Уэстклифф задумался.
– Ты меня удивляешь.
– Почему?
– Ты человек необыкновенных способностей и ума. Ты богат и можешь разбогатеть еще больше. Нелогично все это бросать. Это будет расточительством.
Улыбка тронула губы Кэма. Хотя Уэстклифф был человеком широких взглядов, у него тоже сложилось неоспоримое мнение о том, как должны жить люди. Ценности, которые он исповедовал – честь, усердие в делах, прогресс и совершенствование, – не совпадали с ценностями цыган. Для графа природа была объектом, которым следует управлять и который надо организовывать: цветам надлежит расти на клумбах, животных надо приручать или использовать для охоты, земли необходимо расчищать. А молодого человека надо приучать к полезному труду, женить на приличной женщине, с которой он создаст крепкую британскую семью.
– Не понимаю, почему вы считаете, что это будет расточительством?
– Человек должен полностью использовать свой потенциал, – не колеблясь, ответил граф. – Ты никогда бы этого не добился, если бы жил, как цыган. Ты едва мог бы удовлетворять свои потребности в еде и крове. Тебя бы постоянно преследовали. Скажи, ради Бога, как может тебя прельщать такая жизнь, если теперь у тебя есть почти все, что только человек мог бы пожелать?
– Кроме свободы.
Уэстклифф покачал головой:
– Если тебе нужна земля, у тебя достаточно средств, чтобы купить любое ее количество. Если ты любишь лошадей, то можешь купить целый табун породистых жеребцов. Если ты хочешь…
– Но это не свобода. Сколько времени вы тратите на управление своими поместьями, на инвестиции, компании, на встречи с агентами и брокерами, на поездки в Бристоль и Лондон?
Уэстклифф пришел в замешательство.
– Не хочешь ли ты сказать, что серьезно подумываешь о том, чтобы отказаться от своего дела, от своих амбиций, своего будущего… и променять все это на кочевую жизнь в vardo?
– Да. Я думаю об этом.
Уэстклифф прищурился:
– И ты считаешь, что после стольких лет плодотворной жизни в Лондоне ты сможешь приспособиться к бесцельному существованию кочевника и быть счастливым?
– Я предназначен для такой жизни. В вашем мире я не более чем экзотика.
– Притом чертовски уникальная экзотика! И у тебя есть возможность быть представителем своего народа…
– Да поможет мне Бог. – Кэм рассмеялся. – Если до этого дойдет, меня сразу же убьют. Граф взял в руки серебряную печать и стал рассматривать сделанную на ней гравировку с деланным вниманием. Потом большим пальцем отковырнул с отполированной поверхности прилипшую к ней капельку воска. Но внезапное равнодушие графа не ввело Кэма в заблуждение.
– Нельзя не заметить, – пробормотал граф, – что планируя кардинальную перемену всей своей жизни, ты проявляешь немалый интерес к мисс Хатауэй.
Выражение лица Кэма не изменилось.
– Она красивая женщина. Надо быть слепым, чтобы этого не заметить. Но это вряд ли изменит мои планы на будущее.
– И все же.
– Никогда. – Он на секунду умолк, чтобы голос его не выдал. – Я решил уехать через два дня после того, как мы с Сент-Винсентом уладим некоторые дела по клубу. Так что я вряд ли снова встречу мисс Хатауэй.
И слава Богу, добавил он про себя.
Встречи с Амелией Хатауэй очень его беспокоили. Кэм не мог припомнить, чтобы какая-нибудь женщина так его привлекала. Он был не любитель вмешиваться в дела других людей, ненавидел давать советы и почти никогда не думал о проблемах, которые напрямую не касались его самого. Но Амелия притягивала его. Она была так восхитительно серьезна, так занята тем, чтобы устраивать дела своих близких, что было бы нечестно поддаться искушению отвлечь ее от всего этого. Заставить ее влюбиться в себя. А ведь он мог бы, если бы захотел. Зная, как это будет трудно, Роан твердо решил держаться от нее подальше.
Крепкая связь Амелии с другими членами семьи, жертвы, на которые она идет, чтобы заботиться о них, нравились ему на уровне инстинктов. Такими были цыгане. Для них важнее всего было их племя. И в то же время Амелия была его противоположностью в самом главном: она была образцом привязанности к дому, к семейному очагу, и будет настаивать на том, чтобы пустить корни. В этом-то и была ирония – его привлекала женщина, которая олицетворяла все то, от чего ему хотелось бежать.
Складывалось впечатление, что все население графства приехало на эту ярмарку, которая по традиции проводилась ежегодно двенадцатого октября в течение по меньшей мере ста лет. Прибранные магазины, черно-белые домики под соломенными крышами выглядели до смешного очаровательными. Толпы людей прохаживались по центральной деревенской лужайке или по главной дороге, вдоль которой были выстроены временные палатки и ларьки. Уличные торговцы предлагали копеечные игрушки, всякую снедь, мешочки с солью из Лимингтона, стеклянную посуду, ткани и горшочки с местным медом.
Со всех сторон раздавались взрывы хохота – это заезжие певцы, музыканты и клоуны смешили публику. Купля-продажа прошла утром, когда работники и подмастерья стояли рядами на лужайке, знакомясь с будущими работодателями. После того как было заключено соглашение и новому работнику было заплачено символическое пенни в качестве аванса, весь остальной день был посвящен безудержному веселью.
Меррипен отправился на ярмарку с утра пораньше, чтобы нанять пару-тройку слуг. Во второй половине дня он вернулся в деревню со всей семьей Хатауэй. Все радовались возможности послушать музыку, попробовать домашнюю еду и повеселиться. Лео тут же исчез с двумя хорошенькими женщинами, оставив сестер на попечение Меррипена.
Сестры гуляли между рядами, пробуя домашние пироги со свининой, яблоки, груши и, к радости девочек, «пряничных мужей»: вылепленные из имбирного теста фигурки сначала выпекали, а потом золотили. Булочник уверял, что каждая незамужняя девушка должна съесть такого «мужа», если хочет однажды удачно выйти замуж.
Между булочником и Амелией разгорелся нешуточный спор, когда она наотрез отказалась от «пряничного мужа», заявив, что у нее нет желания выходить замуж.
– Как же так? – хитро улыбался булочник. – Разве не об этом мечтает каждая женщина?
Амелия улыбнулась и отдала «мужей» сестрам.
– Сколько за три мужа, сэр?
– Каждый по фартингу. – Он попытался всучить ей четвертого. – А этот – бесплатно. Это будет страшным упущением, если такая прелестная леди останется без мужа.
– Нет, я не могу это взять, – запротестовала Амелия.
Но тут из-за ее спины раздался голос:
– Она его берет.
Смуглая мужская рука опустила серебряную монетку в ладонь булочнику. Сестры захихикали, а Амелия обернулась и встретилась взглядом с Кэмом.
– Удача вам не помешает, – сказал Кэм Роан, протягивая ей пряник. – Искренне вам желаю.
Она взяла фигурку и демонстративно откусила голову, вызвав смех Кэма.
Глядя на него, Амелия подумала о том, что должны же у него быть хоть какие-нибудь недостатки в лице или фигуре. Но кожа была гладкой, как темный мед, а черты лица – идеальными.
Проглотив пряник, она промямлила:
– Я не верю в удачу.
– И в мужей, очевидно, тоже.
– Для себя – нет. А для других…
– Все равно. Вы, во всяком случае, выйдете замуж.
– Почему вы так уверены? – возмутилась Амелия. Прежде чем ответить, Кэм бросил взгляд на улыбающихся сестер Хатауэй. Меррипен, напротив, был мрачен.
– Могу я украсть вашу сестру? – спросил он. – Мне надо поговорить с ней на тему пасеки.
– Что это значит? – спросила Беатрикс, отбирая у Амелии обезглавленного «мужа».
– Полагаю, мистер Роан имеет в виду нашу комнату с пчелами, – ответила Уин, подталкивая сестер к палаткам. – Пойдемте поищем, где продаются шелковые нитки для вышивания.
– Далеко не уходите, – предупредила их Амелия, удивленная тем, что ее семья покинула ее с такой скоростью. – Беа, не покупай ничего, не поторговавшись. А ты, Уин… – Но ее уже никто не слушал. Только Меррипен обернулся и сердито на нее посмотрел.
Недовольство Меррипена явно понравилось Роану. Он предложил Амелии руку:
– Давайте пройдемся.
Она хотела возразить против подобной команды, но подумала, что, возможно, теперь долго его не увидит или вообще – никогда. Да и противиться привлекательному блеску карих глаз Амелия была не в состоянии.
– Почему вы сказали, что я выйду замуж? – От ее внимания не ускользнуло, что многие оборачивались на них, особенно на цыгана, одетого как джентльмен.
– Это написано на вашей руке.
– Гадание по руке – обман. К тому же мужчины не читают по руке. Только женщины.
– Если мы этого не делаем, – весело отозвался он, – не значит, что не умеем. Невозможно не увидеть вашу линию замужества. Она такая четкая.
– Линия замужества? А где она? – Амелия стала рассматривать свою ладонь.
Роан увлек ее в тень большого бука на краю лужайки. Люди все еще гуляли, хотя солнце уже начало заходить за горизонт. В преддверии вечера стали зажигать лампы и факелы.
– Вот она, – сказал он, взяв ее руку и перевернув ладонью вверх.
Амелия страшно смутилась. Ей следовало бы быть в перчатках, но на ее лучшей паре оказалось пятно, на другой – дырка в пальце, а новую пару она не успела купить. Еще хуже было то, что на большом пальце был порез от железного ведра, а ногти были подстрижены коротко, как у ребенка, потому что она их сломала. На секунду она пожалела, что у нее не такие руки, как у Уин, – элегантные, бледные, с длинными пальцами.
Она хотела отдернуть руку, но Роан удержал ее.
– Погодите.
У нее не оставалось выбора. Ее пальцы уже лежали в его теплой руке. Краска залила ей лицо, когда она почувствовала, как он провел большим пальцем по ее ладони, а потом по пальцам, пока они не расслабились.
Его тихий голос словно проник в какой-то тайный центр удовольствия где-то у основания ее черепа.
– Вот. – Он провел кончиком пальца по горизонтальной линии у основания мизинца. – У вас будет всего один брак. Он будет долгим. А эти линии… – Он провел по трем коротким вертикальным линиям, пересекающим линию замужества. – Они означают, что у вас будет по крайней мере трое детей. – Он задумался. – Да, две девочки и мальчик. Элизабет, Джейн и… Игнатиус.
Она не удержалась от улыбки:
– Игнатиус?
– В честь его отца, – серьезно ответил он. – Выдающегося пчеловода.
Роан явно ее поддразнивал. Она поджала губы, взяла его руку и повернула ладонью вверх.
– Дайте мне тоже посмотреть на ваши линии.
Роан держал руку расслабленно, но она чувствовала ее силу, ощущая мускулы под смуглой кожей. Пальцы были ухожены, ногти безупречно чистые и коротко подстриженные. Цыгане в этом смысле были привередливы, для них чистота была почти священным ритуалом. Семья Хатауэй уже давно удивлялась взглядам Меррипена на то, что значит настоящая чистота. Он предпочитал принимать душ, а не ванну.
– У вас даже более глубокая линия брака, чем у меня, – сказала Амелия.
Он кивнул, не спуская с нее глаз.
– И у вас тоже будет трое детей… или четверо? – Она дотронулась до еле видимой линии сбоку ладони.
– Только трое. А линия сбоку означает, что у меня будет очень короткая помолвка.
– Вас, наверное, погонят к алтарю под дулом пистолета какого-нибудь разгневанного папаши.
Кэм Роан усмехнулся:
– Только если я похищу невесту из ее спальни.
Амелия внимательно на него посмотрела:
– Мне трудно представить вас мужем. Вы кажетесь одиночкой.
– Вот уж нет. Я никогда не отпущу от себя свою жену. Мы будем кочевать с vardo по всему свету. Я надену ей на пальцы рук и ног золотые кольца, а на щиколотки – браслеты. Вечером я буду мыть ей голову и расчесывать волосы у костра, пока они не высохнут. А каждое утро я буду будить ее поцелуем.
Амелия отвернулась от него, чтобы скрыть свое смущение, а потом и вовсе отошла, чтобы нарушить интимность момента.
Они пересекли лужайку.
– Мистер Роан, почему вы ушли из своего табора?
– Я и сам не знаю.
Амелия удивленно взглянула на него, и Кэм продолжил:
– Мне было десять лет. Сколько я себя помню, я всегда путешествовал в кибитке дедушки. Своих родителей я не знал – моя мать умерла при родах, а отец был ирландским gadjo. Его семья не признавала брака и убедила оставить мою мать. Думаю, он даже не знал, что у нее будет ребенок.
– И никто ему об этом не сказал?
– Не знаю. Может быть, они решили, что это ничего не изменит. Дедушка рассказывал, что мой отец был молодым человеком и незрелым, даже для gadjo. Однажды бабушка надела на меня новую рубашку, которую сшила сама, и сказала мне, что я должен уйти из табора. Она сказала, что я в опасности и больше не могу жить с ними.
– В какой опасности? Откуда она могла вам грозить?
– Бабушка не захотела сказать. Один из моих старших кузенов – Ной – отвез меня в Лондон и пристроил там на работу. Он пообещал, что когда-нибудь приедет за мной и скажет, когда будет безопасно вернуться домой.
– А вы все это время работали в игорном доме?
– Да, старик Дженнер нанял меня посыльным. – Лицо Роана потеплело от воспоминаний. – Во многих отношениях он был мне как отец. Конечно, мне от него частенько доставалось – он не упускал возможности пустить в ход кулаки, – но он был хорошим человеком. Он обо мне заботился.
– Вам, наверное, было нелегко, – сказала Амелия. У нее вызвал сочувствие рассказ о мальчике, от которого отказалась его семья и которому пришлось самому пробивать себе дорогу в жизни. – А почему вы не попытались сбежать обратно к своим?
– Я обещал, что не сделаю этого. – Он ловко поймал падающий с дерева лист и, приложив к носу, вдохнул его сладкий аромат. – Я оставался в клубе долгие годы – все ждал, когда же за мной приедет Ной.
– А он так и не приехал.
Роан покачал головой:
– Потом умер Дженнер, и владельцами клуба стали лорд и леди Сент-Винсент.
– К вам хорошо относились на службе?
– Слишком хорошо. – Он нахмурился. – С них началось мое проклятие удачей.
– Да, я слышала об этом. Но я отношусь скептически и к удаче, и к проклятиям.
– Но для цыгана это трудновыносимо. Что бы я ни делал, ко мне текут деньги.
– Как это ужасно, – с иронией заметила Амелия.
– Это чертовски меня смущает, – пробормотал Кэм Роан, и она не усомнилась в его искренности.
– А раньше у вас были подобные проблемы?
– Нет. Но мне следовало бы понять, что меня ждет. Это судьба. – Он показал Амелии бугорок под указательным пальцем со множеством перекрещивающихся линий. – Финансовое процветание, – мрачно прокомментировал он. – И оно не скоро кончится.
– Вы могли бы отдать свои деньги. Существует бесчисленное количество благотворительных организаций, и многие люди бедствуют.
– Я так и собираюсь сделать. И очень скоро. – Он взял ее за локоть и осторожно провел вокруг неровного места. – Послезавтра я возвращаюсь в Лондон, чтобы найти себе замену в клубе.
– И что же вы будете делать?
– Буду жить, как настоящий цыган. Найду какой-нибудь табор и буду с ним кочевать. Больше никаких бухгалтерских книг, ложек для салата и крема для обуви. Я буду свободен.
Кажется, он был убежден, что будет доволен своей свободой, но Амелия в этом сомневалась. Проблема была в том, что не было промежуточного варианта, который устроил бы Роана на сто процентов. Человек не может быть одновременно и кочевником, и джентльменом, любящим свой дом. Необходимо делать выбор. Амелия вздохнула. Слава Богу, подумала она, что в ее характере нет такой двойственности. Амелия точно знала, кто она и что хочет от жизни.
Роан подвел ее к винной палатке и купил два стакана сливового вина. Она с такой жадностью выпила терпкий сладковатый напиток, что Роан рассмеялся:
– Не торопитесь. Это вино гораздо крепче, чем вы думаете. Если так пойдет дальше, мне придется перекинуть вас через плечо, как подбитого оленя, чтобы доставить домой.
– Не такое уж и крепкое, – возразила Амелия. Она даже не почувствовала алкоголя в вине из фруктов. Вкус был такой приятный. Она протянула свой стакан продавцу: – Налейте еще.
Хотя приличные женщины обычно не ели и не пили на людях, на сельских ярмарках, где сталкивались и помещики, и простолюдины, этого правила не придерживались.
Роан выпил свое вино и подождал, пока Амелия осушала второй стакан.
– Я нашел для вас пасечника. Я описал ему ситуацию, и он сказал, что завтра или послезавтра придет в Рамзи-Хаус. Так что вы избавитесь от пчел.
– Спасибо! Я у вас в долгу, мистер Роан. А много ему потребуется времени, чтобы убрать рой?
– Он не может точно сказать, пока не увидит. Поскольку в доме так долго никто не жил, колония пчел могла разрастись. Он рассказал, что однажды нашел в заброшенном коттедже рой, насчитывавший, по его оценке, полмиллиона пчел.
– Полмиллиона…
– Сомневаюсь, что в вашем доме рой такой большой. Но я почти уверен, что после того, как пчелы уйдут, придется снести часть стены.
А это дополнительные расходы. При этой мысли Амелия немного сникла.
– Если бы я знала, что Рамзи-Хаус в таком ужасном состоянии, я не перевезла бы семью в Гемпшир, – не задумываясь, сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28