, если ваше происхождение ей безразлично? – тихо спросил Уэстклифф.
– Не в этом дело. Важно, как к такому соседу отнесутся другие. – Кэм увидел, что Уэстклифф хочет ему возразить, и сказал: – Скажите мне, кто-то из вас хотел бы, чтобы ваша дочь вышла замуж за цыгана?
Оба промолчали, и Кэм невесело улыбнулся. Уэстклифф потушил сигару.
– Вы, очевидно, уже все решили, так что спорить дальше бесполезно.
Сен-Винсент последовал примеру Уэстклиффа и, пожав плечами, заявил:
– Полагаю, что сейчас я должен пожелать вам счастья в вашей новой жизни, хотя отсутствие в доме водопровода – вопрос счастья весьма спорный.
Кэма не обманула их показная уступчивость. Они были не из тех, кто легко уступает в споре. Поэтому Кэм прекрасно знал, что это не было их последним словом, еще не один раз они оба попытаются отговорить его.
– Я уезжаю на рассвете, – только и сказал он. Ничто не может изменить его решения.
Глава 13
Волшебный фонарь так захватил воображение Беатрикс, что она с трудом могла дождаться вечера, чтобы еще раз посмотреть все слайды. Некоторые были забавны: на них были изображены животные в человеческой одежде, они играли на фортепьяно, сидели за письменным столом или мешали суп в кастрюле.
Другие слайды были более сентиментальны: зимние сценки, играющие дети. Были даже изображения экзотических животных в джунглях. Например, тигр, полускрытый листвой, был особенно запоминающимся. Беатрикс двигала фонарь то дальше от стены, то ближе, чтобы тигр был виден как можно лучше.
Беатрикс пришло в голову написать рассказ, к которому Поппи должна была разрисовать соответствующие слайды. Они решили, что когда-нибудь устроят представление: Беатрикс будет читать свой текст, а Поппи управлять волшебным фонарем.
Младшие сестры лежали на ковре возле камина, обсуждая свою задумку, а Амелия сидела на диване рядом с Уин, которая занималась рукоделием.
Их полупьяный брат сидел рядом с девочками, скрестив по-турецки ноги. Когда-то он был добрым и заботливым старшим братом, мог забинтовать кому-нибудь из детей больной палец или поискать потерянную куклу. Сейчас он обращался с сестрами с вежливым безразличием незнакомца.
Амелия посмотрела на Меррипена, сидевшего в углу комнаты. Вид у него был усталый. Его взгляд был отрешенным, словно он думал о чем-то своем. Ей было тяжело на него смотреть: цвет его кожи, блеск темных волос слишком напоминали о Кэме Роане.
В этот вечер она почему-то никак не могла освободиться от мыслей о нем, равно как и о Кристофере Фросте, образ которого, видимо, по контрасту, то и дело возникал перед глазами.
Кэм – это никаких обязательств, никакого будущего, только мимолетные минуты наслаждения. Он не был джентльменом, но он был беспощадно честен, а это качество Амелия ценила гораздо больше, чем вкрадчивые манеры.
И был светловолосый, цивилизованный, разумный и красивый Кристофер Фрост. Он заявил о своем желании возобновить их отношения. Она не знала, искренен ли он, не знала, что она ответит. Сколько женщин были бы благодарны за то, что получили шанс снова быть со своей первой любовью! Если бы Амелия захотела забыть о его ошибке и простить, возможно, для них все еще могло бы быть не поздно. Но она не была уверена, что хочет снова вернуться к своим мечтам. И можно ли быть счастливой с человеком, который однажды уже предал?
Беатрикс вытащила из фонаря слайд и, бережно отложив его в сторону, достала из коробки еще один.
– А это мой любимый, – сказала она Поппи Амелии надоело следить за сменяющимися картинками, и она обратила свое внимание на рукоделие Уин. Но Уин неожиданно попала иголкой не в ткань, а себе в палец, на котором тут же выступила капелька крови.
– О, Уин… – пробормотала Амелия.
Но Уин, казалось, даже не обратила внимания на укол. Нахмурившись, Амелия увидела застывшее лицо Уин и проследила за ее взглядом, устремленным на противоположную стену.
На картинке, отброшенной фонарем, был изображен зимний пейзаж – затянутое снежной пеленой небо и темная полоса леса. В картинке не было бы ничего необычного, если бы не тонкие очертания женского лица, возникавшего как будто из тени.
Знакомое лицо.
Потом черты лица женщины приобрели объем и стали более выпуклыми, пока не стало казаться, что она может поднять руку и провести ею по лицу.
– Лора, – выдохнула Уин.
Это была девушка, которую любил Лео, ошибки быть не могло. Первой отчетливой мыслью Амелии было, что Беатрикс и Поппи сыграли с ними какую-то ужасную шутку. Но девочки сидели на ковре и болтали, и Амелия поняла, что они даже не видят лица умершей девушки. Меррипен, смотревший на Уин, тоже его не видел.
Когда ошеломленная Амелия пришла в себя, лицо Лоры уже исчезло.
Беатрикс достала слайд из фонаря, но в этот момент Лео вскрикнул и, набросившись на Беатрикс, выхватил у нее слайд.
– Дай мне! – прорычал он. Лео был бледен, его лицо – искажено гримасой, во взгляде – паника. Он смотрел на раскрашенный кусочек стекла так, будто это было крошечное окно в ад, и чуть было не уронил фонарь, пытаясь вставить слайд обратно.
– Ты сломаешь фонарь! – закричала Беатрикс. – Лео, что ты делаешь?
– Лео, будь осторожен, а то ненароком устроишь пожар, – сказала Амелия.
– В чем дело? – недоумевала Поппи. – Что случилось?
Стекло встало на место, и на стене появилось изображение зимнего пейзажа. Небо, снег, лес. Больше ничего.
– Возвращайся, – бормотал Лео, лихорадочно встряхивая фонарь. – Возвращайся. Возвращайся.
– Ты меня пугаешь, Лео, – жалобно сказала Беатрикс и, встав, подошла к Амелии. – Что это с ним?
– Лео пьян, вот и все, – расстроенно ответила Амелия. – Ты же знаешь, каким он бывает, когда слишком много выпьет.
– Но таким он еще никогда не был.
– Пора идти спать, – вмешалась Уин. Она явно была обеспокоена. – Пошли наверх, Беатрикс… Поппи… – Она посмотрела на Меррипена, который сразу же встал.
– Но Лео может сломать мой фонарь. – Беатрикс была безутешна. – Лео, прекрати, ты испортишь слайды.
Поскольку их брат, очевидно, ничего не слышал и не понимал, Уин и Меррипен быстро и умело выпроводили младших девочек из комнаты. На удивленный взгляд Меррипена Уин ответила, что объяснит ему все позже.
Когда все ушли и не были слышны даже их голоса, Амелия сказала:
– Я тоже ее видела, Лео. И Уин.
Брат не ответил, но его руки застыли на фонаре. Потом он вынул слайд и опять его вставил. Его руки дрожали. Вид такого неприкрытого страдания был невыносим. Амелия приблизилась к брату.
– Лео, поговори со мной. Пожалуйста…
– Оставь меня одного. – Он прикрыл лицо ладонью, отгораживаясь от нее.
– Кто-то должен остаться с тобой. – В комнате стало холоднее. Амелия почувствовала, что у нее начинается дрожь.
– Со мной все в порядке. – С титаническим усилием Лео опустил руку и посмотрел на Амелию. Его глаза светились странным светом. – Все хорошо, Амелия. Мне просто надо… я хочу… немного побыть один.
– Но я хочу поговорить о том, что мы видели.
– Ничего не было. – Лео становился все спокойнее. – Это была иллюзия. Обман зрения.
– Это было лицо Лоры. Ты, Уин и я – мы все его видели.
– Мы все видели одну и ту же тень. Послушай, сестрица, – почти с насмешкой сказал он, – ты слишком рациональна, чтобы верить в привидения.
– Да, но… – Насмешка в голосе брата немного ее успокоила. Все же ей не нравилось, что Лео еще держал фонарь.
– Иди спать. Уже поздно, а тебе надо отдохнуть. Со мной все будет в порядке.
– Если ты действительно хочешь… – Амелию уже пробирал холод.
– Да. Иди.
Амелия неохотно отправилась к себе и, выходя из каминной, почувствовала сквозняк. Она не хотела закрывать дверь, но та сама со стуком захлопнулась.
Амелия постояла в нерешительности, хотелось остаться с Лео и защитить своего брата от чего-то.
Просто она не знала, от чего.
В своей спальне она переоделась в любимую ночную рубашку. Белая фланель немного уменьшилась в размерах от многочисленных стирок, высокий воротник и длинные рукава были украшены вышивкой, выполненной Уин. Амелия никак не могла согреться. Она заползла под одеяло и свернулась клубочком. Можно было раньше разжечь камин. Надо сделать это сейчас, тогда в комнате станет теплее. Но вылезти из-под одеяла у нее не хватило духу.
Амелия стала вспоминать о горячих вещах – горячем чае, шерстяной шали, горячей ванне, о завернутом во фланелевую тряпку горячем кирпиче из камина – и незаметно согрелась и заснула.
Но ее сны были беспокойными. Она спорила с какими-то людьми о чем-то неприятном и все время ворочалась с боку на бок.
Потом она услышала голос… Ее звала Поппи, все громче и громче:
– Амелия. Амелия!
Амелия приподнялась на локтях, спросонья ничего не понимая. Возле ее постели стояла Поппи.
– Что такое? – промямлила Амелия, откидывая с лица волосы.
– По-моему, пахнет дымом, – сказала Поппи.
Даже если Поппи просто почудилось, такие подозрения нельзя было оставить без внимания. Где бы человек ни жил, огонь всегда представляет опасность. Он может начаться, где и когда угодно, – от перевернувшейся свечки, от масляной лампы, от искр из камина или от тлеющих в печке углей. А пожар в таком старом доме, как этот, будет просто катастрофой.
Выбравшись из постели, Амелия сунула ноги в тапочки и накинула шаль. Взявшись за руки, сестры вышли из темной комнаты.
На верху лестницы Амелия принюхалась, но не почувствовала ничего, кроме обычного запаха хозяйственного мыла, воска, пыли и лампового масла.
– Я не чувствую дыма.
– Твой нос еще не проснулся. Вдохни еще раз.
На этот раз она действительно уловила запах чего-то горящего. Ее охватила паника. Она подумала о Лео, о фонаре, о пламени… И сразу поняла, что случилось.
– Меррипен! – крикнула она, да так громко и отчаянно, что Поппи вздрогнула. Амелия схватила ее за руку. – Найди Меррипена. Разбуди всех, кричи как можно громче.
Поппи побежала в сторону спальни сестер, а Амелия бросилась вниз по лестнице. Под дверью гостиной была видна яркая полоска света.
– Лео! – Она рывком открыла дверь и отпрянула, потому что на нее дохнуло огнем, как из топки. Одна стена была объята пламенем, и огонь поднимался все выше. Сквозь дым она увидела на полу тело Лео. Амелия подбежала к нему и так рванула за складки рубашки, что ткань разорвалась. – Лео, вставай! Сейчас же вставай! – Но Лео был без чувств.
Амелия трясла и тащила брата, умоляя его прийти в себя. Слезы текли по ее щекам. Потом появился Меррипен. Не слишком вежливо оттолкнув Амелию, он поднял Лео и перекинул его через плечо.
– Идите за мной. Девочки уже вышли из дома.
– Я тоже сейчас выйду, но мне надо подняться наверх и кое-что взять…
– Нет.
– Но у нас нет никакой одежды, все сгорит…
– Уходите!
Поскольку Меррипен за все годы, что они знали друг друга, ни разу не повысил на нее голос, Амелия поняла, что надо его послушаться. От дыма у нее слезились глаза даже тогда, когда они вышли на дорожку перед домом Уин и Поппи пытались растормошить Лео и заставить его сесть. Так же, как Амелия, девочки были в ночных рубашках, тапочках и шалях.
– А где Беатрикс?
В то же мгновение зазвонил колокол.
– Я приказала ей звонить, – сказала Уин. – Звон привлечет на помощь соседей и жителей деревни, хотя к тому времени, когда они до нас доберутся, Рамзи-Хаус скорее всего уже будет весь объят пламенем.
Меррипен отправился в конюшню, чтобы вывести лошадь на тот случай, если огонь перекинется и туда.
– Что происходит? – услышала Амелия хриплый голос Лео. Но прежде чем кто-то мог ему ответить, он зашелся в приступе кашля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28