Несколько недель назад Мэгги пригласили участвовать в этой передаче, но она, подумав, отказалась. Она вообще редко давала интервью. И сама Мэри Маршал вместе с ее программой нисколько не интересовали Мэгги.
Ее привлекла тема разговора.
Вирена Ричмонд рассказывала, как по прошествии двадцати одного года после того, как она отдала на усыновление своего шестимесячного ребенка, он нашел ее и написал ей письмо, в котором выразил желание увидеться с ней.
– Какова же была ваша реакция? – спросила Мэри Маршал.
– Крайнее удивление – и невероятная радость. Я даже мечтать не смела о том, чтобы увидеться с ним, хотя дня не проходило без мыслей о нем. И уж тем более мне не приходило в голову, что он сам отыщет меня и захочет познакомиться. Он прислал удивительное письмо. – Глаза Вирены Ричмонд повлажнели. – Полное любви и понимания. В нем говорится, что у меня, должно быть, нашлись очень серьезные причины оставить ребенка и что, читая мои книги, он сделал вывод о том, что я не какая-нибудь черствая, бесчувственная особа и очень тепло пишу о материнстве…
– А что вы почувствовали, когда встретились с ним?
– Он оказался таким прелестным. Я расплакалась. Мы обнялись, и оба рыдали.
– Вы объяснили ему, почему вам пришлось от него отказаться?
– Да. Я все рассказала. Про то, что меня не печатали, я была несчастна и в профессии, и в жизни, что его отец бросил меня, как только узнал о моей беременности. Жить было почти не на что, я перебивалась случайными заработками, и мне ничего не светило: я получала отказы из всех редакций и, казалось, никогда не смогу написать книжку, которую захотят купить и прочитать. Словом, я была в отчаянии. Что я могла предложить будущему ребенку? Одну только любовь. А детям нужно гораздо больше. Шесть недель я терзалась, не зная, на что решиться, ревела ночи напролет. То принимала решение оставить ребенка, бороться ради него за свой успех; то, представив себе, на какие лишения его обрекаю, отказывалась от этого решения. Денег не было совсем, и мне пришлось идти в Дом матери и ребенка при Армии спасения; да и из дома меня гнали, хозяин, узнав еще, что я беременна, предупредил, что жильцов с детьми не держит… Словом, положение было безвыходное. В конце концов я решила, что надо думать только о судьбе моего мальчика. Если ему будет лучше с людьми, которые обеспечат его тем, что я не смогу дать, если у него будет отец, будет уютный, счастливый дом, значит, надо пожертвовать своими чувствами…
– И у ребенка было счастливое детство? – Да, он очень любит родителей, которые его усыновили. И, между прочим, они сами сказали ему при достижении совершеннолетия, что у него где-то есть настоящая мать, и если он захочет ее разыскать, они отнесутся к этому с пониманием. Я всегда буду благодарна им за это. И, конечно, не стану отнимать у них сына, он принадлежит им, как и мне, они его воспитали. И у них хватило благородства пригласить меня в свою семью.
– А как восприняли это событие ваши читатели? Вы, насколько я знаю, получаете огромное количество писем. Что вам пишут?
– Да, у меня обширная почта. Мне стали писать, когда вышла в свет моя первая книжка. Видно, мне удается задевать какие-то важные струны… Но вот что удивительно: когда эта новость разнеслась по стране, меня просто завалили письмами, и ни в одном из них не было ни слова упрека или осуждения. Очень много пишут женщины, которые не по своей вине вынуждены были отказаться от своих малюток. Сердце разрывается, когда читаешь некоторые из этих писем. Кто-то просит о помощи. И я решила передать гонорар за мою последнюю книгу «Сердцебиение» в специальный фонд, который будет помогать приемным детям и их настоящим матерям найти друг друга, при условии, что они оба этого хотят. Некоторые дети вполне счастливы со своими родителями, усыновившими их, и не желают знать ту, что дала им жизнь. Мой фонд придет на помощь тем, кто в ней объективно нуждается.
И вот что еще удивительно. На протяжении многих лет я ужасно боялась, что моя тайна откроется, и это отвратит от меня читателей. Я боялась, что мне, автору саг о счастливых семьях, не простят незаконнорожденного ребенка. Но вот тайна открылась, а тиражи моих книг резко подскочили вверх! У меня обычно расходятся триста тысяч экземпляров в бумажной обложке, а «Сердцебиение» распродано уже в полумиллионе экземпляров, и это только у нас в стране! Издатели предполагают, что за рубежом продадут не меньше двух миллионов…
– Значит, это событие способствовало вашему успеху.
– Да, еще как! Времена изменились. То, что вызывало осуждение в 1971 году, никого не удивляет в 1992-м. Почти половина семей в стране так называемые неполные. Остается жалеть лишь о том, что успех пришел ко мне слишком поздно, когда я уже разлучилась со своим мальчиком. – Знаменитая романистка грустно улыбнулась. – Что поделаешь, не все в нашей власти.
– Да, жизнь полна неожиданностей, и подчас она преподносит нам радостные сюрпризы. Вот ваш сын вас нашел.
– Да, слава Богу.
– А теперь давайте поговорим о вашей последней книге…
Мэгги медленно откинулась на подушки и нажала кнопку панели дистанционного управления.
– Да, – прошептала она, не сводя глаз с темного экрана, – жизнь полна неожиданностей. – На ее лице появилось то особенное выражение, увидев которое Барт или Конни не преминули бы сказать: «Ну, Мэгги что-то замышляет…»
В характере Мэгги была эдакая маккиавеллиевская жилка, которая развилась в годы ее мрачного детства, когда ей приходилось измысливать хитроумные планы, чтобы противостоять религиозному фанатизму родителей. Восхищаясь ее стратегическим гением, Барт шутил, что в прошлой жизни она наверняка была профессиональной заговорщицей. Вот и теперь ее мозг лихорадочно работал, просчитывая варианты.
– Ну так, – глубоко вдохнув, вслух сказала Мэгги. – Это как раз то, что нужно. Спасибо моему ангелу-хранителю! – воскликнула она, победно вздымая вверх сжатые кулачки. – Этот подарочек мне прямо с неба свалился, не иначе. Именно сегодня, именно в этот час показывают программу, которую я ни при какой погоде не смотрю, а тут неведомая сила заставляет меня включить телек!
Это неспроста, думала она, меряя шагами гостиную. Сама судьба подает мне знак.
Мэгги не отличалась набожностью, в детстве она на всю жизнь получила отвращение к религии, но, как большинство людей ее профессии, была очень суеверной. Она верила в руку судьбы. Только что увиденное на телеэкране воспринималось ею как недвусмысленное указание к действию. Теперь оставалось следовать ему. «Следовать, следовать!» – радостно приговаривала она, кружась по комнате. Кровь снова живо заструилась по жилам.
Подобно Скарлет О'Хара Мэгги не любила терять время зря. Но если Скарлет могла отложить думы о чем-либо на завтра, то Мэгги и думала, и действовала без всяких проволочек. Барт займется расследованием. Он в этих делах собаку съел. Он раскопает, что мне нужно, и тогда – о, тогда… Лицо ее озарилось внутренним светом, будто она оказалась на съемочной площадке у Джозефа фон Штернберга. Вся эта шайка-лейка на коленях будет умолять меня выбрать любую роль, потому что такая реклама им не снилась. Я смогу хоть дочку Дракулы играть, они будут пялиться на меня с обожанием.
– Увидим тогда, чья возьмет, – громко воскликнула она, как обрадованное дитя, не в силах сдержать распиравшего ее восторга. – Это, несомненно, знак свыше. Надо быть слепой, чтобы пройти мимо такой потрясающей возможности.
Мэгги опять устроилась с ногами на диване, машинально накручивая на палец локон, как всегда, когда обдумывала какой-нибудь план. Надо предусмотреть каждую мелочь. Конечно, без помощи Барта и Конни не обойтись. Тут уж либо пан, либо пропал.
Конни застала ее на том же месте, глубоко погруженной в свои мысли.
– Ты что, в спячку впала? Сколько можно так сидеть! Уже три часа, а на пять у тебя назначено интервью с Барри Норманом. Группа уже здесь, налаживают свет и звук. Господи, да что ж ты с волосами-то делаешь!
– А? Я просто задумалась, – рассеянно ответила Мэгги.
– Может, поделишься – о чем?
– В соответствии с твоим пожеланием перебираю возможности. Размышляю, куда податься.
– Ну и?
– Кажется, нашла верную дорожку. Как только покончим с этим интервью, я вам обоим доложу.
– Обоим?
– Ну конечно, – кивнула Мэгги и жестом отпустила Конни, направляясь в ванную, чтобы переодеться. – Барт знает, что я в горячке могу ляпнуть что угодно, пусть простит меня. Обзвони пивнушки, в которых он бывает, ты же их знаешь, передай ему, что я все хорошенько обдумала и пришла к важному решению. Я уверена, он его одобрит.
Дверь в ванную закрылась за ней.
Конни нашла Барта со второго звонка. Он был в своем любимом баре. В отличие от Мэгги Барт был стопроцентно предсказуем, а потому и считался надежным. После каждого скандала он отправлялся утешиться за стаканчиком. В Англии он пристрастился к элю, и Конни уже знала, где он бывает чаще всего. Найти его было несложно – достаточно сделать несколько звонков.
– Нас ждут великие дела, – сказала Кони. – Ее опять какая-то муха укусила, и, судя по всему, на этот раз – муха цеце.
– Что же она такое задумала? Сделать из «Вишневого сада» мьюзикл?
– Вряд ли. По-моему, она замахнулась на что-то грандиозное, только ума не приложу, на что. Велела тебе передать, цитирую: «Я хорошенько все обдумала и пришла к важному решению. Уверена, что Барт одобрит». Конец цитаты.
– А ты не забыла, что меня вышибли с работы?
– Она еще добавила, что ты не принимаешь всерьез ее заскоки, когда она не в себе. Да и пора привыкнуть – она тебя выгоняет не реже раза в месяц. Она не может без тебя обойтись, точно так же, как ты без нее. Так что в ее затее мы с тобой наверняка главные фигуры. Давай, впрягайся. Сегодня Барри Норман берет у нее интервью для программы «Вечер кино». А потом она будет промывать нам мозги. Приготовься внимать.
– Ладно, через пять минут буду, – сказал Барт и повесил трубку.
Конни встретила его на лестничной площадке.
– С ней черт-те что творится. Я не видела ее в таком состоянии с тех пор, как она выступила в программе «Звук и свет» в театре «Хэмптон-корт».
– Она звонила кому-нибудь? Или, может, ей звонили? С кем-нибудь разговаривала? – Барт пытался найти ключ к ситуации.
– Ничего подобного. Она смотрела телевизор.
– Да она его никогда не смотрит! Разве что показывают ее или кого-то из близких знакомых.
– Говорю тебе: она смотрела телевизор. Я своими глазами видела. Заглянула, думала, она разыгрывает «Трагическую музу», а оказалось «Ребекку с фермы Саннибрук». – И, предупреждая логичный вопрос, добавила: – Я просмотрела программы. Ничего особенного. Обыкновенный телевизионный поток.
– Но что-то, видно, ее зацепило. Иной раз достаточно бывает словечка, намека…
Раздался звонок в дверь.
– Это Барри Норман, – сказала Конни. – Пойди впусти. А я приведу Мэгги.
Конни вошла в гардеробную Мэгги. Та стояла у высокого зеркала, ослепительная в платье из фисташкового шелкового джерси от Джин Мьюир, которое мягкими складками ниспадало с ее великолепной фигуры. Пламенеющие волосы были уложены в стильную прическу, лицо тщательно подгримировано.
– Сойдет? – спросила она, как будто могли быть какие-то сомнения.
Еще бы, подумала Конни.
– Все готово, – объявила она. – Ждем явления звезды.
Оставляя за собой шлейф аромата «Эсти Лаудер», Мэгги прошествовала в гостиную, где телевизионщики приготовились к съемке.
– Барри! – теплым грудным голосом пропела Мэгги, протягивая интервьюеру обе руки. – Какое счастье снова видеть тебя!
Через час с небольшим Барт и Конни вошли в комнату, которая после ухода съемочной группы с ее причиндалами снова приобрела свой уютный вид, создаваемый шелковой абрикосовой обивкой и классическим узором ковра. Мэгги стояла у балконной двери, выходящей на Саут-стрит. Она казалась погруженной в глубокие размышления. «Позирует», – недоверчиво подумал Барт.
Конни перехватила его взгляд и шепотом подтвердила его мысль.
– Она просто ослепила Барри Нормана. Мне даже показалось, что ему понадобится собака-поводырь, чтобы отсюда выбраться.
– Она в самом деле что-то замышляет, – прошептал в ответ Барт. – Только вот что именно?
С Мэгги всегда так: она такая искусная актриса, что нужно было не один пуд соли с ней съесть, чтобы определить, где игра, а где жизнь. Как правило, Барту и Конни это удавалось, потому что они провели с ней больше времени, чем оба ее мужа, вместе взятые. Для Мэгги ее искусство и было самой жизнью, и она так легко перескальзывала с одного на другое, что невозможно было с точностью сказать, в какой зоне она пребывала в каждую данную минуту. Первой реакцией Барта, когда он увидел ее стоящей у окна, было зааплодировать. Им явно предстояло наблюдать Представление.
Он понял, что не обманулся, услышав ее первые слова.
– Дорогие мои… это вы… Барт! – Ее бархатный голос ласкал слух. Она плавно подошла к Барту и приложилась губами к его щеке. – Язык мой – враг мой. Ты же знаешь, как меня заносит… У меня и в мыслях не было… Мир?
– Меня как раз волнует то, что у тебя в мыслях.
– Можешь не волноваться. – Она ласково улыбнулась. – Я очень серьезно отнеслась к твоему совету, и, мне кажется, тебе понравится мое решение.
Мэгги взяла его под руку и обернулась к Конни, которая, зная, чего от нее ждут, подскочила, чтобы та взяла под руку и ее, и так втроем они направились в комнату Конни, которая использовалась как деловой кабинет. Там велись все важные беседы.
Усадив их вдвоем на диван, Мэгги осталась стоять. Буря, которая смела Барта несколько часов назад, улеглась. Мэгги пристально изучала своих зрителей.
– Ты посоветовал мне трезво взглянуть на себя, – сказала она, обращаясь к Барту. – Я так и сделала. Я долго просидела, обдумывая всю свою жизнь – прошлое, настоящее и будущее.
Неплохой текст, подумал Барт. Интересно, кто автор? Мэгги повернулась к ним спиной, сделала несколько шагов по комнате, потом вновь подошла к дивану. Она изображала борение чувств. Барт смотрел на нее с наслаждением. На нее всегда было приятно смотреть.
– Ты, – продолжила Мэгги, кивнув в сторону Барта, – ты сказал, что мне не следует огорчаться, если придется играть женщин в возрасте. Матерей, к примеру. А ты, – она обернулась к Конни, – сказала, что я должна пересмотреть свои возможности, сделать новый выбор. Так или иначе, вы имели в виду одно: мне пора взглянуть в лицо фактам.
Они заметили, как расширились ее глаза, сделавшись почти бездонными: это означало, что сейчас она произнесет нечто страшно важное. А ведь она даже не контролирует свое поведение, подумал Барт, все эти штуки и трюки у нее выходят сами собой. Жизнь для нее – трехактная пьеса, в которой она играет главную роль.
– Именно это я и собираюсь сделать, – объявила наконец она.
Тут должны были вступить фанфары.
– Слава тебе, Господи, – с облегчением вздохнул Барт. – Тебя ждут потрясающие роли в блистательных спектаклях…
– Да, ждут, – прервала его Мэгги. – Но не сию же минуту? Сейчас мне еще не время бежать на репетицию, съемочную площадку или куда-нибудь в этом роде?
– Ну, сейчас, конечно, нет, но уже есть что обсудить…
– Вот и прекрасно, потому что я намерена кое-что предпринять и не знаю, сколько времени это отнимет.
– Ты наконец решила поддаться на уговоры и написать автобиографию? – предположила Конни. – Можно прикинуть, сколько времени это потребует…
– Пока не стоит. Я этим займусь, но не теперь. Сначала нужно сделать нечто, что добавит к ней еще одну главу.
– Уж не замуж ли ты собралась? – спросила Конни, стараясь не глядеть на Барта, чтобы не прыснуть.
Но Мэгги вопрос не показался смешным.
– Два брака – более чем достаточно, – ответила она, и тут лицо ее опять озарилось лучезарным светом. – Тем не менее я собираюсь стать матерью!
– Боже! – выдохнул Барт, делая в уме лихорадочные подсчеты.
– Кем? – еле выговорила Конни.
Мэгги звонко рассмеялась.
– Вы оба напрасно испугались, – успокоила она их. – Речь идет о том, чтобы стать матерью уже рожденного ребенка.
– А, вот оно что, – с облегчением протянула Конни. – Ты, стало быть, собираешься взять приемыша.
В это Конни не могла поверить при всем желании. Дети и Мэгги – вещи абсолютно несовместимые.
– Опять ошибка. Я собираюсь искать ребенка, который был взят в чужую семью. Много лет назад. – Она хлопнула в ладоши, возвещая момент, когда будет молвлено главное.
– Я хочу, чтобы вы помогли мне найти мою дочь. Двадцать семь лет назад я отдала ее в чужие руки.
Повисло молчание. Прервать его смогла только сама Мэгги.
– Я следую твоему совету, Барт. Буду исполнять роль матери. Только не на сцене и не в театре, а в жизни. Я буду матерью своей собственной дочери. Для этого вы должны найти ее. Сама я не могу этим заняться, слишком уж я известна. А вы с Конни сможете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Ее привлекла тема разговора.
Вирена Ричмонд рассказывала, как по прошествии двадцати одного года после того, как она отдала на усыновление своего шестимесячного ребенка, он нашел ее и написал ей письмо, в котором выразил желание увидеться с ней.
– Какова же была ваша реакция? – спросила Мэри Маршал.
– Крайнее удивление – и невероятная радость. Я даже мечтать не смела о том, чтобы увидеться с ним, хотя дня не проходило без мыслей о нем. И уж тем более мне не приходило в голову, что он сам отыщет меня и захочет познакомиться. Он прислал удивительное письмо. – Глаза Вирены Ричмонд повлажнели. – Полное любви и понимания. В нем говорится, что у меня, должно быть, нашлись очень серьезные причины оставить ребенка и что, читая мои книги, он сделал вывод о том, что я не какая-нибудь черствая, бесчувственная особа и очень тепло пишу о материнстве…
– А что вы почувствовали, когда встретились с ним?
– Он оказался таким прелестным. Я расплакалась. Мы обнялись, и оба рыдали.
– Вы объяснили ему, почему вам пришлось от него отказаться?
– Да. Я все рассказала. Про то, что меня не печатали, я была несчастна и в профессии, и в жизни, что его отец бросил меня, как только узнал о моей беременности. Жить было почти не на что, я перебивалась случайными заработками, и мне ничего не светило: я получала отказы из всех редакций и, казалось, никогда не смогу написать книжку, которую захотят купить и прочитать. Словом, я была в отчаянии. Что я могла предложить будущему ребенку? Одну только любовь. А детям нужно гораздо больше. Шесть недель я терзалась, не зная, на что решиться, ревела ночи напролет. То принимала решение оставить ребенка, бороться ради него за свой успех; то, представив себе, на какие лишения его обрекаю, отказывалась от этого решения. Денег не было совсем, и мне пришлось идти в Дом матери и ребенка при Армии спасения; да и из дома меня гнали, хозяин, узнав еще, что я беременна, предупредил, что жильцов с детьми не держит… Словом, положение было безвыходное. В конце концов я решила, что надо думать только о судьбе моего мальчика. Если ему будет лучше с людьми, которые обеспечат его тем, что я не смогу дать, если у него будет отец, будет уютный, счастливый дом, значит, надо пожертвовать своими чувствами…
– И у ребенка было счастливое детство? – Да, он очень любит родителей, которые его усыновили. И, между прочим, они сами сказали ему при достижении совершеннолетия, что у него где-то есть настоящая мать, и если он захочет ее разыскать, они отнесутся к этому с пониманием. Я всегда буду благодарна им за это. И, конечно, не стану отнимать у них сына, он принадлежит им, как и мне, они его воспитали. И у них хватило благородства пригласить меня в свою семью.
– А как восприняли это событие ваши читатели? Вы, насколько я знаю, получаете огромное количество писем. Что вам пишут?
– Да, у меня обширная почта. Мне стали писать, когда вышла в свет моя первая книжка. Видно, мне удается задевать какие-то важные струны… Но вот что удивительно: когда эта новость разнеслась по стране, меня просто завалили письмами, и ни в одном из них не было ни слова упрека или осуждения. Очень много пишут женщины, которые не по своей вине вынуждены были отказаться от своих малюток. Сердце разрывается, когда читаешь некоторые из этих писем. Кто-то просит о помощи. И я решила передать гонорар за мою последнюю книгу «Сердцебиение» в специальный фонд, который будет помогать приемным детям и их настоящим матерям найти друг друга, при условии, что они оба этого хотят. Некоторые дети вполне счастливы со своими родителями, усыновившими их, и не желают знать ту, что дала им жизнь. Мой фонд придет на помощь тем, кто в ней объективно нуждается.
И вот что еще удивительно. На протяжении многих лет я ужасно боялась, что моя тайна откроется, и это отвратит от меня читателей. Я боялась, что мне, автору саг о счастливых семьях, не простят незаконнорожденного ребенка. Но вот тайна открылась, а тиражи моих книг резко подскочили вверх! У меня обычно расходятся триста тысяч экземпляров в бумажной обложке, а «Сердцебиение» распродано уже в полумиллионе экземпляров, и это только у нас в стране! Издатели предполагают, что за рубежом продадут не меньше двух миллионов…
– Значит, это событие способствовало вашему успеху.
– Да, еще как! Времена изменились. То, что вызывало осуждение в 1971 году, никого не удивляет в 1992-м. Почти половина семей в стране так называемые неполные. Остается жалеть лишь о том, что успех пришел ко мне слишком поздно, когда я уже разлучилась со своим мальчиком. – Знаменитая романистка грустно улыбнулась. – Что поделаешь, не все в нашей власти.
– Да, жизнь полна неожиданностей, и подчас она преподносит нам радостные сюрпризы. Вот ваш сын вас нашел.
– Да, слава Богу.
– А теперь давайте поговорим о вашей последней книге…
Мэгги медленно откинулась на подушки и нажала кнопку панели дистанционного управления.
– Да, – прошептала она, не сводя глаз с темного экрана, – жизнь полна неожиданностей. – На ее лице появилось то особенное выражение, увидев которое Барт или Конни не преминули бы сказать: «Ну, Мэгги что-то замышляет…»
В характере Мэгги была эдакая маккиавеллиевская жилка, которая развилась в годы ее мрачного детства, когда ей приходилось измысливать хитроумные планы, чтобы противостоять религиозному фанатизму родителей. Восхищаясь ее стратегическим гением, Барт шутил, что в прошлой жизни она наверняка была профессиональной заговорщицей. Вот и теперь ее мозг лихорадочно работал, просчитывая варианты.
– Ну так, – глубоко вдохнув, вслух сказала Мэгги. – Это как раз то, что нужно. Спасибо моему ангелу-хранителю! – воскликнула она, победно вздымая вверх сжатые кулачки. – Этот подарочек мне прямо с неба свалился, не иначе. Именно сегодня, именно в этот час показывают программу, которую я ни при какой погоде не смотрю, а тут неведомая сила заставляет меня включить телек!
Это неспроста, думала она, меряя шагами гостиную. Сама судьба подает мне знак.
Мэгги не отличалась набожностью, в детстве она на всю жизнь получила отвращение к религии, но, как большинство людей ее профессии, была очень суеверной. Она верила в руку судьбы. Только что увиденное на телеэкране воспринималось ею как недвусмысленное указание к действию. Теперь оставалось следовать ему. «Следовать, следовать!» – радостно приговаривала она, кружась по комнате. Кровь снова живо заструилась по жилам.
Подобно Скарлет О'Хара Мэгги не любила терять время зря. Но если Скарлет могла отложить думы о чем-либо на завтра, то Мэгги и думала, и действовала без всяких проволочек. Барт займется расследованием. Он в этих делах собаку съел. Он раскопает, что мне нужно, и тогда – о, тогда… Лицо ее озарилось внутренним светом, будто она оказалась на съемочной площадке у Джозефа фон Штернберга. Вся эта шайка-лейка на коленях будет умолять меня выбрать любую роль, потому что такая реклама им не снилась. Я смогу хоть дочку Дракулы играть, они будут пялиться на меня с обожанием.
– Увидим тогда, чья возьмет, – громко воскликнула она, как обрадованное дитя, не в силах сдержать распиравшего ее восторга. – Это, несомненно, знак свыше. Надо быть слепой, чтобы пройти мимо такой потрясающей возможности.
Мэгги опять устроилась с ногами на диване, машинально накручивая на палец локон, как всегда, когда обдумывала какой-нибудь план. Надо предусмотреть каждую мелочь. Конечно, без помощи Барта и Конни не обойтись. Тут уж либо пан, либо пропал.
Конни застала ее на том же месте, глубоко погруженной в свои мысли.
– Ты что, в спячку впала? Сколько можно так сидеть! Уже три часа, а на пять у тебя назначено интервью с Барри Норманом. Группа уже здесь, налаживают свет и звук. Господи, да что ж ты с волосами-то делаешь!
– А? Я просто задумалась, – рассеянно ответила Мэгги.
– Может, поделишься – о чем?
– В соответствии с твоим пожеланием перебираю возможности. Размышляю, куда податься.
– Ну и?
– Кажется, нашла верную дорожку. Как только покончим с этим интервью, я вам обоим доложу.
– Обоим?
– Ну конечно, – кивнула Мэгги и жестом отпустила Конни, направляясь в ванную, чтобы переодеться. – Барт знает, что я в горячке могу ляпнуть что угодно, пусть простит меня. Обзвони пивнушки, в которых он бывает, ты же их знаешь, передай ему, что я все хорошенько обдумала и пришла к важному решению. Я уверена, он его одобрит.
Дверь в ванную закрылась за ней.
Конни нашла Барта со второго звонка. Он был в своем любимом баре. В отличие от Мэгги Барт был стопроцентно предсказуем, а потому и считался надежным. После каждого скандала он отправлялся утешиться за стаканчиком. В Англии он пристрастился к элю, и Конни уже знала, где он бывает чаще всего. Найти его было несложно – достаточно сделать несколько звонков.
– Нас ждут великие дела, – сказала Кони. – Ее опять какая-то муха укусила, и, судя по всему, на этот раз – муха цеце.
– Что же она такое задумала? Сделать из «Вишневого сада» мьюзикл?
– Вряд ли. По-моему, она замахнулась на что-то грандиозное, только ума не приложу, на что. Велела тебе передать, цитирую: «Я хорошенько все обдумала и пришла к важному решению. Уверена, что Барт одобрит». Конец цитаты.
– А ты не забыла, что меня вышибли с работы?
– Она еще добавила, что ты не принимаешь всерьез ее заскоки, когда она не в себе. Да и пора привыкнуть – она тебя выгоняет не реже раза в месяц. Она не может без тебя обойтись, точно так же, как ты без нее. Так что в ее затее мы с тобой наверняка главные фигуры. Давай, впрягайся. Сегодня Барри Норман берет у нее интервью для программы «Вечер кино». А потом она будет промывать нам мозги. Приготовься внимать.
– Ладно, через пять минут буду, – сказал Барт и повесил трубку.
Конни встретила его на лестничной площадке.
– С ней черт-те что творится. Я не видела ее в таком состоянии с тех пор, как она выступила в программе «Звук и свет» в театре «Хэмптон-корт».
– Она звонила кому-нибудь? Или, может, ей звонили? С кем-нибудь разговаривала? – Барт пытался найти ключ к ситуации.
– Ничего подобного. Она смотрела телевизор.
– Да она его никогда не смотрит! Разве что показывают ее или кого-то из близких знакомых.
– Говорю тебе: она смотрела телевизор. Я своими глазами видела. Заглянула, думала, она разыгрывает «Трагическую музу», а оказалось «Ребекку с фермы Саннибрук». – И, предупреждая логичный вопрос, добавила: – Я просмотрела программы. Ничего особенного. Обыкновенный телевизионный поток.
– Но что-то, видно, ее зацепило. Иной раз достаточно бывает словечка, намека…
Раздался звонок в дверь.
– Это Барри Норман, – сказала Конни. – Пойди впусти. А я приведу Мэгги.
Конни вошла в гардеробную Мэгги. Та стояла у высокого зеркала, ослепительная в платье из фисташкового шелкового джерси от Джин Мьюир, которое мягкими складками ниспадало с ее великолепной фигуры. Пламенеющие волосы были уложены в стильную прическу, лицо тщательно подгримировано.
– Сойдет? – спросила она, как будто могли быть какие-то сомнения.
Еще бы, подумала Конни.
– Все готово, – объявила она. – Ждем явления звезды.
Оставляя за собой шлейф аромата «Эсти Лаудер», Мэгги прошествовала в гостиную, где телевизионщики приготовились к съемке.
– Барри! – теплым грудным голосом пропела Мэгги, протягивая интервьюеру обе руки. – Какое счастье снова видеть тебя!
Через час с небольшим Барт и Конни вошли в комнату, которая после ухода съемочной группы с ее причиндалами снова приобрела свой уютный вид, создаваемый шелковой абрикосовой обивкой и классическим узором ковра. Мэгги стояла у балконной двери, выходящей на Саут-стрит. Она казалась погруженной в глубокие размышления. «Позирует», – недоверчиво подумал Барт.
Конни перехватила его взгляд и шепотом подтвердила его мысль.
– Она просто ослепила Барри Нормана. Мне даже показалось, что ему понадобится собака-поводырь, чтобы отсюда выбраться.
– Она в самом деле что-то замышляет, – прошептал в ответ Барт. – Только вот что именно?
С Мэгги всегда так: она такая искусная актриса, что нужно было не один пуд соли с ней съесть, чтобы определить, где игра, а где жизнь. Как правило, Барту и Конни это удавалось, потому что они провели с ней больше времени, чем оба ее мужа, вместе взятые. Для Мэгги ее искусство и было самой жизнью, и она так легко перескальзывала с одного на другое, что невозможно было с точностью сказать, в какой зоне она пребывала в каждую данную минуту. Первой реакцией Барта, когда он увидел ее стоящей у окна, было зааплодировать. Им явно предстояло наблюдать Представление.
Он понял, что не обманулся, услышав ее первые слова.
– Дорогие мои… это вы… Барт! – Ее бархатный голос ласкал слух. Она плавно подошла к Барту и приложилась губами к его щеке. – Язык мой – враг мой. Ты же знаешь, как меня заносит… У меня и в мыслях не было… Мир?
– Меня как раз волнует то, что у тебя в мыслях.
– Можешь не волноваться. – Она ласково улыбнулась. – Я очень серьезно отнеслась к твоему совету, и, мне кажется, тебе понравится мое решение.
Мэгги взяла его под руку и обернулась к Конни, которая, зная, чего от нее ждут, подскочила, чтобы та взяла под руку и ее, и так втроем они направились в комнату Конни, которая использовалась как деловой кабинет. Там велись все важные беседы.
Усадив их вдвоем на диван, Мэгги осталась стоять. Буря, которая смела Барта несколько часов назад, улеглась. Мэгги пристально изучала своих зрителей.
– Ты посоветовал мне трезво взглянуть на себя, – сказала она, обращаясь к Барту. – Я так и сделала. Я долго просидела, обдумывая всю свою жизнь – прошлое, настоящее и будущее.
Неплохой текст, подумал Барт. Интересно, кто автор? Мэгги повернулась к ним спиной, сделала несколько шагов по комнате, потом вновь подошла к дивану. Она изображала борение чувств. Барт смотрел на нее с наслаждением. На нее всегда было приятно смотреть.
– Ты, – продолжила Мэгги, кивнув в сторону Барта, – ты сказал, что мне не следует огорчаться, если придется играть женщин в возрасте. Матерей, к примеру. А ты, – она обернулась к Конни, – сказала, что я должна пересмотреть свои возможности, сделать новый выбор. Так или иначе, вы имели в виду одно: мне пора взглянуть в лицо фактам.
Они заметили, как расширились ее глаза, сделавшись почти бездонными: это означало, что сейчас она произнесет нечто страшно важное. А ведь она даже не контролирует свое поведение, подумал Барт, все эти штуки и трюки у нее выходят сами собой. Жизнь для нее – трехактная пьеса, в которой она играет главную роль.
– Именно это я и собираюсь сделать, – объявила наконец она.
Тут должны были вступить фанфары.
– Слава тебе, Господи, – с облегчением вздохнул Барт. – Тебя ждут потрясающие роли в блистательных спектаклях…
– Да, ждут, – прервала его Мэгги. – Но не сию же минуту? Сейчас мне еще не время бежать на репетицию, съемочную площадку или куда-нибудь в этом роде?
– Ну, сейчас, конечно, нет, но уже есть что обсудить…
– Вот и прекрасно, потому что я намерена кое-что предпринять и не знаю, сколько времени это отнимет.
– Ты наконец решила поддаться на уговоры и написать автобиографию? – предположила Конни. – Можно прикинуть, сколько времени это потребует…
– Пока не стоит. Я этим займусь, но не теперь. Сначала нужно сделать нечто, что добавит к ней еще одну главу.
– Уж не замуж ли ты собралась? – спросила Конни, стараясь не глядеть на Барта, чтобы не прыснуть.
Но Мэгги вопрос не показался смешным.
– Два брака – более чем достаточно, – ответила она, и тут лицо ее опять озарилось лучезарным светом. – Тем не менее я собираюсь стать матерью!
– Боже! – выдохнул Барт, делая в уме лихорадочные подсчеты.
– Кем? – еле выговорила Конни.
Мэгги звонко рассмеялась.
– Вы оба напрасно испугались, – успокоила она их. – Речь идет о том, чтобы стать матерью уже рожденного ребенка.
– А, вот оно что, – с облегчением протянула Конни. – Ты, стало быть, собираешься взять приемыша.
В это Конни не могла поверить при всем желании. Дети и Мэгги – вещи абсолютно несовместимые.
– Опять ошибка. Я собираюсь искать ребенка, который был взят в чужую семью. Много лет назад. – Она хлопнула в ладоши, возвещая момент, когда будет молвлено главное.
– Я хочу, чтобы вы помогли мне найти мою дочь. Двадцать семь лет назад я отдала ее в чужие руки.
Повисло молчание. Прервать его смогла только сама Мэгги.
– Я следую твоему совету, Барт. Буду исполнять роль матери. Только не на сцене и не в театре, а в жизни. Я буду матерью своей собственной дочери. Для этого вы должны найти ее. Сама я не могу этим заняться, слишком уж я известна. А вы с Конни сможете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41