Ц Ну, так сами с лошадьми управимся.
Ц Ни одну из нас этому не учили.
Ц Вот и научимся! Ц Ниночка запахнула шубку. Ц Княгиня, времени у нас мн
ого, вся земля открыта перед нами, научимся уж обращаться с поводьями да к
нутом. В общем, так, садимся на облучок рядом с возницами. До Урала управля
ть санями как-нибудь научимся.

Пять дней пробирались они по снежным завалам на трескучем морозе. Пять н
очей без передыху провели в санях, зарывшись в солому и замотавшись в оде
яла. Пять одиноких дней и ночей на земле, вымершей под белой снежной перин
ой. Ни деревни на пути, ни одинокого домишки, ни зверя, ни человека Ц тольк
о одичавшие дали, молчащие скорбно леса, скалы и дорога, дорога, дорога без
начала и конца, ведущая в Сибирь. В девственные земли, по зиме превращающи
еся в бездонную белую могилу, весной, когда Обь и Иртыш выходят из берегов
Ц в водную пустыню, летом Ц в кипящую, скворчащую сковородку, а по осени
же Ц в ночной горшок в предутренний час… Все здесь чрезмерно, все выходи
т за грани очевидного, все непостижимо в своей красоте и отчужденной вра
ждебности.
Лошади, благородные животные с лучших конюшен, стали первыми, чьи силы ок
азались не безграничны. Они не выдерживали убийственной скорости, на кот
орой казаки этапировали эту партию каторжан, сделались кожа да кости, сл
овно древние одры, едва лишь тянули сани, спотыкались и жалобно ржали.
Во время остановок Мирон Федорович подсчитывал лошадей, что не смогут до
браться до Уральских гор ни при каких обстоятельствах. Таких было много:
четырнадцать голов, при переходе через горы они падут. Чудом было уже и то
, что до сих пор им удавалось тянуть сани.
Ц Беда с ними, ваши сиятельства, Ц пожаловался кучер Ниночке. Ц Нам нов
ые лошаденки надобны. Дай-то, Господи, чтоб добрались мы хоть до какой зах
удалой деревеньки, иначе все сгинем.
На следующий день Мирон послал нескольких кучеров на разведку. А пока са
ни сцепили по двое, чтоб смогли их тянуть три лошади. Тогда одна лошадка мо
гла отдыхать. Но разве ж то было выходом из положения страшного? Лошадей о
ни практически загнали. Безумием было эдакое путешествие. Задние сани по
стоянно сбивались с пути. Они теряли время и силы, пытаясь нагнать колонн
у этапированных.
Как и предложила тогда Ниночка, женщины теперь поочередно сидели рядом с
возницами на облучке, обучаясь ремеслу править лошадьми. А Мирон начал и
з трех женских нарядов кроить для себя одежку и во время отдыха тайком пр
имерял на себя всю эту «срамотишу». Случайно заставшая его за сим престр
анным занятием, Ниночка глянула на своего кучера, проглотив язык от удив
ления.
Ц Коли правда то, что только бабам в Сибирь дозволен проезд будет, барышн
я, Ц объяснил немного смущенный кучер, Ц то и я бабой стану. Я ж клятву да
л с вас глаз не спускать.
Ц Но Мирон! Ц верность великана до слез растрогала Ниночку. Ц Сразу же
поймут, что ты мужчина!
Ц Кто поймет-то, барышня? Кто ж это удумает мне под юбку заглядывать? Ц и
он прошелся в почти готовом уж наряде, слегка раскачивая бедрами. Разоча
рованию его и обиде не было предела, когда Ниночка со смехом пошла к подру
гам. Ц И ничего-то смешного нет, барышня, вот ничуточки!
На десятый день вернулись разведчики. Чуть в стороне от дороги лежала ма
ленькая деревенька, занесенная снегом почти до крыш. И только дымок из тр
уб говорил о том, что там переживают зиму люди, уподобившись медведям в бе
рлогах.
Ц Там наверняка коняжки имеются! Ц возликовал Мирон. Ц Далеко до дере
вни-то? Двадцать верст? Ладно, денек потратим, мы этап на свежих клячах быс
тро нагоним. Давайте, братцы, едем!
Женщины дали Мирону кожаный кисет, доверху забитый царскими червонцами,
а Трубецкая даже стянула с пальца дорогое кольцо. А потом слуги ускакали.
Сани согнали в круг, разожгли костры, впервые за десять дней пути они могл
и отдохнуть по-настоящему. Достали котелки, нагрели воды, почистились, а п
отом все-таки решились сделать то, чего до сих пор страшились ужасно, а в ж
изни своей прежней, петербуржской, и представить бы не смогли: пристрели
ли несчастную, едва передвигавшую ноги лошадь, для которой дальнейший пе
реход был бы мукой мученической.
Катенька Трубецкая с головой зарылась в санях в солому, когда пристрелил
и ее коня. Когда-то этот конь, покрытый пурпурной попоной, гарцевал на имп
ераторских парадах. Теперь в самой глухой окраине Европы в снегу лежал т
ощий одр, для которого выстрел в голову означал долгожданный отдых. В веч
ности.
Вечером вернулись Мирон и другие слуги. Они привели четырнадцать малень
ких степных лошадок, лохматых зверушек, довольных тем, что удалось им выб
раться из стойла в тесных конюшнях.
И на следующее утро они двинулись дальше. Маленькие лошадки бежали, почт
и не касаясь земли копытцами, и казалось, что летят они по заснеженным пол
ям.
Ц Хой! Хой! Ц весело кричал Мирон. Ц А ну, вперед, сладкие мои! Давайте, ла
пушки! С вами мне и Сибирь не страшна!

На перевале солдаты и каторжане разбивали лагерь. Полковник Лобанов взо
брался на удобный выступ скалы, с которого была видна как на ладони вся до
лина. Рядом с ним стояли Трубецкой, Муравьев, Волконский, Тугай и молча смо
трели вниз. Замерзшие реки щурились в лучах вечернего солнца. Если бы не л
еса, долина б просматривалась еще лучше. А так Ц леса, снег и молчание. И бо
лее уж ничего.
Ц Да, господа, это Ц Сибирь, Ц с удивившей его самого дрожью в голосе выд
охнул Лобанов.
Ссыльнокаторжане молчали. Пошевелишься чуть, зазвенят тоскливо железа.
А так, так они почти что привыкли к железной своей ноше, и, чтоб не тяжело бы
ло, брали пример с Муравьева. Подхватывали цепи в руки, и шагалось им тогда
куда как легче.
Ц И что теперь? Ц спросил Борис.
Ц Нам Ц туда, дорогой вы мой, Ц Лобанов махнул рукой в сторону долины.
Ц Там, внизу, вновь начнутся почтовые ямы, появятся дворы постоялые. Мы и
так пять дней потеряли, Ц вздохнул полковник. Ц Все в обход, да в обход ид
ти-то приходилось.
Ц Это к чему? Ц насмешливо спросил Волконский. Ц Чтобы показать нам кр
асоты местного края?
Ц Те места, которые нам обходить пришлось, ныне неспокойны. Там вы могли
бы найти сочувствующих вам и вашему делу. Возможны были б столкновения. Т
ам поселения помилованных государем ссыльных. Да и владения Строгановы
х тоже там. Какой дурак поведет через те земли такой этап, как ваш?
В тот вечер полковник беспокойно метался по лагерю, все поглядывая на до
рогу. Он уже успел как-то привыкнуть к тому, что на приличном расстоянии з
а этапом следуют сани с женами мятежников. Но на этот раз их не было видно.
Пропали?!
Когда из долины подкралась ночь, Лобанов велел запрячь лошадей в сани и п
оехал на поиски. Но санного обоза так и не увидел, ни звука вообще не донос
илось до него. А потом издалека ветер принес тоскливый вой одинокого вол
ка.
Лобанову стало страшно. Нет, волки путницам были почти не опасны Ц на так
ой крупный обоз они нападать, вряд ли, что осмелятся. Да и возницы у дамоче
к хорошо вооружены. Но то, что их не видно, пугало…
Полковник вернулся в лагерь и послал на поиски пропавших казачий наряд.

Ц Как только вы их увидите, сразу же возвращайтесь. Им вас обнаруживать в
овсе даже не обязательно. Иначе еще чего доброго удумают, что мы о них бесп
окоимся. С дур-баб и не такое станется!
На следующий день пополудни Ц этап по приказу Лобанова шел в сей день на
удивление неторопливо Ц казаки заметили санный обоз с женами осужденн
ых. Они сразу же повернули коней и пустили их рысью. Лобанов вздохнул с вид
имым облегчением.
Ц Ладно, теперь пойдем на обычной скорости. Давай, гони! Сибирь сонным ра
спутехам не покорится!
Над головами маленьких лошадок свистнули плети, полозья со скрипом кати
ли по снегу. В Сибирь…
Когда женщины достигли перевала, они велели остановиться. Выбрались из с
аней и, как недавно их мужья, замирая сердцем, вглядывались в бескрайние л
еса.
Ц Давайте помолимся, Ц прошептала Мария Волконская, женщина набожная,
светящаяся изнутри потаенной неугасимой силой. Ц До сих пор Господь по
могал нам, поддерживал в трудные минуты. Да пребудет с нами милость его до
конца пути…
Они зажгли свечечки, поставили в снег и опустились на колени. А слуги на об
лучках сдернули лохматые треухи и перекрестились истово.
Склонив головы, тихонько молились женщины.
Ц Дай нам силы, Господи. Видишь, мы почти уж до Сибири добрались. Помоги на
м отогреть ее силой любви нашей… Помоги растопить снег ненависти и отчуж
дения…

… Одинокий безымянный странник остановился на краю горного выступа. Вот
он каков, Пояс Каменный!
Урал! Значит, и сюда он уже добрался. Скорбный дух не давал ему покоя. Он бро
сался на колени, выстаивал еще в Саровской обители долгие часы перед обр
азами, но лики молчали. Он должен был сделать что-то, что избавило бы его от
тяжелых дум и размышлений, осознания своей тяжелейшей вины и осознания н
еугодности Провидению…
А потому он шел в Сибирь, шел по следам двух страннейших обозов. Вся эта сн
ежная круговерть, непогода и завывания ветра напоминали одинокому путн
ику иную картину, иной гнев пробужденной стихии.
Он тогда в ботике прошел по черной воде Невы до маленького домика кровав
ого преобразователя России. Скромный маленький домик Петра притягивал
его взгляд. На старой замшелой березе возле самого домика висела икона Б
огоматери, висела высоко, метрах в трех от земли. Поговаривали, будто сам ц
арь Петр решил повесить икону на отметке, до которой доходила вода в силь
ные наводнения.
Он в задумчивости постоял перед иконой, перекрестился на темный суровый
лик Богоматери и словно бы по наитию оглянулся на воду. Черная вода как бу
дто крутилась водоворотом. Да что там, она текла вспять.
Он не испугался тогда, как не боялся и ныне снежной стихии, снежного безгр
аничного океана одиночества. Когда прибыл он тогда к себе, вода уже расте
калась по мостовым, опоздавшие экипажи проезжали, взбивая брызги воды, с
ловно стеклянные крылья. Волны с моря шли сплошной полосой, заливая набе
режные, сталкивая лодочки и суда, унося с собой деревья и вырванные с корн
ем кустарники. Мороз тоже валит деревья. И смерть на морозе так же страшна
, как и в обезумевшей воде.
Он смотрел с балкона на разбушевавшуюся черную воду, усыпанную обломкам
и, деревьями, телами первых погибших, и со страхом думал, что лишь из-за одн
ого него наслал Господь бедствие на столицу страны. И искал, искал в душе с
воей вины.
Ударила очередная волна, вышибла двери парадного входа, и он со страхом у
видел вплывавший в двери большой полусгнивший деревянный крест. Стерши
еся вырезанные неумелым художником надписи на кресте резко выделяли то
лько несколько букв Ц А и Р, слегка покосившиеся на сторону.
Словно само Провидение посылало ему этот символ смерти.
Отречься, уйти, если Бог так рьяно указывает на его грехи, если посылает од
но за другим знамения. Уйти старцем с посохом за плечами. Уйти, как покаять
ся, чтобы спасти свою бессмертную душу. Уйти в Сибирь…
Поправил котомку за плечами и побрел вслед за теми, для кого его уход обер
нулся трагедией.

ГЛАВА 9

Переход через Каменный Пояс к низовьям реки Тобол был просто мучителен.

Сани переворачивались, еще несколько лошадей пало от истощения, одна из
дам сломала руку, а Мирон Федорович без конца ссорился с другими кучерам
и, страшившимися продолжать этот спуск в преисподнюю. Они боялись тайги,
почти теряя рассудок от недобрых предчувствий: отсюда им уж никогда не в
ернуться в родные края!
Теперь оба обоза ехали вплотную друг к другу. И, казалось, что все они, даже
женщины, идут по этапу. Длинная цепочка саней змеилась к Тоболу в окружен
ии конных казаков.
Они ехали по тем землям, где здорово пошаливали разбойнички. Почти кажду
ю неделю здесь пропадал то один, то другой купеческий обоз. Полковник Лоб
анов волновался: ведь он перевозил в Сибирь не одних только мятежных дек
абристов, но и три ящика, доверху набитые царскими червонцами, назначенн
ыми на строительство новой колонии на юге сибирских земель, нового опорн
ого пункта империи, заселенного бывшими заключенными острогов.
Ц Будет лучше, если мы станем держаться друг друга, сударыни, Ц обратил
ся Лобанов к женщинам, пока казаки разбивали последний перед Тобольском
лагерь. Ц Я и так превышаю данные мне государем полномочия, мне бы следов
ало гнать вас как можно дальше от каторжан, да что с того проку! Царь-то дал
еко. Я только об одном прошу вас: никаких контактов с вашими мужьями! Никак
их там сближений и разговоров. Не злоупотребляйте моей добротой, сударын
и. Она тоже Ц увы! Ц не безгранична.
Оказалось, что Лобанов был куда великодушнее, чем и сам хотел казаться. По
сле Тобольска он выделил свежих лошадей на все сани, пополнил запасы про
вианта, кое-что добавил лично от себя, а потом позволил, чтоб на полевой их
кухоньке не только солдаты хозяйничали, но и женщины. И на больших лагерн
ых кострах зашкворчало что-то особенно вкусное, задымились котлы с супо
м. И даже казаки весело причмокивали губами:
Ц Давно мы так славно не едали! Вот ведь как вкусно! Словно на святые праз
дники!
На каждой стоянке солдаты и ссыльные выстраивались в длинную очередь, де
ржа в руках котелки, ждали своего череда около божественно пахнущего кот
ла. Во главе этой очереди становился полковник Лобанов, с усмешкой приго
варивавший каждый раз одно и то же:
Ц Вот сия вкуснятина может меня даже с Сибирью примирить. Ниночка Павло
вна, а подайте мне порцию побольше этой вашей удивительной каши. Ох, пресв
ятые угодники, да вы ж меня на старости лет в обжору превратите!
Ну, и как в такой обстановке не переброситься парой слов с любимыми? Вот то
лько, что, что сказать им? Просто заглянуть в глаза и спросить вечное: «Как
ты? Железа не натирают? Голову выше, дорогой! Коли мы будем вместе, нам и тай
га не страшна. Терпи, путь нам долгий отмеряй. Кто знает, может, прибудем на
место, а там уж курьер царский дожидается, чтоб в Петербург вернуть».
Всякий раз говорилось одно и то же, но даже самые затасканные слова вдыха
ли в измученных людей новые силы. Потому что за занавесом слов стояла люб
овь, невероятная, нерушимая любовь, преодолевшая горе и страдания и не ст
рашившаяся самой смерти.

Почти всю первую половину дороги в Сибирь князь Трубецкой ни на что не об
ращал внимания. Его спутники снова и снова спорили о том, стоило ли им вооб
ще выходить на Сенатскую площадь, обвиняли его чуть ли не в измене и преда
тельстве, говорили, что он, согласившийся стать диктатором восставших, н
е выдержал своей роли, испугался…
Князю Трубецкому не было дела ни до чего. Все стояло и стояло перед ним мил
ое Катенькино лицо, ее подернутые влагой слез глаза, нежные щеки, прихвач
енные сейчас морозцем, ее пухлые по-детски губы и он ругал себя за то, что н
е успел на воле вдосталь нацеловать эти губы и щеки. Как он жалел сейчас, ч
то был всегда немного сдержан и холодноват, что не слишком баловал свою К
атеньку. Он прекрасно понимал, что вышла она за него не по страстной любви
, и только теперь увидел всю ее. Увидел, какой любовью и смирением проникну
ты все ее помыслы, как любит она самое несчастье свое, как стремилась она т
огда проникнуть в крепость и быть вместе в самые горькие для него минуты.
Вот и сейчас она, милая, рядом. Никогда и не предполагал князь Трубецкой та
кой преданности и верности, никогда не понимал ее души, доступной лишь гл
убокому искреннему чувству преданности, верности и любви.
Теперь князю казалось, что он всегда был немного эгоистом, что женился он
по страстной любви, не слишком-то обращая внимания на ответное чувство, н
о теперь понял, что Бог соединил его с Катенькой недаром, что в горе увидел
он, каким сокровищем вознаградил его Творец.
«За что милость Твоя, Господи, мне, презренному, Ц думал он, стоя в очереди
за хлебом. Ц За что эта женщина может быть так верна и преданна мне, чем за
служил я благодать эту?»
Она вложила в его загрубевшие руки краюху черного хлеба, ласково сжала н
а мгновение пальцы и прошептала:
Ц Держись, друг мой…
И он не слышал ничего, кроме звуков этого голоса, не слышал, что говорили е
го спутники по несчастью, ржавый стук кандалов не отвлекал его от своих д
ум. Тих и задумчив был князь Трубецкой во все время пути…
Ц Держись, друг мой…

Они добрались до Томска, миновали Вашнюянские болота, ехали по бескрайни
м лесам, пробирались по льду богатырши Оби и, наконец, попали в те земли, гд
е жили киргизы, дикие, с раскосыми глазами и желтоватыми широкоскулыми л
ицами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25