Поэтому мы, считай, не женаты.Томас опустил газету прямо в нетронутый омлет, склонил голову на один бок, потом на другой и переспросил:— Не женаты?— Совершенно верно. Раньше было другое время, другое тело, другое "я". — Шейла намазала маслом еще один тост и принялась задумчиво жевать.— Погоди! — Томас отпил глоток кофе. — Что-то я не понял.— А ты вспомни, дорогой, чему тебя учили в школе: каждые девять лет (вроде бы, именно так) наш организм, который работает как заправская генно-хромосомная фабрика, полностью заменяет в человеке все: ногти, селезенку, руки-ноги, живот, ягодицы, уши, молекулу за молекулой…— Ну-ну, — досадливо перебил он. — Короче.— Короче, дорогой Том, — отозвалась Шейла, — этот завтрак дал пищу моему духу и сознанию, завершил обновление крови, костей, всех тканей. Перед тобой совсем не та женщина, с которой ты шел под венец.— А я тебе сто раз об этом говорил!— Не паясничай.— Ты тоже!— Позволь мне закончить. Если верить медицине, по прошествии девяти лет, то есть к моменту этого торжественного завтрака, от прежней Шейлы Томпкинс, которая вступила в законный брак за час до полудня в воскресный день ровно девять лет назад, не осталось ни единой ресницы, ни поры, ни ямочки, ни родинки. Это две совершенно разные женщины. Одна связала себя узами брака с интересным мужчиной, у которого при чтении «Уолл стрит джорнэл» челюсть выдвигается вперед, как кассовый ящик. Другая вот уже целую минуту принадлежит себе — «Рожденная свободной» «Рожденная свободной» — название книги Джей Адамсон о ручной львице Эльзе 1960 г.
. Вот так-то! Она стремительно поднялась из-за стола, не собираясь долее задерживаться.— Постой! — Он плеснул себе еще кофе. — Ты куда?На полпути к дверям она откликнулась:— Я ненадолго. А может, надолго. Или навсегда.— Рожденная свободной? Что ты несешь?! А ну, вернись. Сядь на место. — От этих интонаций львиного укротителя она слегка растерялась. — Черт возьми, я требую объяснений! Немедленно сядь. — Разве что на дорожку. — Она нехотя обернулась.— Там видно будет. Садись!Она вернулась к столу:— Из еды ничего не осталось?Он вскочил, подбежал к сервировочному столику, отрезал кусок омлета и швырнул ей на тарелку.— Получай! Вижу, ты предпочитаешь говорить с набитым ртом.Шейла поковыряла омлет вилкой.— Ты понял, о чем я веду речь, Томазино?— Черт побери! Мне казалось, ты счастлива!— Не безумно.— Безумие оставь для маньяков, которые дорвались до медового месяца.— Ах да, так оно и было, — вспомнила Шейла.— Одно дело — тогда, другое — сейчас. Я тебя внимательно слушаю.— Это чувство не покидало меня целый год. Лежа в постели, я ощущала, как покалывает кожу, как открываются поры, словно микроскопические рты, как по телу сбегает пот, как сердце колотится там, где не ждешь: в горле, на запястьях, под коленками, в лодыжках. Я ощущала себя тающей восковой фигурой. После полуночи не решалась включить свет в ванной: боялась увидеть в зеркале чужое лицо.— Ближе к делу! — Он бросил в чашку четыре куска сахара и выпил из блюдца расплескавшийся кофе. — Давай по существу!— В ночные часы, да и потом, средь бела дня, мне казалось, что я попала в горячую летнюю грозу, которая смывает с меня старое естество, а под ним открывается совершенно новое. Обновляются одна за другой капельки лимфы, все до единого красные и белые кровяные тельца; все нервы, как струны, натягиваются заново. У меня другой костный мозг, другие волосы, даже новые отпечатки пальцев. Зря ты на меня так смотришь. Ну, допустим, отпечатки пальцев те же. Но все остальное — другое. Понимаешь? Вот и получается, что я — заново изваянное, заново расцвеченное творение рук Божьих. Он смерил ее уничтожающим взглядом:— Я слышу бред воспаленного сознания. Я вижу кризис среднего возраста. Говори прямо. Ты решила подать на развод?— Время покажет.— Что оно тебе покажет? — закричал он.— В данный момент я просто… ухожу.— Интересно, куда же?— Мало ли разных мест, — туманно ответила она, проделывая борозды в омлете.— У тебя кто-то есть? — спросил он после паузы, сжимая в кулаках нож и вилку.— Можно сказать, пока нет.— И то слава Богу. — У него вырвался протяжный вздох облегчения. — Отправляйся к себе в комнату.— Что-что? — прищурилась она.— Всю неделю будешь сидеть дома. Ступай к себе. Телефон я отключу. Телевизор тоже. Кроме того…Она поднялась из-за стола.— Такое я выслушивала от отца, когда училась в школе!— Не сомневаюсь! — Томас негромко рассмеялся. — Все. Марш наверх! Сегодня останешься без обеда, дрянная девчонка. А ужин найдешь за дверью, на тарелке. Когда научишься себя вести, получишь обратно ключи от машины. Прочь с моих глаз! Выдерни из розетки телефон и сдай плеер.— Это неслыханно! — вскричала она. — Я давно выросла.— Выросла. И не двигаешься с места. Деградируешь. Если верить этой идиотской теории, ты не сделала ни шагу вперед — тебя отбросило назад на целых девять лет! Вон отсюда! Марш наверх! Шейла побледнела и выскочила из-за стола, утирая слезы.Когда она взлетела на середину лестницы, он поставил ногу на нижнюю ступеньку, вытащил из-за ворота салфетку и тихо окликнул:— Постой…Она замерла на месте, но не оглянулась в его сторону.— Шейла, — выговорил он, помолчав, и по его щекам тоже покатились слезы.— Что тебе? — прошептала она.— Я тебя люблю.— Знаю. Но это ничего не меняет.— Нет, меняет. Выслушай.Она стояла в ожидании на полпути к своей комнате.Томас тер лицо ладонями, как будто хотел нащупать истину где-то у рта или вокруг глаз. В его жестах сквозило неистовство.Потом у него опять вырвалось:— Шейла!— Мне было сказано убираться к себе в комнату, — сказала она.— Нет!— Будут другие распоряжения?К нему стало возвращаться спокойствие, взгляд говорил о поисках выхода, рука легла на перила, тянувшиеся туда, где, не оборачиваясь, стояла Шейла.— Если эта теория справедлива…— Справедлива, — прошептала она. — Каждая клеточка, каждая пора, каждая ресница. Через девять лет…— Да, да, я понимаю. Но послушай и ты меня. Он проглотил застрявший в горле комок, и это помогло ему переварить решение, которое он и принялся излагать — сначала сбивчиво, потом немного спокойнее, потом с крепнущей уверенностью.— Если все, что ты описала, произошло на самом деле…— Да, это так, — шепнула она, склонив голову.— В таком случае, — медленно договорил он, — это произошло и со мной.— Что? — Она едва заметно подняла голову.— Такое ведь не может случиться с кем-то одним, правда? Это бывает со всеми, во всем мире. Тогда надо признать, что все мое существо девять лет изменялось одновременно с твоим. Каждая родинка, каждый ноготь, всякие там дермисы-эпидермисы. Я ничего такого не замечал. Но это не влияет на суть дела.Шейла вскинула голову и расправила плечи. Томас поспешил договорить:— Если все это правда, то я и сам обновился, как ни крути. Прежний Том, Томас, Томми, Томазино остался в прошлом, сбросил кожу. Она слушала с широко раскрытыми глазами. Он закончил: — Выходит, мы оба стали совершенно другими. Ты — прелестная незнакомка, о которой я мечтал весь последний год. А я — тот другой, кого ты отправилась искать. Так ведь получается? Согласна?За едва уловимым колебанием последовал еле заметный кивок.— О мадонна! — выдохнул он.— Меня не так зовут, — сказала она.— Отныне — так. Новая знакомая, иная сущность, другое имя. Тебе как раз подходит. О, моя Донна!Поразмыслив, она спросила:— А ты тогда кто?— Я тоже сменю имя. — Он прикусил губу и улыбнулся. — На «Вернон». Наверно!— Вернон, — произнесла она. — Вернон и Донна. Донна и Вернон.— Ласкает слух. Только надо привыкнуть. Донна?— Слушаю.— Выйдешь за меня?— Как ты сказал?— Я спрашиваю: выйдешь за меня замуж? Прямо сегодня. Через час. Ровно в полдень?Только сейчас она повернулась и обратила к нему посвежевшее, загорелое, умытое лицо.— С радостью.— А потом мы с тобой опять превратимся в маньяков и куда-нибудь сбежим, — только, чур, ненадолго.— Зачем? — удивилась она. — Здесь тоже очень неплохо.— Тогда спускайся, — сказат он, протягивая ей руку. — До следующего обновления у нас целых девять лет. Спускайся, свадебный завтрак еще не окончен. Донна?Она сошла по ступеням и с улыбкой оперлась на его протянутую руку:— А где же шампанское? Баг Bug, 1996 год Переводчик: Е. Петрова Оглядываясь назад, не могу припомнить, чтобы Баг хоть когда-нибудь не танцевал. Прозвище Баг — это, естественно, сокращение от «джиттербаг»; в конце тридцатых годов, когда мы, ученики выпускного класса, стояли на пороге необъятного мира и задумывались над жизненным выбором, которого не было, все сходили с ума от этого танца. Зато я очень хорошо помню, как Баг (на самом деле его звали Берт Багли — от прозвища «Баг» ему, как ни крути, было никуда не деться) под заключительные аккорды джаз-банда, игравшего на церемонии вручения аттестатов, вдруг выскочил вперед, прямо к сцене, и пустился в пляс с воображаемой партнершей. Зал взорвался. От криков и оваций можно было оглохнуть. Дирижер, вдохновленный самозабвенным мальчишеским порывом, дал знак музыкантам повторить последний куплет, и Баг тоже повторил свой танец; мы не жалели ладоней. Потом оркестр заиграл «Спасибо за память», и все стали подпевать, обливаясь слезами. Прошло много лет, но та картина не изгладилась из памяти: Баг с закрытыми глазами танцует возле сцены, вращая невидимую подругу на расстоянии вытянутой руки; ноги, словно по собственной воле, выписывают умопомрачительные фигуры — танец сердца, не знающий границ. Когда музыка смолкла, никто, включая джазистов, не хотел расходиться. Мы погрузились в мир, сотворенный одним из нас, и, как могли, оттягивали вступление в тот, другой, мир, который ждал за порогом школы.Примерно год спустя Баг окликнул меня на улице, притормозив свой спортивный автомобиль с откинутым верхом, и говорит: давай, мол, заедем ко мне домой, съедим по хот-догу с кока-колой; я прыгнул к нему в машину, и мы понеслись, задыхаясь от ветра; по пути Баг не умолкал, хотя ему приходилось кричать во все горло, — трепался о жизни, о наступивших временах, но главное — о сюрпризах, которые ждут у него в гостиной — черт побери, в гостиной! — а также в столовой, в кухне и в спальне.Что же он хотел мне показать?Призы. Большие и малые, золотые, серебряные и бронзовые кубки, на которых было выгравировано его имя. Награды за победу в танцевальных конкурсах. Вы не поверите, но они громоздились повсюду: и у кровати, и возле кухонной раковины, и в ванной, а уж о гостиной и говорить нечего — там они, как стая саранчи, заняли все открытые поверхности. Трофеи стояли на каминной полке, в книжном шкафу, где уже не осталось места для книг, и даже на полу — между ними приходилось лавировать, но все равно несколько штук я нечаянно сбил. Баг сказал, в общей сложности их набралось — тут он запрокинул голову и что-то подсчитал в уме — примерно триста двадцать; то есть в течение минувшего года он срывал награду едва ли не каждый вечер.— Неужели, — ахнул я, — это все после выпускного?— Вот такой я молодец! — развеселился Баг.— Тебе впору магазин открывать! Признавайся, кто твоя партнерша?— Не партнерша, а партнерши, — поправил Баг. — Три сотни девушек, плюс-минус десять, за триста вечеров.— Интересно, где ты откопал триста способных и тренированных девушек, с которыми можно рассчитывать на победу?— Почему обязательно способных и тренированных? — переспросил Баг, обводя взглядом свою коллекцию. — Это обыкновенные милые девушки, которые вечерами любят потанцевать. Но когда мы выходим на паркет, публика расступается. Все замирают и смотрят на нас, как на небожителей, а мы и рады, что никто не толкается.Он разрумянился, покачал головой и ненадолго умолк.— Ты извини. Что-то на меня накатило.Но он не бахвалился, это было ясно. Говорил, как есть.— А хочешь, расскажу, с чего все началось? — предложил Баг, когда передо мной появилось обещанное угощение — хот-дог и кока-кола.— Не трудись, я и так знаю.— Откуда тебе знать? — удивился Баг.— Все началось в Лос-Анджелесе, с торжественного вручения школьных аттестатов. Кажется, оркестр играл «Спасибо за память», а перед этим…— «Выкатывай бочку»…— Вот-вот, «Бочку» — ты выскочил вперед и начал…— А я и не прекращал, — перебил Баг и, закрыв глаза, с головой окунулся в те времена. — Я просто-напросто, — повторил он, — не прекращал.— Теперь у тебя все пойдет как по маслу, — сказал я.Если ничего не случится.А случилась — ни больше ни меньше — война.Помню, в выпускном классе я по наивности составил список своих лучших друзей, в который вошло сто шестьдесят пять человек. Представляете? Сто шестьдесят пять — и все как один лучшие друзья! Хорошо еще, хватило ума никому не показывать этот листок. Меня бы засмеяли.Так вот, началась война, которая унесла жизни двадцати, если не больше, ребят, которые числились в моем списке, а остальные куда-то пропали: кто залег на дно, кто уехал на восток, кто обосновался в Малибу или в Форт-Лодердейле. Баг тоже входил в тот список, но оказалось, что я как следует узнал его только полжизни спустя. К тому времени я оброс приятелями и женщинами, с которыми можно было скоротать время, и как-то раз, прогуливаясь воскресным вечером по Голливудскому бульвару, услышал чей-то голос:— А не съесть ли нам по хот-догу и не запить ли кока-колой?Баг, понял я, еще не оглянувшись. И точно: он стоял на Аллее звезд Аллея звезд — аллея в Лос-Анджелесе, вымощенная плитами с именами звезд кино и эстрады.
, попирая ногами Мэри Пикфорд Мэри Пикфорд (1893-1979) — американская кинозвезда, завоевавшая всемирную известность в эпоху немого кино. Создала образ скромной, добродетельной девушки-подростка.
, между Рикардо Кортесом Рикардо Кортес (1899-1997) — американский киноактер.
и Джимми Стюартом Джимми Стюарт (1908-1997) — американский киноактер, снявшийся в фильмах А. Хичкока, Б. Уайлдера и др.
. У него поубавилось волос, зато прибавилось жирку, но это был все тот же Баг; я несказанно обрадовался и, наверно, чересчур бурно проявил свои чувства, потому что он смутился от таких излияний. Тут я заметил, что его костюм знавал лучшие времена, да и рубашка изрядно пообтрепалась, но зато он был при галстуке. Баг стряхнул с плеча мою руку, и мы направились в закусочную, где стоя съели по сосиске, запивая кока-колой.— Ты, помнится, хотел стать великим писателем? — спросил он.— Работаю в этом направлении, — ответил я.— У тебя получится, — Баг улыбнулся без тени иронии. — Ты всегда в своем деле был королем.— Ты в своем — тоже.Эти слова, похоже, его немного уязвили, потому что он на миг перестал жевать и сделал глоток кока-колы.— Так точно, сэр, — отчеканил Баг. — Я тоже был королем.— Надо же, — сказал я, — до сих пор помню твои трофеи. Настоящий музей! Скажи, где?…Не дав мне договорить, он ответил:— Кое-что заложил. Кое-что оставил бывшей жене. Большую часть отдал в благотворительный фонд.— Как жалко! — сказал я, ничуть не покривив душой.Баг посмотрел на меня в упор:— Тебе-то о чем жалеть?— Сам не знаю, — сказал я. — Понимаешь, мне казалось, ты с ними сросся. Не стану врать, будто я все эти годы только о тебе и думал, но уж когда вспоминал, перед глазами всякий раз возникали эти чаши и кубки — целый лес, ступить негде было: в гостиной, в кухне, чуть ли не в гараже!— Надо же, — заметил Баг, — какая память.Мы допили кока-колу; больше нас ничто не связывало. Хотя Баг заметно прибавил в весе, я не удержался.— Скажи, когда ты?…— начал я, но не знал, как закончить.— Когда я — что?— Когда ты, — я с трудом подбирал слова, — в последний раз танцевал?— Давно.— Ну, сколько лет назад?— Лет десять-пятнадцать. Может, двадцать. Пожалуй, двадцать. Я это дело бросил.— В жизни не поверю. Чтобы Баг — да не танцевал? Ерунда какая-то.— Честно. Даже выходные туфли отнес в благотворительный магазин. А в носках у нас пока не танцуют.— Еще как танцуют! Даже босиком! Баг невольно рассмеялся.— Ну, ты и настырный! Ладно, спасибо за компанию. — Он начал пробираться к дверям. — Счастливо, гений…— Погоди. — Я вышел следом за ним на солнечный свет и поглядел сначала налево, потом направо, как будто собирался переходить через дорогу. — Знаешь, чего я никогда не видел, но сгорал от любопытства? Ты похвалялся, что вывел на паркет три сотни самых заурядных дамочек — и каждая в считанные минуты превратилась в Джинджер Роджерс Джинджер Роджерс (1911-1995) — известная американская актриса и танцовщица, партнерша актера и танцора-чечеточника Фреда Астера.
. Но мне что-то не верится, ведь я в последний раз видел твой танец в тридцать восьмом.— Что значит «не верится»? — возмутился Баг. — Я же тебе показывал кубки с гравировкой!— Почем я знаю, откуда они взялись, — не отступался я, глядя на его мятый костюм и потрепанные манжеты. — Кто угодно может накупить себе «трофеев» и отнести в граверную мастерскую.— Разве я на такое способен? — вскричал Баг.— А разве нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
. Вот так-то! Она стремительно поднялась из-за стола, не собираясь долее задерживаться.— Постой! — Он плеснул себе еще кофе. — Ты куда?На полпути к дверям она откликнулась:— Я ненадолго. А может, надолго. Или навсегда.— Рожденная свободной? Что ты несешь?! А ну, вернись. Сядь на место. — От этих интонаций львиного укротителя она слегка растерялась. — Черт возьми, я требую объяснений! Немедленно сядь. — Разве что на дорожку. — Она нехотя обернулась.— Там видно будет. Садись!Она вернулась к столу:— Из еды ничего не осталось?Он вскочил, подбежал к сервировочному столику, отрезал кусок омлета и швырнул ей на тарелку.— Получай! Вижу, ты предпочитаешь говорить с набитым ртом.Шейла поковыряла омлет вилкой.— Ты понял, о чем я веду речь, Томазино?— Черт побери! Мне казалось, ты счастлива!— Не безумно.— Безумие оставь для маньяков, которые дорвались до медового месяца.— Ах да, так оно и было, — вспомнила Шейла.— Одно дело — тогда, другое — сейчас. Я тебя внимательно слушаю.— Это чувство не покидало меня целый год. Лежа в постели, я ощущала, как покалывает кожу, как открываются поры, словно микроскопические рты, как по телу сбегает пот, как сердце колотится там, где не ждешь: в горле, на запястьях, под коленками, в лодыжках. Я ощущала себя тающей восковой фигурой. После полуночи не решалась включить свет в ванной: боялась увидеть в зеркале чужое лицо.— Ближе к делу! — Он бросил в чашку четыре куска сахара и выпил из блюдца расплескавшийся кофе. — Давай по существу!— В ночные часы, да и потом, средь бела дня, мне казалось, что я попала в горячую летнюю грозу, которая смывает с меня старое естество, а под ним открывается совершенно новое. Обновляются одна за другой капельки лимфы, все до единого красные и белые кровяные тельца; все нервы, как струны, натягиваются заново. У меня другой костный мозг, другие волосы, даже новые отпечатки пальцев. Зря ты на меня так смотришь. Ну, допустим, отпечатки пальцев те же. Но все остальное — другое. Понимаешь? Вот и получается, что я — заново изваянное, заново расцвеченное творение рук Божьих. Он смерил ее уничтожающим взглядом:— Я слышу бред воспаленного сознания. Я вижу кризис среднего возраста. Говори прямо. Ты решила подать на развод?— Время покажет.— Что оно тебе покажет? — закричал он.— В данный момент я просто… ухожу.— Интересно, куда же?— Мало ли разных мест, — туманно ответила она, проделывая борозды в омлете.— У тебя кто-то есть? — спросил он после паузы, сжимая в кулаках нож и вилку.— Можно сказать, пока нет.— И то слава Богу. — У него вырвался протяжный вздох облегчения. — Отправляйся к себе в комнату.— Что-что? — прищурилась она.— Всю неделю будешь сидеть дома. Ступай к себе. Телефон я отключу. Телевизор тоже. Кроме того…Она поднялась из-за стола.— Такое я выслушивала от отца, когда училась в школе!— Не сомневаюсь! — Томас негромко рассмеялся. — Все. Марш наверх! Сегодня останешься без обеда, дрянная девчонка. А ужин найдешь за дверью, на тарелке. Когда научишься себя вести, получишь обратно ключи от машины. Прочь с моих глаз! Выдерни из розетки телефон и сдай плеер.— Это неслыханно! — вскричала она. — Я давно выросла.— Выросла. И не двигаешься с места. Деградируешь. Если верить этой идиотской теории, ты не сделала ни шагу вперед — тебя отбросило назад на целых девять лет! Вон отсюда! Марш наверх! Шейла побледнела и выскочила из-за стола, утирая слезы.Когда она взлетела на середину лестницы, он поставил ногу на нижнюю ступеньку, вытащил из-за ворота салфетку и тихо окликнул:— Постой…Она замерла на месте, но не оглянулась в его сторону.— Шейла, — выговорил он, помолчав, и по его щекам тоже покатились слезы.— Что тебе? — прошептала она.— Я тебя люблю.— Знаю. Но это ничего не меняет.— Нет, меняет. Выслушай.Она стояла в ожидании на полпути к своей комнате.Томас тер лицо ладонями, как будто хотел нащупать истину где-то у рта или вокруг глаз. В его жестах сквозило неистовство.Потом у него опять вырвалось:— Шейла!— Мне было сказано убираться к себе в комнату, — сказала она.— Нет!— Будут другие распоряжения?К нему стало возвращаться спокойствие, взгляд говорил о поисках выхода, рука легла на перила, тянувшиеся туда, где, не оборачиваясь, стояла Шейла.— Если эта теория справедлива…— Справедлива, — прошептала она. — Каждая клеточка, каждая пора, каждая ресница. Через девять лет…— Да, да, я понимаю. Но послушай и ты меня. Он проглотил застрявший в горле комок, и это помогло ему переварить решение, которое он и принялся излагать — сначала сбивчиво, потом немного спокойнее, потом с крепнущей уверенностью.— Если все, что ты описала, произошло на самом деле…— Да, это так, — шепнула она, склонив голову.— В таком случае, — медленно договорил он, — это произошло и со мной.— Что? — Она едва заметно подняла голову.— Такое ведь не может случиться с кем-то одним, правда? Это бывает со всеми, во всем мире. Тогда надо признать, что все мое существо девять лет изменялось одновременно с твоим. Каждая родинка, каждый ноготь, всякие там дермисы-эпидермисы. Я ничего такого не замечал. Но это не влияет на суть дела.Шейла вскинула голову и расправила плечи. Томас поспешил договорить:— Если все это правда, то я и сам обновился, как ни крути. Прежний Том, Томас, Томми, Томазино остался в прошлом, сбросил кожу. Она слушала с широко раскрытыми глазами. Он закончил: — Выходит, мы оба стали совершенно другими. Ты — прелестная незнакомка, о которой я мечтал весь последний год. А я — тот другой, кого ты отправилась искать. Так ведь получается? Согласна?За едва уловимым колебанием последовал еле заметный кивок.— О мадонна! — выдохнул он.— Меня не так зовут, — сказала она.— Отныне — так. Новая знакомая, иная сущность, другое имя. Тебе как раз подходит. О, моя Донна!Поразмыслив, она спросила:— А ты тогда кто?— Я тоже сменю имя. — Он прикусил губу и улыбнулся. — На «Вернон». Наверно!— Вернон, — произнесла она. — Вернон и Донна. Донна и Вернон.— Ласкает слух. Только надо привыкнуть. Донна?— Слушаю.— Выйдешь за меня?— Как ты сказал?— Я спрашиваю: выйдешь за меня замуж? Прямо сегодня. Через час. Ровно в полдень?Только сейчас она повернулась и обратила к нему посвежевшее, загорелое, умытое лицо.— С радостью.— А потом мы с тобой опять превратимся в маньяков и куда-нибудь сбежим, — только, чур, ненадолго.— Зачем? — удивилась она. — Здесь тоже очень неплохо.— Тогда спускайся, — сказат он, протягивая ей руку. — До следующего обновления у нас целых девять лет. Спускайся, свадебный завтрак еще не окончен. Донна?Она сошла по ступеням и с улыбкой оперлась на его протянутую руку:— А где же шампанское? Баг Bug, 1996 год Переводчик: Е. Петрова Оглядываясь назад, не могу припомнить, чтобы Баг хоть когда-нибудь не танцевал. Прозвище Баг — это, естественно, сокращение от «джиттербаг»; в конце тридцатых годов, когда мы, ученики выпускного класса, стояли на пороге необъятного мира и задумывались над жизненным выбором, которого не было, все сходили с ума от этого танца. Зато я очень хорошо помню, как Баг (на самом деле его звали Берт Багли — от прозвища «Баг» ему, как ни крути, было никуда не деться) под заключительные аккорды джаз-банда, игравшего на церемонии вручения аттестатов, вдруг выскочил вперед, прямо к сцене, и пустился в пляс с воображаемой партнершей. Зал взорвался. От криков и оваций можно было оглохнуть. Дирижер, вдохновленный самозабвенным мальчишеским порывом, дал знак музыкантам повторить последний куплет, и Баг тоже повторил свой танец; мы не жалели ладоней. Потом оркестр заиграл «Спасибо за память», и все стали подпевать, обливаясь слезами. Прошло много лет, но та картина не изгладилась из памяти: Баг с закрытыми глазами танцует возле сцены, вращая невидимую подругу на расстоянии вытянутой руки; ноги, словно по собственной воле, выписывают умопомрачительные фигуры — танец сердца, не знающий границ. Когда музыка смолкла, никто, включая джазистов, не хотел расходиться. Мы погрузились в мир, сотворенный одним из нас, и, как могли, оттягивали вступление в тот, другой, мир, который ждал за порогом школы.Примерно год спустя Баг окликнул меня на улице, притормозив свой спортивный автомобиль с откинутым верхом, и говорит: давай, мол, заедем ко мне домой, съедим по хот-догу с кока-колой; я прыгнул к нему в машину, и мы понеслись, задыхаясь от ветра; по пути Баг не умолкал, хотя ему приходилось кричать во все горло, — трепался о жизни, о наступивших временах, но главное — о сюрпризах, которые ждут у него в гостиной — черт побери, в гостиной! — а также в столовой, в кухне и в спальне.Что же он хотел мне показать?Призы. Большие и малые, золотые, серебряные и бронзовые кубки, на которых было выгравировано его имя. Награды за победу в танцевальных конкурсах. Вы не поверите, но они громоздились повсюду: и у кровати, и возле кухонной раковины, и в ванной, а уж о гостиной и говорить нечего — там они, как стая саранчи, заняли все открытые поверхности. Трофеи стояли на каминной полке, в книжном шкафу, где уже не осталось места для книг, и даже на полу — между ними приходилось лавировать, но все равно несколько штук я нечаянно сбил. Баг сказал, в общей сложности их набралось — тут он запрокинул голову и что-то подсчитал в уме — примерно триста двадцать; то есть в течение минувшего года он срывал награду едва ли не каждый вечер.— Неужели, — ахнул я, — это все после выпускного?— Вот такой я молодец! — развеселился Баг.— Тебе впору магазин открывать! Признавайся, кто твоя партнерша?— Не партнерша, а партнерши, — поправил Баг. — Три сотни девушек, плюс-минус десять, за триста вечеров.— Интересно, где ты откопал триста способных и тренированных девушек, с которыми можно рассчитывать на победу?— Почему обязательно способных и тренированных? — переспросил Баг, обводя взглядом свою коллекцию. — Это обыкновенные милые девушки, которые вечерами любят потанцевать. Но когда мы выходим на паркет, публика расступается. Все замирают и смотрят на нас, как на небожителей, а мы и рады, что никто не толкается.Он разрумянился, покачал головой и ненадолго умолк.— Ты извини. Что-то на меня накатило.Но он не бахвалился, это было ясно. Говорил, как есть.— А хочешь, расскажу, с чего все началось? — предложил Баг, когда передо мной появилось обещанное угощение — хот-дог и кока-кола.— Не трудись, я и так знаю.— Откуда тебе знать? — удивился Баг.— Все началось в Лос-Анджелесе, с торжественного вручения школьных аттестатов. Кажется, оркестр играл «Спасибо за память», а перед этим…— «Выкатывай бочку»…— Вот-вот, «Бочку» — ты выскочил вперед и начал…— А я и не прекращал, — перебил Баг и, закрыв глаза, с головой окунулся в те времена. — Я просто-напросто, — повторил он, — не прекращал.— Теперь у тебя все пойдет как по маслу, — сказал я.Если ничего не случится.А случилась — ни больше ни меньше — война.Помню, в выпускном классе я по наивности составил список своих лучших друзей, в который вошло сто шестьдесят пять человек. Представляете? Сто шестьдесят пять — и все как один лучшие друзья! Хорошо еще, хватило ума никому не показывать этот листок. Меня бы засмеяли.Так вот, началась война, которая унесла жизни двадцати, если не больше, ребят, которые числились в моем списке, а остальные куда-то пропали: кто залег на дно, кто уехал на восток, кто обосновался в Малибу или в Форт-Лодердейле. Баг тоже входил в тот список, но оказалось, что я как следует узнал его только полжизни спустя. К тому времени я оброс приятелями и женщинами, с которыми можно было скоротать время, и как-то раз, прогуливаясь воскресным вечером по Голливудскому бульвару, услышал чей-то голос:— А не съесть ли нам по хот-догу и не запить ли кока-колой?Баг, понял я, еще не оглянувшись. И точно: он стоял на Аллее звезд Аллея звезд — аллея в Лос-Анджелесе, вымощенная плитами с именами звезд кино и эстрады.
, попирая ногами Мэри Пикфорд Мэри Пикфорд (1893-1979) — американская кинозвезда, завоевавшая всемирную известность в эпоху немого кино. Создала образ скромной, добродетельной девушки-подростка.
, между Рикардо Кортесом Рикардо Кортес (1899-1997) — американский киноактер.
и Джимми Стюартом Джимми Стюарт (1908-1997) — американский киноактер, снявшийся в фильмах А. Хичкока, Б. Уайлдера и др.
. У него поубавилось волос, зато прибавилось жирку, но это был все тот же Баг; я несказанно обрадовался и, наверно, чересчур бурно проявил свои чувства, потому что он смутился от таких излияний. Тут я заметил, что его костюм знавал лучшие времена, да и рубашка изрядно пообтрепалась, но зато он был при галстуке. Баг стряхнул с плеча мою руку, и мы направились в закусочную, где стоя съели по сосиске, запивая кока-колой.— Ты, помнится, хотел стать великим писателем? — спросил он.— Работаю в этом направлении, — ответил я.— У тебя получится, — Баг улыбнулся без тени иронии. — Ты всегда в своем деле был королем.— Ты в своем — тоже.Эти слова, похоже, его немного уязвили, потому что он на миг перестал жевать и сделал глоток кока-колы.— Так точно, сэр, — отчеканил Баг. — Я тоже был королем.— Надо же, — сказал я, — до сих пор помню твои трофеи. Настоящий музей! Скажи, где?…Не дав мне договорить, он ответил:— Кое-что заложил. Кое-что оставил бывшей жене. Большую часть отдал в благотворительный фонд.— Как жалко! — сказал я, ничуть не покривив душой.Баг посмотрел на меня в упор:— Тебе-то о чем жалеть?— Сам не знаю, — сказал я. — Понимаешь, мне казалось, ты с ними сросся. Не стану врать, будто я все эти годы только о тебе и думал, но уж когда вспоминал, перед глазами всякий раз возникали эти чаши и кубки — целый лес, ступить негде было: в гостиной, в кухне, чуть ли не в гараже!— Надо же, — заметил Баг, — какая память.Мы допили кока-колу; больше нас ничто не связывало. Хотя Баг заметно прибавил в весе, я не удержался.— Скажи, когда ты?…— начал я, но не знал, как закончить.— Когда я — что?— Когда ты, — я с трудом подбирал слова, — в последний раз танцевал?— Давно.— Ну, сколько лет назад?— Лет десять-пятнадцать. Может, двадцать. Пожалуй, двадцать. Я это дело бросил.— В жизни не поверю. Чтобы Баг — да не танцевал? Ерунда какая-то.— Честно. Даже выходные туфли отнес в благотворительный магазин. А в носках у нас пока не танцуют.— Еще как танцуют! Даже босиком! Баг невольно рассмеялся.— Ну, ты и настырный! Ладно, спасибо за компанию. — Он начал пробираться к дверям. — Счастливо, гений…— Погоди. — Я вышел следом за ним на солнечный свет и поглядел сначала налево, потом направо, как будто собирался переходить через дорогу. — Знаешь, чего я никогда не видел, но сгорал от любопытства? Ты похвалялся, что вывел на паркет три сотни самых заурядных дамочек — и каждая в считанные минуты превратилась в Джинджер Роджерс Джинджер Роджерс (1911-1995) — известная американская актриса и танцовщица, партнерша актера и танцора-чечеточника Фреда Астера.
. Но мне что-то не верится, ведь я в последний раз видел твой танец в тридцать восьмом.— Что значит «не верится»? — возмутился Баг. — Я же тебе показывал кубки с гравировкой!— Почем я знаю, откуда они взялись, — не отступался я, глядя на его мятый костюм и потрепанные манжеты. — Кто угодно может накупить себе «трофеев» и отнести в граверную мастерскую.— Разве я на такое способен? — вскричал Баг.— А разве нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24