— А ведь верно, черт возьми! — Фентрисс посмеялся. — Я и в самом деле вторгся в чужие пределы!И было бы поистине странно, если бы никто не вторгся в его собственные пределы.Выглянув из окна часа в три ночи, Фентрисс увидел тень приземистого человечка, который тянулся к ветвям, чтобы закрепить среди листвы карманный диктофон. Затем незнакомец начал тихонько напевать и посвистывать. Осознав, что это не приносит результатов, незваный гость, почти неразличимый в темноте, стал ворковать, выводить трели и даже кукарекать, переминаясь с ноги на ногу под кроной дерева.— Чтоб я сдох! — прогремел голос Фентрисса, подобно выстрелу из дробовика. — Никак это Вольфганг Праути хозяйничает у меня в саду?! Пошел прочь! Вон отсюда!Уронив диктофон, Праути резво перемахнул через куст, продрался сквозь живую изгородь — и был таков.Фентрисс, посылая ему вслед проклятья, подобрал оброненную тетрадь.«Ночная песнь» — значилось на первой странице. А пленка диктофона сохранила пленительные мелодии, похожие на индийскую духовную музыку — в исполнении птичьего хора.После этого случая Фентрисс потерял покой. Нарушители владений проникали к нему в сад около полуночи и шныряли там до рассвета. Фентрисс понимал, что эта свора погубит его творчество, задушит его голос. Он целыми днями слонялся по саду, не зная, каким еще лакомством ублажить пернатых, и обильно поливал траву, чтобы в ней не переводились червяки. Измученный, он стоял на страже ночи напролет, превозмогая дремоту, только ради того, чтобы подстеречь Вольфганга Праути и ему подобных, когда они полезут через забор, чтобы похитить его арии, или, не приведи Господь, устроятся на дереве и станут жужжать себе под нос в надежде на птичий отклик.Самым веским аргументом в этом противостоянии оказался дробовик. Стоило разок пальнуть — и сад на целую неделю оставили в покое. Зато потом… Кто-то пришел среди ночи и совершил зверство. Без лишнего шума этот варвар обрезал нижние ветки и спилил крону.— Жалкие завистники, проклятые убийцы, — рыдал Фентрисс. Птицы исчезли.Унеся с собой блестящую карьеру Амадея Второго.— Блэк! — взвыл Фентрисс.— Да, дружище? — откликнулся Блэк, глядя в унылое небо, которое совсем недавно скрывала зелень.— Где твоя машина?— Только что была здесь.— Поехали!Но поиски не дали результата. Одно дело — найти сбежавшую собаку или снять с телеграфного столба домашнюю кошку. И совсем другое — отыскать в неведомых кущах многобрачие вольных певуний весны, любительниц сладких зерен, да еще убедить их, что в клетке веселей, чем на ветке.Но друзья все равно спешили от дома к дому, от сада к саду и, притаившись, ловили каждый звук. Стоило им на мгновение обрадоваться, заслышав отдаленное подобие «Аллилуйи» в пении иволги, как они вновь погружались в серые воробьиные сумерки безысходности.После долгих скитаний по бесконечным лабиринтам улиц и скверов один из двоих, Блэк, решился закурить трубку и высказать свое предположение.— Ты, случаем, не задумывался о временах года? — произнес он, скрывшись за облаком табачно го дыма.— Что? О временах года? — взвился Фентрисс.— Я вот о чем: в ту самую ночь, когда мы лишились и дерева, и певчих пташек… сдается мне, в ту самую ночь грянули первые осенние заморозки.Фентрисс стукнул себя кулаком по лбу.— Ты хочешь сказать…— Твои пернатые музы в срок покинули свое пристанище. Наверное, их стая сейчас пролетает где-нибудь над Сальвадором.— Если, конечно, это перелетные птицы.— А у тебя есть сомнения?Повисла еще одна мучительная пауза, и кулак Фентрисса снова молотом опустился на голову.— Значит, я в полном дерьме!— Вот-вот, — поддакнул Блэк.— Дружище! — воззвал Фентрисс.— Чем могу служить, сэр?— Поехали домой.Это был долгий год, это был краткий год, это был год, вобравший в себя и надежды, и приливы отчаяния, и порывы вдохновения, но Фентрисс про себя называл этот отрезок жизни «Повестью о двух городах» «Повесть о двух городах» — название романа Ч. Диккенса (1859).
; оставалось только узнать, где находится второй город!Глупец, упрекал он себя, как же я не сообразил, не принял в расчет, что мои певуньи осенью будут стремиться на юг, а весной возвращаться на север, где опять зазвучит a capella A capella — многоголосное хоровое пение без музыкального сопровождения.
их слаженный хор.— Ожидание сведет меня с ума, — жаловался он Блэку.-Да еще эти звонки…Вот и сейчас в комнате дребезжал телефон. Фентрисс снял трубку и заговорил, словно с неразумным ребенком:— Слушаю. Да. Конечно. Скоро. Когда именно? Очень скоро. — И повесил трубку. — Ну, что при кажешь делать? Это из Филадельфии. Требуют еще одну кантату, и чтоб не хуже первой. С самого утра звонили из Бостона. Накануне — из Венской филармонии. Я всем отвечаю: скоро. Когда? Одному Богу известно. Помешательство какое-то… Где они сейчас, эти ангелочки, что утешали меня своим пением?Он смахнул на пол стопку атласов и метеорологических карт Мексики, Перу, Гватемалы и Аргентины.— Наверно, улетели далеко на юг? Неужели мне отправляться за ними следом? Но куда: в Буэнос-Айрес или в Рио, в Масатлан Масатлан — город в Мексике, на побережье Тихого океана.
или в Куэрнаваку Куэрнавака — город в центральной части Мексики.
? А там что? Бродить со слуховым рожком? Стоять под деревом, пока меня не обгадят с головы до ног? Аргентинские критики надорвут животы, если я буду с закрытыми глазами торчать в роще, ожидая каких-то мелодий и недостающих аккордов. Не дай бог, кто-нибудь прознает о цели поездки, об этих поисках — из меня сделают посмешище. Да и то сказать: в какой город направить стопы? Какое выбрать дерево? Такое же, как в моем саду? Вдруг они ищут ночлег в похожих местах? Или в Эквадоре и Перу подойдет любая крона? Видит бог, можно месяцами теряться в догадках и вернуться домой ни с чем, разве что с остатками птичьей трапезы в волосах и зловонными кляксами на пиджаке. Что мне делать, Блэк? Подскажи!— Ну, прежде всего…-тут Блэк набил трубку, раскурил ее и выдохнул благовонный дым,-…следует выкорчевать пень и посадить новое дерево.Во время этой беседы они кружили вокруг древесного обрубка и стучали по нему ногами, словно дожидаясь ответа. Но теперь Фентрисс остолбенел, даже не опустив ступню на землю.— Повтори, что ты сказал?— Я сказал…— Разрази меня гром, ты гений! Дай тебя поцеловать!— Нет уж, избавь! Обнять -еще куда ни шло. Фентрисс пылко сжал его в объятьях.— Вот что значит настоящий друг!— А ты как думал?!— Надо принести лопату и заступ.— Ты сходи, а я тут подожду.Не прошло и минуты, как Фентрисс прибежал с лопатой и топором.— Может, подсобишь?Блэк затянулся и выпустил кольцо дыма:— Ты пока начинай.— Сколько придется выложить за взрослое дерево?— Думаю, немало.— Но если я его посажу, птицы точно вернутся? Блэк снова выдохнул дым.— Возможно, что-нибудь из этого и выйдет. Часть вторая: «В самом начале» Чарльза Фентрисса, или что-нибудь в этом роде.— «В самом начале» или, к примеру, «Возвращение».— Тоже красиво.— Или…— Фентрисс ударил пень топором. — «Возрождение». — Он ударил вновь. — «Ода к радости». — Еще удар. — «Весенний урожай». — И еще раз. — «Пусть отзовутся небеса». Как тебе последнее, Блэк?— Первые вроде бы лучше.С большим трудом пень удалось выкорчевать, а вслед за тем из питомника доставили новое дерево.— Не показывайте мне счет, — заявил Фентрисс своему бухгалтеру. — Просто оплатите его.И посреди сада поднялось самое высокое дерево, которое только можно было найти: того же семейства, что и прежнее, загубленное.— А вдруг оно зачахнет, прежде чем вернется мой хор? — волновался Фентрисс.— Хуже будет, если оно приживется, а твой хор облюбует себе другое местечко! — отвечал Блэк.Судя по всему, новое дерево отнюдь не спешило расставаться с жизнью. Но и не обещало стать цветущим и раскидистым, готовым приютить сладкоголосых певуний с далекого юга.Время шло; в кроне дерева не наблюдалось никакого движения, и в небе — тоже.— Должны же они понимать, как я жду?! — сокрушался Фентрисс.— Это вряд ли — разве что ты обучился межконтинентальной телепатии, — предположил Блэк.— Я читал исследования Одюбона Одюбон, Джон Джеймс (1785-1851) — орнитолог, натуралист и художник. Его многотомный труд «Птицы Америки», включающий 435 тщательно выполненных от руки цветных иллюстраций, впервые увидел свет в 1827-1838 rr.
. У него сказано — пусть даже в этом есть небольшая натяжка, — что ласточки всегда возвращаются день в день, а другие перелетные птицы могут запоздать на одну— две недели.— На твоем месте, — говорил Блэк, — я бы закрутил какой-нибудь бурный роман, чтобы хоть немного отвлечься.— С недавних пор я не завожу романов.— Ну, тогда страдай, — отрезал Блэк.Часы тянулись дольше минут, дни — дольше часов, недели — дольше дней. Время от времени звонил Блэк:— Птиц так и нет?— Нет.— Жаль. Больно смотреть, как ты хиреешь.В решающую ночь, едва не разбив вдребезги телефон, чтобы избежать очередного звонка из дирекции Бостонского симфонического оркестра, Фентрисс взял топор и заговорил с недавно посаженным деревом, а заодно и с пустующим небом.— Мое терпение лопнуло, — объявил он. — Если рассветные пташки не появятся к семи утра — пеняй на себя.С этими словами он красноречиво провел по стволу лезвием топора, потом опрокинул в себя две рюмки водки, отчего глаза чуть не вылезли из орбит, и отправился спать.За ночь он дважды просыпался, но так и не услышал ничего, кроме легкого ветерка и шороха листвы за окном. Ни малейших признаков пения.На рассвете он вскочил, едва сдерживая слезы. Ему приснилось, что птицы вновь прилетели в сад, но было ясно, что это всего лишь сон.И все же?…«Чу!» — как могли бы написать в старинной повести. «Внимай!» — как писали в старинных пьесах.Зажмурившись, он весь обратился в слух…Дерево почему-то стало пышнее, словно за ночь напиталось неведомым соком. Оно все находилось в движении, но причиной тому было не дуновение ветра, а нечто, скрывающееся среди листьев, которые, подрагивая, сплетали ритмическое кружево.Сквозь окно долетел отрывистый щебет.Фентрисс ждал.Тишина.Дальше, дальше, беззвучно молил он.И снова щебет.Не дыши, приказал он себе. Пусть не подозревают, что я их слушаю.Молчание.Четвертый звук, пятая нота, затем шестая и седьмая.Господи, думал он, неужели это обман? Неужели какие-то пернатые самозванцы отпугнули моих любимых пташек?Еще пять нот.Может, убеждал он себя, они просто распеваются?Еще двенадцать нот: ни различимого ритма, ни определенного тембра; и когда он уже готов был взорваться, подобно обезумевшему дирижеру, и разогнать весь этот сброд…Произошло вот что.Нота за нотой, строка за строкой, напевная мелодия сменялась весенним перезвоном. Дерево расцветало от счастливых песен дивного хора, радостных песен о возвращении и гостеприимстве.Фентрисс, пока не поздно, украдкой потянулся за карандашом и тетрадью; он тут же нырнул под простыню, чтобы не спугнуть чудо царапаньем грифеля по бумаге. Между тем сладостный хор парил, и опускался, и воспарял вновь, а в прозрачном воздухе витали токи, которые струились с ветвей дерева, наполняя душу Фентрисса восторгом и направляя руку.В это время зазвонил телефон. Фентрисс поспешно схватил трубку и услышал голос Блэка. Тот спрашивал, чем завершилось ожидание. Не говоря ни слова, Фентрисс поднес трубку к окну.— Сдохнуть можно! — воскликнула трубка голосом Блэка.— Исцелиться несложно, — прошептал композитор, торопливо записывая Кантату номер два. С тихим смехом он воздел глаза к небу:— Умоляю, помедленнее. Не нужно agitato Agitato (муз.) — взволнованно, возбужденно.
- мне не поспеть. Legato. Legato (муз.) — связно, слитно, плавно.
И дерево, и те, кого оно приютило, вняли этой мольбе.Ажитато стихло. Теперь звучало легато. Обмен Exchange, 1996 год Переводчик: Е. Петрова Слишком уж много формуляров было в картотечном шкафу, слишком много книг на полках, слишком много шумной ребятни в детском зале, слишком много газет, которые предстояло рассортировать и убрать повыше на стеллажи…Всего было с лихвой. Мисс Адаме откинула с изборожденного морщинами лба седую прядь, водрузила на переносицу пенсне в золотой оправе, а потом позвонила в серебряный библиотечный колокольчик и пару раз щелкнула выключателем. Выпроводить посетителей — что взрослых, что детей — с первой попытки не удавалось. Мисс Ингрэм, младший библиотекарь, ушла домой пораньше, сославшись на болезнь отца, поэтому все обязанности целиком легли на плечи мисс Адаме: проштамповать, расставить по местам, проверить сохранность.В конце концов на последнюю книгу была поставлена отметка, тяжелые, обшитые медными листами двери выпустили последнего мальчугана, стукнул засов — и мисс Адаме под грузом неимоверной усталости прошествовала к своему рабочему столу сквозь сорок лет библиотечной тишины и радения о книгах.Там она остановилась, положила пенсне на зеленый лист промокательной бумаги, сжала двумя пальцами тонкую переносицу и постояла с закрытыми глазами. Ну и бедлам! Малышня возит грязными пальцами по фронтисписам, оставляет на страницах каракули, гремит роликовыми коньками. Старшеклассники врываются с хохотом, а уходят с легкомысленными песенками!Вооружившись каучуковым штампом, она взялась расставлять карточки строго в алфавитном порядке, и ее пальцы дошли до границы между Данте и Дарвином.В это время до ее слуха донесся легкий стук по стеклу: у входной двери маячила мужская фигура. Мисс Адаме покачала головой. Тень у входа делала умоляющие жесты.Тяжело вздыхая, мисс Адаме отперла дверь и увидела молодого человека в военной форме.— Вы опоздали. Библиотека закрыта, — сообщила она и добавила, взглянув на его погоны: — Капитан.— Постойте! — взмолился капитан. — Неужели вы меня не узнаете?И повторил, не дождавшись ответа:— Не узнаете?Она вгляделась в его лицо, пытаясь выхватить из полутьмы хоть какие-то знакомые черты.— Кажется, узнаю, — произнесла она после некоторых колебаний. — Вы когда-то были записаны в нашу библиотеку.— Точно.— Но это было давно, — продолжала она. — Да, вроде бы припоминаю.Он замер в ожидании; мисс Адаме попыталась переместить его в другое время, но лицо мужчины никак не превращалось в мальчишеское, имя тоже не всплывало из прошлого, а посетитель уже протягивал ей руку для приветствия.— Можно войти?— Как вам сказать…-растерялась она.-Ну, входите.Она повела его вверх по лестнице, в полутемное царство книг. Молодой офицер огляделся и сделал медленный выдох, а потом взял с полки первую попавшуюся книгу и прижал ее к носу, чтобы вдохнуть запах. Ему хотелось смеяться.— Не обращайте на меня внимания, мисс Адаме. Вы знаете, как пахнут новые книги? Переплет, бумага, шрифт? Это как свежий хлеб для голодного. — Он посмотрел по сторонам. — Вот у меня сейчас голод, только сам не знаю, на что.Наступила пауза, и мисс Адаме поинтересовалась, надолго ли он пожаловал.— На пару часов, не больше. Я еду поездом из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, вот и решил завернуть сюда из Чикаго, пройтись по знакомым местам, проведать старых приятелей. — В его глазах сквозило огорчение; руки мяли форменную фуражку.Мисс Адаме мягко спросила:— У вас что-то случилось? Вам нужна помощь?Он посмотрел в окно на темные городские дома; света почти нигде не было.— Да нет, я просто удивился, — ответил он.— Чему?— Сам не знаю, на что я рассчитывал. Глупо как-то получилось, — сказал он, переводя взгляд от мисс Адаме к оконному стеклу. — Можно подумать, если я уехал из этих мест, все будут стоять, как истуканы, до моего возвращения. Можно подумать, старые друзья только и ждут, чтобы я сошел с поезда, и со всех ног бросятся меня встречать. Идиотизм.— Ну, почему же? — возразила она, немного успокоившись. — Нам всем свойственно так думать. Вот я, например, в ранней юности открыла для себя Париж, а вторично приехала во Францию уже в сорок лет и страшно возмутилась, что никто меня не ждет, что знакомые дома снесены, а все горничные, коридорные и портье из гостиницы, где я останавливалась, либо умерли, либо ушли на пенсию, либо переехали.Он согласно кивнул, но продолжать не стал.— Хоть кто-нибудь знал о вашем приезде? — спросила она.— Кое-кому я написал, но ответа не получил. Помню, еще подумал: да ладно, им некогда письма строчить, зато уж когда появлюсь, все будут на месте. Но почему-то никого нет.Когда с языка мисс Адаме слетел ответ, она сама удивилась:— Я-то на месте.— Да, верно. — На его губах мелькнула улыбка. — Не передать, как я рад!Его взгляд сделался таким пристальным, что она невольно отвела глаза.— Скажу честно, ваше лицо мне знакомо, но я до сих пор не могу признать в вас мальчика, который был записан в библиотеку…— Двадцать лет назад! А как он выглядел, этот мальчик, — вот…Порывшись в тощем бумажнике, он достал несколько фотографий и выбрал снимок подростка лет двенадцати, с лукавой улыбкой и копной соломенных волос — казалось, он вот-вот выпрыгнет из поблекшего квадрата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
; оставалось только узнать, где находится второй город!Глупец, упрекал он себя, как же я не сообразил, не принял в расчет, что мои певуньи осенью будут стремиться на юг, а весной возвращаться на север, где опять зазвучит a capella A capella — многоголосное хоровое пение без музыкального сопровождения.
их слаженный хор.— Ожидание сведет меня с ума, — жаловался он Блэку.-Да еще эти звонки…Вот и сейчас в комнате дребезжал телефон. Фентрисс снял трубку и заговорил, словно с неразумным ребенком:— Слушаю. Да. Конечно. Скоро. Когда именно? Очень скоро. — И повесил трубку. — Ну, что при кажешь делать? Это из Филадельфии. Требуют еще одну кантату, и чтоб не хуже первой. С самого утра звонили из Бостона. Накануне — из Венской филармонии. Я всем отвечаю: скоро. Когда? Одному Богу известно. Помешательство какое-то… Где они сейчас, эти ангелочки, что утешали меня своим пением?Он смахнул на пол стопку атласов и метеорологических карт Мексики, Перу, Гватемалы и Аргентины.— Наверно, улетели далеко на юг? Неужели мне отправляться за ними следом? Но куда: в Буэнос-Айрес или в Рио, в Масатлан Масатлан — город в Мексике, на побережье Тихого океана.
или в Куэрнаваку Куэрнавака — город в центральной части Мексики.
? А там что? Бродить со слуховым рожком? Стоять под деревом, пока меня не обгадят с головы до ног? Аргентинские критики надорвут животы, если я буду с закрытыми глазами торчать в роще, ожидая каких-то мелодий и недостающих аккордов. Не дай бог, кто-нибудь прознает о цели поездки, об этих поисках — из меня сделают посмешище. Да и то сказать: в какой город направить стопы? Какое выбрать дерево? Такое же, как в моем саду? Вдруг они ищут ночлег в похожих местах? Или в Эквадоре и Перу подойдет любая крона? Видит бог, можно месяцами теряться в догадках и вернуться домой ни с чем, разве что с остатками птичьей трапезы в волосах и зловонными кляксами на пиджаке. Что мне делать, Блэк? Подскажи!— Ну, прежде всего…-тут Блэк набил трубку, раскурил ее и выдохнул благовонный дым,-…следует выкорчевать пень и посадить новое дерево.Во время этой беседы они кружили вокруг древесного обрубка и стучали по нему ногами, словно дожидаясь ответа. Но теперь Фентрисс остолбенел, даже не опустив ступню на землю.— Повтори, что ты сказал?— Я сказал…— Разрази меня гром, ты гений! Дай тебя поцеловать!— Нет уж, избавь! Обнять -еще куда ни шло. Фентрисс пылко сжал его в объятьях.— Вот что значит настоящий друг!— А ты как думал?!— Надо принести лопату и заступ.— Ты сходи, а я тут подожду.Не прошло и минуты, как Фентрисс прибежал с лопатой и топором.— Может, подсобишь?Блэк затянулся и выпустил кольцо дыма:— Ты пока начинай.— Сколько придется выложить за взрослое дерево?— Думаю, немало.— Но если я его посажу, птицы точно вернутся? Блэк снова выдохнул дым.— Возможно, что-нибудь из этого и выйдет. Часть вторая: «В самом начале» Чарльза Фентрисса, или что-нибудь в этом роде.— «В самом начале» или, к примеру, «Возвращение».— Тоже красиво.— Или…— Фентрисс ударил пень топором. — «Возрождение». — Он ударил вновь. — «Ода к радости». — Еще удар. — «Весенний урожай». — И еще раз. — «Пусть отзовутся небеса». Как тебе последнее, Блэк?— Первые вроде бы лучше.С большим трудом пень удалось выкорчевать, а вслед за тем из питомника доставили новое дерево.— Не показывайте мне счет, — заявил Фентрисс своему бухгалтеру. — Просто оплатите его.И посреди сада поднялось самое высокое дерево, которое только можно было найти: того же семейства, что и прежнее, загубленное.— А вдруг оно зачахнет, прежде чем вернется мой хор? — волновался Фентрисс.— Хуже будет, если оно приживется, а твой хор облюбует себе другое местечко! — отвечал Блэк.Судя по всему, новое дерево отнюдь не спешило расставаться с жизнью. Но и не обещало стать цветущим и раскидистым, готовым приютить сладкоголосых певуний с далекого юга.Время шло; в кроне дерева не наблюдалось никакого движения, и в небе — тоже.— Должны же они понимать, как я жду?! — сокрушался Фентрисс.— Это вряд ли — разве что ты обучился межконтинентальной телепатии, — предположил Блэк.— Я читал исследования Одюбона Одюбон, Джон Джеймс (1785-1851) — орнитолог, натуралист и художник. Его многотомный труд «Птицы Америки», включающий 435 тщательно выполненных от руки цветных иллюстраций, впервые увидел свет в 1827-1838 rr.
. У него сказано — пусть даже в этом есть небольшая натяжка, — что ласточки всегда возвращаются день в день, а другие перелетные птицы могут запоздать на одну— две недели.— На твоем месте, — говорил Блэк, — я бы закрутил какой-нибудь бурный роман, чтобы хоть немного отвлечься.— С недавних пор я не завожу романов.— Ну, тогда страдай, — отрезал Блэк.Часы тянулись дольше минут, дни — дольше часов, недели — дольше дней. Время от времени звонил Блэк:— Птиц так и нет?— Нет.— Жаль. Больно смотреть, как ты хиреешь.В решающую ночь, едва не разбив вдребезги телефон, чтобы избежать очередного звонка из дирекции Бостонского симфонического оркестра, Фентрисс взял топор и заговорил с недавно посаженным деревом, а заодно и с пустующим небом.— Мое терпение лопнуло, — объявил он. — Если рассветные пташки не появятся к семи утра — пеняй на себя.С этими словами он красноречиво провел по стволу лезвием топора, потом опрокинул в себя две рюмки водки, отчего глаза чуть не вылезли из орбит, и отправился спать.За ночь он дважды просыпался, но так и не услышал ничего, кроме легкого ветерка и шороха листвы за окном. Ни малейших признаков пения.На рассвете он вскочил, едва сдерживая слезы. Ему приснилось, что птицы вновь прилетели в сад, но было ясно, что это всего лишь сон.И все же?…«Чу!» — как могли бы написать в старинной повести. «Внимай!» — как писали в старинных пьесах.Зажмурившись, он весь обратился в слух…Дерево почему-то стало пышнее, словно за ночь напиталось неведомым соком. Оно все находилось в движении, но причиной тому было не дуновение ветра, а нечто, скрывающееся среди листьев, которые, подрагивая, сплетали ритмическое кружево.Сквозь окно долетел отрывистый щебет.Фентрисс ждал.Тишина.Дальше, дальше, беззвучно молил он.И снова щебет.Не дыши, приказал он себе. Пусть не подозревают, что я их слушаю.Молчание.Четвертый звук, пятая нота, затем шестая и седьмая.Господи, думал он, неужели это обман? Неужели какие-то пернатые самозванцы отпугнули моих любимых пташек?Еще пять нот.Может, убеждал он себя, они просто распеваются?Еще двенадцать нот: ни различимого ритма, ни определенного тембра; и когда он уже готов был взорваться, подобно обезумевшему дирижеру, и разогнать весь этот сброд…Произошло вот что.Нота за нотой, строка за строкой, напевная мелодия сменялась весенним перезвоном. Дерево расцветало от счастливых песен дивного хора, радостных песен о возвращении и гостеприимстве.Фентрисс, пока не поздно, украдкой потянулся за карандашом и тетрадью; он тут же нырнул под простыню, чтобы не спугнуть чудо царапаньем грифеля по бумаге. Между тем сладостный хор парил, и опускался, и воспарял вновь, а в прозрачном воздухе витали токи, которые струились с ветвей дерева, наполняя душу Фентрисса восторгом и направляя руку.В это время зазвонил телефон. Фентрисс поспешно схватил трубку и услышал голос Блэка. Тот спрашивал, чем завершилось ожидание. Не говоря ни слова, Фентрисс поднес трубку к окну.— Сдохнуть можно! — воскликнула трубка голосом Блэка.— Исцелиться несложно, — прошептал композитор, торопливо записывая Кантату номер два. С тихим смехом он воздел глаза к небу:— Умоляю, помедленнее. Не нужно agitato Agitato (муз.) — взволнованно, возбужденно.
- мне не поспеть. Legato. Legato (муз.) — связно, слитно, плавно.
И дерево, и те, кого оно приютило, вняли этой мольбе.Ажитато стихло. Теперь звучало легато. Обмен Exchange, 1996 год Переводчик: Е. Петрова Слишком уж много формуляров было в картотечном шкафу, слишком много книг на полках, слишком много шумной ребятни в детском зале, слишком много газет, которые предстояло рассортировать и убрать повыше на стеллажи…Всего было с лихвой. Мисс Адаме откинула с изборожденного морщинами лба седую прядь, водрузила на переносицу пенсне в золотой оправе, а потом позвонила в серебряный библиотечный колокольчик и пару раз щелкнула выключателем. Выпроводить посетителей — что взрослых, что детей — с первой попытки не удавалось. Мисс Ингрэм, младший библиотекарь, ушла домой пораньше, сославшись на болезнь отца, поэтому все обязанности целиком легли на плечи мисс Адаме: проштамповать, расставить по местам, проверить сохранность.В конце концов на последнюю книгу была поставлена отметка, тяжелые, обшитые медными листами двери выпустили последнего мальчугана, стукнул засов — и мисс Адаме под грузом неимоверной усталости прошествовала к своему рабочему столу сквозь сорок лет библиотечной тишины и радения о книгах.Там она остановилась, положила пенсне на зеленый лист промокательной бумаги, сжала двумя пальцами тонкую переносицу и постояла с закрытыми глазами. Ну и бедлам! Малышня возит грязными пальцами по фронтисписам, оставляет на страницах каракули, гремит роликовыми коньками. Старшеклассники врываются с хохотом, а уходят с легкомысленными песенками!Вооружившись каучуковым штампом, она взялась расставлять карточки строго в алфавитном порядке, и ее пальцы дошли до границы между Данте и Дарвином.В это время до ее слуха донесся легкий стук по стеклу: у входной двери маячила мужская фигура. Мисс Адаме покачала головой. Тень у входа делала умоляющие жесты.Тяжело вздыхая, мисс Адаме отперла дверь и увидела молодого человека в военной форме.— Вы опоздали. Библиотека закрыта, — сообщила она и добавила, взглянув на его погоны: — Капитан.— Постойте! — взмолился капитан. — Неужели вы меня не узнаете?И повторил, не дождавшись ответа:— Не узнаете?Она вгляделась в его лицо, пытаясь выхватить из полутьмы хоть какие-то знакомые черты.— Кажется, узнаю, — произнесла она после некоторых колебаний. — Вы когда-то были записаны в нашу библиотеку.— Точно.— Но это было давно, — продолжала она. — Да, вроде бы припоминаю.Он замер в ожидании; мисс Адаме попыталась переместить его в другое время, но лицо мужчины никак не превращалось в мальчишеское, имя тоже не всплывало из прошлого, а посетитель уже протягивал ей руку для приветствия.— Можно войти?— Как вам сказать…-растерялась она.-Ну, входите.Она повела его вверх по лестнице, в полутемное царство книг. Молодой офицер огляделся и сделал медленный выдох, а потом взял с полки первую попавшуюся книгу и прижал ее к носу, чтобы вдохнуть запах. Ему хотелось смеяться.— Не обращайте на меня внимания, мисс Адаме. Вы знаете, как пахнут новые книги? Переплет, бумага, шрифт? Это как свежий хлеб для голодного. — Он посмотрел по сторонам. — Вот у меня сейчас голод, только сам не знаю, на что.Наступила пауза, и мисс Адаме поинтересовалась, надолго ли он пожаловал.— На пару часов, не больше. Я еду поездом из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, вот и решил завернуть сюда из Чикаго, пройтись по знакомым местам, проведать старых приятелей. — В его глазах сквозило огорчение; руки мяли форменную фуражку.Мисс Адаме мягко спросила:— У вас что-то случилось? Вам нужна помощь?Он посмотрел в окно на темные городские дома; света почти нигде не было.— Да нет, я просто удивился, — ответил он.— Чему?— Сам не знаю, на что я рассчитывал. Глупо как-то получилось, — сказал он, переводя взгляд от мисс Адаме к оконному стеклу. — Можно подумать, если я уехал из этих мест, все будут стоять, как истуканы, до моего возвращения. Можно подумать, старые друзья только и ждут, чтобы я сошел с поезда, и со всех ног бросятся меня встречать. Идиотизм.— Ну, почему же? — возразила она, немного успокоившись. — Нам всем свойственно так думать. Вот я, например, в ранней юности открыла для себя Париж, а вторично приехала во Францию уже в сорок лет и страшно возмутилась, что никто меня не ждет, что знакомые дома снесены, а все горничные, коридорные и портье из гостиницы, где я останавливалась, либо умерли, либо ушли на пенсию, либо переехали.Он согласно кивнул, но продолжать не стал.— Хоть кто-нибудь знал о вашем приезде? — спросила она.— Кое-кому я написал, но ответа не получил. Помню, еще подумал: да ладно, им некогда письма строчить, зато уж когда появлюсь, все будут на месте. Но почему-то никого нет.Когда с языка мисс Адаме слетел ответ, она сама удивилась:— Я-то на месте.— Да, верно. — На его губах мелькнула улыбка. — Не передать, как я рад!Его взгляд сделался таким пристальным, что она невольно отвела глаза.— Скажу честно, ваше лицо мне знакомо, но я до сих пор не могу признать в вас мальчика, который был записан в библиотеку…— Двадцать лет назад! А как он выглядел, этот мальчик, — вот…Порывшись в тощем бумажнике, он достал несколько фотографий и выбрал снимок подростка лет двенадцати, с лукавой улыбкой и копной соломенных волос — казалось, он вот-вот выпрыгнет из поблекшего квадрата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24