Место встречи всех авантюристов, висельников и
разбойных рож Сибири от Лены до Амура. Кто-то из ученых мужей, впрочем, вер
ит, что Чита и все ее окрестности, а также Нерчинск, будут когда-нибудь важ
нейшими пунктами сибирских земель от севера до юга. С севера, дескать, пов
езут меха, а с юга Ц шелка… Наверное, в Петербурге не одни дураки сидят. Но
для осуществления этих прекрасных прожектов надобны люди. Люди, которых
будут гнать на работы, которые проложат новые дороги, осушат болота, подр
асчистят древние леса…
Абдюшев внезапно смолк и глянул на двери. С низкими поклонами появились
лакеи, доставившие еду из арестантского дома.
Ц Ну, вот, сударыни! Ц Семен Ильич с довольным видом потер руки. Ц Меню а
рестантов к вашим услугам. Вы позволите поухаживать за вами, любезнейшие
?
Ц Пожалуйста, Ц натянуто улыбнулась Трубецкая. И как закаменела.
Ц Соколики, суп сначала подавайте!
Ц Суп? Ц растерянно переспросила Ниночка. Ц Вы верно шутите, сударь? Вы
имеете в виду горячую воду?
Ц Да нет, суп, моя дорогая! Ц Абдюшев первым протянул лакею тарелку. Ц Ч
то такое? Ах, какой замечательный супец из сибирских соловьев.
Ц Ваше высокопревосходительство, Ц прошептала Трубецкая. Ц Ваша шут
ка зашла уже слишком далеко.
Ц А что там у нас на второе, соколики мои? Ц спросил губернатор, не обраща
я внимания на княгиню.
Ц Фаршированные оленьи потрошка, ваше высокопревосходительство.
Абдюшев весело рассмеялся.
Ц А потом пироги с нежнейшей телятинкой, засахаренные фрукты и медовуш
ечка. Что ж вы сидите ровно статуи мраморные, сударыни? Это Ц еда моих зак
люченных. Я подчеркиваю Ц «моих»! Я вам не царь. Я уважаю людей, имевших му
жество поторопить приход новых времен. Здесь в Сибири они и так уже насту
пают, эти времена, потихонечку, правда, не все заметили сие обстоятельств
о. Русскому человеку нужно время, чтобы привыкнуть к свободе,
Ц Свободе в узилище? Ц сквозь слезы выкрикнула Ниночка.
Ц А вот это Ц наша тайна, мадам, Ц Абдюшев заговорщицки подмигнул ей, и л
акеи начали разливать суп по тарелкам. Ц Все ж таки темна и неясна душа р
усская, но до чего добра. Нерусскому человеку не понять того…

К стене казарменного острога метнулась смутная, неясная фигура. Рослый ч
еловек в обычном кафтане внимательно вглядывался в зарешеченное окошк
о. Заметил кого-то, вздохнул горестно.
Ц Серж… Ц прошептал он.
На прелой прошлогодней соломе сидел Волконский, осунувшийся, усталый. Др
емал после сытного обеда, посланного с кухонь губернатора иркутского.
Ц Серж… Ц вновь прошептал незнакомец и сердце его зашлось от боли.
Ему вспоминался другой Волконский. Гарцевал тогда перед бригадой на бел
ом коне ее командир Ц Сергей Волконский. Пропустив мимо себя все ряды, он
приостановился неподалеку от него и уже собирался повернуть лошадь, что
бы отъехать дальше, как вдруг услышал:
Ц Серж, поближе!
Изумленный Волконский подъехал тогда к нему поближе. Он повернул к генер
алу усталое лицо и негромко сказал:
Ц Я очень доволен вашей бригадой…
Лицо Волконского вспыхнуло от удовольствия. Но он продолжил увещевател
ьно-охлаждающе:
Ц Видны, видны следы ваших трудов, Серж… По-моему, для вас гораздо выгодн
ее будет продолжать оные, нежели заниматься управлением империи, в чем в
ы, уж простите, и толку не имеете…
Он все знал, за всем следил, но как смертельно надоело ему тогда все это…
Спустя какое-то время Серж напишет ему письмо, в котором жалобно посетуе
т, что, дескать, оклеветали его перед высокой августейшей персоной.
Он прочтет тогда письмо Волконского дважды.
Серж не понял его, а ведь он ясно давал понять, что пора остепениться, сойт
и с безумного пути, им прежде принятого. Он тогда все еще думал, что одних т
олько слов его будет довольно, чтобы прекратить деятельность заговорщи
ков. Как же он ошибался.
Ц Серж, Ц жалостливо шептал он ныне. Ц Что же ты наделал, Серж… Что же мы
все наделали.
Не ему было карать их. Бог карал пока только его одного, отнимая одного за
другим самых дорогих ему людей. Так кто помешает ему последовать вслед з
а ними путем их мученическим?..

Этап простоял в Иркутске восемь дней. Восемь дней надежды, новых планов, с
лабенькой искры веры в лучшее. Они почти полюбили Сибирь.
Но на девятый день с этапа сняли полковника Лобанова. Командование переш
ло к капитану Григорию Матвеевичу Жиревскому. И каждого арестанта он при
ветствовал плевком в лицо и словами:
Ц Это Ц последнее человеческое тепло, кое дано тебе еще почувствовать.
Так что, запоминай, собака!

Лобанов, стоявший у оконца караульной отворотился с презрением. Подлец Ж
иревский напомнил ему эпизод из далекой его молодости. На том роковом см
отре государь Павел Петрович подскочил к нему, безусому тогда еще юнцу. Г
нев до неузнаваемости искажал его и без того уродливое курносое лицо. Им
ператор всероссийский избил бы его до смерти, да наследник Александр не
выдержал тогда и бросился на колени перед отцом:
Ц Батюшка, Ц закричал он, Ц пощадите, простите, это я виноват!
Лобанов помнит, что произошло в дальнейшем. Наследник получил в лицо сап
огом. Кровь сразу же закапала из разбитой губы, но Александр твердо устоя
л на коленях…
Увидев кровь, Павел сразу остыл.
Ц Прости, сынок, Ц глухо пробормотал он и, не закончив развода, спешно уш
ел в кордегардию…
Лобанов, ныне полковник, вздохнул судорожно. Экий подлец этот Жиревский!
Никогда он еще не испытывал такой глухой ненависти, ненависти за то униж
ение, коему подвергал ныне капитан лучших людей России.

ГЛАВА 10

Губернатор Абдюшев устало протиснулся в низенькую дверцу потаенной ко
мнатки. На узкой кровати лежал человек, с головой укрывшийся одеялом.
Ц Ты точно пойдешь за ними и далее, гос.. господине? Ц пресекающимся голо
сом спросил Семен Ильич.
Из-под одеяла прозвучал глухой голос:
Ц Пойду. Мне то предназначено. Предназначен затвор сибирский. Буду моли
ться и слушать голос Бога. Он только здесь, на просторах диких да в лесах т
аежных и слышен еще.
Ц Помолись тогда и за меня, Ц светло улыбнулся Абдюшев, уже примеренный
с дикой такой причудой…
Лизанька, его Лизанька тоже тогда все спрашивала. Просила робко. Он ведь ч
то ей тогда сказал:
Ц Я ведь не за все расплатился, Лиза… Бог карает и карает меня. Я за все в о
твете. Надо уйти, Лиза.
А она, кашляющая, больная, рвалась разделить с ним его судьбу, как ныне рву
тся те удивительные женщины за обозом этапным. Да он не пустил ее. Словно и
з далекого далека донеслись из потаенных воспоминаний слова его, к жене
обращенные:
Ц Нет, Лиза, с тобой Ц это было бы счастье. Я должен пройти здесь, на земле,
страдания и муки, я должен спасти свою душу.
Он много думал тогда, долго мучился. Он должен был искупить молчаливое св
ое согласие на убийство отца.
Она, нежная, она, светлая, гладила его по лысеющей голове и шептала:
Ц Я понимаю тебя, я смогу помочь тебе хотя бы в этом…
И не удержалась, все-таки взрыднула. Она ужасалась тогда.
А ныне ужасается этот некоронованный венценосец Сибири. Губернатор был
подавлен. Действительно, гость его тайный благословен, коли вот так, скры
тно от целого мира идет решительно искать истину, жить по-божески, из само
го первого на земле становясь самым последним…
Ранним утром из Иркутска вышел высокий сутуловатый человек в добротном
армяке и старой шапке, с котомкой за плечами. Он близоруко щурил большие г
олубые глаза на ярко играющий с солнечными лучами снег, лоб его был высок
и величественен, а руки аристократически малы.
Человек, родства не помнящий, брел по дорогам сибирским, не опасаясь снеж
ной пустыни.
Снежная хмарь заволакивала все окрестности, и ничего не виделось вперед
и, кроме бесконечного белого полога. Только отсветы снега сопровождали в
есь путь этапа до самого святого моря Ц Байкала. Мирон запасся в дорогу д
линными и широкими досками да других кучеров заставил Ц здешние жители
предупреждали, что Байкал даже в такие трескучие морозы изобилует трещи
нами и полыньями, и беда будет, коли попадет лошадь в одну из них. А доски сл
овно мостком послужат…
Женщины равнодушно поглядывали на все эти приготовления. Мысленно они у
же были за Байкалом. Им даже не любопытно было взглянуть на широченную во
дную гладь, укрытую льдом и снегом, и величественные синие горы, которые п
оутру можно было принять за туманную дымку.
Но вот величественная бескрайняя ширь Байкала открылась путницам пере
д самым восходом солнца. Равнина Святого моря была вся засыпана снегом и
только кое-где проглядывала из-под белого полога зеленоватая гладь льд
а, отсверкивающая в первых лучах солнца, встающего из-за гор. Женщины высы
пали из повозок и завороженно смотрели на бесконечное ровное поле Свято
го моря. Впрочем, радость их и восторг длились совсем недолго.
После Иркутска все изменилось, их путь превратился в настоящее адское пе
кло. Все началось на первой же почтовой станции по дороге в Читу.
Капитан Жиревский приказал арестантам сойти с повозок и идти пешком. Это
было просто мучительно. Дорога обледенела, арестанты постоянно падали,
цепи на ногах мешали им идти нормально, превращаясь уже через пару сотен
метров в неподъемный груз. Задыхаясь, декабристы брели по дороге, а вдого
нку им несся веселый перезвон колокольцев с тройки Жиревского.
Ц Лошадкам надобно отдохнуть! Ц счастливо улыбался Жиревский. Ц Лоша
дки наши устали. Они, кормилицы, в Сибири поважнее да подороже вас будут! Т
ак что, ваши сиятельства, берите ножки в руки, хей-хей! Смотри, народ, какие
баре! Хватит, наездились в каретах да экипажах! Вы такие же преступники, ка
к и все остальные рожи разбойные. Больше вам в пасть запеченные в хрусточ
ку курочки не свалятся, здесь ложку каши и то заработать надо! Давайте, дви
гайте мослами! Кто остановится или в снегу разляжется, плетью получит!
Ц Его придется убить, Ц простонал Кюхельбекер. Ц Иначе все мы сдохнем!

Они лежали пообочь дороги во время недолгого отдыха, в снегу, едва перево
дя дыхание. Их цепи покрылись тонким слоем льда, растирая ноги в кровь. Мур
авьев пожертвовал полами своего фрака, чтобы друзья могли обмотать изра
ненные лодыжки. Волконский каждый день обматывал ноги пучками сена, а Тр
убецкой делал вид, что никакие кандалы он и не носит вообще. Борис же Тугай
смастерил на одежде петлю, в которую продевал железа, чтоб не мешали идти
по скользкой заснеженной дороге.
Другие арестанты тоже исхитрялись кто как мог, чтобы лучше передвигатьс
я с железной обузой на ногах. Но что тут поделаешь, если приходится часами
маршировать в кандалах сквозь снежную пургу по обледенелой дороге, кото
рую и дорогой-то никак не назовешь?!
Жиревский категорически не дозволял дамам сопровождать мужей. Им запре
тили готовить для них еду, отныне они должны были путешествовать на знач
ительном удалении от этапа, разбивать свой лагерь в нескольких сотнях ме
тров от лагеря заключенных декабристов. Теперь их охранял отряд казаков
, как будто они были государственными преступницами. Причем особо опасны
ми.
Уже давно не встречали они на пути своем ни единой души русской.
Только вечно пьяные и обрюзглые содержатели ямских станций, грубо и треб
овательно вымогающие на водку и торопливо записывающие в станционную к
нигу приезжающих кривыми и корявыми буквами их имена и хамски обрывающи
е каждое их слово.
Словно памятники, неподвижно высились на своих низкорослых косматых ло
шадках кочевники-буряты, оглядывая местность, да выбегали из юрт голые р
ебятишки на жгучий мороз и снег, раскосые и смуглые потомки монголов, с ку
сками бараньего сала в грязных ручонках. Они заменяли им соску, и пронизы
вающий ветер и трескучий мороз, от которого немели пальцы у путниц, были и
м нипочем.
Но хуже любого мороза и любой бури был Жиревский. Он вынудил их послать в И
ркутск к губернатору кучера с письмом-жалобой. Курьера отловили казаки
и без лишних разговоров зарубили на месте.
Ц Нам остался только один выход, Ц сказала Александра Григорьевна Мур
авьева на одном из привалов, когда они сидели за санями, окруженные со все
х сторон казаками, которых не удавалось задобрить ни звонким рублем, ни п
одарками. Ц Нам придется сделать Жиревского более сговорчивым. В конце
концов, он всего лишь мужчина, кому-то из нас придется пожертвовать собой
ради общего же блага и сделаться его любовницей. Даже если нас стошнит от
одной лишь мысли об этом… речь идет об участи наших мужей! Сестрицы, Сибир
ь требует от нас жертвоприношения, и мы об этом прекрасно знали, когда отп
равлялись в путь. Возможно, сия жертва будет еще не последней.
Но ни одна из них не желала добровольно пойти на такое. Молчали подавленн
о, отводили глаза в сторону.
Ц Знаете, как решим? Ц внезапно «осенило» Ниночку. Ц Мы кинем жребий. Ко
му уж что выпадет… судьба…
Каждая написала свое имя на маленьком клочке бумаги, свернула трубочкой
, и потом княгиня Трубецкая обошла подруг по кругу с шапкой в руках, собира
я записочки.
Волконская завязала Ниночке глаза платком и протянула шапку. Ниночка ме
дленно опустила в треух руку, пошуршала листочками и, наконец, вытянула о
дну из записок.
Воцарилась гробовая тишина, никто не смел даже дышать, пока Трубецкая ра
зворачивала записку.
Ц Кто? Ц простонала Анненкова. Ц Скажите же… кто?
Ц Александра Васильевна Ентальцева, Ц едва слышно ответила Трубецкая
и опустила голову.
Все молча повернулись к Ентальцевой, на которую обрушилось страшное это
несчастье.
Ц Да пребудет с вами Господь, Ц прошептала Катенька Трубецкая и бессил
ьно расплакалась.
Ц Я пойду! Ц Александра Васильевна решительно закуталась в подбитый м
ехом плащ. Ц Но если хоть кто-нибудь из вас хоть когда-нибудь проболтает
ся об этом позоре моему мужу, я убью того человека!
Ц Мы клянемся, что будем немы, как могила! Ц расплакалась Ниночка.
Женщины по одной начали подходить к Ентальцевой, целовали ее в обе щеки и
крестили.
Ц Она пошла на это ради наших же мужей, Ц задохнулась от ужаса Волконск
ая. Ц Если этого сатану Жиревского не укротить, до Читы никто в живых не д
оберется.
Ц Дайте мне нож! Ц вскрикнула вдруг Ентальцева. Ц Мне нужен нож! Острый
, очень острый. Кто знает, как поведет себя Жиревский. А мертвецы этапами н
е командуют. Сестрички, дайте же мне очень острый нож…
Такой нашелся только у Мирона Федоровича, остро наточенный с обеих сторо
н, на двое рассекающий подброшенный в воздух листик тонкой бумаги.
Ентальцева кивнула.
Ц То, что надо, Мирон, спасибо тебе, Ц она спрятала нож под плащом. Ц Как т
олько подвернется случай, я убью его, сестренки!
Подруги проводили ее за границы санного обоза и долго смотрели вслед. Во
т Александра Васильевна переговорила с казаками-патрульными, и те пропу
стили ее.
Через час Ентальцева вернулась, бледная и подавленная. В лагере этапиров
анных по-прежнему все было тихо, значит, Жиревский по-прежнему все еще ос
тавался жив…
Ц Я была у него в палатке, Ц безучастно прошептала Ентальцева. Ц Я все п
ыталась поговорить с ним, но он был пьян и только смеялся! На нашу удочку о
н поддаваться и не собирался, он сказал, чтобы я… чтобы я катилась ко всем
чертям. Что он ничего не сделает ради какой-то там бабы.
Она прикрыла глаза рукой, отвернулась от подруг и медленно двинулась к с
воим саням.
Мирон пошел было за ней и, страшно опечаленный, вернулся к Ниночке.
Ц Когда-нибудь это все равно случится, барышня, и капитана всенепременн
о порешат, Ц тихонько шепнул он. Ц Александра Васильевна отдала мой нож
какому-то страннику, что подле лагеря ошивался. Высокий, говорит, такой, б
лагообразный. Она ему всю беду нашу обстоятельно обсказала.
Прошло семь томительных дней, путь в Ничто по лесным дорогам и степям про
должался с безжалостной неумолимостью. Людей теперь было и вовсе не видн
о,
Пару раз вдалеке показывались небольшие группы всадников, но тут же исче
зали, ровно призраки ночные, едва только замечали вооруженных казаков.
На восьмой день колонна этапированных остановилась на привал на большо
й лесной поляне. Похоже, здесь не так давно бушевала буря, деревья-великан
ы лежали на земле, ветер повалил их как тоненькие невесомые спичинки. Все
случилось на этой самой поляне.
…Он лежал в удобной берложинке и размышлял. Женщина вложила в руки его ос
трый нож, женщина сквозь слезы молила его пожертвовать одной жизнью ради
жизней многих. Ради жизней тех, кто был когда-то близок ему духовно. А он, в
оистину родства не помнящий, не мог решиться на страшное, но благое дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25