На лестничной площадке они помедлили. К тридцати девяти годам оба сделались в высшей степени осмотрительными.Из вымороженных комнат на первом этаже доносились рыдания, мольбы и стоны.— Этой бедняжке, видно, совсем туго пришлось, — сказал Роберт. — Жалко ее, хотя одному Богу известно, кто она такая. Пойдем-ка.Они сошли по ступеням.При звуке их шагов плач сделался еще громче. Кто-то с тупой обреченностью бился в невидимую дверь.— Ведьмин закут! — выдавила Марта Уэбб.— Скажешь тоже!— Точно тебе говорю.Остановившись в длинном коридоре, они всматривались в уголок под лестницей, где еле заметно подрагивала обшивка стен. Но теперь рыдания утихли, словно плакальщица вконец обессилела или отвлеклась на что-то другое; а может, она испугалась голосов и начала подслушивать. Зимняя ночь молчала; муж с женой затаились, подняв перед собой беззвучные огни коптилок.Наконец Роберт Уэбб сделал шаг вперед и обшарил стену в поисках секретной кнопки или потайной пружины.— Пусто, — объявил он. — Как-никак мы в этом доме прожили без малого полтора месяца; под лестницей — обыкновенный чулан, вот и все. Помнишь, нам еще агент говорил, когда оформляли купчую: в чулан невозможно проникнуть без нашего ведома. У нас…— Молчи!Они прислушались. Тишина.— Она ушла. Если это была живая душа. Вот чертовщина, ведь эта дверь стоит запертой с незапамятных времен. Теперь уж никому не ведомо, как она открывается. По сути, здесь и двери-то нет. Просто обшивка отстала от стены, и это местечко облюбовали крысы, вот и весь сказ. Они и топочут, и скребутся. Так ведь? — Он повернулся и вопросительно посмотрел на жену, которая не сводила глаз с тайника.— Что за вздор, — отозвалась она. — Крысы, слава Богу, не плачут. Мы же слышали голос и мольбы о помощи. Я сперва подумала: Лотта все-таки добралась. Но теперь-то ясно: это была не она, а кто-то другой, кому тоже некуда деваться.Марта Уэбб вытянула руку и провела дрожащими пальцами по старой кленовой панели.— Как бы открыть этот чулан?— Разве что ломом и кувалдой. Только не сегодня.— Ой, Роберт!— Не приставай. Я устал.— Мы же не можем ее бросить — неровен час…— Она затихла. Послушай, я еле на ногах стою. Завтра встану пораньше и вышибу эту дверь к чертовой матери, договорились?— Договорились. — Она чуть не плакала.— Одно слово: женщины, — бросил Роберт Уэбб. — Что ты, что Лотта. Одна другой лучше. Как только она переступит порог — если доберется, — тут будет сумасшедший дом.— Лотта никому зла не делает!— Может, и так. Только пусть язык придержит. Сейчас не время бить себя в грудь: я, мол, за социализм, за демократию, за гражданские свободы, против абортов, за шинфейнеров Шинфейнеры — члены ирландской политической организации Шин Фейн, основанной в начале XX в. для национально-освободительной борьбы против английского господства; в настоящее время представляют собой политическое крыло Ирландской республиканской армии.
, за фашистов, за коммунистов — мало ли, кто за кого. Тут целые города исчезают с лица земли, а потому люди ищут козлов отпущения, вот Лотте и приходится стрелять с бедра, чтобы ее не размазали по стенке. Теперь, будь она неладна, в бега ударилась.— Если ее поймают — бросят за решетку. А то и убьют. Скорее всего, убьют. Нам с тобой повезло: запас провизии есть, сидим и в ус не дуем. Слава Богу, мы все просчитали заранее; как чувствовали, что грядет и голод, и резня. Хоть как-то себя обезопасили. А теперь нужно обезопасить Лотту, если она сюда прорвется.Роберт, помолчав, направился к лестнице.— Меня и самого уже ноги не держат. Надоело радеть за других. Взять хотя бы ту же Лотту. Но уж коли появится на пороге — ничего не попишешь, спрячем и ее.При свете коптилок они поднимались в спальню, окруженные дрожащим белым ореолом. В доме стояла тишина снежной ночи.— Господи прости, — бормотал Роберт. — Терпеть не могу, когда женщины льют слезы.Мне начинает казаться, будто плачет целый мир, добавил он про себя. Целый мир погибает, и молит о помощи, и мучится своим одиночеством, а чем тут поможешь? Если живешь на ферме? В стороне от главных дорог, у черта на рогах, где кругом ни души, а потому нет ни глупости, ни смерти? Чем тут поможешь?Одну коптилку они оставили зажженной, а сами укутались в одеяла и слушали, как ветер бьется в стены, как скрипят балки и деревянные полы.Не прошло и минуты, как снизу донесся вопль, потом треск древесины и незнакомый дверной скрип; с лестничной площадки потянуло сквозняком, по всем комнатам застучал дробный топоток, разнеслись исступленные рыдания, а вслед за тем стукнула входная дверь, в дом ворвалась свирепая вьюга, шаги переместились на крыльцо и затихли.— Слышал? — вскричала Марта. — Я же говорила! Прихватив единственную горящую лампу, они сбежали по лестнице и едва не задохнулись от ударившего в лицо ветра. Ведьмин закут был распахнут настежь; дверные петли ничуть не пострадали от времени. Тогда муж с женой посветили в сторону крыльца, но увидели только безлунную зимнюю тьму, белые покровы и горы; в тусклом луче мельтешили стаи снежинок, которые падали с высоты прямо на перину, устилавшую сад.— Была — и нету, — шепнула Марта.— Да кто она такая?— Этого мы не узнаем, разве что она снова явится.— Нет, больше не явится. Гляди.Когда они опустили коптилку пониже, на белой земле обозначилась тонкая бороздка шагов, уходящая по мягкому покрову куда-то вдаль, в сторону черного леса.— Выходит, здесь и впрямь была какая-то женщина. Но… как это понимать?— Бог ее знает. А как понимать все остальное в этом сумасшедшем мире?Они еще долго изучали эти следы, а потом, окоченев от стужи, переместились с порога в закуток под лестницей, где теперь зияла дыра, и направили свет в разверзнутый ведьмин закут.— Да это просто клетушка, даже чуланом не назовешь. Ой, смотри-ка…Внутри обнаружился убогий скарб: видавшее виды кресло-качалка, домотканый коврик, оплывшая свеча в медном подсвечнике и старинная потрепанная Библия. В нос ударил запах плесени, мха и засушенных цветов.— Выходит, здесь прятали живых людей?— Точно. Давным-давно здесь прятали тех, кого называли сатанинским отродьем. На них велась охота. Охота на ведьм. Таких судили, а потом отправляли на виселицу или на костер.— Ну и ну, — приговаривали оба, разглядывая крошечную келью.— Значит, ведьмы отсиживались тут, а охотники, обыскав дом, уходили ни с чем?— Вот-вот, так оно и было.— Роб…— Что?Марта подалась вперед. Она побледнела и не могла отвести глаз от убогого, щербатого кресла-качалки и от выцветшей Библии.— Роб, а этот дом… он очень старый? Сколько ему лет?— Думаю, лет триста будет.— Неужели так много?— А что тут удивительного?— В голове не укладывается. Несуразица какая-то…— Не пойму: ты о чем?— Об этом доме. Такие постройки стояли целый век. Потом еще один век. И еще. Да ведь здесь можно потрогать прошлое! Только руку протяни! Интересно, неужели можно и ход времени нащупать пальцами? А ну как я сяду в это кресло и затворю дверцу — что будет? Эта безвестная женщина… долго ли она томилась взаперти? Как сюда попала? Уж сколько лет прошло. Непонятно все это.— Эк тебя занесло!— А ты вообрази, что твоя жизнь в опасности: умирать-то никому неохота, а за тобой погоня, ты молишь Бога, чтоб тебя не поймали, и тут находится добрая душа, которая прячет тебя, сатанинское отродье, за такой дверцей, а между тем преследователи уже обыскивают дом, их шаги все ближе, ближе… разве ты не захочешь отсюда вырваться? Чтобы бежать, куда глаза глядят? Чтобы найти другое место? А может, и другое время? Если хорошенько попросить, то в таком доме, простоявшем не один век, можно укрыться даже в другом году! А вдруг… — она запнулась — здесь как раз?…— Да ну тебя, — отмахнулся он. — И впрямь несуразица какая-то!Но несмотря ни на что, какое-то едва уловимое движение внутри каморки заставило обоих почти одновременно вытянуть руки перед собой, чтобы погрузить их, из чистого любопытства, в невидимую реку. Казалось, воздух чуть качнулся в одну сторону, потом в другую, дохнул теплом, потом холодом, мелькнул лучом света и так же внезапно погрузился в темноту. Оба это чувствовали, но не могли выразить словами. В чулане менялась погода: то зимняя стужа, то быстротечное лето. Конечно, так не бывает, но ошибки быть не могло. Под кончиками пальцев, скрытая от глаз, текла невидимая, как само время, река из теней и солнца, прозрачная, как горный хрусталь, но спрятанная пульсирующей тьмой. Казалось, опусти руки чуть поглубже — и тебя затянет в неодолимую круговерть времен года, засосет в этот крошечный, непостижимо малый омут. Эти мысли проносились в голове каждого из двоих, почти ощущались кожей, хотя и не облекались в слова.Охваченные тревогой, они отдернули и прижали к груди ледяные, но успевшие загореть руки, а сами неотрывно смотрели вниз.— Чертовщина, — шептал Роберт Уэбб. — Одно слово — чертовщина!Он попятился и еще раз вышел на крыльцо, но снежная ночь уже почти заровняла бороздку следов.— Никого, — выговорил он. — Пусто.В этот самый миг на подъезде к дому вспыхнули желтые фары.— Лотта! — воскликнула Марта Уэбб. — Наконец-то! Лотта!Фары погасли. Роберт и Марта устремились во двор, навстречу бегущей к ним женской фигурке.— Лотта!Растрепанная, с затравленным взглядом, она бросилась к ним в объятия.— Марта, Боб! Господи, я уж не чаяла вас разыскать! Сбилась с дороги. За мной погоня. Идемте скорее в дом. Простите, что разбудила среди ночи. Как же я рада вас видеть! Ой, чуть не забыла — надо спрятать машину. Вот, держите ключи.Роберт Уэбб кинулся отгонять машину за дом. На обратном пути он удостоверился: колеи постепенно заметало снегом.Вскоре все трое уже сидели тесным кружком и не могли наговориться. Роберт Уэбб все косился на входную дверь.— Прямо не знаю, как вас благодарить, — взволнованно повторяла Лотта, устраиваясь в кресле. — Вы ведь сами рискуете! Но я вас не обременю -перекантуюсь пару часов, пережду опасность. А потом…— Сиди, сколько надо.— Нет, долго нельзя. Они не отстанут! В городах пожары, убийства, голод. Бензина нет — приходится воровать. У вас, кстати, не найдется лишку? Мне бы только до Гринборо дотянуть, там сейчас Фил Мередит, он мне…— Лотта, — прервал Роберт Уэбб.— Что такое? — Она затаила дыхание.— Ты случаем в окрестностях никого не видела? Бегущая женщина тебе не попадалась на дороге?— Опомнись! Я летела как сумасшедшая! Хотя… Женщина?… Да, верно! Я ее чуть не сбила. А в чем дело?— Как тебе объяснить…— Она не опасна?— Нет-нет.— Ничего, что я к вам нагрянула?— Все в порядке. Сиди спокойно. Мы кофе сварим…— Погодите! Надо проверить!Они и глазом моргнуть не успели, как Лотта подбежала к порогу и на дюйм приоткрыла дверь. Хозяева стали у нее за спиной и увидели вдалеке свет автомобильных фар, который помигал на пригорке и нырнул в долину.— Это за мной, — прошептала Лотта. — Сейчас будет обыск. Господи, куда же мне деваться?Марта и Роберт переглянулись.Нет, только не это, думал Роберт. Избави бог! Абсурд, мистика, нелепость, жестокое совпадение, как в страшном сне, издевка, злая ирония, насмешка судьбы! Только не это! Сгинь, роковая случайность! Не приходи, как поезд вне расписания. И по расписанию тоже не приходи. А ты, Лотта, приезжай лет через десять, ну, через пять, а лучше через год, через месяц, через неделю, и попроси убежища. Ну, хотя бы завтра! Только не приноси в каждой руке по случайности, как слабоумное дитя, не появляйся сразу вслед за прежним ужасом, не испытывай нас на прочность. Я ведь не Чарльз Диккенс, который прослезился и забыл.— Что-то не так? — спросила Лотта.— Да вот…— Негде меня спрятать?— Вообще-то есть одно местечко.— Куда идти?— Сюда. — Не помня себя, он медленно развернулся.Они направились по коридору к полуоткрытой дверце.— Что это? — спросила Лотта. — Тайник? Значит, вы устроили?…— Он здесь с незапамятных времен.— Лотта покачала дверцу на петлях.— Не заклинит? А вдруг меня найдут?— Не найдут. Сработано на совесть. Закроешься изнутри — комар носу не подточит.Где-то в зимней ночи взревели автомобильные двигатели; дальний свет выхватил дорогу, полоснул по темным окнам дома. На дворе ветер ощупывал заснеженные следы: одна дорожка уходила вдаль, вторая шла к крыльцу, а колеи от шин исчезали на глазах.— Слава богу, — шепнула Марта.Вой сирен уже слышался за ближайшим поворотом; машины затаились, уставившись на неосвещенный дом. Через некоторое время они с рокотом двинулись в метель, к заснеженным холмам.Вскоре свет фар исчез вдали; рев моторов умолк.— Повезло, — сказал Роберт Уэбб.— Нам — да, а ей — нет.— Кому это?— Той женщине, что выскочила из нашего дома. Ей спасенья ждать неоткуда. Кто-нибудь ее непременно заметит.— И то правда; я и не подумал.— Документов у нее нет, а как же без удостоверения личности? Она сама не ведает, в какую передрягу попала. Что будет, если ей придется объяснять, кто она такая и как очутилась в этих краях!— Верно, верно!— Храни ее Господь.Они вгляделись в снежную тьму, но так ничего и не увидели. Кругом царила неподвижная тишина.— Никому спасенья нет, — сказала Марта. — Куда ни кинь, спасенья нет.Задерживаться у окна долее не имело смысла, и Роберт с Мартой, протиснувшись под лестницу, постучали в ведьмин закут.— Лотта! — позвали они. Дверца даже не шелохнулась.— Лотта, можно выходить!Ответа не было: ни вздоха, ни шепота. Роберт застучал в дверь костяшками пальцев:— Эй, ты там?— Лотта!— Открывай!— Вот дьявольщина, заело!— Подожди, Лотта, мы тебя вызволим. Теперь-то что!Чертыхаясь, Роберт Уэбб стал молотить кулаками по стене, а потом скомандовал: «Поберегись!», отступил назад и что есть мочи пнул ногой в стену — раз, другой, третий. Под яростными ударами древесина начала крошиться в щепки. Пробив дыру, он рванул на себя деревянную обшивку.— Лотта!Не сговариваясь, они пригнули головы и заглянули в тесный чулан.На шатком столике мерцала свеча. Библия куда-то исчезла. Кресло пару раз бесшумно качнулось, а потом остановилось как вкопанное.— Лотта!Каморка была пуста. Только свеча по-прежнему мерцала на столике.— Лотта! — позвали они.— Тебе не кажется?…— Все может быть. Старый дом — и есть старый дом… очень старый…— Неужели Лотта… она?…— Не знаю, не знаю.— Так или иначе, она в безопасности! И на том спасибо.— В безопасности, говоришь? А куда она пойдет? Разодета в пух и прах, надушена, юбка короткая, туфли на высоком каблуке, шелковые чулки, кольца с бриллиантами, губы накрашены, брови выщипаны — она в безопасности? В безопасности! — передразнил Роберт, вглядываясь в разверстую дыру.— А что тут такого? Он глубоко вздохнул.— Женщина с такими приметами? Не она ли пропала в городке под названием Салем Салем (Сейлем) — город в штате Массачусетс, где с мая по октябрь 1692 г. разгорелась «охота на ведьм». Девятнадцать женщин были повешены и несколько десятков брошены в тюрьму по обвинению в связях с дьяволом.
в тысяча шестьсот восьмидесятом году?Держа вырванный кусок обшивки на вытянутых руках, он прикрыл ведьмин закут.Усевшись под лестницей, они скоротали в ожидании эту долгую, холодную ночь. Дух скорости The Ghost in the Machine, 1996 год Переводчик: Е. Петрова Тогда на дворе стоял 1853 год, в деревне только и было разговоров, что о помешанном, который жил на пригорке в глинобитной лачуге посреди запущенного двора; жена от него сбежала, никому не рассказав про мужнины выходки, и больше ее не видели. А деревенским даже во хмелю недоставало храбрости, чтобы сходить да разузнать, в чем проявляется его безумие и почему жена его бросила, выплакав все глаза, и оставила после себя пустоту, открытую ветрам и грозам.И все же…Как-то летом, в палящий зной, когда на небе не было ни облаков, что дают желанную тень, ни туч, сулящих людям и зверью благодатный дождь, в деревне появился Естествоиспытатель. То бишь доктор Мортимер Гофф, господин весьма необычной наружности, у которого все части тела двигались как будто сами по себе, что не мешало ему путешествовать по миру в поисках невиданных чудес и божественных откровений.Почтенный доктор карабкался по склону, рискуя оступиться на булыжниках, которыми был скорее усыпан, нежели вымощен весь путь, а пару лошадей, запряженных в коляску, оставил внизу, дабы не подвергать их такому испытанию.Доктор Гофф, как стало известно, прибыл не откуда-нибудь, а из Лондона, устав дышать туманом и терпеть вечное ненастье; сейчас, ошеломленный лавиной света и жары, этот добродушный, хотя и не в меру любопытный эскулап остановился у чужого забора перевести дух, прикинул на глазок высоту подъема и спросил:— К умалишенному — в эту сторону?Фермер, больше похожий на огородное пугало, недоуменно поднял брови и хмыкнул:— Вам, поди, нужен Элайджа Уэзерби.— Он самый — если умалишенных величают полным именем.— В здешних краях его кличут придурком или чокнутым, а «умалишенный» — так только в книжках пишут, но это один черт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
, за фашистов, за коммунистов — мало ли, кто за кого. Тут целые города исчезают с лица земли, а потому люди ищут козлов отпущения, вот Лотте и приходится стрелять с бедра, чтобы ее не размазали по стенке. Теперь, будь она неладна, в бега ударилась.— Если ее поймают — бросят за решетку. А то и убьют. Скорее всего, убьют. Нам с тобой повезло: запас провизии есть, сидим и в ус не дуем. Слава Богу, мы все просчитали заранее; как чувствовали, что грядет и голод, и резня. Хоть как-то себя обезопасили. А теперь нужно обезопасить Лотту, если она сюда прорвется.Роберт, помолчав, направился к лестнице.— Меня и самого уже ноги не держат. Надоело радеть за других. Взять хотя бы ту же Лотту. Но уж коли появится на пороге — ничего не попишешь, спрячем и ее.При свете коптилок они поднимались в спальню, окруженные дрожащим белым ореолом. В доме стояла тишина снежной ночи.— Господи прости, — бормотал Роберт. — Терпеть не могу, когда женщины льют слезы.Мне начинает казаться, будто плачет целый мир, добавил он про себя. Целый мир погибает, и молит о помощи, и мучится своим одиночеством, а чем тут поможешь? Если живешь на ферме? В стороне от главных дорог, у черта на рогах, где кругом ни души, а потому нет ни глупости, ни смерти? Чем тут поможешь?Одну коптилку они оставили зажженной, а сами укутались в одеяла и слушали, как ветер бьется в стены, как скрипят балки и деревянные полы.Не прошло и минуты, как снизу донесся вопль, потом треск древесины и незнакомый дверной скрип; с лестничной площадки потянуло сквозняком, по всем комнатам застучал дробный топоток, разнеслись исступленные рыдания, а вслед за тем стукнула входная дверь, в дом ворвалась свирепая вьюга, шаги переместились на крыльцо и затихли.— Слышал? — вскричала Марта. — Я же говорила! Прихватив единственную горящую лампу, они сбежали по лестнице и едва не задохнулись от ударившего в лицо ветра. Ведьмин закут был распахнут настежь; дверные петли ничуть не пострадали от времени. Тогда муж с женой посветили в сторону крыльца, но увидели только безлунную зимнюю тьму, белые покровы и горы; в тусклом луче мельтешили стаи снежинок, которые падали с высоты прямо на перину, устилавшую сад.— Была — и нету, — шепнула Марта.— Да кто она такая?— Этого мы не узнаем, разве что она снова явится.— Нет, больше не явится. Гляди.Когда они опустили коптилку пониже, на белой земле обозначилась тонкая бороздка шагов, уходящая по мягкому покрову куда-то вдаль, в сторону черного леса.— Выходит, здесь и впрямь была какая-то женщина. Но… как это понимать?— Бог ее знает. А как понимать все остальное в этом сумасшедшем мире?Они еще долго изучали эти следы, а потом, окоченев от стужи, переместились с порога в закуток под лестницей, где теперь зияла дыра, и направили свет в разверзнутый ведьмин закут.— Да это просто клетушка, даже чуланом не назовешь. Ой, смотри-ка…Внутри обнаружился убогий скарб: видавшее виды кресло-качалка, домотканый коврик, оплывшая свеча в медном подсвечнике и старинная потрепанная Библия. В нос ударил запах плесени, мха и засушенных цветов.— Выходит, здесь прятали живых людей?— Точно. Давным-давно здесь прятали тех, кого называли сатанинским отродьем. На них велась охота. Охота на ведьм. Таких судили, а потом отправляли на виселицу или на костер.— Ну и ну, — приговаривали оба, разглядывая крошечную келью.— Значит, ведьмы отсиживались тут, а охотники, обыскав дом, уходили ни с чем?— Вот-вот, так оно и было.— Роб…— Что?Марта подалась вперед. Она побледнела и не могла отвести глаз от убогого, щербатого кресла-качалки и от выцветшей Библии.— Роб, а этот дом… он очень старый? Сколько ему лет?— Думаю, лет триста будет.— Неужели так много?— А что тут удивительного?— В голове не укладывается. Несуразица какая-то…— Не пойму: ты о чем?— Об этом доме. Такие постройки стояли целый век. Потом еще один век. И еще. Да ведь здесь можно потрогать прошлое! Только руку протяни! Интересно, неужели можно и ход времени нащупать пальцами? А ну как я сяду в это кресло и затворю дверцу — что будет? Эта безвестная женщина… долго ли она томилась взаперти? Как сюда попала? Уж сколько лет прошло. Непонятно все это.— Эк тебя занесло!— А ты вообрази, что твоя жизнь в опасности: умирать-то никому неохота, а за тобой погоня, ты молишь Бога, чтоб тебя не поймали, и тут находится добрая душа, которая прячет тебя, сатанинское отродье, за такой дверцей, а между тем преследователи уже обыскивают дом, их шаги все ближе, ближе… разве ты не захочешь отсюда вырваться? Чтобы бежать, куда глаза глядят? Чтобы найти другое место? А может, и другое время? Если хорошенько попросить, то в таком доме, простоявшем не один век, можно укрыться даже в другом году! А вдруг… — она запнулась — здесь как раз?…— Да ну тебя, — отмахнулся он. — И впрямь несуразица какая-то!Но несмотря ни на что, какое-то едва уловимое движение внутри каморки заставило обоих почти одновременно вытянуть руки перед собой, чтобы погрузить их, из чистого любопытства, в невидимую реку. Казалось, воздух чуть качнулся в одну сторону, потом в другую, дохнул теплом, потом холодом, мелькнул лучом света и так же внезапно погрузился в темноту. Оба это чувствовали, но не могли выразить словами. В чулане менялась погода: то зимняя стужа, то быстротечное лето. Конечно, так не бывает, но ошибки быть не могло. Под кончиками пальцев, скрытая от глаз, текла невидимая, как само время, река из теней и солнца, прозрачная, как горный хрусталь, но спрятанная пульсирующей тьмой. Казалось, опусти руки чуть поглубже — и тебя затянет в неодолимую круговерть времен года, засосет в этот крошечный, непостижимо малый омут. Эти мысли проносились в голове каждого из двоих, почти ощущались кожей, хотя и не облекались в слова.Охваченные тревогой, они отдернули и прижали к груди ледяные, но успевшие загореть руки, а сами неотрывно смотрели вниз.— Чертовщина, — шептал Роберт Уэбб. — Одно слово — чертовщина!Он попятился и еще раз вышел на крыльцо, но снежная ночь уже почти заровняла бороздку следов.— Никого, — выговорил он. — Пусто.В этот самый миг на подъезде к дому вспыхнули желтые фары.— Лотта! — воскликнула Марта Уэбб. — Наконец-то! Лотта!Фары погасли. Роберт и Марта устремились во двор, навстречу бегущей к ним женской фигурке.— Лотта!Растрепанная, с затравленным взглядом, она бросилась к ним в объятия.— Марта, Боб! Господи, я уж не чаяла вас разыскать! Сбилась с дороги. За мной погоня. Идемте скорее в дом. Простите, что разбудила среди ночи. Как же я рада вас видеть! Ой, чуть не забыла — надо спрятать машину. Вот, держите ключи.Роберт Уэбб кинулся отгонять машину за дом. На обратном пути он удостоверился: колеи постепенно заметало снегом.Вскоре все трое уже сидели тесным кружком и не могли наговориться. Роберт Уэбб все косился на входную дверь.— Прямо не знаю, как вас благодарить, — взволнованно повторяла Лотта, устраиваясь в кресле. — Вы ведь сами рискуете! Но я вас не обременю -перекантуюсь пару часов, пережду опасность. А потом…— Сиди, сколько надо.— Нет, долго нельзя. Они не отстанут! В городах пожары, убийства, голод. Бензина нет — приходится воровать. У вас, кстати, не найдется лишку? Мне бы только до Гринборо дотянуть, там сейчас Фил Мередит, он мне…— Лотта, — прервал Роберт Уэбб.— Что такое? — Она затаила дыхание.— Ты случаем в окрестностях никого не видела? Бегущая женщина тебе не попадалась на дороге?— Опомнись! Я летела как сумасшедшая! Хотя… Женщина?… Да, верно! Я ее чуть не сбила. А в чем дело?— Как тебе объяснить…— Она не опасна?— Нет-нет.— Ничего, что я к вам нагрянула?— Все в порядке. Сиди спокойно. Мы кофе сварим…— Погодите! Надо проверить!Они и глазом моргнуть не успели, как Лотта подбежала к порогу и на дюйм приоткрыла дверь. Хозяева стали у нее за спиной и увидели вдалеке свет автомобильных фар, который помигал на пригорке и нырнул в долину.— Это за мной, — прошептала Лотта. — Сейчас будет обыск. Господи, куда же мне деваться?Марта и Роберт переглянулись.Нет, только не это, думал Роберт. Избави бог! Абсурд, мистика, нелепость, жестокое совпадение, как в страшном сне, издевка, злая ирония, насмешка судьбы! Только не это! Сгинь, роковая случайность! Не приходи, как поезд вне расписания. И по расписанию тоже не приходи. А ты, Лотта, приезжай лет через десять, ну, через пять, а лучше через год, через месяц, через неделю, и попроси убежища. Ну, хотя бы завтра! Только не приноси в каждой руке по случайности, как слабоумное дитя, не появляйся сразу вслед за прежним ужасом, не испытывай нас на прочность. Я ведь не Чарльз Диккенс, который прослезился и забыл.— Что-то не так? — спросила Лотта.— Да вот…— Негде меня спрятать?— Вообще-то есть одно местечко.— Куда идти?— Сюда. — Не помня себя, он медленно развернулся.Они направились по коридору к полуоткрытой дверце.— Что это? — спросила Лотта. — Тайник? Значит, вы устроили?…— Он здесь с незапамятных времен.— Лотта покачала дверцу на петлях.— Не заклинит? А вдруг меня найдут?— Не найдут. Сработано на совесть. Закроешься изнутри — комар носу не подточит.Где-то в зимней ночи взревели автомобильные двигатели; дальний свет выхватил дорогу, полоснул по темным окнам дома. На дворе ветер ощупывал заснеженные следы: одна дорожка уходила вдаль, вторая шла к крыльцу, а колеи от шин исчезали на глазах.— Слава богу, — шепнула Марта.Вой сирен уже слышался за ближайшим поворотом; машины затаились, уставившись на неосвещенный дом. Через некоторое время они с рокотом двинулись в метель, к заснеженным холмам.Вскоре свет фар исчез вдали; рев моторов умолк.— Повезло, — сказал Роберт Уэбб.— Нам — да, а ей — нет.— Кому это?— Той женщине, что выскочила из нашего дома. Ей спасенья ждать неоткуда. Кто-нибудь ее непременно заметит.— И то правда; я и не подумал.— Документов у нее нет, а как же без удостоверения личности? Она сама не ведает, в какую передрягу попала. Что будет, если ей придется объяснять, кто она такая и как очутилась в этих краях!— Верно, верно!— Храни ее Господь.Они вгляделись в снежную тьму, но так ничего и не увидели. Кругом царила неподвижная тишина.— Никому спасенья нет, — сказала Марта. — Куда ни кинь, спасенья нет.Задерживаться у окна долее не имело смысла, и Роберт с Мартой, протиснувшись под лестницу, постучали в ведьмин закут.— Лотта! — позвали они. Дверца даже не шелохнулась.— Лотта, можно выходить!Ответа не было: ни вздоха, ни шепота. Роберт застучал в дверь костяшками пальцев:— Эй, ты там?— Лотта!— Открывай!— Вот дьявольщина, заело!— Подожди, Лотта, мы тебя вызволим. Теперь-то что!Чертыхаясь, Роберт Уэбб стал молотить кулаками по стене, а потом скомандовал: «Поберегись!», отступил назад и что есть мочи пнул ногой в стену — раз, другой, третий. Под яростными ударами древесина начала крошиться в щепки. Пробив дыру, он рванул на себя деревянную обшивку.— Лотта!Не сговариваясь, они пригнули головы и заглянули в тесный чулан.На шатком столике мерцала свеча. Библия куда-то исчезла. Кресло пару раз бесшумно качнулось, а потом остановилось как вкопанное.— Лотта!Каморка была пуста. Только свеча по-прежнему мерцала на столике.— Лотта! — позвали они.— Тебе не кажется?…— Все может быть. Старый дом — и есть старый дом… очень старый…— Неужели Лотта… она?…— Не знаю, не знаю.— Так или иначе, она в безопасности! И на том спасибо.— В безопасности, говоришь? А куда она пойдет? Разодета в пух и прах, надушена, юбка короткая, туфли на высоком каблуке, шелковые чулки, кольца с бриллиантами, губы накрашены, брови выщипаны — она в безопасности? В безопасности! — передразнил Роберт, вглядываясь в разверстую дыру.— А что тут такого? Он глубоко вздохнул.— Женщина с такими приметами? Не она ли пропала в городке под названием Салем Салем (Сейлем) — город в штате Массачусетс, где с мая по октябрь 1692 г. разгорелась «охота на ведьм». Девятнадцать женщин были повешены и несколько десятков брошены в тюрьму по обвинению в связях с дьяволом.
в тысяча шестьсот восьмидесятом году?Держа вырванный кусок обшивки на вытянутых руках, он прикрыл ведьмин закут.Усевшись под лестницей, они скоротали в ожидании эту долгую, холодную ночь. Дух скорости The Ghost in the Machine, 1996 год Переводчик: Е. Петрова Тогда на дворе стоял 1853 год, в деревне только и было разговоров, что о помешанном, который жил на пригорке в глинобитной лачуге посреди запущенного двора; жена от него сбежала, никому не рассказав про мужнины выходки, и больше ее не видели. А деревенским даже во хмелю недоставало храбрости, чтобы сходить да разузнать, в чем проявляется его безумие и почему жена его бросила, выплакав все глаза, и оставила после себя пустоту, открытую ветрам и грозам.И все же…Как-то летом, в палящий зной, когда на небе не было ни облаков, что дают желанную тень, ни туч, сулящих людям и зверью благодатный дождь, в деревне появился Естествоиспытатель. То бишь доктор Мортимер Гофф, господин весьма необычной наружности, у которого все части тела двигались как будто сами по себе, что не мешало ему путешествовать по миру в поисках невиданных чудес и божественных откровений.Почтенный доктор карабкался по склону, рискуя оступиться на булыжниках, которыми был скорее усыпан, нежели вымощен весь путь, а пару лошадей, запряженных в коляску, оставил внизу, дабы не подвергать их такому испытанию.Доктор Гофф, как стало известно, прибыл не откуда-нибудь, а из Лондона, устав дышать туманом и терпеть вечное ненастье; сейчас, ошеломленный лавиной света и жары, этот добродушный, хотя и не в меру любопытный эскулап остановился у чужого забора перевести дух, прикинул на глазок высоту подъема и спросил:— К умалишенному — в эту сторону?Фермер, больше похожий на огородное пугало, недоуменно поднял брови и хмыкнул:— Вам, поди, нужен Элайджа Уэзерби.— Он самый — если умалишенных величают полным именем.— В здешних краях его кличут придурком или чокнутым, а «умалишенный» — так только в книжках пишут, но это один черт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24